Анеголимики II Чебоксарские тени

Анеголимки. Глава II Чебоксарские тени

Теплоход плавно пришвартовался к пристани Чебоксар. Спустившись по трапу, компания оказалась на широкой, залитой вечерним солнцем набережной. Воздух здесь был другим — не волжским, с его масштабом и тоской, а более камерным, почти домашним. Пахло свежескошенной травой с городских клумб, речной прохладой и сладковатым дымком откуда-то жарившихся шашлыков.

— Ну что, господа, дама — произнес Ржевский, потягиваясь. — Пройдемся? Говорят, здесь одна из самых красивых набережных на Волге. И мороженое, между прочим, отменное.

Они двинулись вдоль реки. Широкая пешеходная аллея, ухоженные газоны, современные скульптуры, смешивающиеся с советским монументальным классицизмом. Вечер был теплым, и горожане неторопливо прогуливались, наслаждаясь закатом.

— А вот и обещанная точка, — указала Лиза на симпатичный киоск в виде гигантской мороженицы. — Кто какой возьмет?

— Мне пломбир, классический, в вафельном стаканчике, — сразу решил Ржевский. — Без этих ваших шоколадных крошек и карамелей. Надо же чувствовать вкус продукта, а не химический коктейль.

— А я возьму мята-шоколад, — сказала Лиза. — Обожаю этот горьковато-свежий привкус.

— Фисташковое, — коротко бросил Баэль, изучая ассортимент с видом знатока.

— А я... черничное, пожалуй, — выбрал Ренье.

Вскоре каждый с наслаждением поглощал свое мороженое. Воздух наполнился довольным молчанием, прерываемым лишь звонкими звуками города и криками чаек.

— Ну что, поручик, — нарушил тишину Ренье, облизывая ложку. — Продолжим ваш рассказ? Вы остановились на том, что Путилкин вышел на след банды «Каблучки»

Ржевский кивнул, доедая последние крошки вафельного стаканчика.
—Да, но это была лишь одна из многих странных историй, что случались в те годы. Были и другие, куда более... детективные. Например, история о бывшем сыщике царской охранки.

Он обвел взглядом компанию, убедившись, что все слушают, и начал свой рассказ, периодически прерываясь на реплики слушателей.

Когда тень прошлого выходит на охоту за призраками настоящего

— Представьте себе 20-е годы. Москва. Разруха, нэп, призраки старого мира бродят по улицам, цепляясь за новую реальность. И вот в этой новой реальности появляется он — бывший сыщик царской охранки.

Интересно, — подумала Лиза, — как должны были чувствовать себя такие люди, когда мир, которому они служили, рухнул?

Бывшего сыщика царской охранки они нашли там же, в его крошечной комнатке-келье. Путилкин, казалось, не изменился ни на йоту. Его сюртук был так же безупречно чист, зубочистка так же изящно торчала из кармана, а глаза-буравчики видели насквозь.

— Звучит как персонаж из Достоевского, — заметил Баэль. — Человек, застрявший между эпохами. Его профессиональные навыки остались, а мира, для которого они были предназначены, больше нет.

— Именно, — кивнул Ржевский. — Но детективу нужны дела, даже если государства, которое он защищал, больше не существует.

Он выслушал рассказ Дымоходова, не проронив ни слова. Его лицо оставалось каменной маской. Когда лавочник, рыдая, закончил, Путилкин медленно повернулся к Контрибучеву.

— «Каблучки», — произнес он без тени иронии. — Интересно. Очень интересно.

— «Каблучки»? — переспросила Лиза. — Что это значит?

— А это и было самой загадкой, — пояснил Ржевский. — Оказалось, так называлась банда, специализировавшаяся на краже... дамской обуви. Представляете? В голодной, разрушенной Москве кто-то систематически воровал туфли, причем только на каблуках.

Ренье рассмеялся:
—Простите, но это звучит абсурдно. В стране, где люди месяцами не видели мяса, кто-то рискует свободой ради туфель?

— В том-то и дело, — продолжил поручик. — Но Путилкин увидел в этом не абсурд, а симптом. Послушайте, что он сказал дальше.

— В криминалистике, как и в зоологии, вырожденческие формы часто являются самым точным симптомом общего разложения. Ворующая друг у друга обувь шпана на фоне государственного переворота… Это диагностично.

— Блестяще! — воскликнул Баэль. — Он понимал, что преступление — это лишь симптом болезни общества. Ворующие туфли подростки в эпоху социальных катаклизмов — это ведь действительно диагноз.

— Вы возьметесь? — спросил Контрибучев.

— Меня не интересуют ваши революции, — холодно ответил Путилкин. — Меня интересует факт. Факт систематической кражи частной собственности. И метод. Метод всегда говорит о преступнике больше, чем его слова.

— Метод... — задумчиво произнесла Лиза. — Да, в самом деле. Почему именно обувь? Почему только на каблуках? Это ведь не обычное воровство.

— А здесь метод… своеобразный, — продолжал цитировать Ржевский. — Это не грабеж. Это фетишизм, возведенный в ранг групповой деятельности. Да. Дело принимаю.

— Фетишизм? — удивился Ренье. — В 17 году? Этот Путилкин, должно быть, был очень образованным человеком.

— Он был профессионалом, — просто ответил Ржевский. — А профессионал должен понимать природу того, с чем имеет дело.

Работа Путилкина, как и в прошлый раз, напоминала работу часовщика, разбирающего сложный механизм. Он не искал «Каблучки» по кабакам и не опрашивал прохожих. Он пошел от товара.

— Логично, — кивнул Баэль. — Преступник может изменить внешность, но украденная вещь всегда оставляет след в экономической сети города.

Он обошел всех скупщиков краденого, всех хаимов и исааков, торговавших в подворотнях. И скоро ниточка была найдена.

— Нашел? — нетерпеливо спросила Лиза. — И что же?

Оказалось, украденная обувь не перепродавалась. Она скапливалась в одном месте.

— Странно, — нахмурился Ренье. — Если не для продажи, то зачем воровать? Коллекционировали что ли?

Старый Путилкин, пользуясь своими связями среди городских низов, вышел на полуподвальное помещение при одной из закрытых «буржуйских» бань. Именно там, как выяснилось, и собиралась банда.

— В бане? — улыбнулся Ржевский. — По-своему поэтично. Место, где смывают грязь, стало пристанищем для тех, кто эту грязь создавал.

Путилкин не стал врываться с обыском. Он действовал тоньше. Узнав расписание их сходок, он явился туда один, без оружия, в своем безупречном сюртуке.

— Один? — изумилась Лиза. — Но это же опасно! Он что, не боялся?

— Он был из другой эпохи, детка, — пояснил Ржевский. — В его мире понятия чести и профессиональной гордости значили куда больше, чем личная безопасность. Он верил в силу разума и авторитета.

Рассказчик замолк, давая своим слушателям осознать весь драматизм ситуации: старый сыщик, олицетворение ушедшей империи, против банды подростков из нового, непонятного мира.Лиза молча смотрела на воду, и в тишине, нарушаемой лишь плеском волн, её голос прозвучал тихо и задумчиво, как отголосок из другого измерения:

Un parfum de cuir, un r;ve qui s’efface,
Des fant;mes ;l;gants errent dans l’espace.
Un ;cho de pas, un d;sir si tenace,
Qui dans le n;ant cherche une gr;ce.

Le temps a gliss; sur les ;mes d;chues,
Les c;urs se sont tus, les r;ves se sont tus.
Un brodequin perdu que la boue a mordu,
Un monde ancien dans l’oubli descendu.

Mais l’ombre r;siste au vent de l’histoire,
Gardant dans ses plis un reflet de gloire.
Un cilice noir, un ;trange territoire,
O; danse un amour interdit et fou.

Rien n’est pardonn;, tout est d;finitif,
Dans ce cr;puscule un peu passif.
Un chuchotement devient un cri,
Dans la cath;drale de l’infini.

Баэль с уважением и внутренней гордостью посмотрел на Лизу и сразу перевел:

Дымка от кожи, и тает мечта,
В пространстве витают призраки былой красы.
И эхо шагов, и жажда чиста,
Что ищет во прахе частичку небес.

Время скользнуло по падшим душам,
Умолкли в груди и грёзы, и сердца.
Башмак, что навек утонул в злой грязи,
И мир, что сошёл в забвения двор.

Но тень не сдаётся вихрям истории,
Храня в складках отсвет прошедшей зари.
Как власяница — странные территории,
Где любить запрещённо, безумно пари.

Ничто не прощено, приговор окончателен,
В сумерках этих, густых и пассивных.
И шёпот рождает над бездной вселенной
В соборе мирозданья — отчаянный крик...

— И что же было дальше? — не выдержал Ренье. — Он вошел к ним? Что он увидел?

Ржевский посмотрел на заходящее солнце, окрасившее воды Волги в багровые тона.
—Это уже другая история. И для ее рассказа нужно больше времени, чем осталось у этой прогулки. Пора уже подкрепиться.

Он указал на приближающиеся огни города.
—Нас ждет ужин и, продолжение. Каждая история, как и этот день, должна иметь свое завершение.

Компания двинулась дальше по набережной, унося с собой образ старого сыщика в безупречном сюртуке, идущего навстречу банде «Каблучков» — символу нового, странного и непонятного времени, в котором всем им приходилось выживать. А над Волгой сгущались сумерки, принося с собой прохладу и обещание новых историй.