Три секунды весом в тонну Глава 3

Они сидели друг напротив друга. Она не приступала к ужину. Он первым оторвал зубами кусок мяса и начал медленно прожёвывать его слегка причмокивая. Прожевав волокнистую куриную плоть, он проглотил ее с таким усилием, словно пытался протолкать мышцами горла комок шерсти.
- Мясо отличное, но приготовить могла бы его и получше. Но ты везучая, я очень голоден.
Она взяла с тарелки крылышко и откусила кусочек. На мгновение мир сузился. Ее вкусовые рецепторы убаюкал нежнейший кунжутно-цитрусовый соус, идеально сочетаемый с сочным мясом. Волна наслаждения ударила в голову сметая на своем пути его слова, его ухмылку, саму память о его существовании. Глубоко вдохнув многогранный аромат блюда, она в блаженстве прикрыла глаза. Плечи неприметно расправились, а на лице появилась легкая, искренняя улыбка, которой не было места за этим столом.
- Да, ты прав. Суховато. Я попробую другой рецепт. Но я тоже такая голодная, что готова съесть сырого слона.
— Милая, — его голос был сладок, как сироп, но взгляд оставался ледяным, изучающим. В нем читалось нечто пугающее, почти лабораторное. — Ты дрожишь. Тебе холодно. Сходи, оденься. Не мерзни ради меня. Белье... прекрасно, — он сделал многозначительную паузу, давая ей прочувствовать весь вес этого «комплимента», — но оно уже выполнило свою роль. К тому же, не прилично сидеть за столом в таком виде. Я подожду.Она потянулась за вторым кусочком. Ее пальцы лишь коснулись крылышка, когда его рука, быстрая и цепкая, обхватила ее запястье. Он сжал его, но не больно — скорее, как хирург, фиксирующий конечность для осмотра. Его большой палец уперся в тонкую кожу на тыльной стороне ладони, начав монотонно водить по ней взад-вперед.
- Ты прав. Здесь прохладно, - тихо согласилась она, ее голос был шелковистым и безразличным, будто она констатировала погоду.
Она покорно опустила голову, словно принимая его вердикт. Медленно поднялась из-за стола и направилась к лестнице, каждый шаг по ступеням на второй этаж отмеряя с театральной неспешностью. На полпути она обернулась. Бросив в его сторону томный взгляд из-под ресниц и игриво прикусив нижнюю губу — безмолвный призыв, полный обещания и страсти, — она исчезла в темноте коридора.
Дверь в спальню была приоткрыта. Сквозь щель с тонким свистом врывался сквозняк, и отблески тусклого света скользили по полу, как призраки. Она легонько толкнула дверь и шагнула внутрь.
Комната была разгромлена бурей. Шторы, сорванные с гардин, бессильно висели на торчащей в окне ветке, словно улов в растрепанной рыбацкой сети. Покрывало на кровати пропиталось дождевой влагой, отяжелело и осело. На туалетном столике горела одна-единственная свеча. Ее пламя было неподвижным, словно вцепилось в фитиль и застыло, боясь пошелохнуться.
Она перевела взгляд на зеркало — и оцепенела.
В отражении была она. Но не она. Грязные волосы спадали на плечи прядями, похожими на морскую траву. Кожа стала прозрачной, как мокрая бумага, и сквозь нее проступала серая плоть с чёрными, паутинистыми прожилками вен. Щёки ввалились, образуя глубокие тени. Во рту и глазницах зияла абсолютная, костяная пустота.
Ужас сдавил горло. Она не могла издать ни звука. Воздух стал густым и жгучим, легкие отказывались его принимать. Она пыталась жадно глотнуть, но ничего не выходило — словно её вышвырнуло в безвоздушную пустоту открытого космоса.
— Ты чего?
Ледяное прикосновение к плечу. Ноги онемели, тело стало ватным. Удерживать равновесие было невозможно.
— Эй! Ты чего? — он схватил ее за плечи и встряхнул, словно выбивая ртутный столбик в термометре.
— Я… я… — она пыталась выдавить из себя звук, задыхаясь. — Я увидела в зеркале… себя. Но… но…
Она снова залпом глотала воздух, который не мог попасть в легкие. Он встряхнул ее сильнее.
— Очнись! Тебе опять что-то привиделось! — его ладонь со свистом рассекла воздух и обожгла ее щеку пощечиной.
Тысячи игл впились в кожу. И — парадоксально — этот удар вернул ее в реальность. Она застыла, и дыхание, медленное, глубокое, начало выравниваться.
— Тебя гроза пугает. Все хорошо. Здесь никого нет, кроме нас. Видишь?
Он подошел к столику, чиркнул зажигалкой и поднес огонь к фитилю свечи, которая почему-то уже не горела. Пламя ожило, затанцевало. Он посмотрел на свое отражение, провел рукой по подбородку.
— Надо бы побриться. А то поцелуи будут не так страстны, как я люблю.
В ее глазах, налившихся слезами, промелькнули искры. Пол под ногами снова стал твердым и осязаемым. Равновесие вернулось. А вместе с ним — странное, легкое опьянение, сладковато-горькое чувство облегчения, от которого слегка кружилась голова.
— Порадуй нас своей красотой и изяществом. Выбери наряд для ужина.Он опустился на край кровати, небрежно закинув ногу на ногу, и занял позу судьи. Молчаливым, властным жестом указал на дверь в гардеробную.
— Как я тебе, любимый?Словно игривая лань, она скользнула в указанном направлении и распахнула дверь. Сердце ее трепетало не от радости, а от тревожного предвкушения выбора, которое он ей так «щедро» предоставил. Она сняла с плечиков свое любимое платье и прижала его к лицу, вдыхая знакомый аромат духов — единственное, что в этом наряде принадлежало безраздельно ей. Бережная, плотная ткань синего стрейча мягко обвила ее тело, словно рука искусного ювелира, обрамляющего драгоценный камень.
— Полагаю, синий сегодня не к столу, — холодно отсек он. — Наш вечер должен быть особенным. У меня для тебя есть сюрприз. Примерь вон то. Белое.Он видел в ее глазах вспышку надежды и томительное ожидание одобрения.
Ее бросило в жар, но она лишь покорно кивнула. Стягивая синий стрейч, она почувствовала, будто срывает с себя собственную кожу. Новая ткань, грубый хлопок, украшенный удушающими кружевами и колючими стразами, впилась в тело. Она втиснулась в платье, чувствуя, как швы сковывают движения, а нашивки вонзаются в кожу, словно сотни холодных игл. Сдавленная, она едва заметно поежилась от дискомфорта, а затем нарисовала на лице послушную, восковую улыбку, затаив дыхание в ожидании вердикта.
— Ты великолепна, — прошептал он, приблизившись. Его пальцы грубо впились в ее волосы, и с показной нежностью он притянул ее голову к себе. Она закрыла глаза, ожидая поцелуя, но ее губ коснулся лишь леденящий холод. Медленно, словно против воли, ее веки приподнялись, открывая взгляд, полный немого вопроса. В миг воздух в комнате переменился. Он стал густым, едким, враждебным. Каждый вдох обжигал легкие.
Перед ней стояла она.
Белое платье, пропитанное кровью, липко обволакивало тело, как вторая кожа. В руке — нож. Лезвие холодно блестело в полумраке, словно живое. Медленным, почти церемониальным движением она вонзила острие в предплечье. Плоть поддалась беззвучно. Она повела лезвие в сторону, неспешно и аккуратно, будто разрезала нежнейший шелк или свадебный пирог. Края разреза расступились, и на поверхности кожи выступила ровная, живая линия крови.
Не меняя выражения лица, она переместила нож чуть выше, к локтю, и повторила движение. Тот же неторопливый, почти любовный нажим. И тут — глухой, тягучий удар о пол. Капля. Затем вторая. Они падали с весом, несоразмерным их хрупкости, будто не кровь, а капли расплавленного свинца.
Ее глаза были пусты. В них не было ни боли, ни страха — лишь стеклянный, бездушный блеск, отражение того самого ножа, что она держала в руке. На губах застыла надменная, чужая улыбка.
Губы шевельнулись. Но голос, который прозвучал, был не ее. Это был его голос — тот самый, что она слышала столько раз: низкий, пропитанный холодным презрением и сладостной жестокостью.
— Ты омерзительна, — прошипел он ее устами, и каждое слово било больнее лезвия. — Ты противна мне. Жалкое, никчемное ничто.
Мир взорвался. Мощный торнадо, будто живой хищник, сорвался с цепи и набросился на дом. Его невидимые когти впились в крышу, с хрустом вырвали её и, взметнув обломки к небу, принялись бешено кружить в своем чудовищном танце. В следующее мгновение туча осколков — острых, как бритва, — пронзила воздух и вонзилась в её тело, кромсая плоть. Ржавый прут арматуры, кружась в вихре, с легкостью переломил хребет. Лишь короткий, сухой хруст — и из груди вырвался последний, хриплый вздох. Дух покинул её.
Но смерть не стала концом. Ветер, словно разъяренный демон, подхватил безжизненное тело и принялся швырять его о стены, осколки мебели и другие обломки когда-то уютного города, которые он сам же и припас для этого уничтожения. Все смешалось в кровавом хаосе, перемалываясь в гигантской мясорубке стихии. Рев ветра, яростный и всесокрушающий, начал стихать, превращаясь в отдалённый гул, а затем и вовсе растаял, словно возвращаясь в ту самую звенящую тишину, что предшествовала хаосу.
За сутки до этого...