Жизнь пройти -не поле перейти глава 3

 Соседки помогали чем могли, но редко в какой избе не было детей. К началу зимы с продуктами стало совсем туго. В огороде фрицы все перепортили, запасов не было, отобрали кур, и когда-то полные скотом сараи стояли пустые.

Пришла соседка, поведала, что ходят меняют товар, не нужный пока, на продукты в Шимске. Евгения решилась от отчаяния идти, детей надо чем-то кормить. Старших двух своих деток, первенца и вторую доченьку-погодку, оставила с соседкой. Та обещала приглянуть за детьми. А двоих пришлось взять с собой.

Но так, как было задумано, не получилось. В дорогу пошла с соседками, но, не доходя до Шимска, их остановили немцы и заперли в сарае. Оказывается, где-то подорвали поезд, искали партизан.

 Евгения вся извелась, и с ней дети голодали, а что было с детьми дома, она представления не имела. Выпустили только через две недели, кое-как обменяв свой товар на немного хлеба и круп, чуть ли не бегом Евгения бежала с детьми домой. Материнское сердце чуяло беду.

Подходя к деревне, она уже знала, что что-то случилось с ее детками, непоправимое. Ноги отказывались идти, подойдя к своей бане, она увидела замок, который висел на двери, дом соседки был сожжен, она сама висела на дереве у дома.

Мать схватила топор и стала срывать замок с двери бани, где она оставила своих деток, открыв дверь, она упала без сознания, ее первенец и доченька были мертвы. Никто их не покормил, пока ее не было, соседку убили, и никто не знал, что дети оставлены с ней.

 Долго Евгения пролежала без сознания, пока не очнулась от плача, еще своих двух детей. Дочка Нина привела старушку, которая не побоялась пойти с девочкой, младший Вовочка сидел и плакал рядом.

Обезумевшая мать должна была похоронить своих детей. Она взяла лопату и стала копать могилы на берегу, чтобы немцы не видели. Соседка-старушка детей, которые остались живы, забрала пока к себе.

Несмотря на то, что немцы запрещали выходить на улицу, соседка-старушка прислала помощь Евгении, боясь, что та может что-то сделать с собой или с немцами. Со стороны она выглядела безумной, выкопав могилы, перенесла детей на берег.

 Безумная от горя мать сидела и гладила их маленькие головки, целовала их посиневшие и изуродованные смертью щечки, разговаривала с ними, упрекала себя, что не сберегла их. Закапывать деток она не торопилась.

 Она сидела и разговаривала с ними, как будто они были живы. Это было страшное зрелище, поэтому женщина, которую прислали помочь, начала уговаривать обезумевшую от горя мать. Она ее гладила, разговаривала с ней ,а сама потихоньку стала засыпать тела малышей. На это понадобился целый день.

Их заметили немцы, подошли, но, увидев безумный вид матери, потерявшей детей,содрогнулись , отшли , потеряли интерес. К вечеру детки были закопаны, но соседка не оставила Евгению одну со своей бедой, она позвала ее к себе жить.

 Безвольной, опустошенной женщине, которая за такой короткий срок потеряла столько родных и близких, было все равно, куда ее ведут. У нее началась горячка, в которой она пролежала полгода. Старушка, с которой были ее дети, выходила ее, вытащила с того света. Поила травами, как могла вытаскивала от смерти. К весне Евгения понемногу стала приходить в себя.

В это время Михей, не зная, что дома не все ладно, сражался с немцами на фронте. После отправления их направили в армию Конева. Прибыв 10 июля в район Витебска, они сразу вступили в бой. Здесь, у Ельни и Смоленска, а затем и на ближних подступах к Москве, армия участвовала в кровопролитных боях, прикрывая столицу от врага. Михей несколько раз был ранен, но, попав в госпиталь, узнавал, что письма на Родину писать бесполезно, там фашисты. Переживал за детей, за жену, за родителей.

Евгения поправлялась очень медленно, жили они, можно сказать, в сарае, почти у леса. Добрая соседка, как могла, лечила мать и двоих оставшихся в живых детей. Собирала травы,не боялась , что немцы заподозрят ее в связи с партизанами, из трав делала настойки, заставляла Евгению есть все, что ела сама. Ухаживала за детьми.

Наступила весна, Евгения выходила и подолгу сидела на берегу речки, где были похоронены ее ангелы. Жались к маме и ходили с ней, сидели подолгу и Ниночка с Володей. Володя уже топал ножками, Ниночка была не по годам рассудительная. Потихоньку время лечило мать, которая так трагически потеряла детей и всех родных.


Немцы в деревне считали ее больной, не трогали и не приставали. Жители деревни относились с сочувствием, не каждому выпадает такое большое горе. Что творилось на фронте, где наши, никто не знал. Немцы всех убеждали, что нет больше их страны, и они вот-вот возьмут Москву.

Так и прожили еще два года. Иногда по ночам стал слышен грохот канонады, старики приободрились, вели разговоры: наши наступают. Немцы стали торопливые и злые, лишний раз выходить на улицу было опасно. И вот настал тот день, когда немцы засуетились, стали торопливо справлять свои пожитки и в ночь покинули деревню, оставив везде грязь и разруху.

Утром сельчане увидели своих родных солдатиков, которые в больших котлах варили и раздавали оголодавшим жителям еду. В избах, в которых жили фрицы, сельчане делали уборку, выбрасывали грязь, мыли полы и белили печи и потолки.

 Евгения с детишками тоже пошла посмотреть свой дом. Дом был, можно сказать, уничтожен. В нем ходили как в отхожее место, что-то сожгли, топились и разобрали печь. Евгения поняла: одной ей не справиться, сил у нее пока еще не было.

В это время с очередным ранением в госпитале лежал ее муж Михей, в этот раз ранение у него было в ногу, разговор шел, что война для него заканчивается. Его комиссовали по ранению, коленка правой ноги была вся раздроблена. Из госпиталя, узнав, что его деревня освобождена, отправился домой.

 Пока ехал до Старой Руссы, видел, что немцы после себя оставили пустоту, деревни сожгли, разрушили уклад жизни людей. Ему было больно, всю дорогу он видел этот разбой и неустанно думал о своей семье. Как они пережили немецкую оккупацию?

Ведь с тех пор как он видел свою семью последний раз, прошло так много времени. Иногда его пугали мысли, а вдруг их нет, но Михей одёргивал себя, торопился домой как мог. Добрался до Старой Руссы,  был сражен увиденным, города не было.

 С вокзала город, вернее руины города, были как на ладони до самого санатория. Вокзала, можно сказать, не было тоже. Как добраться до своей деревни, он не знал, с его ранением идти пешком такое расстояние было невозможно. И здесь неожиданно в его сторону ехала подвода, на ней он и добирался.

 В разговорах с извозчиком, который был не местный, а послан по делам, Михей ничего узнать о семье не смог. Но ничего хорошего не ожидал. Деревни на пути отсутствовали, стояли только печные трубы, да кое-где мелькали люди на пепелищах.

 И вот должна была показаться его родная деревня, в которой он родился и вырос, где он полюбил и взял в жены свою маленькую хохотушку жену. Повозка, на которой он приехал, развернулась в другую сторону, он слез и пошел пешком, вот-вот должна быть деревня. Но деревни не было, кругом был бурьян и стояли обгорелые трубы.

 Михей нашел свой двор, забор по-прежнему окружал пепелище, двор зарос бурьяном, как и все дворы деревни. Видно было, что люди не посещают свои насиженные годами места. В сердце закралось смутное подозрение, и Михей стал ходить по дворам, чтобы найти хоть кого-то, узнать что Случилось. Но везде была пустота, ветер обдувал обгоревшие бревна когда-то бывших домами.

 Он обошел всю деревню, но не нашел никого. И только зловонный запах гари вперемешку с запахом горелого мяса стоял везде. Посидев на скамейке у чьей-то изгороди в конце деревни, Михей пошел дальше, стряхивая руками в саже слезы, которые сами по себе лились из глаз.

Когда он увидел, что в деревне, в которой он жил с женой и детьми, дома вроде на месте, у него появилась мысль, что, возможно, все перебрались в эту деревню. Он костылял, больная нога болела все больше и больше, и ему пришлось срезать палку, чтобы опираться на нее. Так он вошел в деревню.