Номер три

Пространство было до краев наполнено солнечным светом. Вездесущий, он проникал в морскую глубину, заключал в жаркие объятия песчаный берег и, заглянув во все чашечки цветов без исключения, по-хозяйски уверенно заходил в незанавешенные окна дома. Женщина, сидевшая напротив окон, щурилась, внимая энергичной речи сына. Его огненно-рыжая шевелюра и горящие радостью глаза добавляли этому дню темперамента.

– Мам, посмотри... нет, послушай... вчера только написал, попросился в друзья на Фейсбуке к художнику Чайковскому, который мне давно нравится... А сегодня письмо пришло... Какое совпадение!..

В такт своей порывистой речи юноша размахивал конвертом цвета слоновой кости, из которого при очередном встряхивании выпала каллиграфически оформленная листовка – приглашение на выставку.

– Ярик, против солнца я плохо вижу, – улыбаясь горячности сына, говорила женщина.

– Сейчас-сейчас, – заторопился молодой человек и, оставив мать изучать анонс выставки, выбежал из комнаты. Вскоре, однако, он вернулся с книгой внушительных размеров и, вновь оседлав тумбу – подставку под комнатные растения, стал демонстрировать матери блестящие глянцем развороты.

– Мам, погляди, у меня и альбом Чайковского есть. Давно я его не открывал. Вот, смотри, это – «Демиург в чёрном». Тема немного мрачная... видимо, перекликается с Армагеддоном. Тебе нравится?.. А дальше «Ангел номер один» и «Ангел номер два». Говорят, первый похож на меня.

По мере того как сын переворачивал страницы, женщина, не вполне различая изображения, одобрительно кивала головой. Позже, после того как энтузиазм сына поугаснет, она планировала внимательно рассмотреть каждую полюбившуюся ему картину. А пока оставалось лишь сорадоваться ему, наблюдая за калейдоскопом порывистых движений, среди которых достало одного случайного взмаха руки, чтобы нарушить её дальнейшие планы. Когда локоть молодого человека задел кувшин, стоявший на подоконнике, тот вдруг подпрыгнул вверх и, опрокинувшись, щедро оросил всё вокруг собранной некогда дождевой водой.

Об альбоме, тщательно высушенном и заботливо обернутом в непромокаемую бумагу, пришлось забыть надолго – семья готовилась к переезду. Впрочем, Ярик, активно помогая родителям собирать и упаковывать вещи, никуда не торопился. За обыденными хлопотами он предвкушал время, когда останется один и сможет сосредоточиться исключительно на живописи. Разумеется, им двигало не только лишь это желание, был и формальный повод задержаться в старом доме: оставался месяц до завершения учебного года, по окончании которого нужно было получить справку о переводе в последний класс старшей школы. Об этом ему неоднократно напоминал класрук, подчеркивая, что старание или небрежение неизбежно отразятся на выпускных баллах и общей характеристике. Ярик никогда не оспаривал эти разумные доводы, хотя порой, пусть и ненамеренно, выводил учителя из себя.

– Петренко, чем ты занимаешься по ночам, что на уроках парту обнимаешь? – бывало говорил возмущённый класрук. – Думаешь, хорошие оценки тебе поставят только потому, что ты десять лет в школе отсидел?

Из раза в раз, выслушав замечания, в ответ Ярик только смущённо улыбался, однако после отъезда родителей учитель счёл необходимым усилить опёку, наказав старосте присматривать за «одиноким холостяком». Староста, и без того обременённая заботами, негласно перепоручила присмотр за непутёвым соучеником девочке Мирославе, живущей по соседству с Петренками. Так мечтавший об одиночестве Ярик обзавёлся постоянным сопутником, добросовестно наблюдавшим за ним и готовым при случае прийти ему на помощь.

Как-то после занятий, желая отвязаться от назойливой Мирославы, Ярик послал ей мысль: «Тебе нужно домой, дома что-то случилось». Представляя в деталях, как меняется в лице девочка, как она, обо всём позабыв, торопится домой, он не ожидал, что результат будет таким скорым. Встревоженная, Мирослава, в самом деле, наскоро попрощалась с ним и быстро убежала.

Берег моря был пустынным. Холодный бриз настойчиво гнал тучи с севера. Переворачивая обласканную волнами гальку носком ботинка, Ярик пытался найти ответ на извечный вопрос: «Вправе ли я?» Необычные способности, которыми он обладал, время от времени заставляли его размышлять о позволительности их применения в тех или иных условиях. Так как границы были размыты и общего ответа не находилось, каждый случай приходилось рассматривать отдельно. В этот раз, правда, он быстро осознал, что был не прав, обманывая девчонку и принуждая её к повиновению. Желая загладить вину, он позвонил ей и спросил, всё ли у неё в порядке. Ответ удивил его:

– Приходи и увидишь.

Соседский дом был не таким добротным, как у Петренков. Он был, пожалуй, таким же старым, как и его хозяева, – бабушка и дедушка Мирославы. Когда Ярик вошёл в дом, он получил тряпку и ведро, а ещё задание: собирать с пола воду. Его помощь пришлась как нельзя кстати. И вскоре потоп, вызванный прорывом трубы, был ликвидирован. Собравшись уходить и уже стоя в дверях, Ярик обернулся, чтобы попрощаться с хозяевами. Как это часто бывало, когда он резко оборачивался, вместо людей он вдруг на мгновение увидел их сущность в образе животных – двух старых, дрожащих от холода сов, и маленького воробья, который, хорохорясь, топорщил пёрышки, чтобы показать, что он способен справиться с любыми проблемами.

Замявшись, Ярик кашлянул, а затем, поглубже вдохнув, сказал:

– Уважаемые соседи, в вашем доме сыро и холодно. Пока не сделают ремонт, приглашаю вас пожить у меня.

Вечером, когда старики уже улеглись, Мирослава постучала в комнату и, едва затворив за собой дверь, засыпала Ярика вопросами: как он узнал, что у нее в доме проблемы, почему он не делает домашние задания и почему спит на уроках... Чувство вины всё ещё немного беспокоило Ярика, возможно, поэтому он решил приоткрыть этому приставучему воробушку некоторые из своих секретов.

– Почему, почему, почему... Потому что я – колдун. Колдую по ночам, а днём сплю. На все вопросы знаю ответ, знаю всё, что случится в будущем.

Последние слова Ярик проговорил понизив голос и едва ли не шёпотом. По округлившимся глазам Мирославы он понял, что та слегка испугалась.

– Ну нет же, – поспешил успокоить он девочку, – я все преувеличил. Иногда что-то предчувствую, умею посылать мысленные сообщения, а порой могу видеть, кого человек из себя представляет.

Узнав, что выглядит, как воробушек, Мирослава улыбнулась:

– Пошли, пожалуйста, воробушку мысль, чтобы он сладко спал на новом месте.

Ярик взглянул на ночное небо – оно было непроглядно тёмным. Полный месяц загадочно прятался в низких дождевых тучах. Однако полнолуние обычно дарило прилив сил и, похоже, могло сообщить успех эксперименту.

– Для начала я пошлю тебе вопрос, – сказал он, приблизившись к Мирославе почти вплотную.

Некоторое время в комнате стояла тишина. Постепенно улыбка сползла с лица девочки, и оно приняло напряжённое выражение.

– Тебе интересно, где мои родители? – неуверенно спросила она.

Ярик, смотревший на Мирославу выжидающе, был удивлен её восприимчивостью. Но больше его поразило то, что она дала ответ, не прибегая к помощи речи. Как же она так чётко сумела передать ему мыслеобраз, сразу, без какой-либо телепатической практики?

Перед его мысленным взором у закрытых ворот стояла маленькая девочка. Она с тоской смотрела на улицу и чего-то ждала. Когда у ворот появилось двое стариков, ворота сами собой открылись, и дедушка и бабушка заключили её в свои объятия.

– Да у тебя способности, так хорошо представила историю своей жизни! – восхитился Ярик.

– Ничего не представляла, просто ответила словами: родителей не помню, дедушка и бабушка забрали меня, когда нашли детский дом, в котором меня оставила мама.

Ярик вдруг понял, что попытка заглянуть в чьё-то сознание, кроме удовлетворения интереса, имеет и оборотную сторону. Вместе с принятой от Мирославы мыслью ему передалась глубокая печаль девочки.

– Хочешь, я покажу тебе твой портрет? – решил он разрядить обстановку.

За считанные минуты Ярик набросал дружеский шарж – нахохлившегося воробья с головой Мирославы, которому внушительного вида очки придавали учёный, строгий вид. Но не только юмор и доброжелательное отношение он вкладывал в рисунок – с чистым сердцем он наполнял пространство мыслями о мире и спокойствии, любви и процветании. Это можно было бы счесть за молитву, если бы не способ передачи посланий: краткий, почти молниеносный приказ, в котором не было места прошению.

Эта ночь была долгой. Ощущая искренний интерес к тому, что он говорит, Ярик с энтузиазмом демонстрировал Мирославе свои рисунки, коллекции морских камешков и ракушек, целую гору всяких окаменелостей и удивительных коряг, какие только можно найти на побережье.

– Жаль, что нельзя взять с собой, – вздыхал он. - Родители не разрешили везти в новый дом «всякий хлам». Если хочешь, оставлю всё тебе.

Мирослава охотно соглашалась и, чувствуя себя раскованно, с любопытством рассматривала немногие оставшиеся после переезда вещи.

– Неужели и это тоже оставишь? – показала она на альбом художника Чайковского.

– Нет-нет, – помотал головой Ярик. – Это я ради выставки распаковал. Посмотри, там теперь автограф есть.

Листая альбом, Мирослава неожиданно вскрикнула от удивления.

– Это же точная твоя копия! – показала она пальцем на «Ангела номер один».

– До выставки мы с художником были незнакомы, не видели раньше друг друга, разве что во сне встречались...

– А так можно?

Ярик знал, что так можно, помнил и встречу с художником в Тонком мире, но решил не открывать все свои тайны, ибо по опыту знал, каким чудовищем мог казаться людям несведущим. Однако Мирослава оказалась весьма добросовестным хранителем секретов и ни о чём не распространялась, молчала также и о том, что их теперь накрепко связывало: ежедневный обмен телепатическими сообщениями.

– Не возьму в толк, Петренко, как это ты так быстро улучшил успеваемость, хотя продолжаешь спать на уроках, – недоумевал класрук.

О секрете улучшения оценок своего товарища Мирослава знала, как никто другой: это она телепатически подсказывала правильные ответы, настаивая, чтобы он их применял, особенно после того, как выведала и другой его секрет, а именно, почему он часто спит на уроках, уткнувшись лицом в парту.

Оказалось, что вечерами, а также по ночам, когда все обычные люди отдыхали, Ярик помогал своему духовному наставнику в его самоотверженном служении – проводах душ. Вместе с учителем и несколькими другими учениками он отыскивал умерших недавно: успокаивал устрашавшихся, утешал огорченных, всем им показывал путь в надземные сферы, убеждая подняться туда как можно скорей. Это была непростая работа – отрывать от земли привязанные к ней сознания. Она требовала не только самообладания, но и большой выдачи энергии.

Обычные люди часто горевали об обычных вещах: о недоделанных делах, об оставленных близких, о нажитом добре... Но время, страшное время расплаты человечества по счетам в разы умножало количество растерянных душ, лишившихся своих жизней внезапно, в результате убийства и тяжелых травм.

– Об этом нужно кричать богу в уши, пусть вмешается и остановит шествие зла, – волновался художник Чайковский, когда встретил Ярика однажды в надземном, решив по сиянию оплечий, что тот – ангел и способен управлять ситуацией.

– В человеческом мире бог не всесилен, – не соглашался Ярик. – Законы, им утвержденные в проявленной вселенной, ограничивают и его самого. Попытка остановить поток обернется наводнением.

– Но войны в эпоху развитых технологий – это верная гибель!

– Об этом Ваша картина «Демиург в чёрном»? Это собирательный образ падшего человечества, не так ли?..

Помнил ли сам Чайковский об этом разговоре, Ярик не знал и был немало удивлён, когда на выставке художник подошёл к нему первым.

– А-а, молодое дарование Школы искусств, приветствую вас, наслышан, – крепко пожал руку молодого человека Чайковский.

– Не Вы ли меня уже прославили ранее? В образе «Ангела номер один»? – улыбнулся Ярик.

Художник вопросительно посмотрел на собеседника, но за его показным недоумением явно скрывалось нечто другое. Он вдруг посерьезнел и спросил, как бы продолжая давно начатую полемику:

– Вы тоже, как многие другие, будете меня уверять, что войны необходимы?

– Я бы сказал, что в том состоянии сознания, в котором находится человечество, войны неизбежны. Библейская Ева предложила Адаму следовать наущению змея, но не попыталась убедить своего партнёра расправиться с искусителем, уничтожив зло в корне. Бороться против распрей нужно, в первую очередь, утверждая всё доброе и светлое в умах человеческих.

– Так я не прав, осуждая человека – носителя зла? – озадачился мэтр.

– Злоделатель тоже жертва, – вздохнул Ярик. – По опыту знаю, что и его можно просветить и исправить. Не в текущей жизни, так в следующей.

Чайковский, чье лицо некоторое время казалось отрешённым, вдруг тряхнул головой и, энергично подхватив Ярика под руку, повел куда-то в другой зал. Там, поставив юношу у картины рыжего ангела, сделал фото.

– Уверен, что однажды вы станете знаменитым. Тогда на этом фото попрошу вас оставить автограф.

Предполагал ли Ярик когда-то стать известной личностью? Если да, то это, определённо, не было самоцелью. Среди расставленных приоритетов пока что главное внимание он уделял подмоге учителю, спасению всех, кого можно было избавить от ужаса сознания непринадлежности ни к одному из миров.

Учитель запрещал молодым часто включаться в подобную работу, но Ярик, пропустив день-другой и зная, какие множества нуждаются в срочной помощи, нередко уговаривал учителя включить его в состав группы спасающих. Последние дни занятий в школе были особенно напряжёнными, потому учитель категорически запретил своему подопечному выходить с ним на связь. Можно было подумать, что Ярик обрадуется такому неожиданному «отпуску», однако всё было наоборот – он скучал: скучал по учителю и братьям по духу, по новым знаниям, которые обретал не только в теории, но и на практике, по возможности испытать себя, обнаруживая в характере сильные и слабые стороны.

Это было одной из причин его подавленного настроения в последний школьный день. Неизбежность скорого расставания с домом – этим милым сердцу пристанищем детства – ещё больше обострила в нем чувство оставленности. Даже школа, которая всегда была для него местом принуждения, меккой муштры и демотивации, и та обрела в этот момент некую притягательность в его глазах. Всё, всю прошедшую в этих краях жизнь было почему-то жаль...

Покинув здание школы, Ярик бросился к морю. Едва сдерживая подступающие к горлу слёзы, некоторое время бесцельно бродил по берегу, а потом, утомлённый жарой и минорным настроем, забрался под пляжный навес и уснул.

Мало кто из живущих на земле знает, что в надземном тоже идут сражения. Что противники в мире видимом нередко остаются таковыми и там, наверху. Возможно, валькирии, о которых сложены предания, не столько отдавали честь павшим героям в Вальхалле, сколько продолжали свой героический полёт над полями сражений в потустороннем мире, который не менее, чем в героях, нуждался также и в миротворцах. Ярик был на стороне именно таких «валькирий» – останавливающих сражения, прекращающих несправедливость. Где бы ни был, он хотел быть миротворцем, и он им был.

Уснув с тяжёлым сердцем, он не способен был подняться в высокие сферы и ненамеренно очутился в зоне конфликта. Испуганные люди, под взрывы снарядов метались в разные стороны, в панике сбивая друг друга с ног и нанося увечья. Едва осмотревшись, Ярик заставил себя приободриться и взялся организовывать людей. Он кричал им, звал их собираться около него, намереваясь вывести их как можно скорее из этого опасного места. Однако его намерению не суждено было осуществиться. Внезапно, без каких-либо предзнаменований пространство оглушил невероятный грохот. Это взорвался один из чёрных снарядов, которые так любили использовать человеконенавистники...

Потрясение было чрезвычайным. Сфера, в течение многих веков существовавшая стараниями её насельников, насыщенная своими особыми энергиями, в одночасье исчезла из околоземного пространства. Те души, что выжили, попали в худшее положение, нежели погибшие: в силу их малых заслуг путь в высшие сферы им был закрыт, оставалось вести мучительное существование в абсолютно неподходящих условиях, страдая сверх меры. Всё это мелькнуло в голове Ярика, прежде чем его разум погрузился во тьму. После этого ему стало казаться, что сознание распалось на отдельные осколки. Чаще всего в этих фрагментах перед ним появлялось испуганное, бледное лицо Мирославы. Она что-то отчаянно кричала и с силой надавливала двумя руками на его грудную клетку. Потом замелькали образы людей в белых одеждах. Были ли это земные медики или же их коллеги в Тонком мире, Ярик не знал. Очередная вспышка ясности подарила ему встречу с учителем. Его опечаленное лицо говорило о многом, и всё же Ярик никак не ожидал услышать то, что услышал:

– Взрыв сильно повредил твою эфирную оболочку. Если решишь остаться на земле, возможно, будешь долго без движения. Восстановление эфирного тела потребует времени, и в этот период включиться в нашу работу не сможешь...

Наверное, именно в этот момент Ярик твердо решил, что не вернется. Жизнь в Тонком мире всегда привлекала его яркими возможностями захватывающе интересной и плодотворной деятельности – будь то учёба, творение прекрасного или же спасение душ. Имело ли смысл годами поддерживать в немощном теле еле тлеющий огонь жизни, если по ту сторону видимости можно было жить интенсивно, с пользой для себя и других людей?

Но подобно тому, как плывущий против течения может не совладать с мощным обратным потоком, отдельная воля не всегда в состоянии предопределить исход событий в этой связанной в единое целое вселенной. На поверку, поверх решения Ярика сложилось ещё одно, прямо противоположное. Ему было невдомёк, что решений, задерживающих его в плотном состоянии, было гораздо больше – маленькие ручейки пожеланий родных, знакомых, одноклассников слились в общий поток, охраняющий его жизнь. Больше всех пеклись о нём, конечно, мама и Мирослава. Они удивительно быстро сдружились, ухаживая попеременно за лежащим без движения Яриком. Часто молились за его здоровье по отдельности, но утром и вечером в установленные часы объединялись в общей молитве, приглашая всех сочувствующих присоединиться. Неважно кто находился в это время подле него, ритм объединенных в благопожелании сознаний приносил Ярику облегчение и смутную надежду на улучшение. Стоило ли вернуться к жизни, стоило ли побороться за неё?

Однажды после очередного приступа беспамятства Ярик увидел сон и свою третью встречу с художником Чайковским. Ему привиделось, что мастер стоит подле своего полотна, озаглавленного «Ангел номер три», и, показывая пальцем на кого-то стоящего перед ним, говорит: «Это ты».

Картина – истинный оскал апокалиптического времени – демонстрирует ангела, страдающего от чёрного пламени зла. Обгоревшие крылья его бессильно свисают, волосы... – оных просто уже не существует, как и одежды, теперь едва прикрывающей нижнюю часть тела.

– Неужели это я? – пытаясь утвердиться в сознании, спрашивает себя Ярик. – Неужели этот образ бесславного, поверженного существа на месте предстателя за человечество способен повести нас в будущее?

Всё в нём протестует, все в нём сопротивляется – и мертвящей мысли, застывшей на полотне, и её уподоблению себе. Чудесным образом в его руках оказываются кисть и мольберт со свежими красками. Точными мазками поверх изображения поверженного небожителя он создаёт своё видение того, кто строит новое будущее, – светлого ангела, воителя со злом, уверенно сжимающего в одной руке меч, в другой – руку ребёнка-человечество.

Чайковский, наблюдая за действиями Ярика, поначалу громко возмущается, но по мере продвижения работы морщины на его хмуром лице разглаживаются, и в конце концов он радуется, как ребёнок.

– Запомните эту радость, мэтр, – обращается к нему Ярик, – и когда проснётесь, когда вернетесь к тяготам своего существования, начните новую страницу вашего творчества, рисуйте новый мир – рисуйте радость... Радость, радость, радость!..

Ярик был уверен, что последние слова он проговорил уже в полном сознании, шевеля своими физическими губами, но вскоре убедился, что тело его не слушается, что даже веки поднять он не в состоянии. Слёзы, благодатно увлажнившие болевшие до рези глаза, стали единственным подтверждением его нового, бесповоротного решения – жить и бороться за жизнь, в каждом её проявлении.

Откуда-то из глубины сознания возникли последние слова, сказанные ему ранее учителем:

«... Что бы ты ни решил, во всех испытаниях я поддержу тебя. Придёт время, и я помогу открыть врата следующей ступени духовного восхождения. Пока ты веришь мне и приносишь мне лучшие мысли, пока являешь прилежание труда и подвижность подвига, пока встречаешь испытания как свет утра, ты сможешь подниматься всё выше и выше. Радуйся!»

Эти слова глубоко тронули Ярика: каждое казалось полным великого смысла и сияло, как сияют кристаллы, пронизанные лучами света. Сердце его ликовало. Но в этот блаженный миг вдруг ворвался диссонанс внешнего воздействия: кто-то извне усердно тёр его лицо. С трудом открыв глаза, он увидел, как к нему приближается личико ребёнка. И без того большие глаза мальчика были распахнуты от удивления, в них читались беспокойство и восторг одновременно.

– Ты кто? – с трудом прохрипел Ярик, обращаясь к малышу. Тот испуганно отпрянул, и Ярик услышал его громкие всхлипывания.

– Ты чего, боишься меня?

Мальчик снова приблизился к Ярику. Полотенцем, которым он только что вытирал лицо больному, он теперь энергично тёр свои глаза и шумно шмыгающий нос.

– Не-а, не боюсь, – сказал он и, избавившись от полотенца, еще ближе придвинулся к лежащему. Вскоре его напускная храбрость куда-то улетучилась, а лицо приобрело обиженное выражение:

– Мама сказала, что когда братик проснётся, он меня сразу узнает. Ведь я – «Ангел номер два», а братик – «Ангел номер один».

Если бы мог, Ярик от души бы рассмеялся. Вот оно что! Пока он несколько лет лежал, жизнь не стояла на месте и появилось это маленькое чудо – настоящий дар небес.

– Возьми меня за руку, – попросил он. Когда мальчик вложил маленькую тёплую ладошку в его ослабевшую руку, он слегка сжал её своими непослушными пальцами.

– Сейчас я открою тебе одну очень важную тайну...

Сделав паузу, Ярик почувствовал, как пространство заполняет великолепное ощущение предвкушения разгадки, как то, что он сейчас скажет, определит его будущее и направит маленького человека рядом с ним.

– Так вот... Мама сказала тебе правду: когда-то я был «Ангелом номер один», но теперь, когда ты вырос, всё изменилось. Ты, и в самом деле, «Ангел номер два», а я – «Ангел номер три». Ты теперь главный.

Услышав эти слова, мальчик счастливо рассмеялся. Если бы мог, Ярик смеялся бы вместе с ним. А пока... Мягкий рассеянный свет, журчание воды в увлажнителе, заливистый детский смех... А ещё возможность говорить, видеть, дышать... Оказывается, обычная жизнь тоже полна удивительных вещей. И чтобы это понять, нужно... родиться заново. И осознать причастность к каждому явлению жизни – в мире земном или надземном. Проникнувшись любовью к единому Источнику, жить по единым для всех миров законам, утверждение которых – великое право и обязанность рожденных на земле.