Шёпот Леса

Он смотрел на неё – на изящную фигурку, кружащуюся в танце у самой кромки воды. Ночь была прозрачной. Мириады звёзд мерцали в своём особом ритме, отсчитывая время. В это время года океан кишел светящимися существами. Вся поверхность вспыхивала и переливалась зелёными и бирюзовыми всполохами. Этот свет, дыхание природы и шёпот океана складывались в особенную музыку, которую так хорошо улавливали чуткие уши морского народа.

Волны с шипением набегали на берег, заливая босые ступни танцующей девушки. Она не отступала. Тёмные волосы метались по плечам, а сапфирово-синие глаза – Ороин знал это – были полузакрыты. Она танцевала не для него, не для звёзд, не для волн. Она танцевала, потому что музыка жила в ней. И если бы она перестала танцевать, мир остановился бы от пустоты.

Тикаэла была самой прекрасной из их народа. Самой изящной. Самой…

Ороин не находил слов. Он просто любил её. Эта любовь вспыхнула ярким пламенем ещё до того, как морской народ оказался в этом мире, лишившись своей родины.

Они больше не могли вернуться обратно. Невидимые Господа обещали безопасность. Жизнь. Мир. Но вернуть морской народ домой не могли. Эти существа сами искали путь на родину. Они проводили эксперименты, заманивали новые жертвы, обещая то деньги, то власть, то безопасность. И никто из покинувших свой дом больше не мог вернуться.

Ороин, как и многие из морских эльфов, поклялся найти дорогу обратно. Эта клятва была священна. А Тикаэла лишь загадочно улыбалась. Она не давала никаких клятв. Её осуждали, а за глаза даже проклинали, но она лишь щурила глаза цвета полуденного летнего моря. И Ороин любил её ещё больше. Тикаэла слышала то, чего не слышат другие. Внутри неё жила музыка волн, шёпот ветра, дыхание песка. И девушка танцевала на краю, там, где вода встречается с сушей, и волны слизывают песчинки своими ажурными языками. На грани двух миров.

– Сегодня ты была прекрасна, – произнес Ороин, когда Тикаэла подбежала к нему. – Впрочем, как всегда.

Океан искрился фосфоресцирующим светом, что-то шептали его зелёные волны, тихо шелестел поодаль лес, а звёзды, густо усеявшие бархат неба, ласково смотрели с высоты на двух молодых эльфов, зная, что эта ночь уже не повторится. Ороин хотел, чтобы она длилась вечно. Не стихала бы музыка волн и ветра. И Тикаэла оставалась рядом. Навсегда.

Наутро Ороин сказал Тикаэле:

– Я создам инструмент, какого не было никогда. На нём можно будет сыграть шелест волн, сияние звёзд, дуновение бриза… и шёпот леса.

– Ты будешь играть мне, – ответила она, – а я станцую для тебя!

В её голосе звенела не просто любовь, а преданность, какую хранят только перед лицом вечности.

Тикаэла любила Ороина. Верить в него было легче, чем в клятвы их народа.

Ороин принялся за работу. Каждый день он проводил за инструментом, пока другие морские эльфы рубили дрова, ковали мечи, укрепляли борта кораблей.

– Молодой и сильный, а тратит время на пустяки! – ворчали они. – Он, видимо, думает, что поход пройдёт сам собой?

Ороин не слушал. Он не отказывался от клятвы и помогал, как только мог. Но его товарищам было мало этого.

А Тикаэла всюду следовала за ним. Настороженная, безмолвная, словно тень.

– Что ты над ним нависаешь? – говорили они. – Бросаешь тень на его доброе имя!

Так она стала Нависшей тенью. Прозвище прилипло к ней, словно мокрый осенний лист. Но ей было неважно, как её называют. Главное – чтобы никто не посмел задеть Ороина. Словом или взглядом.

И Тикаэла начала учиться магии. Старая эльфийская магия, почти забытая, почти запретная. Магия, что сплетает потоки воздуха в хлысты. Вырывает пряди из бороды морского бриза. Раздирает песок и волны одним щелчком. Воздушный хлыст – невидимое, но смертоносное оружие.

Время, казалось, мчалось быстрее. Каждый день – как волна, накатывающая на берег, с плеском и шипением он отправлялся в прошлое.

И однажды Ороин заметил. Маленькую, едва заметную морщинку между бровями Тикаэлы. Он прикоснулся к ней губами. Потом ещё раз. И ещё. Наконец Тикаэла рассмеялась – заливисто, как той ночью у воды. Морщинка исчезла. Но Ороин чувствовал, что это не навсегда.

У него тоже было неспокойно на душе. Дата похода была назначена, время шло, а обещанный Тикаэле инструмент всё ещё не был готов. Ороин хотел сделать этот инструмент особенным, он вкладывал в него всю душу, словно в последнее письмо. И всё же работа застопорилась. Это приводило его в отчаяние.

Разлука с Тикаэлой пугала его. Он знал: она за ним не пойдёт. Ни на юг. Ни на родину. Она не верила, что путь назад существует.

– Нужно привыкать. Жить рядом с новым океаном, новым лесом…

Дальние родичи – лесные эльфы – уже обосновались в ближайшем лесу. Они строили дома в ветвях, пели под звёздами, забывали старую жизнь. Тикаэла осталась рядом с ними.

Ороин тоже хотел бы остаться. Забыть клятву. Забыть родину. Просто жить — здесь, с ней, у кромки воды.

Но клятва была принесена. А морские эльфы не нарушают данных клятв. Никогда.

Он крутил инструмент в руках. Каркас в виде куба был сделан превосходно, из соль-дерева, которое, росло только на этом побережье и отличалось удивительно крепкой тёмной древесиной. Каждая грань – как сторона души. Струны были его гордостью и тайной. Он не раскрывал секрета: отчего они так чутки, что самое лёгкое прикосновение рождает звук, похожий на вздох. Каждая сторона куба откликалась по-своему: одна – на грусть, другая – на радость, третья – на страх. Оставалась одна. Последняя.

“Больше никаких струн, – подумал Ороин. – Нужно что-то… живое”.

А подготовка к походу на юг велась полным ходом. Грузили корабли. Ковали оружие. Повторяли клятвы.

Ороину пришлось оставить инструмент.Он вернулся к работе – рубить дрова, таскать мешки, крепить паруса. Тикаэла не могла смотреть, как его пальцы, чуткие к музыке и магии, изранят о грубую древесину.

– Давай я сделаю это за тебя, – предложила она.

Эльфы подняли её на смех.

– Добрая мамочка защищает своего сыночка!

– Не души его, дай хоть глоток воздуха, Нависшая Тень!

– Оставьте её, – крикнул кто-то, – видите, у неё Зов!

И все умолкли. Слово замерло в воздухе, как отравленная стрела на миг застывает в полёте.

Зов – раньше это значило призыв души к душе. А теперь – всего лишь животное влечение, страсть без имени, смех в темноте.

Как они посмели?! Как смеют пачкать их любовь этим словом?

Тикаэла повела длинным ухом, улавливая то, что недоступно другим.

– Кому здесь нужен воздух? – спросила она тихо, почти ласково.

Воздух закрутился в невидимый кнут, острый, как лезвие, жестокий, как оскорбление…

Раздался щелчок, и ближайшего эльфа обожгло резкой болью. Он вскрикнул и схватился за плечо. Сквозь ткань проступила кровь. Остальные, ахнув, отпрянули. Тикаэла насмешливо улыбнулась. Глаза её горели как два осколка зимнего моря. Ледяными сапфирами.

Раненому помогли. Лекари трудились долго. Магические раны заживают медленно. А раны, нанесённые магией и ненавистью, – вдвойне.

Ороин в это время был у лесных эльфов. Он выполнил свою часть работы, и теперь рассматривал удивительные ткани. Тонкие, живые, будто дышащие. Одна из них показалась ему особенной. Прикосновение его пальцев вызывало в ней лёгкую дрожь, похожую на эхо.

– Можно мне кусочек? – попросил он.

Лесные эльфы кивнули.

Вернувшись домой, Ороин услышал всё. О нападении. О ране. О Нависшей тени, что хлестнула соплеменника за неосторожное слово.

Сердце Ороина сжималось. Пальцы дрожали. Он взял ткань и начал натягивать её на последнюю грань куба. И ткань задрожала в ответ. Не от прикосновения. От его боли.

Вдруг дверь распахнулась и вбежала Тикаэла.

– Что с тобой, мой Ороин? – спросила она. – Я услышала, как ты страдаешь!

Он поднял глаза. Перед ним стояла его Тикаэла. Её лицо — свет любви, тревога в глазах, как тогда, у воды. Разве девушка с глазами цвета полуденного моря может нанести жестокий удар?

– Нет, ничего, – прошептал он ей в ответ. – Всё, что сказали о тебе… Просто ложь.

Тикаэла улыбнулась. Легко. Как раньше. И Ороин, ослеплённый любовью, не увидел, как в этой улыбке проскользнула тень.

А ткань на кубе ещё вибрировала. Тикаэла прислушалась.

– Так вот что это было! – заметила она. – А я думала, что это… шёпот леса.

Ороин замер в восторге. Она слышит. Слышит его боль. Слышит, как ткань отвечает на тончайшие движения души.

Это было чудо.

Это не просто инструмент. Это мост. Мост между их сердцами через время и расстояние. Через безмолвие.

Играть на кубе мог любой. Инструмент подстраивался под исполнителя, пел, что тот чувствует.

Но одна грань жила только для них двоих. Только они слышали её. Только они слышали её дыхание.

– Вот какой шёпот леса доносился до меня, – прошептала Тикаэла.

Они так и назвали его – Шёпот Леса.

– Теперь я могу отправиться в поход со спокойным сердцем, – радовался Ороин. – Инструмент я возьму с собой. Ты всегда будешь знать, где я. Что у меня на душе. И слышать, как я люблю тебя.

Тикаэла слушала. Кивала. Ей хотелось, чтобы он остался. Чтобы клятва исчезла, как утренняя дымка. Но клятва морского эльфа крепче стали. Ороин уходил на юг, в незнакомые воды океана, называемого Харнен.

Но Тикаэла будет слышать его. Это и станет е утешением. А время неумолимо ускоряло свой бег…

Настал день расставания. Тикаэла обнимала Ороина. Гладила его лицо, его непокорные кудри, которые трепал лёгкий ветер. Хотелось бы ей стать струной на Шёпоте Леса – быть рядом с Ороином, где бы он ни был. Но такие превращения недоступны даже эльфам.

– Я вернусь, – говорил Ороин, – как бы ни закончился поход, я вернусь к тебе. А пока мы в разлуке, ты будешь слышать меня…

Он прикоснулся к сумке, де лежал инструмент.

Тикаэла кивнула. А в сердце её вспыхнула ненависть. К соплеменникам, что уводили Ороина. К Невидимым Господам, которые заперли их в этом мире. К тем, кто остался, вместо того чтобы идти и защищать Ороина на неизведанном пути… Это было несправедливо. Но горечь затмила разум, и справедливость умерла первой.

Разлука оказалась долгой. Рассветы сменялись закатами, приливы – отливами… Тикаэла слышала голос инструмента. Или голос сердца Ороина? Это длилось долго, так долго, что Тикаэла устала ждать. Она перестала танцевать у кромки воды. Музыка стала чужой. Что-то надломилось в её душе, и в этот надлом вползло серое чудовище – тоска.

Тикаэла совершенствовала магию. Учила воздушный хлыст быть проворнее. Испытывала его силу на зверье, которое неосторожно приближалось к дюнам.

Лесные эльфы возмущались. Как смеет Тикаэла посягать на их живность! Один из эльфов попытался поучить её.

Щелчок.

Крик.

Кровь.

С тех пор её боялись и ненавидели. И она познала одиночество.

Но каждую ночь она слышала Ороина, и одиночество отступало. Боль растворялась в отголосках его любви.

Пока однажды… эта связь не разорвалась.

Тикаэла проснулась от странного ощущения – как будто сердце перестало биться. Она вскочила и, задыхаясь, заметалась по дому. Тишина. Плеск волн. Шорох ветра. А музыка стихла. Шёпот леса исчез. И голос сердца Ороина умолк.

Тикаэла прислушивалась до самого рассвета, не зазвучит ли снова эта музыка. И до заката. Потом – до следующего. И ещё одного.

Осталась тишина. Она сводила с ума. Тикаэла кричала и пела, пока не охрипла. Тишина никуда не девалась. А вслед за ней пришло отчаяние.

Может, они слишком далеко? Может, инструмент сломался? Может, упал в море?

Но Ороин обещал вернуться. И она ждала.

Шли дни. Весня сменила зиму. А потом ещё раз. Океан наступал. Отступал. Прошло столько времени, что даже рисунок звёзд на небе изменился.

И тогда она поняла: он не вернётся. Никогда.

Тишина.

Одиночество.

Отчаяние.

Они выжгли любовь в её сердце.

Сородичи стали ей ненавистны.

Тикаэла завела рабов – покорных, безмолвных. Добиваясь от них идеального послушания, она губила или увечила несчастных, и заработала себе дурную славу. Однако даже это наскучило ей, и Тикаэла затаилась в своём доме.

При ней остался один раб, последний из всех, кого она когда-то покупала, самый живучий, и старый полуослепший пёс, которого она пинала в мгновения, которые горше полыни.

Тикаэла сидела перед камином и лениво тыкала в огонь кочергой. Пепел взлетал спиралями, будто повторяя танец, который она когда-то танцевала у моря. Лесные эльфы огня не любили, но она принадлежала к морскому народу, поэтому не обращала внимания на всякие глупости. Вдруг – едва уловимый звук. Не песня, не шёпот… просто дребезжание закопчённого медного таза на стене. Но ей показалось, будто это отзвук струны.

Тикаэла уже занесла кочергу, чтобы в очередной раз увидеть, как собачья шерсть задымится. Раб, научившийся даже дышать бесшумно, замер у стены. Рука хозяйки остановилась. Где-то в южных морях, откуда так и не вернулся Ороин, шторм разбивал корабли о скалы. А здесь, в этой тишине, даже боль больше не приносила облегчения.

– Исчезни, – прошептала она.

Пёс, поджав хвост, убрался к двери. Раб тоже ускользнул, радуясь, что сегодня его наказывать не станут.

А лицо Тикаэлы осветила забытая улыбка.