Мишка

Будущему наших детей посвящаю

Под полётный комбинезон я надел тёплое бельё. Комбез на молнии, портупея (братишка привёз), обувь – высокие ботинки, по старой курсантской привычке начищенные до блеска; лёгкие, удобные, я их и по гражданке таскаю. На голову пилотка оливкового цвета, взгляд в зеркало - берегитесь, девчонки!..

Дощатый пол лётной гостиницы отозвался скрипом. С открывшейся дверью пахнуло утренним, по-осеннему свежим воздухом, напоенным ароматом сибирской тайги, из-за верхушек деревьев выглянуло солнышко, позолотив крышу домика-гостиницы.

Аэродром оживал. Поднимавшееся из-за вековых сосен солнце блестело на раскинутых крыльях выстроившихся в шеренгу самолётов, разгоняло утренний туман, порванный в клочья вращающимися винтами. Девять винтокрылых машин нашей эскадрильи готовились к трудовому дню, басовито гудели моторы. Пилоты собрались возле вышки. По зиме мы заседаем в небольшой комнате на первом этаже, изредка поднимаемся к диспетчерам, а в тёплое время года — вот так, на открытом воздухе. Аэродром маленький, не то, что в Центре, всё по-простому.

У крылечка диспетчерской притулилась «Газель» Колюни - местного предпринимателя, старшего брата нашего Сашки Долгова. Буфет закрыли, так он приноровился привозить нам на завтрак нехитрую снедь, да поить горячим чаем – не иначе брат подсказал. Смотрели на это сквозь пальцы, только чтобы Колюня не вздумал привозить спиртное.
Здесь и собралась эскадрилья. Ребята жевали пирожки, прихлёбывая чай из одноразовых пластиковых стаканов, слушали моего командира – Пашу Красилова. Здесь же стоял Колюня, важно внимавший каждому его слову. Колюнина жена, маленькая, румяная, в бордовом передничке поверх засаленной тужурки, суетилась за столом, раскинутым возле дверей машины, набивая пирожками пакет для Георгича, самого старого из нас. Александр Георгиевич как раз что-то говорил ей, кивая в мою сторону, и женщина смеялась, словно бы звенели колокольчики.

Паша говорил:
- С запада идёт циклон, метеорологи обещают, что погода восстановится быстро, но кто ж его знает... Серёжа, ты уж обойди его, Бог с ним с топливом, главное люди, - Сергей Усольцев, командир единственной в нашей эскадрильи «Гжели», кивал, отряхивая крошки с комбинезона.
Они с Витей Фатеевым, вторым пилотом, налетали лет пятнадцать, взрослые серьёзные мужики, опыта не занимать, но Паша оставался за инструктора и такие слова ему полагались по должности. Усольцев пробурчал что-то вроде: «Всё в порядке, командир».
- В общем, всё как обычно, - продолжал Красильников, поводя сажеными плечами, - где мой пилот?.. А, вот он ты... Миша, почему опаздываешь?
Это мне. Вообще-то редко, очень редко второй пилот мог припоздниться, мог не выслушать полётное задание, если требовалось помочь техникам, к примеру. На такой случай я понадеялся сегодня и - зря.
Паша холодно посмотрел на меня сверху вниз.
- Мне что теперь, метеосводку тебе персонально читать?
Ребята смотрели, и я почувствовал, что краснею.
- Чтобы в последний раз, - бросил Красилов.
Я торопливо закивал.
- Вопросы есть? Ну, чистого неба, парни, - Красилов выключил планшет.
Без лишних слов – они отлетали вместе лет по десять, а кто и по двадцать, это я, молодой-зелёный, всё стыдобился двумя годами налёта - лётчики разошлись по машинам. Колюня принялся хлопотать вокруг своей колымаги, помогая жене собрать выпечку, да свернуть столы. Я остался.
- У Татьяны Борисовны был? – спросил Красилов.
- Да, по гражданке заскочил.
- Ну, добро. Пошли к машине.
Мы летали на «Рысачках». Аппарат знатный – целиком из алюминиевых сплавов моноплан с низким расположением крыла, два двигателя нашего Омского моторостроительного позволяли выжать почти пятьсот километров в час. Самолётик не мог вытворять кунштюки вроде парашютирования и полётов на минимальной скорости наподобие своего прапрадеда Ан-2, техника была требовательная, и молодых пилотов вводили не спеша, тщательно присматриваясь, кто чего стоит. Зато потом, когда Паша решил, что я, второй пилот, вполне справляюсь даже в непростых метеоусловиях, командир сидел и читал книжку или просто подрёмывал, изредка бросая взгляд на приборы. А то выпускал меня рулить и шлёпал в карты с техниками, благо по документам «Рысачок» допускал пилотирование в одно лицо.
- Нет, садись первым, - Красилов легонько подтолкнул меня к правой двери кабины.
Я уселся на место первого пилота, недоумевая, что бы это значило. Неужели тот самый случай?..
- Я за инструктора, - пояснил Паша, умещаясь в кресле на левой стороне кабины, - бумажек навалилось – развели, понимаешь, документацию...
Он выразил своё отношение к расцветшей дурным цветом канцелярщине. Взял папку, где хранилась карта ТО и прочие полётные документы.
- Тебе, Миша, задание: выбросить пожарников в заповедник. Пойдёшь на Комсу, над островом примешь к северо-западу – диспетчер наведёт…, да ты и сам места знаешь. Развернёшься по ветру, да дверь за ребятами закроешь... Булды?

Красилов внимательно посмотрел на меня.
- Сделаю, Паш.
- Смотри. А то документы там или нет, если надо, я с тобой пойду.
- Сделаю, - повторил я.

Парашютистов-пожарников мы бросали регулярно, как только МЧСовцы замечали занимающийся лесной пожар со спутника или на пульт дежурной сообщали лесники. Ничего особо сложного в этом не было: в плохую погоду прыжки не производились, место десантирования подсказывал ГЛОНАСС, высоту и направление ветра определяли по приборам, благо «Рысачок» уже тогда был укомплектован бортовым вычислительным комплексом.
- Ну и молодец, - заключил Красилов. – Смотри, грозовой фронт не догони, если что – заканчивай полёт, не рискуй. Ни в коем случае не лезь в грозу, понял?

Я торопливо закивал. Не полезу, Паша. Нельзя людьми рисковать, это нам вдалбливали ещё в училище.
- Остальное в норме. Ветер обещают два с чем-то, где грозы нет, там небольшие облака... нормально. Давай, помолюсь с тобой, да пожарников выгоню.
- А где они?
- С диспетчерами ругаются...
- Га-а, здорово, мужики, - возле Пашиного колена появилась улыбающаяся физиономия Петровича. – Ой, Мишка, ты командира подсидел, что ль?
Его лицо собралось морщинами в улыбке и Алексей Петрович Беговатов, наш старший техник, хихикнув, сунул в рот длинную тонкую сигарету.
- Здорово, Петрович...
- Петрович, не хами, – нахмурился Красилов. – Курить он мне здесь взялся…
- Обижаешь старого воина, Павлентий, – состроив уморительную гримасу, отозвался Петрович.
- А с машиной что? – уже не так грозно спросил Паша.
– Бегает, «Рысачок», бегает наш жеребёночек и ещё столько пробегает, тебе дай Бог...
- На выходные рыбачил? – уже спокойно спросил Паша.
- Ну, а как же... – Петрович махнул рукой с незажжённой сигаретой меж пальцев.
- Рыбачили, - продолжал техник, приправляя речь крепким словцом и размахивая руками. – На Лебедянке, Витька в лодке спал, а я – ууу!.. – ведро натаскал!..
- Таймень, поди?
- Ну… Чуть не поймали нас, слышь, - сообщил Петрович. – Обратно шли – вот они, за Лебедем стоят. Никогда там никого не было, ты понял?.. А тут - вот они!..
- Вот поймают, - ответствовал Паша, – будет вам рыбацкое счастье. Где Витька-то?
- Так рыбалка же, - засмеялся Петрович. – Болеет...
- Давай, Петрович, пассажиры идут.
- Ага, десантнички...
- Давай-давай, - повторил Паша, - молитву прочитаем, да подойду.
- Молодой полетит? – Петрович скорчил ещё одну уморительную гримасу, долженствующую изображать крайнюю степень удивления.
- Полетит... Давай, Петрович, работать пора.
- Ладно, я у себя.

Подошли парашютисты. Молодые парни, чуть постарше меня, все в армейском камуфляже, с парашютами за спиной и тюками с нехитрым инструментом в руках. За главного у них был Виталя Савраскин, солидный дядька, отработавший на пожарах чуть ли не десяток лет.
Ребята полезли в салон, Савраскин подошёл к кабине и неторопливо поздоровался с Пашей.
- Местами поменялись? – спросил он.
- Один пойдёт, - кивнул на меня Паша. – У меня тут писанины навалилось...
- А, ну хорошо, - старший покивал мне. – Паша, мы готовы. Можно взлетать.
Он ушёл в салон к своему воинству, а мы принялись за молитву. Я читал Карту Контрольных Проверок, Паша проверял приборы, запускал двигатель и рулил на пробном старте. Потом, когда самолётик остановился на взлётке, Красилов хлопнул меня по плечу и выскочил из кабины.

Я взялся за рацию.
- Башня, ноль-три-ноль-пять к взлёту готов.
- Ноль триста пять, взлёт разрешаю, - отозвалась башня милым девичьим голоском.
- Вас понял.

Я взял самолётик «с тормозов»: выпустил закрылки, вывел двигатели на взлётный режим и, дождавшись, пока моторы запоют тоном выше, отпустил стояночные тормоза. Грунтовая взлётка толкнула меня под седло раз-другой, штурвал отяжелел, и я плавно потянул сдвоенную рукоять на себя. Нос самолётика также плавно поднялся к небу, двигатели запели. Я вцепился взглядом в приборную доску и верхушки деревьев на краю взлётно-посадочной полосы, которые сегодня приближались как никогда быстро. Всё прошло гладко: приборы, как у нас говорят, «собрались в кучу», машина, словно подпрыгнув на очередной кочке, ощутимо пошла вверх – есть взлёт!

Я в небе.

Согласно карте маршрутов вылета, набор высоты происходил в северо-восточном направлении. Оставив под правой плоскостью крыла улочки посёлка и перелетев через реку, надо было довернуть на север и уже тогда, выйдя на установленный воздушный коридор, продолжать полёт по маршруту.

Сверху земля виделась нагромождением квадратиков с весёленькими коробочками-домами то выстроившимися ровными линиями, то разбросанных безо всякого плана. По этому разноцветному ковру бежали тени редких облаков; ленточка дальней речки поблёскивала на солнышке. Из лесопосадки возле ровного ряда пятиэтажек на окраине медленно поднялась стайка птиц. Постепенно стала видна стена прошедшей ночью грозы – дальней, не опасной.

Я «попробовал ветер» - поднялся на двести метров, спустился на сто. Соврали синоптики – пятёрка, пять метров в секунду дует, как минимум, как там парашютисты будут прыгать? Надеются, у земли потише?
- Гарцуешь, молодой? – раздался в наушниках голос Георгича, взлетавшего следом.
- Ветер смотрю, Александр Георгиевич.
- Ты за обстановкой смотри, вон борт с Кривляка на посадку идёт. А ветер хороший, не бойсь.
- Понял.

Мы летали везде. Все дороги оставались южнее, Енисей, служивший транспортной артерией летом и зимой, закрывался в межсезонье, да и не потащишь груз по земле куда-нибудь до Сандакчеса. Поэтому здесь, в тайге, для местных жителей, нефтяников, газовиков, геологов и нередких научных экспедиций единственным средством транспорта был самолёт. Не было здесь дорог, не было судоходных рек, только наши «Рысачки», «Гжели» да вертушки медиков трудолюбиво гудели в небе, перевозя людей, почту, прочие грузы, раз за разом приземляясь на пятачки чистой земли как на острова в зелёном море тайги.

Вот оно, это море, у меня под крылом. Возле посёлка ещё видны были посаженные аккуратными рядами молодые деревья, проплешины старых вырубок вокруг лесопилки, а дальше только зелёные кроны деревьев, волнами накатывавших на редкие сопки. Поблёскивали аквамариновыми серёжками маленькие озерца, янтарными жилами вились речки...

Это болота. Настоящие, таёжные, соваться туда – гиблое дело. По лету мы били уток где-то неподалёку, но со мной был Паша, был Саша Долгов с брательником, а уж эти все ходы-выходы знают. Я один ни за что на свете не рискнул бы.

И снова сопки, зелёное море под крылом. Гул моторов. Облака, мало-помалу сбивающиеся в сплошной фронт с лучами солнца и островками голубого неба в просветах, блёстки солнечного света на водах Енисея. Грозовой фронт, стеной встающий слева по курсу. Колеблющиеся стрелки на приборах, цифры на дисплеях; тряска в восходящих потоках.

Я достаточно неплохо освоился в профессии. Была ещё некоторая робость – как-то поведёт себя техника?.. Бывало поволноваться, выходя из отпуска, но стоило только сесть за штурвал, окинуть взглядом приборную доску в кабине нашего жеребчика, вдохнуть ни с чем несравнимый запах крылатой машины, так сразу приходило спокойствие уверенность: я – дома.

В наушниках зашелестел голос нашего диспетчера, Саши Герман:
- Борт ноль триста пять, Миша.
- Слушаю.
- На Мирное запрашиваются медики вертушкой. Высоту я им даю семьсот, будешь работать – посматривай.
- Понял вас, вертушка на семьсот.
Мирное почти за пятьдесят километров от моего «рабочего места». Но Сашенька обязана была меня предупредить.

...Давно, в детстве, я мечтал стать космонавтом. Только научившись читать, проглотил «Страну багровых туч» и по малолетству принял за чистую монету все приключения космонавтов. Потом, узнав, что человечество только-только добралось до Луны и фанфары трубят не покорителям новых миров, а строителям посёлка на спутнике Земли, в котором с трудом размещалось двадцать человек, я испытал своё первое в жизни настоящее разочарование. Тогда, помню, и решил исправить несправедливость этого мира, стать космонавтом и непременно отправиться к звёздам.

Вышло по-другому, конечно. В самарский институт космонавтики я не прошёл по конкурсу, пришлось поступить в Ульяновск, на гражданскую авиацию – от военного вуза меня отговорили. Учёба давалась мне сложно, попасть в число счастливчиков, получивших распределение в Аэрофлот, на серьёзную технику не получилось, потому что...

А вы знаете, какие красивые девчонки в Ульяновске?..

Ну, вот и не получилось. Я, может быть, даже приехал бы в посёлок женатым, но когда Марина узнала, что её молодой человек получает назначение куда Макар телят не гонял, мы быстренько расстались, о чём я не жалею, да и она, насколько я знаю, не скучает.

Назначение мне выпало в Сибирь. Отказаться, и уйти на вольные хлеба не было никакой возможности, поскольку за обучение платило государство и первое время, пока освоил технику, пока влился в коллектив, я здорово печалился и держался особняком. Непривычно было всё – начиная с обслуживания самолётов и заканчивая бытовыми мелочами.

С техникой приходилось обращаться наравне с обслуживающим персоналом. В училище было попроще – мы получали для полётов уже готовые машины, изредка приходилось помочь нашим технарям... ну, там, ведро компрессии принести... Здесь установка была жёсткая: ты на машине зарабатываешь деньги, ты её и обслуживаешь. Серьёзные поломки техники устраняли без звука, техобслуживание проводили вовремя, а остальное – сам крутись.

Общежития здесь не было, и я поначалу чалился у Ивана Григорьевича, крепкого звероподобного старика из староверов. Мужик был прижимистый, всё норовил привлечь меня на работу и однажды мы с ним чуть не подрались, когда, после трудового дня – почти десять часов лазили с моим тогдашним командиром, Лёхой Обуховым по неисправному самолёту, какие уж там вылеты... – попытался заставить меня рубить дрова. Пришлось сначала жить у Красилова, потом Лёха ушёл на повышение, и для меня освободилась комнатушка у стариков Седовых. Василич с Еленой Ивановной с меня много не требовали, а я не ленился лишний раз и дров нарубить и воды натаскать скотине – сноровки вот не хватало иногда, ну и уставал, опять же.

Когда-нибудь я сяду за штурвал белокрылого красавца – сверхзвукового лайнера и облечу весь мир. Надо будет ещё поработать здесь, почитать литературу, подготовиться. Сразу, конечно, на сверхзвук не допустят, полетаю на «Суперджетах», тоже серьёзное дело, ну а там ещё подучиться и вот он, весь мир у моих ног.

А пока мне неплохо и здесь. В выходные можно отправиться на охоту или на рыбалку, может помощь старикам потребуется, тогда ребята не откажут, всем миром навалимся хоть ворота поставить, хоть хряка забить. В рабочие дни в самолёте то геологи, то нефтяники – интересный, весёлый народ; то учёных повезёшь в экспедицию или, наоборот, в центр. Да хоть тётю Маню с козой с одной деревни в другую, к ветеринару или вот пожарников – всё хорошо.

Вот и навигатор показывает, работать пора.

Мои пожарнички давно уже бросили балагурить, прилипли к иллюминаторам, разглядывая проплывающий под крылом пейзаж. Там, среди взволновавшегося сопками зеленого моря, тронутого позолотой, курились дымки. Фронт работы.

Старший подошёл к кабине пилотов. На «Рысачках» салон разделён небольшой переборкой, не было даже шторки, не то что на сверхзвуковых, где каждому лайнеру полагалась собственная служба безопасности.
- Миша, поляночку видишь?
Я видел: между скалистыми сопками, вплотную подойдя к изгибам маленькой таёжной речушки, разлеглась обширная прогалина. Не иначе местные вырубили на выпас.
- Встань на ветер и будем десантировать.
- Вы тогда присядьте, - сказал я, - разворачиваться буду. Высота тысяча – пойдёт?
- Хорошая высота, - старший улыбается.

Понятно – прыгать с парашютом для парней одно удовольствие, да и платят им за прыжок, а не за потушенный пожар. Хотя, как мне рассказывали, за сложность могут и премию подкинуть.
- Ветер порывами до пяти, - продолжал я. – Гроза прошла. Помощь вам.
- Хорошо.
Старший хлопнул меня по плечу и вернулся к своим. Я добавил газ, отработал педалями, после чего самолётик слегка накренившись, стал описывать над тайгой широкую петлю.

Дальше было просто: старший отвалил дверь в салоне, дождался, пока я выровняю машину и лихое племя с воплями и гиканьем сигануло с обреза двери. Самолёт качнуло, по кабине загулял ветер, а внизу на фоне зелёно-жёлтой равнины один за другим раскрывались разноцветные купола парашютов.
- Один, два, три... – считал я, - семь, восемь... Все.
- Диспетчер, борт ноль триста пять, ответьте.
- Слушаю, диспетчер, - отозвалась Саша.
- Десант выбросил, зелёный дым, - старший на земле поджёг зелёную дымовую шашку, знак того, что все приземлились без происшествий.
- Возвращайтесь, триста пятый, ждём вас.
- Возвращаюсь, - выдохнул я в микрофон.

Управление можно отдать автопилоту, а мне придётся лезть в салон, закрывать дверь – не додумали здесь конструкторы, хоть доводчик какой, что ли... А вернувшись, я обнаружил неприятный сюрприз, преподнесённый мне погодой: грозовой фронт, вроде бы далёкий и не опасный, оказался прямо по курсу так, что обратная дорога пролегала прямо через мётлы дождя, сыпавшего на сопки.

Я летал в таких условиях пару раз. Приятного мало, но если знаешь, что к чему... Главное, не терять самообладания и не лезть на рожон.
Самолётик заложил лихой вираж. Я перестарался и на дисплее загорелся транспарант «Фигуры высшего пилотажа выполнять запрещается» в дополнение к табличке аналогичного содержания на приборной доске.
- Да знаю я, - вырвалось у меня, - нам только от грозы убежать, потерпи чуток...

Переговоры в кабине и радиосвязь с вышкой записывались, но я перенервничал.
- Вышка, борт ноль триста пять.
- Слушаю.
- Попал в грозу, высота тысяча сто, прошу подъём до двух.
Пауза. Саша выясняет обстановку.
- Миша, можешь подняться до трёх по необходимости, понял меня? До трёх тысяч, - в голосе диспетчера тревожные нотки.
- Есть до трёх.
- Всё нормально?
- Прорвёмся, - я усмехнулся.

Самолётик выровнялся. Прямо по курсу теперь вставала пелена дождя. По фонарю кабины потекли струйки воды; включился обогрев стёкол. Я взял штурвал на себя и добавил газу, уставившись в серую пелену, словно вата обложившую меня со всех сторон. Теперь главное подняться над грозой, выискивая «коридоры», места, где дождь падает не так плотно.

Пролететь между каплями – посмеивался Паша.
Справа грохнуло и мне сразу стало не до смеха. Высотомер показывал уже две сто, а тучи всё также клубились вокруг машины и ни по высоте, ни по курсу расходиться не собирались. Сердце ёкнуло – я что, заплутал? Я лихорадочно зашарил глазами по приборам – всё в порядке: направление, высота выдержаны, скорость триста шестьдесят, температура масла...

Раздался какой-то совсем громкий и резкий треск грома. Начавшийся сзади, с хвоста самолета, он словно прокатился по корпусу так, что у меня мурашки пробежали по коже, почему-то заложило уши. «Рысачок» дёрнулся, просел в воздухе, а потом начал снижаться, разворачиваясь.
Мама родная, штопор!..
- Борт ноль триста пять, ответьте! – в наушниках раздался голос диспетчера. – Миша, всё в порядке?
- Самолёт неисправен, теряю высоту, - доложил я.
- Что случилось?
Что тут могло случиться, в грозе?
- Похоже, молния ударила.
- Телеметрия показывает отказ систем...

О, они заметили... Передо мной огоньки на приборах совершали пляску Святого Витта, на дисплее одна за другой загорались ошибки, сменяемые тревожными транспарантами отказа систем, штурвал налился тяжестью...
Пелена вокруг фонаря расступилась. Самолёт, пробив облачный фронт, понёсся к земле. Сквозь расступавшуюся дымку я видел стремительно приближающееся зелёное море, рассечённое речушкой.

Там, внизу среди деревьев журчат ручейки, пахнет хвоей; где-то неподалёку работают – тушат пожар мои десантники, вдалеке ещё видны дымки из труб деревеньки Лебедь.
И я сейчас упаду. Врежусь в землю.

Эта мысль была невыносима. Я дёргал штурвал, нажимал педали, что-то переключал на пульте – нас учили выходить из штопора в училище, но то было на спортивных «сушках» - а всё моё существо сковала какая-то странная тоска. Жить хотелось, вы бы знали...
- Триста пятый, Миша! – голос Красилова раздался в наушниках.
- Да, Паша.
- Миша, самолёт управления слушается?
- Не очень... Вращение я останавливаю, но тяги на двигателях нет.
- Ах ты... Миша, тягу убирай. Вообще, в ноль.
- Что?
- Убирай тягу, говорю, нафиг!..
- Сделал.
- Так, теперь, руль направления в противоположную сторону вращения и ручку от себя. Закрылки дай. Быстрее!
- Выполняю, - я принялся орудовать штурвалом.
- Вращение стабилизировалось?
«Рысачок» нёсся над верхушками деревьев.
- Да, выровнял.
- Скорость убирай. Скорость убирай, Миша!
- Скорость снижаю. Двигатели перегрелись.
- Вижу я! Скорость снижай и штурвал на себя! Чтоб парашютировал самолёт!
- Штурвал на себя, скорость снижаю, - нос самолётика задрался. – Прошу спасательную команду к месту посадки...
- ...! – рация вякнула что-то ещё, а затем последовал удар снизу, ещё удар, остекление кабины замелькало зелёным.
Я не выдержал – закрыл глаза и сжался в кресле, скрестив руки на груди.
Удар! Меня рвануло, ремни впились в тело, так, что захрустели кости.
Скрежет металла...

Я очнулся в вертолёте медицинской службы уже на подлёте к госпиталю МЧС. Доктора строго-настрого запретили мне разговаривать, только успокаивали, мол, всё хорошо, серьёзных повреждений нет, до свадьбы заживёт и всё такое. А я и сам чувствовал, что всё в порядке, только что-то кололо в груди.

Потом мой командир, Паша, пришёл в больницу и рассказал детали: самолёт, пробив кроны деревьев, упал в небольшое болотце и увяз в нём. Я остался жив благодаря системе спасения, вообще-то проходившая у нас обкатку: при столкновении с землёй весь салон заполнила мгновенно затвердевшая пена, защитив меня от серьёзных травм.
- Тебя сняли, Паш? – спросил я.
- Да уж, по головке не погладили, - усмехнулся он. – Не парься, мелочи это... Главное, ты живой-здоровый, а самолёт другой пришлют. Уже, говорят, две новых машины идут.
- Здорово...
- Летать-то не боишься теперь?
Я задумался.
- Нет, Паша, не боюсь.
- Ну и молодец. Давай, поправляйся, нечего здесь разлёживаться.
- Как там наши?
- Нормально, привет тебе. Петрович особый привет передавал, для сугреву, - мы засмеялись: Беговатов с зятем числились у нас знатными самогонщиками, – но я отказался – доктора не поймут.
- Да я всё равно этот озверин пить не смогу...
- Ну да, ну да...

В больничке меня продержали неделю. Мерили давление, брали какие-то анализы, осматривали. Я поначалу терпел – понятно, после такого лётного происшествия докторам хотелось знать наверняка, что с их пациентом всё в порядке и бунтовать начал на вторую неделю вынужденного ничегонеделания, когда дежурный врач опять полез ко мне с осмотром.

Получилось так себе – выписать пообещали на среду, а до того назначили кучу анализов и томограф. Госпиталь у МЧСовцев оборудован по последнему слову техники, даже регенерационная капсула есть с кибердоком, вот они и старались.

В очереди на томограф меня поймал Паша Красилов, чем-то обеспокоенный, весь взъерошенный.
- О, Паша... ты чего здесь?
- За тобой, здорово... Как?.. Выздоравливаешь?
- Да хоть сейчас в небо, - я улыбнулся.
- Начальство тебя требует... В Центр.
- Зачем? – удивился я.

Красилов ещё во время первого посещения говорил мне, что претензий ко мне нет. Все действия пилота комиссия по расследованию лётного происшествия признала правильными – да просто рады были все, что обошлось без жертв. А вообще я чувствовал свою вину за то, что полез закрывать дверь, не убравшись от грозы подальше. Ну, сквозняки в салоне, ну так что с того?..

Впрочем, поднимать эту тему явно не стоило.
- Ну зачем может начальство вызывать? На раздачу, как обычно.
- Вот блин...
- И не говори... Когда тебя выписывают?
- На среду прошусь.
- Тогда четверг полетим. Булды? – ввернул своё любимое словечко Красилов.
- Арыки бар, - невпопад ответил я.

На четверг зарядил дождь. С понедельника над Западносибирской равниной крутился циклон, сначала без толку гонявший облака по небу, а к середине недели разродившийся мелким противным дождичком, приковавшим самолёты к земле. С Емельяново борты разворачивали на запасные площадки, наши поднимались в воздух редко и летали только на оборудованные площадки – грунтовые взлётки размыло. Без проблем работали только сверхзвуковые, им-то всё нипочём, их вёл собственный орбитальный комплекс, наводя самолёты по локальной сети и в случае непригодного состояния взлетно-посадочной полосы, просто включался режим вертикальной посадки.

Ну а мы под самый вечер сели в автобус с тем, чтобы утром в пятницу оказаться в Красноярске. Всю дорогу я проспал, откинувшись на сиденье. Днём было бы интересно взглянуть на места, которые видишь только с воздуха – сколько раз я брал ориентиром Енисейский тракт?.. Но по осени темнеет рано, да пасмурное небо добавило хмари и сколько не прижимайся носом к стеклу, только смутные тени деревьев проносятся мимо.

С дороги пришлось часа полтора высиживать в буфете автовокзала, угощаясь чаем из пластиковых стаканчиков и пирожками с мясом, которые «ключница делала». Паша кривился и ругался вполголоса, ещё бы, его Маринка такие беляши наворачивала, а тут... Но всё остальное в шесть утра было закрыто, а есть хотелось.
- Уф, поели, теперь бы и поспать, - Паша подмигнул мне и вытянулся во весь свой немалый рост, отчего пластиковый стул под ним явственно захрустел.
- Чего меня вызвали, Паша? – спросил я, сминая салфетку в стаканчике.
- А чего ты хотел? Ой, блин!..
Красилов перестарался с потягушками и сдвинул коленями стол. Использованная посуда так и покатилась по столешнице; коричневой лужицей потёк недопитый чай. Я схватился за салфетки.
- На всю страну прогремел, Гастелло, машину на кусочки разобрал, вот и интересуются. Я ж тебе на инструктаже ясно сказал – не лезь в грозу...
Я опустил голову.
- Да я не лез, Паш.
- Да знаю...
Дальше разговор не клеился. Сидели, молчали, смотрели, как маневрируют между платформами автобусы, волокут поклажу пассажиры. Паша заказал кофе.

Занялся рассвет, такой же пасмурный, как моё настроение. Я сидел, вспоминая, как старался заслужить место в отряде, как гордился уже тем, что работаю бок о бок с матёрыми таёжными пилотами...
Ну, и похоже всё. Доработался.
- Пора, - сказал Паша. – Пошли на метро.
- Паша, давай на такси?
- Зачем?
- Да там пересадок куча вроде.
Красилов замялся.
- Поехали-поехали, - заторопился я. – Я плачу.
- Да деньги тратить...
- А, - я махнул рукой, - скорее бы...
Паша понимающе кивнул. Я достал телефон, чтобы в сети отыскать телефон или сайт таксопарка.

«Подальше от начальства, поближе к кухне!» - учил Максим, мой старший брат. Сам-то он не больно старался следовать своей заповеди, получив к тридцати годам капитанские погоны и целую заставу под командование, став, таким образом, тем самым «начальством». Ну а мне ничего другого не оставалось, как следовать его наставлениям, да ждать, когда же судьба выпишет мне, фигурально выражаясь, погоны с просветами, а то, глядишь, с генеральскими звёздами. Тогда, сидючи в приёмной начальника Красноярского управления Росавиации, я, признаться, упал духом. Не ожидал я, что мои художества выйдут на такой уровень - так и в Новосиб могут вызвать, и прощай, небо.

...Просторный кабинет, заставленный хорошей мебелью. Два человека, один за столом, другой возле окна с видом на площадь. Оба повернулись к нам, разглядывая меня с Красиловым и под требовательным взглядом Василия Сергеевича Полынова, начальника нашего авиаотряда, я окончательно смешался. Второй, незнакомый мне пожилой сухопарый мужчина в сером костюме-тройке, слегка улыбаясь, наблюдал за моим замешательством. Ещё бы – я и в Ульяновске редко видел негров, а уж у себя в глуши темнокожих наблюдал только по телевизору, да в интернете. Впрочем, вскоре я опомнился и перевёл взгляд на заваленный бумагами стол.

Уже потом я узнал, что это был Виктор Иванович Митчелл, конструктор космических кораблей.
- Вот, Виктор Иванович, - сказал Полынов вместо приветствия, - изволите ли видеть... Лучшие, можно сказать, наши люди.
Честно говоря, я ждал какого-нибудь экзотического имени, и это прозаическое «Виктор Иванович» совершенно выбило меня из колеи. Да и характеристику нам Василий Сергеевич озвучил таким тоном, что лучше б на свет не родиться.
- Прекрасно, - отозвался Виктор Иванович. – Михаил Еремеев – это вы?
Я. Во рту пересохло, получилось только кивнуть.
- Он и есть, - проворчал начальник.
- Хорошо, - его гость подвинул стопку бумаг и присел на краешек стола. – У меня для вас, Михаил Анатольевич, есть предложение.
Слова доносились до меня словно сквозь вату – я всё ждал разноса от начальства и готов был соглашаться на что угодно, лишь бы остаться в отряде. А то уволят и куда мне идти? Я кроме своей профессии ничего не знаю...
- Вы не хотели бы поработать космонавтом-испытателем? – спросил меня Виктор Иванович. – Мы набираем новый отряд.
Краем уха я слышал, как Паша у меня за спиной аж задохнулся от восторга.
- А... Я... А почему я? – вырвалось у меня.
Полынов и Митчелл переглянулись.
- Нам понравилась ваша реакция, - ответил Митчелл. – В стрессовой ситуации – аварийной ситуации – вы вели себя расчётливо и хладнокровно.

Я?! Да я испугаться-то не успел...
- Разбил машину и не почесался, засранец, - проворчал начальник.
- Надо будет, конечно, пройти тесты, какое-то время уйдёт на подготовку, - продолжал Виктор Иванович, - но я думаю, всё будет хорошо.

Под его оценивающим взглядом я стоял ни жив ни мёртв.
- А... Да... в смысле, я согласен, - пролепетал я наконец.
Полынов хмыкнул. Митчелл кивнул, продолжая рассматривать меня.
- Значит договорились.
- А... подождите, - спохватился я, - у меня отпуск в октябре...
И умолк, шалея от собственной наглости.
- Засра-анец, - с чувством сказал Полынов.
- Отпуск? – нахмурился Митчелл, глядя на него.
- Людей не хватает, - Василий Сергеевич развёл руками, - приходится каждому пилоту делить отпуск пополам, зима-лето или, там, весна-осень.
- Недели вам хватит? – спросил меня Виктор Иванович.
- Да... – выдавил я.
- Хорошо, - раздельно произнёс Митчелл. – Вася, сделай ему перевод, я подпишу...
- Подожди за дверью, - кивнул мне Полынов.
- Ну, Мишка, - высказался Паша, едва только мы очутились за массивными дверьми кабинета, - ну, ёшкин кот...

Он мог сказать что-нибудь покрепче, но выражаться при дамах – секретарше Полынова – не стал. Я же опомнился только на улице, когда вскрыл пакет с предписанием, где чёрным по белому значилось: Россия, Московская область, Звёздный городок (ЗАТО).
- К себе заедешь? – спросил Красильников.
- Нет, Паша, дай подумать, - я лихорадочно обдумывал дальнейшие действия. – Неделя отпуска – маловато, сам понимаешь.
- Да, - вздохнул Красилов, - это да... А вещички свои? Шмотки там, ружьишко...
- Да одежду пусть Седовы пристроят. Ружьё... Блин...

Подержанную «Сайгу» я купил весной, перед открытием сезона и даже успел пострелять уток с Красиловым и братьями Долговыми. С собой оружие не заберёшь, оставлять так тоже не по-хозяйски...
- Забирай ты. С Василичем связываться долго.
- А как оформим?
Оказалось, что оружие друг другу передавать или продавать граждане не могут. Пришлось остаток дня потратить на беготню по отделениям полиции и написать кучу бумаг, чтобы там, в посёлке, местный участковый изъял мою «Сайгу» у Василича. Красилов мотался вместе со мной до самого вечера, оставив меня только в зале ожидания красноярского аэропорта Емельяново, где мне предстояло в два часа ночи садиться на сверхзвуковой лайнер.

Подумав и взвесив все за и против, я решил отведённые мне семь дней провести на черноморском побережье, взяв билеты на магистральный сверхзвуковой самолёт. Такой отдых, особенно авиабилет, грозил съесть все мои сбережения, но я решил денег не жалеть. Вернусь – заработаю ещё, а не вернусь...

Паша вовсю рекламировал побережье Евпатории и я, наслушавшись его рассказов, хотел было лететь прямо на полуостров, но в кассе выяснилось, что сверхзвук принимает только Краснодар. Пришлось лететь в Краснодар, уж больно мне хотелось оказаться на борту белокрылого красавца, прикоснуться к мечте, так сказать.
В роскошном салоне лайнера чувствовалась только вибрация от работы четырёх мощнейших турбин, двигатели работали бесшумно и я, успокоившись после встряски в кабинете у начальства, уснул и проснулся только ранним утром, когда самолёт уже заходил на посадку.

Краснодар встретил нас плотным туманом. В условиях нулевой видимости наземные службы дали команду на принудительную посадку, и лайнер под аплодисменты пассажиров аккуратно зашёл на посадочный ковёр по силовому лучу. Это чудо техники появилось в аэропортах года четыре назад. Поначалу силовой луч – направленное электромагнитное поле – применяли для контроля грузовых космических кораблей в лунном городе, носившем имя Гагарина. Потом додумались, как приспособить поле для посадки космических кораблей, а затем новинку стали использовать для вертикальной посадки пассажирских самолётов, только в отличие от космических грузовиков, полностью отключавших двигатели, воздушные суда снижали тягу.

Словом, перелёт прошёл спокойно; больше эмоций принесла поездка на экспрессе до Симферополя, а затем виды Крыма из окон автобуса. Так, в самый разгар бархатного сезона, я оказался в Евпатории в числе счастливчиков, наслаждавшихся тёплым морем и ласковым южным солнышком.

Снял комнату. Хозяйка, средних лет дама, несмотря на свою почтенную внешность, оказалась весьма шустрой особой и, кажется, содрала с меня цену вдвое против обычного, на что я с легкомыслием молодости не обратил внимания. Валялся на пляже. Гулял по городу. Ужинал в кафе, наблюдая за шумными компаниями отдыхающих со всей страны. Знакомился с девушками, правда, без особого успеха, словно судьба хранила меня для чего-то особенного.

На четвёртый день отдыха, прошедший всё в том же блаженном ничегонеделании, я собрался в клуб. Очень мне надоело бродить по городу в одиночестве, хотелось компании, а точнее, лёгкого, ни к чему не обязывающего курортного романа. Напряжение рабочих будней, особенно последних десяти дней спало, я чувствовал себя бодрым, отдохнувшим и как всякого молодого человека в такой ситуации меня отчаянно тянуло на приключения.

Так, с наступлением тёплого южного вечера я оказался под вывеской популярного тогда в Евпатории заведения «Серебристая Гавань». В полумраке громадного зала лучи прожекторов освещали толпу людей, танцующих под грохот музыки. Посетители сидели за столиками, сновали туда-сюда так что среди этой круговерти я, привыкший к нашему немноголюдному посёлку, где жизнь текла степенно и неспешно, приспособившийся к вальяжному течению времени на отдыхе, словом, я почувствовал себя очень неловко и поднять настроение попробовал способом, к которому прибегал крайне редко.

Бармена было не дозваться, я принялся беспомощно оглядываться, и натолкнулся на внимательный и чуть насмешливый взгляд девушки, сидевшей за одним из столиков неподалёку от стойки. Я принялся ещё внимательнее высматривать бармена, но тот вместе с помощником крутился на другом конце стойки, позвать его я застеснялся, смотреть по сторонам стеснялся...

Я оглянулся. Девушка за столиком болтала с подругой, молодые люди, нацелившиеся было к ним в компанию удалялись несолоно хлебавши...
Не чувствуя ног под собой, задев, такое ощущение, все углы по пути, я подошёл к столику. Две пары глаз с любопытством смотрели на меня, отчего хотелось провалиться на этом же месте.
- Привет... Э-э... – ой, мамочки... – Девушки, можно к вам?
Девчонки прыснули. Меня бросило в жар.
- А что вы хотели? – спросила одна из девушек.
Подружка, наверное.
- Да познакомиться... – эх ты, дубина-орясина, таёжный пилот, блины с мёдом...
Та девушка, что смотрела на меня, убрала с сидения сумочку и, окатив взглядом своих удивительных теплых глаз, сказала:
- Садись… кавалер.

Её звали Вика. Мы были вместе всё оставшееся время моего отпуска, пролетевшее в одно мгновение и каждый час, каждая минута, проведённая с ней на благословенном черноморском побережье, навсегда осталась в моём сердце.

А потом пришло время расставаться. Мы сидели на веранде одного из прибрежных ресторанчиков в ожидании такси, подле столика стояла моя сумка с невеликими пожитками, и среди солнечного дня я сидел пасмурный, ковыряя вилкой тарелку с салатом.
- Ну что ты нос повесил, мой Топтыжкин? – спросила Вика.
- Уезжать не хочу, - буркнул я.
Я поднял глаза. Вика улыбалась, глядя на меня, и я вновь уткнулся в тарелку.
Мы расстаёмся. Я больше её не увижу. Остальное неважно.
Вика взяла меня за руку:
- Ты не убивайся. Может, ещё встретимся.

Я недоверчиво посмотрел на неё. Вика, всё также улыбаясь, подмигнула мне – раз, два. Я смотрел непонимающе, Вика улыбалась...
Телефон бибикнул СМСкой – оператор таксопарка сообщал о прибытии моего транспорта. Мы вышли из ресторанчика. Сумка полетела в открывшийся багажник автомобиля.
- Не грусти, - сказала Вика. – Может, увидимся ещё.
Я растерялся, в горле пересохло и, не попрощавшись, я нырнул на заднее сиденье автомобиля.
- В Симферополь... до аэропорта.
Вообще это дорого. В другое время надо было заранее выехать на автобусе или лучше на электричке – возле аэропорта в Симферополе есть железнодорожная станция и автовокзал... Но мне хотелось побыть с Викой подольше.

Я оглянулся. Вика стояла на тротуаре в своём лёгком платьишке, ласковый морской бриз трепал её волосы.

Водитель повернул на светофоре, и моя Вика скрылась из виду.

Сергей Сергеевич Кириллов, командир отряда космонавтов, открыл дверь с табличкой «Конференц-зал» и насмешливо наблюдал, как я топчусь при входе, пытаясь уступить ему дорогу.
- Давай, заходи, - сказал он, прекратив мои потуги.
В зале я немедленно наткнулся на кресло, долго и суетливо пытался поставить его вровень с такими же сиденьями, рядами выстроенными напротив настенного экрана. Под ним стояло ещё одно кресло и стол, на столешнице которого располагалась странная конструкция, напоминавшая неправильно собранный детский конструктор.
- Садись где удобно, - сказал Кириллов. – Сейчас все соберутся.

Я кивнул. Кириллов вышел, а я, походив между рядами кресел, встал у окна. Минуты ожидания показались мне вечностью, дождливый пейзаж за окном набил оскомину. Наконец в коридоре послышались шаги, чьи-то голоса и мало-помалу помещение заполнилось людьми. Первым шёл Митчелл, Главный конструктор проекта – его ни с кем не перепутаешь. Следом Кириллов, а за Начальником Центра шли и шли, и шли люди, один за другим – не меньше ста человек.

Сто двадцать три, как я потом узнал.

Сергей Сергеевич щёлкал пультом от проектора; у него что-то не получалось. Митчелл листал объёмистый журнал. Помещение накрыла волна звуков: стук передвигаемых кресел, гул голосов (все старались говорить тихо, но старающихся-то было сто с лишним человек...), кто-то засмеялся.А я боролся со странным чувством, словно разделившись на две половинки и одна бодрилась изо всех сил: «Да нас рать!..» - другая же, при виде толпы молодых людей, до отказа забивших помещение, облегчённо шептала: «Ну вот, сейчас срежут на медкомиссии или на втором этапе каком-нибудь и всё, к себе в отряд, а там учиться пойду и как хотел – сверхзвук, всё такое...»

Я отчаянно стыдился своего малодушия, понимая, что из такого настроя ничего хорошего не выйдет, и ничего не мог с собой поделать – один взгляд на парней и девчонок, сидевших позади меня, и всё начиналось по-новому.

Мои метания прекратил Митчелл, включивший небольшой микрофон.
- Здравствуйте, товарищи, - сказал он, и шевеление в зале прекратилось.
- Нам предстоит большое дело, - продолжал тем временем Виктор Иванович. – Дело опасное, трудное, но имеющее огромное значение для всей человеческой цивилизации.

Он поправил воротник свитера.
- Больше пятнадцати лет назад, после строительства Гагарина и Полигона, возник вопрос о дальнейшем развитии космической индустрии. Мы оказались на распутье: оставить существующую группировку космических аппаратов в прежнем состоянии, что само по себе требовало значительных усилий или вывести имеющиеся мощности на новый уровень развития.

Я читал обо всей этой катавасии и перечисляемые Митчеллом бюрократические препоны не очень-то меня волновали.
- На конференции космических агентств ЕВРАЗЭС в пятьдесят третьем году в Даляне группа экспертов выдвинула ряд предложений по наращиванию существующих мощностей. Рассматривались три варианта дальнейшего сотрудничества: негативный, предусматривающий некоторое сокращение группировки космических аппаратов, консервативный, при котором освоение космоса продолжалось с незначительным ростом, и приоритет оставался у научных изысканий. Так сказать, чистая наука.

Виктор Иванович откашлялся и выпил воды из стоявшего на столе стакана.
- И, наконец, третий вариант, оптимистический. Смелый, дерзкий проект наращивания космической деятельности человечества, он так и назывался – «Бросок к звёздам». Центральной частью разработанного плана было сооружение нового космического объекта, полигона, для строительства и испытания транспортного средства, способного за считанные дни доставить груз к дальним планетам Солнечной системы и менее чем за год добраться до любой звезды. Год, то есть триста шестьдесят пять дней, - уточнил Митчелл, обводя нас взглядом.
В зале напряжённая тишина.
- Проект дорогой, - продолжал Главный. - Проект спорный. В следующем году, в Нью-Дели, основные положения были утверждены, хотя некоторые согласования продолжаются и по сей день.

Митчелл перевёл дух.
- Сам проект, - Главный взял пульт, - включает производственный комплекс для сборки перспективного транспортно-энергетического модуля, космический аппарат и группировку спутников на различном удалении от Солнца.
- Задёрните шторы, пожалуйста, - кивнул мне Кириллов.
Я бросился к окну. Проектор высветил схематическую картинку с подписями.
- Общая схема проекта, - комментировал Митчелл. – Производственный комплекс, корабль, спутники. Это устройство перспективного транспортно-энергетического модуля. На данный момент «Бросок» вступил в завершающую стадию: космический корабль «Сунь Ятсен» готов к ходовым испытаниям, группировка спутников выведена на заданные орбиты, обеспечивая нас устойчивой связью – задержка передачи в район, например, Юпитера, составляет одну, в худшем случае две минуты. Нам остались некоторые работы по проверке систем корабля, отладка связи и подготовка экипажа.

Митчелл внимательно посмотрел на нас, остановив взгляд на каждом:
- Вас.

Не знаю, как там у прочих, а у меня дух захватило.
- Должен сразу предупредить вас, товарищи, - продолжал Митчелл, - дело предстоит большое и очень опасное. Сам аппарат достаточно надёжен – мы провели порядка двадцати пробных запусков аналогичной платформы сначала в автоматическом режиме, потом с живыми организмами на борту. Это не считая пробных включений установки деформации пространства на производственном комплексе, поэтому процессы, происходящие при включенном варп-драйве... А, всё-таки сбился.

Митчелл усмехнулся:
- Ну, это жаргонное название установки... Не обращайте внимания. Так вот, процессы при включенной установке деформации мы представляем себе довольно отчётливо, достаточно, чтобы проводить испытания с экипажем, - Митчелл выпил воды, коснулся лежащих на столе бумаг. - Опасность здесь в другом – считаю своим долгом предупредить вас. Ходовые испытания включают пробный прогон всех систем корабля, включение установки привода деформации и, в случае нормального функционирования агрегатов, старт.

Ребята зашевелились. Я тоже не смог сидеть спокойно – это будет покруче капитанского кресла в кабине сверхзвукового лайнера.

Митчеллу пришлось повысить голос:
- Опасность миссии в следующем: установка деформации впервые будет опробована в полёте на большое расстояние. Сам полёт займёт по прикидкам не более пяти минут, но при этом реакторы и привод примут значительную нагрузку и как они её выдержат - вопрос проработан чисто теоретически.
- А лететь-то куда? – крикнул кто-то. – Альфа Центавра?
Гул, смешки.
- Нет, к сожалению, - Митчелл поднял пульт, на экране высветилось схематичное изображение Солнечной системы. – Это дело следующих миссий. Нам придётся стартовать из некоей точки орбиты Земли, пройти по касательной к орбите Меркурия и, после гравитационного манёвра у Марса, корабль вернётся на Землю. Что?.. Да, торможение осуществляется двигательной установкой, после чего командный модуль отцепляется от корабля и реактор взрывается. По расчётам, это позволит сбросить скорость до третьей космической, а затем практически остановиться у Бога войны. Защита от радиации осуществляется экраном – вот он, после взрыва экран также сбрасывается, придавая дополнительный импульс торможения.

Главный поводил указкой по схеме корабля и вновь переключил изображение.
- Собственно, по проекту всё. Вопросы ко мне есть?
- А скажите, Виктор Иванович, - подала голос темнокожая девушка неподалёку от меня, - в случае удачных испытаний модуля мы полетим к звёздам?
- Не исключено, - улыбнулся Митчелл. – На самом деле после удачных испытаний последуют ещё испытания до тех пор, пока мы не научимся уверенно использовать привод деформации. Ну а потом да, полетим к звёздам. Ещё вопросы?
- Виктор Иванович, - спросили с первых рядов, - «Марс-500» и «Юпитер» закрыты?
- Нет, - ответил Митчелл, - отложены. Мы надеемся получить транспортное средство, способное добраться до Марса и Юпитера за несколько часов, а тогда можно будет перемещать к планетам Солнечной системы сколь угодно большую группировку космических аппаратов. Перспективы можете оценить сами. Ещё вопросы.
- Вам из всех нас только трое нужны, да? – спросил кто-то и по рядам кресел прокатился недовольный гул.
- Вообще это вопрос к начальнику Центра, - ответил Митчелл, - но могу вам сказать, что хотя у нас требования к кандидатам несколько завышены, вы можете поработать на других проектах – мы будем иметь в виду всех.
- Ребята, медикам дана команда отсеивать кандидатов в три группы, - подал голос начальник, - первая конкретно по нашей теме, вторая общая пригодность к работам в космосе, ну а третья…
Он развёл руками.

Со времён Юрия Алексеевича Гагарина поток проходивших через Центр космонавтов вырос многократно и знаменитую гостиницу для экипажей космических станций давно уже снесли, а на её месте выстроили многоэтажку с комфортабельными номерами. Обстановка в каждом была под стать пятизвёздочному отелю в Крыму: пластиковые окна с тяжёлыми портьерами, светлые стены, ковёр на полу, сверкающий белизной санузел, шкаф, две кровати, при нужде превращавшиеся в просторное двуспальное ложе. Нужды не возникало – номер я делил с крепким парнем, по виду казахом или татарином.

Я бросил сумку в шкаф под аккуратно развешанной формой соседа. Ого, военный лётчик, причём форма явно не наша.
- Здоровы были, - сосед щеголял в тельняшке и шортах.
- Здорово.
- Айдар, - Миша.
- Чайку желаешь?
- Ну... давай. Что говорят? – кивнул я на экран телевизора.
- Да ничего… врут всё.
- Ага…
- Откуда сам?
- С Красноярска. Ну, вообще ульяновский, но дома давно уж не был.
- Лётчик?
- Да, малая авиация.
- Орошение-опыление?
- Да мы от скуки на все руки…
- А, ну я тоже начинал с «Харбина». Слышал такое?
- Так их и не выпускают…
- Выпускают. Он был И-9, а я гонял И-15С. Сначала по стране летал, потом в Китай. В Россию не пускали, у вас строго всё.
Я вздохнул. Строго это мягко сказано.
- А сюда как попал? – поинтересовался сосед.
- Митчелл пригласил.
- Сам?!
- Ну. Ну, то есть, я в аварию попал, самолёт разбил в хлам, думал всё, уволят.
- А, ну за такое могут, - кивнул Айдар, едва только я рассказал о своих геройствах. – Ну и что?..
- Ну, прихожу к начальнику, думаю, всё, прощай небо, а там Виктор Иванович сидит, вот и...
- Что думаешь про комиссию? – спросил Айдар.
Он явно беспокоился не меньше, чем я.
- Народу много, - я пожал плечами. – Я решил: пройду – хорошо, не пройду – ещё лучше.
Айдар кивнул. Видимо, наши умозаключения совпали.

...На следующий день началось зверство, скромно именуемое здесь медицинским освидетельствованием кандидатов. То есть, никто, конечно, не ругался, наоборот, медперсонал – врачи и медсёстры – лучились дружелюбием, подбадривая кандидата, мол, всё хорошо, не дрейфь, космен – зверскими были требования, предъявляемыми к нашему здоровью. Только на первом этапе, включавшем беглый опрос, анализ крови и осмотр врачебной комиссией срезалось пятеро. Мы с Айдаром только пожали плечами.

Большой кабинет, залитый неестественным светом люминесцентных ламп. Стерильный запах чистоты. Три стола в ряд, за ним врачи – стена белых халатов. На моей «истории здоровья» крупными буквами, никоим образом не похожими на обычные для медиков закорючки, чья-то рука начертала красным «Авария!!!» - именно так, с тремя восклицательными. Начальник комиссии, милейший Владилен Казимирович Каминский, вышел из-за стола, внимательно разглядывая мои мослы.
- Михаил Анатольевич Еремеев, правильно?
- Правильно, Владилен Казимирович.
- Молодец. Откуда синяк?
- Не помню, - я не помнил.
Дверь рукой задел, что ли?..
- Так больно? – Нет.
- Хорошо. Нормы ГТО сдавал?
- В школе, в училище.
- Результаты регистрировал?
- Регистрировал.
- Посмотрите, Варвара Михайловна.
- Есть, Владилен Казимирович, - отозвалась красивая женщина, сидевшая за столом в ряду таких же белых халатов с ноутбуком «Эльбрус».
Хорошая вещь. Дорогая. Если будут платить как космонавту, себе такой же возьму.
- Дыши, Миша. Глубоко дыши, - Владилен Казимирович прикладывает к груди фонендоскоп. – Не дыши. Дыши. Хорошо. Флюорографию давно делал?
- Не помню...
- Полгода назад, - Варвара Михайловна щёлкает клавишами.
У неё ухоженные руки с широким кольцом на безымянном, только на левой руке почему-то. Пальчики, отстукивающие команды разрисованы – цветочками, вроде.
- От нас пойдёшь на рентген.
- Понятно. Что снимать?
- Всё, Миша, - начальник едва заметно улыбается. – Всё снимать. Пройди к столу. Виктор Павлович, давление...
Молодой парень – также в белом халате – разворачивает прибор.
Следующий врач, пожилой дяденька, сунул мне железку в горло, осмотрел уши. Звякнули инструменты, брошенные в кювет.
- Так, ну что тут у нас, - сказал Владилен Казимирович.

«Авария!!!» - и всё тут.
- Не хочется тебя, Миша, расстраивать... Вообще, у комиссии к тебе претензий нет – пока, - Владилен Казимирович поднял палец.
Он потёр подбородок. Я изо всех сил старался убедить себя, что мне пофигу, какой там будет вердикт.
- Ты человек взрослый, - продолжал начальник, – лётчик. Ты как никто должен понимать – от тебя требуется железное здоровье.
Что тут накручивать? Скажи прямо... – вслух я этого, конечно не сказал. Кивнул только.
- Требования к кандидатам в отряд, прямо скажем, суровые. И после лётного происшествия, - начальник постучал по злосчастной тетрадке, - я бы сказал, что твои шансы отобраться в отряд невелики.
- А зачем тогда со мной возиться? - всё-таки дрогнул голос.
- Ну, основные показания в норме, к работе по специальности ты годен без ограничений, - уже легче, - но у нас-то особые требования. В общем, комиссию ты проходи, но шансы отобраться, я бы сказал, пятьдесят на пятьдесят.
- Мне хватит.
- Вот и молодец.
- ...Ну что? – спросил Айдар, едва только я вышел в коридор.
Я пожал плечами: «Не знаю».
- Ладно, я пошёл.
- Удачи.

Айдару также досталось по первое число – вышел взъерошенный, смотрит в сторону.
- Что там? – не удержался я.
- А, - отмахнулся Айдар, - пятьдесят на пятьдесят говорит...
- И мне так сказали...
- Да ты что?.. – Айдар повеселел.

Мы пригнулись, будто под обстрелом и, зажимая рты, хихикали над своей участью. А что было – плакать?..
Так всё и пошло. Над длиннющей анкетой с вопросами типа «Верите ли вы в Бога?» мы ржали в голос:
- Тебя беспокоят половые вопросы? – Буа-га-га!..

Проба КУКа, центрифуга – типа, всё нипочём. Стыдно признаться, вели себя как два подростка, только по коридорам не носились, но что было делать, когда что меня, что Айдара в любой день могли списать по совершеннейшей мелочи?..

А ребят списывали. Там ведь были парни с военных училищ, с МВТУ, с других вузов, сильнее, умнее нас и их отбраковывали, а мы держались. Помню, одного парнишку списали по подозрению на гепатит, он развыступался и Владилен Казимирович как-то очень тихо сказал ему:
- Молодой человек, что вы себе позволяете? – парню хватило.

Кого-то подвели почки, кого-то, смешно сказать, зубы. Кто-то не прошёл аудиометрическую лабораторию - а я у себя в посёлке мотор различал по звуку: будет ремонт или покурит Петрович в этот раз. Паше не говорил, всё боялся, засмеёт меня, желторотого.

В общем, как-то раз, в начале ноября, на День народного единства, я обнаружил, что из ста двадцати трёх человек, кандидатов в отряд космонавтов, остались только трое: я, Айдар и Ринат Зюзин.

Врачи разбежались, во всём Центре остались только дежурные да сторожа. За окнами выл ветер, срывая последние листочки с деревьев, заставляя ёжиться от одного только взгляда на улицу.
- Э, братва, вставайте уже!.. – Ринат распахнул шторы.
- Ты чего разорался? – из-под одеяла голос Айдара звучал глухо, а недовольством хоть печь топи. – Выходной, отдыхать надо, понимаешь, ну?..
- Скучно мне…
- Щас повеселю, блин.
- Ага… - Ринат сдернул одеяло и вылетел в коридор, размахивая трофеем.
Айдар рванулся следом, судя по звуку ударился всем телом о дверь, а после ещё и проехался по ковровой дорожке в коридоре. Вернулся, недовольно бурча плюхнулся на постель, собрав складками казённую красную с синими вставками пижаму.

Я проснулся окончательно.
- Кроме шуток, Айдар, покушать надо сообразить.
- Отвянь… ещё один деятель…
- Злится? – Ринат просунул голову в приоткрытую дверь.
- Даже на завтрак не хочет.
- Вот бабай ленивый…
- Да всё, пошли, пошли… - Айдар сел на постели. – Мертвого доконаете…
И выдал нам характеристику, состоящую из одних только сильных выражений великого и могучего.
- Фу, - скривился Ринат, - да вы, сэр, позорите звание космонавта…
- А пошёл ты…

На следующий день началась наша учёба. Старт ракеты с экипажем назначили на первые дни мая, ну а до тех пор мы должны были выучить всё-всё-всё, что только могло пригодиться космонавту.
- Постучи, Айдар, может есть кто…
- Слышь ты, массовик-затейник…
- Я, между прочим, командир экипажа. Так что давай, выполняй команду.
- Командир, ёлки-моталки… Нету никого.
- Кого ждём-то?
- Первые должны подъехать, преподаватели прийти.
- Кто подъехать?
- Ну, первый и второй экипажи, они до начала занятий отдыхали, что ли.
- Отдыхали они… а мы здесь отдувались.
- Ай, достал ты, да… Анекдот расскажи хоть.
- Давай я расскажу?
- Команда была…
- Иди ты со своими командами… рассказывай, Миха.
- О, идут.
- Фуражку поправь.
- С трибуны слазь.
- Тормоз.
- Тихо ты…

По коридору и впрямь шли люди. Возглавлял процессию, конечно же, командир Центра подготовки – Сергей Сергеевич ко всем выпускникам Центра относился как к своим детям. Рядом шёл Митчелл, а за ним топали ребята на шаг ближе нас подобравшиеся к звёздам. Одинаковые серые с металлическим отливом комбинезоны, мягкие ботинки, прочие ремни-пряжки…

Четверо парней: два азиата, один низенький и коренастый, другой высокий, стройный, с папочкой планшетного компьютера под мышкой – китайцы или японцы. Выходец из Индии в чалме, смотревшейся несколько экстравагантно в сочетании с комбинезоном. Среднего росточка плечистый паренёк, веснушчатый, курносый – Рязань немытая. И две девчонки: одна невысокая, чёрная как смоль уроженка Африканского континента, а другая…

Я почувствовал, как лезут глаза на лоб: рядом с негритяночкой, звонко смеясь какой-то шутке, шла моя Вика.
- Э-эй, парень, ты чего вытаращился? – окликнул меня Айдар. – Девчонок не видел?
- А ты сам-то давно видел? – ответил за меня Ринат.
- Ха, не поверишь, недавно.
- Сон в руку?
- Пошёл ты… Мишка, хватит пялиться.
- Да я нормально.
- Нормально, ага… А девчонки приятные на вид.
- А наощупь, интересно?
- Всё, тихо… Экипаж смирно!

Мы в очередной раз не обратили внимания на командирские потуги Рината.
- Экипаж-три к занятиям готов. Здравия желаю, Сергей Сергеевич!
- Здравствуйте, - поприветствовал нас Кириллов. – Проходите, пожалуйста, будем знакомиться, да начнём потихоньку.

Так всё и началось. Мы-то думали комиссия окажется самым страшным испытанием, а оказалось, что это цветочки: ягодки пошли, когда преподаватели Центра принялись вколачивать в нас мегабайты информации, необходимой, по их мнению, для экипажа первого межзвёздного корабля.
- Космонавты принадлежат к интеллектуальной элите общества, - отвечал на наши жалобы Сергей Сергеевич, - и это звание надо заслужить.

Мы старались. Естественно, получалось у нас гораздо хуже, чем у первых двух экипажей, те-то были профессионалы-космены, а мы лётчики, пусть и неплохие (как я) или первоклассные (как Ринат), научить нас пользоваться теорией относительности для расчёта траектории полёта корабля на скорости света представлялось задачей нетривиальной. Приходилось жертвовать личным временем, разбирая написанные за день конспекты, обращаться за помощью к ребятам из первого и второго экипажей и мало-помалу у нас начало получаться.

Может быть, всё дело было в том, что рядом постоянно находилась Вика. Моя подруга ни много ни мало командовала первым экипажем. Звание досталось ей по праву – за что бы мы не брались, Вика оказывалась на голову выше всех. Там, где мы судорожно цеплялись за свои каракули в конспектах, она чувствовала себя как рыбка золотая в Чёрном море, на короткой ноге общаясь с преподавателями и объяснением такому панибратству служил диплом МФТИ. В космос она поднималась всего один раз, в отличие от Е, штурмана первого экипажа, отстоявшего четыре вахты на «Солярисе» или своей подружки, родившейся в Сомали и удочерённой четой французских учёных Эмилии Перра, вместе с отцом проводившей эксперименты в Гагарине, зато работала моя зазноба сразу на Полигоне под руководством Якова Кноспе, ведущего нашего учёного-космолога. Физическая подготовка? В институте Вика выступала за сборную по плаванию на Универсиаде, занималась гимнастикой в московском «Динамо» …

Я не знал, как к ней подступиться. Обычно с девчонками всё просто, а тут попробуй скажи что-нибудь, когда она такая… такая…

А я помнил, не мог забыть, каждый раз при встрече краснея и забывая слова. Встречаться приходилось, Вика здорово помогла нам и когда я ловил взгляд её удивительных глаз, понимал, что славные деньки на черноморском побережье не забыты.

Пришлось с головой уйти в учёбу, думать только об оценках (кроме «отлично» других здесь не признавали) и, как я уже говорил, постепенно мы встали в общий строй.
- Раньше для каждой станции мы готовили свой макет, - говорит инструктор, - а сейчас в космосе полно всяких конструкций – макетов не напасёшься. Да и менять их придётся каждый час, потому что народу на небушко залезло…
Виктор Николаевич качает головой, словно осуждает всех, кто пытается пробиться за небесную твердь.
- Поэтому сейчас перед вами стандартный для всех конструкций стыковочный узел.

Мы стоим на пирсе, устроенном на краю большого – метров двадцать диаметр – бассейна. Под толщей воды и впрямь видны какие-то железки. Очертания исполинского люка и надписи на округлом борту космического корабля размываются, вокруг них гуляют какие-то тени…
- Одеваемся.

В «Витязь» заходят через открытую заднюю стенку. Где-то я читал, что для военных разработали лёгкий скафандр типа «Орлана», способный выдерживать любые нагрузки в открытом космосе. Правда это или нет, а до нас это чудо техники не добралось, приходилось по старинке.
Забрало скафандра прозрачное, не поляризованное – в космосе через такое стёклышко потеряешь зрение за пару секунд, а здесь ничего. Связь, самотестирование…

Ах да:
- Тайга на связи, - Айдар предлагал сделать позывной «Тундра» и был в тундру послан.
- Тайга, слышу вас хорошо.
- Самотестирование норма.
- Норма, понял вас. Можно работать.
- Работаем.

Доклад Айдара и Рината я выслушал вполуха. Подвеска кран-балки словно котёнка за шкирку потянула меня вверх.
- Группа поддержки готовимся, - сказал диспетчер.
Колеблющаяся гладь воды коснулась ботинок скафандра, сдавила ноги в районе лодыжек. Медленно, в такт размотавшемуся тросу подвески, я с головой погрузился в бассейн.
- Тайга готов, пошёл Мицар, - это Айдар.

Красивый позывной, надо было и мне выбрать что-нибудь такое…
Впереди меня Ринат – позывной Корвет – уже ползал по обшивке макета, что-то показывая подоспевшим аквалангистам. Ныряльщики создавали для нас видимость невесомости, поддерживая все предметы: здесь-то на Земле, на дне гравитационного колодца, по-умному, всё имело и вес, и массу и перемещать детали стыковочного узла у нас просто не получилось бы.

Я попробовал плыть, как в обычном водоёме. Получилось так себе, на конструкцию я опускался куда-то в район иллюминатора, попытки энергичнее двигать руками-ногами ни к чему не привели.
- Тайга, проблемы? – весело осведомился диспетчер.
- Ну… Не туда приплыл, похоже.
- Понятно, смотри, сейчас тебя подтянут.

Пара аквалангистов ловко затягивают меня к самому створу люка. Подвеска змеёй уносится к бликам ламп на поверхности.
- Тайга, Миша, работаем, - Ринат показывает на раззявленный люк у моих ног.
- Корвет, принял, иду внутрь.

Само задание оказалось несложным – зря что ли нас натаскивали по космическим сооружениям? Достали из «грузового отсека» сменные детали, отвинтили стыковочный узел (у Рината упал за борт ключ – громоздкая такая штука – и мы заработали сразу два минуса: один за превышение времени, пока доставали прибор, другой за то, что Айдар не выдержал и выругался в прямом эфире), прикрутили на место новый. Сложности начались на брифинге.

После каждого задания мы держали ответ перед комиссией. Опытные космонавты – часто приглашали ребят, только что отработавших на орбите – разбирали наши действия, что-то советовали, подсказывали. В этот раз в небольшой комнатке, отведённой под наши нужды, сидел один Сергей Сергеевич. На наше нестройное приветствие он ответил коротким кивком и, едва только мы расселись напротив белой доски, служившей ещё экраном проектора, включил аудиозапись.
- … - сказал в динамиках голос Айдара.
- Мицар, не отвлекайтесь! – ответил ему Ринат. – Работаем!
- Да пошёл ты!..
И ещё раз. Сергеич щёлкал пультом, раз за разом заставляя нас выслушивать собственный высокий слог:
- Да пошёл ты…
- Сергей Сергеевич, - взмолился наконец Ринат, - мы поняли… И я понял, и Айдар…
Айдар что-то согласно буркнул.
- Работа космонавта, - сказал наконец начальник Центра, – больше походит на брак. Живёшь бок о бок с человеком и приходится терпеть каждое его неудачно сказанное слово, дурацкие поступки год, два, десять лет. До десяти, конечно, у вас не дойдёт, хотя, как считать, конечно…

Он вздохнул:
- Задание вы провалили. Незачёт по всем статьям – из-за… - Сергеич помахал пультом. – Пересдача послезавтра, а пока посмотрите-ка вот это.
Проектор высветил название документального фильма с пометкой «Для служебного пользования».
- Подписку будем давать? - спросил Ринат.
- Что?.. А, нет, это просто учебный материал, в сети он есть, найдёте если надо. Смотрите. И готовьтесь.
- Мишка, спишь что ль?
- Не, не сплю.
- Водочки хочу, - подал голос Айдар.
- Отставить запретные желания, - скомандовал Ринат. – Миш, ты чего там плавал?
- На препода загляделся, - хмыкнул Айдар.
- Три наряда вне очереди, - вскинулся Ринат и получил в ответ ленивое:
- Пошёл ты… - впрочем Айдар тут же спохватился: - Ой, простите, товарищ командир.

Преподаватель физики, Виктория Степановна Салаконь, обладала множеством достоинств, но фигурой походила на миленькую бочку и с лица, что называется, воды не пить.
- Не, серьёзно, Миш, - Ринат перевернулся на живот и свесился с койки, - что ты там не понимаешь?

Я замялся. Всё я не понимал – требовалось выучить теорию относительности и свободно пользоваться ею для расчёта курса корабля при движении с включенной установкой деформации. А я - не мог. Цифры, буквы складывались в формулы, формулы обрастали графиками и по отдельности всё это было несложно, а превратить записи на доске в вектор движения космического объекта не получалось.
- Ничего не понимаю, - выдохнул я наконец и вытянулся на своей постели, закинув руки за голову. – Я и в школе точные науки не жаловал, вот и это… встрял.
- Проблема, однако, - вздохнул Айдар.
- Проблема, - отозвался Ринат. – Давай выравниваться.
- Чего?
Ринат достал ноутбук – отец-командир наш, кстати, юзал вожделенный мною «Эльбрус» - и сел на кровати, скрестив ноги.
- Сюда иди, говорю.
- Никак учиться вздумали?
- И ты давай подтягивайся. Учиться, учиться и учиться – знаешь кто сказал?
- Знаю, дедушка рассказывал.
- Грамотный дед у тебя…
- Был грамотный. Он двадцатку отмотал, весь синий и во всю грудь – Ленин, Сталин и бородач такой…
- Карл Маркс.
- А, ну, наверное…

Йеху!.. Щас дадим небушку копоти!..

Я за штурвалом учебного Як-130. Учебно-боевого! Не беда, что оружейная подвеска под крыльями демонтирована, это примерно, как если бы я сел стажироваться на сверхзвук – серьёзный самолёт для серьёзных дел.
Сзади, в кресле штурмана, инструктор. Костя Нечипоренко, человек-легенда, ещё в тридцатых прикрывавший Мексику. На мне противоперегрузочный костюм с шлемом, будто из крутой компьютерной игры, передо мной панели с цифровыми приборами, штурвал и рукой подать до небесной лазури…
- Тайга, готов на взлёт, - голос дрожит?
По правде сказать, этого полёта я ждал больше чем космос. В космос когда ещё, а вот на реактивном истребителе полетать…
- Взлёт разрешаю, работа по заданным координатам.
- Вас понял, работаю по заданию, Тайга.
Как его поднять? «С тормозов» или с обхождением?

В наушниках голос инструктора:
- Нагрузи двигатели, это тебе не поршень, - и точно, самолётик срывается с места, стоит мне только коснуться РУДов.
Флажки, показывающие окончание взлётки летят навстречу. Быстро, слишком быстро…
- Взлёт давай. Или на земле оставайся.

Штурвал на себя. Нос «Яка» поднимается, невидимая рука вдавливает меня в кресло – на тренажёрах такого не было.
- Газ…
- Есть… газ, - для каждого слова приходится искать воздух.
Взгляд на небо – взгляд на приборы. Скорость, высота, горизонт…
- Хорошо, выходим на рабочую высоту.
- Газ убрал.

Обзор здесь получше, чем на моём «Рысачке». Да всё, что ни вспомни – лучше, больше, быстрее… Растём, мелькнула мысль.
Внизу земля. Декабрьские вьюги укрыли поля и перелески снежным одеялом, простёганным дорогами; тени деревьев, коробочки автомобилей на шоссе. Я выжимаю педали и всё это, весь мир встаёт на дыбы, переворачивается с ног на голову – и снова небо. Самолёт слушается меня с полуслова, стоит только коснуться педалей или рычагов управления двигателями, так что приходится контролировать усилия. Перед глазами привычные цифровые панели приборов и световая индикация на фонаре, рука подрагивает на джойстике управления.
- Миша, ничего не забыл?
Я аж вздрогнул – задание!
- Забыл, Константин Сергеевич.
- Ну давай, пора работать.

Да простят меня спортсмены-парашютисты, парашют я не любил. В училище строго следили за выполнением норматива и положенные три прыжка сделали все. Я сделал шесть: за себя и за бутылку коньяку, поставленную Лёхой Германом, из принципа не желавшим прыгать, сделал без особого удовольствия ещё и полученную бутылку «Арарата» разбил. А тут оказалось, что путь к звёздам лежал через месяц мучений, именуемых специальной парашютной подготовкой.

Всё началось с обычных «дубов». Д1-5У, простенький и надёжный, лучшее средство спустить зарвавшегося царя природы с небес на землю. Задачи тоже поначалу ставились несложные: отделение от самолёта, прыжки с задержкой раскрытия купола…
На первом же прыжке я умудрился раскрыть запаску. Приземлился мягонько так, на двух куполах, вдумчиво наблюдая за плывущими в небе облаками и тёмным силуэтом «Пилатуса», принадлежащему подмосковному частному аэроклубу, где мы расположились на время спецкурса. Пришлось укладывать запасной парашют в личное время и эта зараза ободрала мне пальцы. Больше я таких огрехов не допускал.

…Это чисто наше изобретение: курсанта выбрасывали с самолёта – лётчики поднимали крылатую машину повыше – и испытуемый прямо во время прыжка с задержкой раскрытия решал какую-нибудь задачу. Вроде сложно, но если вспомнить центрифугу, например, ничего так, приемлемо. Ну, и зная, что из себя представляют наши наставники, стоило ожидать самых неожиданных упражнений: я ждал задачу по физике. И дождался.

Первым вышел Юра Борисов. Всё по правилам: сначала самый тяжёлый (а Юра КМС по греко-римской борьбе, вес сто с чем-то килограмм), потом шёл Сингх, Айдар с Ринатом и я.

Прыгали в боковую дверь, оборудованную, кстати, автоматом закрытия. Я внимательно наблюдал как готовится Ринат, как придерживает его инструктор, ожидавший какого-то одному ему понятного знака. Глядя то на одного, то на другого я пропустил момент, когда Рината хлопнули по плечу: «Пошёл!» - и наш отец-командир сильно толкнувшись сиганул в утреннее апрельское небо.

Я вышел на обрез двери. Пошла вторая неделя спецкурса, сделал я уже то ли пятьдесят, то ли пятьдесят пять прыжков, но всё равно вид земли расчерченной множеством крошечных квадратиков заставлял волноваться. Я ждал. Ползли секунды, ещё медленнее плыла земля под ногами. Волнение перемешивалось с желанием не ударить в грязь лицом: с нами девчонки прыгали всё-таки.

Хлопок!

И земля рванулась мне навстречу.
Всё боялся оступиться, в ноги словно ваты натолкали. Но нет – вышел как положено, раскрылся, согнув руки и ноги. Поток воздуха норовил сбить, закружить, бросить в беспорядочное падение – я держался. Дышать только трудно было…
Задание. Вот оно, укреплённый на левой руке возле высотомера пластиковый квадратик, прикрытый чехлом.
- Чехол снимешь – положи в карман, - предупредил меня инструктор, - это баллы, плюс или минус.
В карман тянуться так и закувыркаешься штопором. Под резинку в рукав – вот так… Что там?

Две триста.

Цифры и буквы заплясали перед глазами. Блин, что это вообще?!
Я включил диктофон. Дико хотелось сказать что-нибудь… но уж больно серьёзен был Сергеич.

Две сто.

Как изменяются в результате перехода с одной круговой орбиты на другую радиус орбиты спутника, скорость его движения по орбите и период обращения вокруг Земли?

Тысяча восемьсот.

Решение, я знаю решение, мы с ребятами разбирали, Айдар всё ржал над моими потугами как жеребец на лужайке…

Тысяча шестьсот.

Решение – есть!
- Согласно второму закону Ньютона, - начал я, - при уменьшении ускорения радиус орбиты – увеличивается…
Губы едва двигались, дыхание сбивалось, даже шлем почему-то не помогал, но я как мог быстро наговорил что вспомнил на диктофон и…

Девятьсот метров.

Раскрываемся.
Хлопок – купол дёрнул меня за шкирку. Я поднял забрало шлема. Жизнь обрела краски, весенний воздух казался напоен мёдом и, наслаждаясь вновь обретённым миром, я позабыл про управляющие стропы парашюта - плюхнулся словно новичок на «дубе» на окраине поля, покатился по земле да так и остался лежать глядя в небо.

Земля казалась мягче перины. Небо синее-синее. Я висел меж небом и землёй, пленённый…
- Миша, - знакомый голос.
Мне потребовалось некоторое усилие, чтобы вернуться к действительности.
- Миша, - повторила Вика.
Вот прилепилась...
- Да, чего тебе?
- Мне ничего, тебе всё… Ты не разлёживайся, смотри, за нами машина поехала.
- Прокатятся, ничего, - я принялся собирать купол.

Вика наблюдала за мной.
- Миша, Миш…
- Ну чего тебе?
- Ты злишься?
- Я?.. Чего мне злиться?
- Ну, не знаю. Раньше веселее был.
- Наверное, не стоит прошлое вспоминать, да? А я вот вспоминаю.
- Я тоже…

Руки мяли ткань купола, пряжки, стропы и неведомая сила приковала мой взгляд к земле.
Вика внезапно оказалась очень близко, и я забыл всё, утонув в её глазах.
- Медвежонок мой, - сказала Вика, - не обижайся, ладно? И не забывай.

Её ладошка коснулась моей щеки. Надо было схватить её, обнять и не выпускать никогда и даже тот день встретить вместе, потому что без неё…

Сзади сердито бибикнул «Патрик» аэродромной службы.
- Эй, ребята, - крикнул водитель, - поехали на базу, там пообжимаетесь.
Мы поспешно отскочили друг от друга и больше ни взглядом, ни словом не перекинувшись, путаясь в скомканных куполах парашютов, полезли в машину.

Старт «Ангары» с первым экипажем мы смотрели в конференц-зале Центра. Запуск назначили на 19.40 по местному времени, 16.40 по Москве и народу набилось уйма. Все занятия, процедуры отменились сами собой, начальство не возражало – предстоящий старт ставили вровень с полётом Гагарина, и телетрансляция шла на все континенты, собрав как сказал один журналист, рекордную аудиторию, миллиард с хвостиком телезрителей.

Мы смотрели видео напрямую с камер Роскосмоса, не отвлекаясь на рекламную вакханалию. Белокрылая красавица «Ангара» сверкала в лучах вечернего солнца, подвешенная к стартовой ферме, первый экипаж уже два часа как занял места внутри космического корабля… а я даже не попрощался с Викой.

Пошли команды:
- Пуск!.. Зажигание!.. Предварительное!.. Промежуточное!..
Ракета «вздохнула» - горючее попало в камеры сгорания двигателей и воспламенилось.
- Главное!..

Оператора почти не слышно за рёвом пламени. «Ангара» всё ещё на столе, но упряжка из трёхсот миллионов лошадей уже тянет вверх, рвётся к небесной тверди.
- Подъём!
Ракета вздрогнула, приподнялась над стартовым столом и вместе с ней поднялись все сидящие в конференц-зале: мы все были там, в ложементах «Союза»
- Подъём!..

Пошла!
- Пошла! – кричит кто-то.
Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не подхватить возглас.
- Десять секунд! – На борту порядок.

Обычный диалог: оператор словно погоняет упряжку – Вика отвечает спокойно, даже меланхолично.
Ракета поднимается, медленно превращаясь в яркую точку на голубом фоне.
- Пятнадцать секунд, полёт нормальный! – Экипаж чувствует себя хорошо.
- Двадцать пять секунд, двигатели работают нормально! – На борту порядок.
- Сорок секунд! – Экипаж чувствует себя хорошо.
- Пятьдесят секунд, давление в камерах сгорания двигателя в норме! – На борту порядок.
- Шестьдесят секунд, тангаж, рысканье, вращение в норме!
- Семьдесят секунд, полёт нормальный! - Экипаж чувствует себя хорошо.
- Восемьдесят секунд, все параметры в норме! - На борту порядок.

Кажется, уже всё, корабль на орбите, но это не так – до настоящего космоса ещё далеко.
- Девяносто секунд…
- Ой… - женский голос.
- Что такое… - сжимаются кулаки.

Сзади звон разбитого стекла. Никто даже не оглянулся - мы все там, в небе над казахской степью, где на огромной высоте вспухает клубами огня и дыма уже почти достигший низкой орбиты космический корабль.
- На борту возникла нештатная ситуация… - оператор запнулся и продолжил сдавленным голосом: - репортаж окончен…
Экран потемнел.
- Можно? – Сергей Сергеевич крайне деликатен, в своей епархии начальник Центра мог бы входить без стука куда угодно, а вот поди ж ты, спрашивает.
- Войдите.
- Что, безделишь? – начальник устраивается на ринатовской кровати под портретом Ирины Малибаш, мисс России за 2063 год.
Естественно, распекать меня за безделье никто и не думал, мы второй день ходили как в воду опущенные. Я что-то промямлил в ответ.
- Это кто такая у Ринатика, жена? – спросил Сергей Сергеевич.
- Да нет… Мисс России.
- А. Ну ничего так девчонка.
- Ага.

В комнате воцарилась тишина.
- Миша.
- Да?
- Что у вас было с Викой?

Глупый вопрос. Очень хотелось ответить какой-нибудь глупостью. Я промолчал.
- Молчишь.
- А что тут скажешь?
- Да, сказать-то и нечего, правда.

Клён возле окна разросся так, что ветки скребли стекло. Вообще, погода разладилась: дул ветер, сёк дождь, с дерева на отлив окна звонко капало.
- Что там получилось?
- Отказ датчиков ориентации, - быстро ответил Сергей Сергеевич. – Теперь МИК фээсбэшники по частям разбирают, на заводе делегация Следственного комитета… У ребят веселуха…
Он умолк, видимо, поняв, что ляпнул.
- Да уж. Веселуха…
Я понял, что сейчас разревусь. Дождь за окном, сидящий подле меня человек, вся комната, весь мир подступил комком к горлу…
- Что теперь будет? – голос предательски дрогнул.
Сергей Сергеевич долго молчал. Ворочался, словно Ринат на гвоздях спал, вздыхал, откашлялся…
- Я, собственно, по этому поводу и зашёл, Миша.

Долгая пауза. Я старательно прячу опухшие от слёз глаза.
- Второй экипаж стартовать не может, - Сергей Сергеевич понял, что помощи от меня не дождётся.
- Почему?
- Эмилия в шоке.

Эмилия – Эмилечка – выпускница Сорбонны, космен-профи, умница, красавица, отличный товарищ и близкая подруга моей Вики. Они познакомились во время стажировки в Гагарине и много лет работали вместе, просто переписывались.
- С ней работают психологи, Эмилия обязательно восстановится, но это время, - сказал Сергей Сергеевич.
- А что за спешка?
- А спешка, Миша, оттого, что в наш проект вложены огромные усилия. Денег угрохано – триллионы, Миша, и рублей, и юаней – золотом.
- Золотом, - повторил я, - тут человека нет, а вы про золото…
- А ты знаешь, откуда это золото берётся? – Сергей Сергеевич усмехнулся, но в его голосе чувствовалось напряжение. – Всё, что мы делаем в космосе оплачивается трудом простого человека. Ты вот работал у себя в Сибири, людей возил, а с твоей зарплаты копеечка государству шла. И сейчас твои ребята там поднимаются в небо и с зарплаты их копеечка идёт государству, государство копеечку к копеечке складывает, строит ракету и запускает в космос…

Он вздохнул.
- Я хочу сказать, Миша, что Вику жаль. Я её с малолетства знаю… Выть хочется, - снова вздох. – Мне с её отцом пришлось разговаривать…

Вот тут мы замолчали надолго.
- Пойми, Миша, - наконец произнёс Сергей Сергеевич, - для меня это как детей потерять, благо своих четверо… Но ко всему прочему там, на Байконуре сгорели деньги, труд миллионов наших людей.
И словно металл лязгнул:
- Мы не имеем права останавливать программу.
- То есть, мы полетим, третий экипаж? – переспросил я.
- Да, - ответил Сергей Сергеевич. – Я мог бы приказать... но тут хоть приказывай теперь, хоть как хочешь... Я прошу, Миша, прошу тебя: надо лететь. Надо справиться с собой и сделать шаг…

Нас подняли рано: четыре тридцать, только-только солнце осветило горизонт, не видно ни зги. Да мы и не спали, чувствовали почему-то - сегодня, хотя среди обычной рутины занятий не помню уже кто сказал: «Будьте готовы - в любой момент…» Умылись, оделись, позавтракали под бессмертное: «Гранаты у него не той системы…» - присели с Сергеичем на дорожку и выскочили на улицу.

Светил фарами автобус, довезший нас к стартовому столу. Солнце уже посверкивало на обтекателе установленной на старте ракеты, нашем транспорте до орбиты. Там, за небесной твердью накручивает оборот за оборотом Международная космическая станция «Академик Вернадский». Сейчас все сооружения в космосе называются МКС, международная космическая станция. Всё строили сообща: город на Луне (он называется МКС «Гагарин»), базу на лунной орбите (МКС «Луна-1»). производственный комплекс в точке Лагранжа LX (МКС «Полигон»). Даже автоматические корабли, курсирующие между Землёй и Луной, называются МКС «Николай Чуб», МКС «Анна Кикина» и МКС «Михаил Корниенко». Сам «Академик Вернадский» это бывшая Международная космическая станция, построенная в начале века нашим Роскосмосом, американской НАСА и ЕСА, европейским космическим агентством. С тех пор на станции добавился жилой отсек, обеспечивающий для обитателей почти земную гравитацию, ядерный реактор (первый реактор в космосе, нашего производства), причальные приспособления и гидропонная лаборатория, но изначальные особенности конструкции остались и, как объясняли преподаватели, можно отличить наш сегмент от американского.

А мы сидели в корабле. Было не по себе: нервное напряжение росло и когда шли к стартовому столу лично у меня коленки подрагивали. Трудно сказать отчего – то ли за свою шкуру трясся, то ли от возбуждения, то ли всё вместе…
Час, два, три – наземные службы проверяли и перепроверяли всё, что только могли. Несколько раз требовали от нас диагностику систем корабля, спрашивали самочувствие, запускали медблок и прочее в этом духе. Наконец дали готовность.
- Экипаж, самочувствие? - оператор говорил медленно и как-то с ленцой даже.
- Экипаж, самочувствие? – эхом отозвался Ринат.
- Мицар, порядок.
- Тайга, готов.
- Первый, самочувствие экипажа в норме, на борту порядок.
- Понял вас, ребята, начинаем.

Прошли команды зажигания. Где-то под нами работали механизмы, закачивая топливо в камеры сгорания и весь корпус исполинской махины дрожал, словно возбуждение людей передалось технике.
«Она живая, - говорил нам Сергей Сергеевич, - столько трудов вложено во всё это, она живая, говорю вам…»
- Подъём!..

Подъём со стола мягкий, будто поднимается лифт-элевейтор. Перегрузки будут десятком секунд позже.
- Десять секунд.
О, а вот и перегрузки.
- Экипаж чувствуем себя хорошо, - докладывает Ринат.
- Вас понял, пятнадцать секунд, полёт нормальный.

Мы плотно упакованы в ложементах, бросить взгляд окрест не получается и, если пофантазировать, можно отвлечься, представить себя внутри диковинного аттракциона.
- Двадцать пять секунд, двигатели работают нормально.
Ринат отвечает положенное. Плюшевый мишка, подвешенный Айдаром к потолку покачивается, отмечая направление силы тяжести. Руки шевелятся с трудом, да и шевелить ими незачем.
- Сорок секунд, тангаж, рысканье, вращение в норме. – На борту порядок.
- Пятьдесят секунд, давление в камерах сгорания двигателя в норме. – Экипаж самочувствие в норме.
Надеюсь, у меня такое же сосредоточенное спокойное лицо как у ребят – вижу их отражения на экранах. Айдар подмигивает, показывает большой палец.
- Семьдесят секунд, полёт нормальный. - Экипаж чувствует себя хорошо.
- Восемьдесят секунд, параметры системы управления ракеты-носителя в норме. - На борту порядок.
Космос всё ближе.
- Девяносто секунд, двигатели первой, второй ступени работают нормально… Экипаж, самочувствие?
- Экипаж, чувствуем себя хорошо.
- Вас понял… Сто, все параметры в норме.

Скорее бы…
- Сто десять, тангаж, рысканье, вращение в норме.
- Сто двадцать, сброс ДУ САС, давление в камерах сгорания двигателей в норме.
Сбросили систему спасения. Она нам больше не понадобится – выходим из зоны больших скоростных напоров, сейчас отделение первой ступени…
- Есть отделение первой ступени.
- Сброс ДУ САС подтверждаем, отделение первой ступени подтверждаем… Экипаж, самочувствие? – спрашивает Ринат.
- Всё хорошо, - отозвался я.
- Мицар, норма…
- Первый, есть сброс головного обтекателя.
- Есть сброс головного обтекателя, - отозвался оператор. – Как погодка, ребята?
- Солнышко светит, - Ринат улыбается.
- Погодка шепчет, - смеётся Айдар, прикрываясь рукой от лучей светила.
- Двигатели второй ступени работают нормально.
- Двести десять секунд.
- Ну, ещё чуть-чуть… - вырвалось у меня.
- Отделение второй ступени.
- Полёт нормальный, ожидаем контакт отделения.
- Пятьсот секунд, есть отделение, - отозвался Ринат.
- Отделение прошло, поздравляем вас, всё отлично.
- Ай да мы, - сказал Айдар.
- Отлично, просто здорово, - Ринат хлопает по моей перчатке, дотягивается до Айдара.
- Мишка поплыл, - Айдар протянул руку, подкидывая наш индикатор невесомости. – Командир, давай оглядимся.
- О, а я и забыл, - вздохнул Ринат. – Включай, тебе легче дотянуться.

Айдар включил трансляцию с наружных камер и перед нами раскинулся океан звёзд. Над городами, когда из-за смога видны самые яркие звёздочки, словно редкие блёстки на чёрном ковре или у меня над посёлком, когда всё небо усыпано этими же блёстками, сливающимися в Млечный путь звёзды кажутся далёкими и недоступными, здесь же море маленьких огоньков манило окунуться в звёздный прибой и блюдцем, круглой лодкой на волнах качалась Луна. В лучах невидимого для нас Солнца Земля, занимавшая нижний левый угол экрана, казалась огромной, тяжёлой, более реальной, чем все далекие звёзды. Мы видели линию терминатора, облака над Индийским океаном, воронку циклона у экватора…
- Красиво, - выдохнул Айдар.
- Да-а… красиво, - вырвалось у меня.
Земля медленно плыла под нами, изредка покачиваясь во время манёвров кораблика. Звёзды сияли над головой.
- Нам звездной гавани спасителен покой, подарен он Божественной рукой тем, кто устал и верить перестал в незыблемый и вечный пьедестал , - продекламировал Ринат.
- Ого, - восхитился Айдар, - да мы поэт.
- Это не моё.
- Хорошо сказано, Ринат, - сказал я.
- Да, неплохо, - поддакнул Айдар. – Какие звёзды яркие… Я думал у нас небо звёздное, а тут…

Двигатели ракетного модуля вытолкнули конструкцию на низкую орбиту и, отработав своё, отстыковались, оставив полезную нагрузку в виде усечённого конуса обитаемого отсека. Теперь нам предстояли манёвры, долженствующие завершиться стыковкой с Международной Космической Станцией «Академик Владимир Вернадский» - как если бы футболист, сделав головокружительный прыжок, ударил через всё поле по круглым, два-три метра в диаметре, воротам, постоянно меняющим положение в пространстве.

Чтобы «забить гол» придётся представить вращение полезной нагрузки – нас – и самих «ворот» - МКС «Академик Вернадский» - в виде двух плоскостей, которые сначала надо совместить, а потом ещё, вычислив точное положение МКС на плоскости площадью в миллионы километров (положение этой плоскости относительно планеты называется наклонение орбиты), несколькими импульсами двигательной установки, подвести космический аппарат к «Академику» (за лишние сто грамм полезной нагрузки конструкторы космических аппаратов дерутся). Пара кунштюков в виде сближения с объектом и стыковки со шлюзом карантинного модуля и – вуаля!

К счастью, есть несколько обстоятельств, играющих в нашу пользу. Во-первых, вращение космического тела около Земли происходит исключительно вокруг планеты, а значит плоскость любой орбиты имеет центр – ядро Земли и это облегчает ориентацию на площади в миллионы и миллионы километров. Во-вторых, вращение космического тела происходит с разной скоростью: в верхней точке орбиты – апогее – скорость минимальна, в нижней точке – перигее – максимальна поэтому, изменив наклонение орбиты в апогее, мы получим существенную экономию весьма и весьма ограниченного запаса топлива. И в-третьих, притяжение Земли помогает корректировать совмещение орбит, в случае если космический аппарат «залезет» немножко выше положенного в апоцентре, отдавшись на волю гравитации и притормаживая двигателями. И это далеко не все обстоятельства, определяющие движения космического корабля: стоит только космическому аппарату вырваться в космос (футбольный фанат выбежав на поле размахивает фаером), как он тут же ощущает на себе притяжение Земли. Утлое судёнышко начинает вращаться вокруг планеты – ложится на орбиту, и для каждого периода вращения в циклограмме полёта подобрано своё название. Сначала опорная орбита, высотой около 200 километров, затем промежуточная, определённая для выбора скорости КА (разгон или торможение), после выхода на скорость начинается переходная - путь перемещения космического корабля с одной орбиты на другую.

До МКС мы добрались за час с небольшим. «Академик Вернадский» величаво поворачивался на экране, наполовину скрытый ночной половиной планеты, другой половиной блестя в лучах Солнца. Крутилось огромное колесо жилого отсека, посверкивали солнечные батареи. Мы описали дугу над станцией, так, что нос корабля постоянно смотрел на причальные секции и силуэт МКС, подсвеченный солнечным светом с одной стороны, чётко вырисовывался на фоне ночных огней средиземноморского побережья.
- Это чей сегмент? – спрашивает Ринат. – Наш или американский?
- Да непонятно, - шепчу я, - на картинках всё просто было, а тут…
- Наши конструкции меньше в диаметре, - сказал Айдар, - амерские больше… вот они вроде. Да, они, видишь, «Купол»?
- Понятно, - Ринат поёрзал в ложементе, - ладно, в любом случае, у нас другая работа.
- Вот наша работа, - сказал я.
- Где? – почти одновременно спросили ребята и Айдар, увидев, протянул:
- О-о, да мы крутые…
- Ну, строго говоря, - сказал Ринат, - это тягач. Наша ласточка на полпути к Луне.
- Но всё равно неплохо, - не унимался Айдар.
- Ну да...

Неподалёку от жилого отсека к специальному причальному приспособлению с руками-манипуляторами притулился космический корабль. Перед шлюзованием несущие фермы втянулись одна в другую и энергоблок с ядерным реактором оказались возле жилого отсека. Вертикальные балки с несущими и креновыми ЭРД, генераторы капель охлаждающей установки и излучатели вспомогательного контура охлаждения сложились, плотно прижатые к несущим фермам. После стыковки ядерный реактор должны были заглушить, солнечные батареи развернуть – они торчали теперь по обе стороны стыковочного отсека, делая МКС «Николай Чуб», автоматический грузопассажирский транспорт, курсирующий между орбитами Земли и Луны, похожим на заурядный спутник.
- Такси, - сказал я.
Стыковка. Станция полностью закрывает экран, едва заметный толчок.
- Внимание, экипаж, - голос оператора в наушниках, - стыковка прошла успешно.
Стрелки на манометрах чуть дёрнулись и тут же вернулись к норме.
- Проходим к шлюзу, вас ожидают.
- Пошли, ребята, - Ринат не удержался от командирских замашек.

Хотя скорее всего это нервы.
- Так ты ж командир, - ответил Айдар, - давай, личным примером…
Под эту перепалку мы отстегнулись, отдавшись на волю царившей здесь невесомости. Ощущения были… непередаваемые – всё-таки, хоть мы и готовились в бассейне, вода плотная, лучше держит тело. Упражнения в летающей лаборатории тоже не больно помогают – там невесомость длится несколько секунд, и ты подсознательно готовишься, ждёшь сигнал, теперь же невесомость превращалась в обыденное явление: скорее тяготение начнётся по сигналу, чем желудок прекратит плясать гопак.
Отработанным ещё на Земле порядком мы вышли к шлюзу. Круглый люк, за ним довольно большой отсек, залитый светом - словно из кротовой норы вылезли на поверхность. Дышится здесь почему-то легче, чем в нашем корабле, воздух пахнет стерильно и такой же на вкус. Четыре человека в серебристых комбинезонах, трое знакомых: Хезер Дуглас, Ицык Лечица и Райан Янг, мы разговаривали перед самым стартом, четвёртый, с нашивкой медика, держится в сторонке, в его власти мы окажемся позже. Эвакуационная команда, люди, назначаемые отдельным распоряжением начальника МКС.
- Привет, ребята, - говорит Лечица.
Мы по очереди жмём руки друг другу, смешно подёргиваясь в такт движениям, обнимаемся, почти также комично вращаясь в невесомости, но смеяться не тянет - уж больно долог и опасен оказался путь.
- Сейчас отдохните с дороги, - Янг мягко подтолкнул нас к выходу в жилые отсеки, - у нас, в общем всё готово, лететь к «Полигону» можно хоть сейчас, но без медосмотра и отдыха я вас не выпущу.
- Сколько отдыхаем? – спросил я.
- Сколько надо, столько и отдохнёте. Два-три часа задержки особой роли не сыграют, а график движения мы подвинем. ЦУП в курсе.
- Ваш отсек, - сказала Хезер. – Располагайтесь, мальчики, на обед приходите в кают-компанию.
- А где это? – ляпнул я не подумавши.

Ринат бросил на меня испепеляющий взгляд.
- Сейчас покажу, - женщина включила настенный монитор, в два касания нашла в меню план станции. – Вот. Прямо по коридору, перед выходом из жилого модуля.
- Будете готовы, подскажите, - добавил Лечица.
Уже несколько лет как на МКС устроили нормальные земные удобства. Оправляться и обтираться салфетками по старинке приходилось только экипажам космических тягачей, курсирующих между Землей и Луной и каждого космонавта обучали обращаться с космическим туалетом, в том числе на случай если откажет привод жилого отсека МКС. На борту тягача нам придётся рано или поздно применить эти гаджеты, ну а пока я охранял дверь туалета, за которой притаился Ринат, Айдар же плескался в душе, распевая хит какой-то мальчуковой группы.

Нас, конечно, строго-настрого предупреждали на Земле, что вода на станции драгоценна, не стоит перегружать установки рециркуляции, но мы не сговариваясь решили злоупотребить гостеприимством хозяев. Хотелось смыть не то что грязь, грязными мы не были – вода, несколько раз пропущенная через очистные системы МКС смывала напряжение, накопившееся с того момента, когда «Ангара» с первым экипажем закувыркалась в чистом казахстанском небе, чадя догорающим топливом. Мы пустились в смертельно опасное путешествие и первый этап завершился успешно.
- Парни, вопрос вскочил, - сказал Ринат, едва только мы покончили с личной гигиеной.
- Говори, - отозвался я.
- Отдыхать будем? – спросил наш командир. – Я вот свеженький, хоть сейчас марафон пробегу.
- Ага, я тоже, - ответил ему Айдар, - пока в душе не был, как ватный ходил. А теперь ничего, нормально.

Я прислушался к своим ощущениям. Чувствовался лёгкий голод, спать не хотелось – организм рвался в бой.
- Перевозбудились, - подвёл итог Ринат. – Ну что, личное время запрашивать будем?
- Не надо, - махнул рукой Айдар, - в корабле поспим.
- Пошли тогда.
- Подожди, Ринат, молния не застёгивается.
- Ну давай, разбирайся…

Я исполнил несколько акробатических этюдов, пытаясь поднять собачку замка в какое-нибудь пристойное положение. Сначала мне помогал Айдар, командир тихонько ругался в сторонке, потом Ринату пришлось учить салабонов.
- Ф-фу-ух, Мишка, задал ты задачку… Хоть на помощь зови.
- Я палец поцарапал.
- До крови?
Айдар внимательно изучил пострадавшую часть тела.
- Да нет, нормально в общем…
- О, застегнул…
- Господи, слава тебе, а то позору не оберёшься – собрались звездолёт осваивать, а сами молнию застегнуть не могут. Все готовы? Айдарик, тебе ничего не жмёт?
- Всё хорошо, товарищ сержант–адмирал! – Айдар вытянулся в струнку и чуть не взмыл к потолку, тяготение на станции чуть больше, чем на Луне.
- Ладно, не тянись… пошли уже.
И мы пошли.

Честно говоря, я ожидал более пышного приёма, мы ведь почти что к звёздам собрались. Но нас, космонавтов-героев ждал сначала врач, внимательно осмотревший и выслушавший каждого (Айдару пришлось объяснять откуда царапина на пальце) и только потом пригласили за стол. В кают-компании находились те же трое встречающих и врач, внимательно наблюдавший за нашей трапезой.

Сервировали стол почти по-домашнему: кружевная скатерть, тарелочки-чашечки, всё как полагается, а подавали неимоверно вкусный борщ и мясо с картошкой в горшочках, хлеб собственной выпечки и огурцы в сметане. Ох, как мы это уплетали!..
- Кушайте, ребятки, кушайте, - потчевала Хезер, - всё местное, на станции выращенное.
- Между прочим ребята, - сказал Янг, с улыбкой наблюдая за нами, - вы с социальными сетями дружите?
- Ум-гм, - Ринат вскинулся было отвечать с набитым ртом и быстренько умолк.
- Я в Твиттере и Вейбо есть, - сказал Айдар.
- А ты, Миша?
- У меня была анкета в ЖЖ, - сказал я прожевавшись, - но я там давно не был.
- Я в Твиттере, Вконтакте и ЖЖ, - сказал Ринат, - ещё был аккаунт в Одноклассниках, но тоже давно не заходил.
- Ребята, руководство хочет, чтобы вы вели дневники в сети, - сказал Райан. – Я тоже прошу вас – пишите про своё путешествие как можно больше. Если есть анкеты – прекрасно, нет – заведите. На Земле должны как можно больше знать о ваших приключениях.

Мы торопливо закивали.
- Когда летим? – деловито осведомился Айдар, прицелившись на стакан компота.
- Что, готовы уже? – хохотнул Лечица.
- Да вот, - сказал Ринат, - столько всего пережили, а спать не тянет совершенно… Рвёмся в бой.
- Это хорошо, - Лечица переглянулся с Хезер. – А что скажет медицина?
- К полёту допущены, - сказал доктор. – Ребята здоровые, сильные… тьфу-тьфу-тьфу.
Он постучал по собственной стриженной макушке. Все заулыбались.
- Медицинское заключение скоро будет готово, если надо на бумаге, - продолжал доктор.
- Не обязательно, - успокоил его Ицык, - сетевого документа достаточно. Ладно, ребята, тридцать минут послеобеденное время и сбор возле шлюза.
- По станции проводите? – живо спросил Ринат.
Погулять по легендарной космической станции мечта любого человека на Земле.
- Нет, мой хороший, - улыбнулась Хезер, - вы, мальчики, до сих пор в карантине. У нас тоже ребята хотели бы пообщаться с первым экипажем звездолёта, но народу на станции много и рисковать вашей экспедицией мы не имеем права.
- Понятно, - Ринат погрустнел.
Да и мы чувствовали себя обманутыми – взглянуть что тут как, хоть одним глазком… Но спорить означало нарушать дисциплину, а уж в космосе дисциплина – святое.
Через полчаса мы сидели в ложементах пассажирской кабины тягача рассчитанной на десяток человек, нам втроём – хоть в футбол играй. Светло-зелёные стены сдвигались, закрывая камбуз и санузел. Запас воздуха, продуктов питания тройной для полного экипажа, свободный выход в интернет из любой точки пространства между Землёй и Луной («Скорость как в «Формуле!» - объявил Ринат), плюс фантастический вид из окна.
- Внимание, МКС «Николай Чуб», «академики», как меня слышно? – спросил ЦУП.
- ЦУП, «Николай Чуб» слышим вас хорошо, - ответил Ринат.
- Ребята, очень приятно… Работать готовы?
- Готовы, - отвечает наш командир вслед за «Вернадским».
- Хорошо, начинаем полёт к МКС «Полигон», запускаю циклограмму.

…Ракета, запущенная с космодрома, набирает громадную скорость: 8 километров в секунду летит то, что осталось от исполинской башни на старте, спутник это или пилотируемый корабль - полезная нагрузка, одним словом. Ступени ракеты, заканчивая работу, выполняют каждая свою задачу. Первая ступень преодолевает силу тяжести и выводит корабль в стратосферу, вторая выталкивает космический корабль в самый космос, третья выводит на расчётную орбиту или, если станция отправляется к другим планетам, придаёт аппарату скорость, достаточную для преодоления земной гравитации. Эта скорость и называется третьей космической скоростью, или скоростью убегания. Для того, чтобы тягач стартовал от МКС «Академик Вернадский» к Луне, требовался импульс ракетных двигателей, равный примерно всей работе трёх ступеней «Ангары», подготовленной к полёту на Селену и наш кораблик в таком случае превратился бы в муху на спине кита – громадного бака с топливом.

Решение – гравитационный манёвр. Если принять точку нашего нынешнего местонахождения (стыковочный узел МКС) за апогей (минимальная скорость), вычислить орбиту космического аппарата, найдя перигей (точку с максимальной скоростью) и, выполнив виток вокруг Земли стартовать из рассчитанной точки, скорость может увеличится в несколько раз. Здесь свои нюансы: перигей орбиты не должен находится на противоположной стороне от цели, орбиту приходится выбирать так, чтобы не столкнуться со спутником или космическим мусором, скорость не должна быть большой или слишком маленькой, а значит придётся тормозить двигателями или в атмосфере…

Но эти знания опять не понадобились - всё сделал ЦУП. Мы числились экипажем МКС и в случае нештатной ситуации принимали управление тягачом на себя, только все – и мы в первую очередь - надеялись обойтись без крайних мер, остаться пассажирами до самого Полигона.
Шлюз станции ослабил хватку и нас подхватил стыковочный луч, медленно и аккуратно отводя от МКС. Вселенная закружилась в диковинном танце, открывая восхищённому взгляду то водопады звёзд, то панораму Земли, словно ковёр, сотканный из облаков и океана…
- Командир…
- Да, Миша?
- Может, выключим обзор?
- Сильно прижало? Вращение уже заканчивается вообще-то.
- Ну, пока справляюсь.
- Пакет возьми.
- Миша держи, мне не понадобился.
- Спасибо.

ЦУП стабилизировал наше вращение, установив тягач носом в цель. Теперь мы летели над Северным полюсом Земли и прямо перед нами полыхало полярное сияние. Блеснуло Солнце, обдав кораблик потоками света. Под нами линия терминатора будила Северную Америку, солнечные лучи поблёскивали на водной глади Атлантического океана.
- Внимание, - сказал ЦУП, - проверка всех систем, подготовка, запуск двигателей.
Над Южной Америкой наш кораблик раскрыл фермы двигателей и излучатели дополнительного контура охлаждения. Несущие фермы начали раздвигаться, отводя энергоблок реактора от нас на пятьдесят метров – мы приближались к точке старта.
- Экипаж, самочувствие? – спросил ЦУП.

Все данные передаются на экраны онлайн, но ответить мы обязаны:
- Экипаж, все в норме? – переспросил Ринат и, дождавшись утвердительного ответа, доложил: - Все готовы, системы корабля работают штатно.
- Вас понял, начинаю отсчёт.
- Интересно, двигатели с Земли увидят? – прошептал Айдар.
- Нет, - ответил Ринат. – Они слабенькие для этого, да и смотреть некому… пингвинам разве что.
- Жалко…
- Пуск! – командует ЦУП.

Перегрузка мягко прижала нас к ложементам – включились двигатели. Два синих огонька появилось с двух сторон от жилого модуля корабля.
- Двигатели работают штатно, - доложил Ринат, - тяга стабильна.
- Есть двигатели, - отозвался ЦУП, - тяга стабильна.
- Ребята, видим вас, - включился «Академик», - вы просто красавчики.
- Мы лучше всех, - шепчу я.
- Что говоришь, Миша?
- Я говорю, мы лучшие.
- Ха, подожди, то ли ещё будет, - отозвался Айдар.

Ребята засмеялись.
- Есть сход с орбиты, - прервал наше веселье ЦУП, - курс расчётный, двигатели выключаю, прошу подтверждение.
- ЦУП, вас понял, - Ринат крутанул обзор из стороны в сторону, - двигатели выключены, курс расчётный… э-э… вроде мажем немного.
На экране наша отметка помаргивала чуть ниже мишени «Полигона». Если не исправить ошибку, несколько десятков метров превратятся в сотни километров на финише…
- Есть расхождение, - подтвердил оператор, - импульс коррекции через тринадцать минут, прошу оставаться на своих местах.

Картинка снаружи передавалась с обшивки хоть на всю стену, хоть на личный планшет космонавта, хоть прямо в интернет. Мы могли посмотреть на корабль с видео датчиков на вертикальных фермах возле двигателей, рассмотреть Луну и сам пункт назначения с камер энергоблока (и мы видели «Полигон», величественно плывущий в пространстве), а могли обернуться, провожая взглядом Землю. Ринат развернул обзор.

Планета перед нами как на блюдце. Океаны, континенты, затянутые разводами белых облаков, укутанные шапками циклонов с воронками в центре, блики солнечных лучей на поверхности Атлантики…
- Ребята, всё в порядке? Ребята, ответьте ЦУПу…
- Да мы это… - ответил за всех Айдар, - засмотрелись что-то…
- Красиво?
- Да...
- Завидую белой завистью. Так, работа у нас пока закончена, разрешаю личное время. Связь по необходимости.
- Принято, личное время, - опомнился Ринат.
- Связь с «Полигоном» через пятьдесят четыре минуты. Можете пробовать хоть сейчас, но сеанс будет с помехами.
- Да мы не торопимся.

Оставшаяся часть полёта прошла спокойно, только один раз по кораблю пробарабанил метеорный поток. Камни, слишком маленькие, чтобы повредить что-либо, но достаточно большие, чтобы заставить нас поволноваться отскакивали от обтекателя реактора, крошились о солнечные батареи, звонко бились о жилой модуль. Корабль качался, что-то поскрипывало, по кабине летали личные вещи, брошенные нами впопыхах, ЦУП, «академики» и «Полигон» (этих мы действительно слышали, но не понимали) наперебой успокаивали нас, уверяя, что техника надёжная, такое бывало и не раз. Так и вышло: броня выдержала и наше небольшое приключение мгновенно набрало миллион просмотров в сети.

В назначенное время на связь вышел «Полигон». Оператор поинтересовался нашим самочувствием, принял данные телеметрии, после чего мы согласовали график сеансов.
- Парни, вы дневники ведёте? – спросили нас между прочим.
- Да как-то не до этого было, - ответил Ринат.
- Напишите что-нибудь. У нас все сайты перегружены, на форумах драка.
Нам пришлось выполнять команду, а Центр считал отдельную циклограмму для сеансов связи – на момент «сейчас» общения с нами ожидали миллион с лишним человек и двадцать три телеканала выстраивались в очередь за трансляцией. Мы записали три видеоролика, ответили на вопросы в прямом эфире (это оказалось достаточно неудобно – задержка вопрос-ответ была две минуты и увеличивалась по мере удаления корабля), затем перешли к текстовым сообщениям, что позволило перейти к нормальной вахте – один дежурит, двое отдыхают. Ринат мужественно взял на себя среднюю вахту, предоставив нам бросить жребий, после чего я отправился спать, Айдар же разлёгся в ложементе со включенным обзором и клавиатурой под руками.
- Ты чего не шевелишься, Мишка? – добродушно спросил из своего спальника Ринат. – Спать что ли не хочешь?
Судя по ощущениям, спать мне совершенно не хотелось.
- Слушай, сам не понимаю, - отозвался я, - вроде устал, а правда неохота…
- Расстилай спальник… Айдарик колыбельную споёт.
- Почему я? – отозвался Айдар снизу (спальное место в корабле разместили на потолке жилого модуля). – Тут есть кому спеть.
- Это кому?
- Тут сообщество целое – за нашего Михаила замуж хотят.
- Да ладно? – делано изумился наш командир.
- Точно-точно… распечатку сделать?
- Сде-елай… - заготовленную речь Рината прервал мощный зевок. – Ой, всё, спать хочу. Спокойной ночи.
И командир с головой закутался в спальный мешок.
- Так что, Миша, попросить девчонок колыбельную спеть?
- Не надо. Мои колыбельные на Земле остались, - я последовал примеру Рината.
Айдар долго молчал, цокая клавишами.
- Миша.
- Чего?
- Прости, Миш… Я не хотел.
- Нормально всё. Всё, сплю я.
Я уснул – словно в яму провалился. Думал, не получится: спальный мешок на потолке кабины не самое удобное место, да ещё к невесомости мы толком не привыкли. Нет, уснул и спал безо всяких сновидений, как на пуховой перине.

Ринат разбудил меня аккуратно потянув за ногу.
- Всё нормально? – первым делом спросил я.
- Нормально, - Ринат пожал плечами, - пошли меняться.
Я бросил взгляд в иллюминатор.
- Миша ты чего? – засмеялся командир, парящий возле своего ложемента. – Окрестности разглядываешь?
- Ну. Айдар спит?
- Спит. Вы на пару там нахрапываете, аж завидно.
- Так и ты ложись. Что тут – расписываться надо?
- Нет, «Полигон» надо вызвать.
- А, давай.

Мы вызвали оператора, ответившего звонким девичьим голосом («Везёт тебе, - зевнул Ринат, - в мою вахту мужик работал»), по очереди представились и доложили состояние систем корабля. Оператор приняла данные: «Ждём вас, ребята», - и Ринат засобирался спать.
- А что тут делать-то, Ринат?
- А ничего. Блин, я сейчас запутаюсь в этом шланге… Скорее бы «Полигон», в туалет сходить по-человечески.
- Далеко не убирай.
- Ага. Всё, спать-спать… Ты поглядывай просто, Миша, мало ли что.
- Посмотрю. Приятных снов.
- Спокойной ночи.

Я воспользовался космическим туалетом - приёмная воронка со шлангом, работающая по принципу пылесоса, ничего тут не изменилось с середины ХХ века и, как нас уверяли преподаватели, ничего не изменится ещё сотню-другую лет. Вытер лицо и руки по локоть влажными салфетками. Ещё в нашем распоряжении было последнее слово техники – ультразвуковая душевая кабинка, но я, придирчиво себя осмотрев, решил привыкать к средствам гигиены постепенно.

Полёт проходил спокойно. До первого сеанса связи с оператором я старательно пялился на приборы, особенно беспокоясь по поводу температуры процессора и жилого модуля. Стрелки приборов на рабочем столе подёргивались туда-сюда и вслед за ними туда-сюда гуляли мои нервы, возбуждая желание поделиться своими страхами с ребятами. Чтобы успокоиться, я стал читать инструкцию по эксплуатации корабля, выведя текст прямо поверх дисплея с приборами, сравнил нормы температуры с реальными данными и как будто успокоился.
Настало время связи с «Полигоном».
- Миша, всё хорошо? – поинтересовалась оператор, подтвердив данные телеметрии. – Ты вроде нервничаешь.
- Солнышко подогревает, - пояснил я, объяснив причину беспокойства, - если температура поднимется ещё на пару градусов хочу включить дополнительный контур.
- Поняла тебя. Будешь включать, вызывай. Мы тут соберём консилиум, но пока по всем данным у тебя норма.
- Думаешь, не подогреемся?
- Да не успеете, скорей всего. До связи.
- До связи.

Консилиум не понадобился - температура больше не росла. Я включил обзор. Солнце отчаянно билось в светофильтры слева по курсу корабля, справа ровно светили звёзды. Россыпи звёзд притягивали взгляд что твои бриллианты и Звездой Тысячелетия мерцала прародина человечества. Земля на экране вышла размытой, нечёткой: «Восстановленное изображение», - пометил картинку компьютер, не лучше дело обстояло с Луной, зато «Полигон» вышел во всей красе, в любом увеличении, даже изображение с камер станции можно получать онлайн.
Я покрутил обзор, разглядывая нагромождение конструкций самых разных форм и размеров. Бочонки и бублики модулей соединялись друг с другом фермами, путепроводами, кишками шлюзов, модули вращались и неподвижно падали в пространстве, один диковинно изогнутый и столь же причудливо разрисованный тороид облепили люди в скафандрах, с первого взгляда похожие на рой серебристо-белых пчёл. А дальше…
Здорово мешало Солнце. Ещё «Полигон» парил и лучи светила то и дело вызывали сплошное мерцание вокруг конструкций, чьё нагромождение способно сбить с толку стороннего наблюдателя. И так, бесцельно разглядывая то один участок «Полигона», то другой, рассматривая общий план, я вдруг увидел – словно пелена с глаз упала – как в одну линию выстраиваются блок реактора, дюзы стартовых и маршевых двигателей, сложенные панели системы охлаждения…

«Сунь Ятсен», первый земной звездолёт.

Я чуть не взмыл с ложемента от возбуждения. Вот она – цель!
Раздался сигнал вызова – сеанс связи с оператором.
- Миша, - сказала оператор между прочим, - ты пропускаешь приём пищи. Прими меры, а то наш медик порывается с тобой побеседовать.
На потолке всхрапнул кто-то из ребят.
- Вас понял. Да вот засмотрелся что-то…
- Что увидел?
- Ласточку нашу.
- Кого?.. А, да, - Лена тихонько засмеялась, - ждёт вас птичка, прибывайте уже.
- Так стараемся.
- Молодцы. Миша, после следующего сеанса разбудишь ребят, начнёте циклограмму подхода-стыковки. И покушать не забудь.

Только сейчас я понял, что проголодался. Набег на холодильник пищи закончился победой над голодом и положил начало такой отчаянной борьбе со сном, что пришлось вылезать из ложемента и парить по кабине. Я делал так: крутился возле одного иллюминатора, рассматривая Солнце (через светофильтры, естественно), затем отталкивался от стенных панелей и плавно дрейфовал к другому иллюминатору, рассматривая звёзды и краешек Земли. Но от таких променадов меня очень быстро затошнило – на полный желудок, можете себе представить.

Я включил обзор, до предела увеличив поверхность Луны («восстановленное изображение») и сначала гулял по кратеру Тихо, а потом переместился в окрестности Гагарина, оказавшись при этом нос к носу со сладко спящим Ринатом. Ещё интереснее оказалась идея увеличить изображение Земли. Мы парили над Тихим океаном и раскинувшееся посреди кабины изображение водной глади заставило меня перевести дух, даже запах моря на секунду почудился. Пляжи Гавайских островов, пальмы, маленькие посёлки посреди островков, необитаемые острова, маленькие яхточки на прибрежном мелководье, громадины сухогрузов среди бескрайних морских просторов…

…Все манёвры корабля операторы «Полигона» рассчитали заранее. Мы нарядились в скафандры и подавали положенные реплики, из своих ложементов подле экранов и манипуляторов системы управления, оставаясь при этом спектакле космического масштаба не более чем зрителями. Да и ладно, решили мы сообща, вот он, наш корабль, будут ещё манёвры, никуда не денутся.

Стыковка.
- Блин, не хочется уходить отсюда, - сказал Айдар, оглядываясь на кабину, почти сутки служившую нам домом.
- Спасибо, довёз, - я погладил ладонью, затянутой в перчатку спецкостюма по стенке возле люка как бывало гладил обшивку самолёта после дня полётов.

Ринат молча шлёпнул по стене и посторонился, придирчиво оглядывая кабину. Проснувшись и заступив на вахту полным составом, мы первым делом принялись убирать жилой модуль, одновременно проверяя оборудование. Отметились в судовом журнале, оставили традиционную аудио запись с пожеланием счастливого пути следующему экипажу МКС. Кажется, командир остался доволен.

Едва слышное шипение клапанов, выравнивающих давление шлюзовой камеры с жилым модулем «Полигона». Массивная крышка люка ушла в сторону, открыв изогнутый коридор, залитый светом плафонов, в коридоре эвакуационная команда: трое уполномоченных, медик. Мы уже вроде как знакомы, перед началом манёвров экипаж прибывающего корабля обязан по связи пройти инструктаж эвакуационной команды на случай нештатной ситуации. Поскольку нештатные ситуации на «Полигоне» отсутствовали, инструктаж ограничился представлением встречающих и фразой: «Всё в порядке, ребята, ждём вас».
- Добро пожаловать на Международную Космическую станцию «Полигон», - улыбаясь сказал Дхрув Мукерджи.

Рукопожатия, объятия – по телевизору эмоции при встрече космонавтов кажутся наигранными, теперь же, после дня наедине с бездной, возможность общаться с живыми людьми, а не картинками с экрана казалась непозволительной роскошью, коей разбрасываться за так не следовало. Пришлось вытирать глаза - слёзы в невесомости не стекают по щекам, наворачиваются на ресницы.
- Ну всё, всё, - успокаивал меня Мукерджи, - вы дома, парни. Сейчас отдохнёте у себя, покушаете, пообщаетесь с Землёй и всё будет хорошо…

Реактор вышел на расчётную мощность. Наведённое напряжение снимал отдельный контур защиты и всё же два тераватта в секунду заставляли помаргивать подсветку пульта; на экранах приплясывали сбитые с толку стрелки индикаторов. Второй час полёта, по утверждённой ЦУПом циклограмме «Сунь Ятсен» проходит окрестности Солнца, приближаясь к светилу на тысячу с хвостиком километров ближе, чем Меркурий. Доклад в Центр управления каждые пятнадцать минут полёта, по необходимости – связь без перерыва, на нас работают все ресурсы Полигона, спутники-ретрансляторы, разбросанные на орбите первой планеты, трансляцию должна слушать вся Земля.

Доклад короткий – норма.
- Температура, - сказал Ринат, - смотри, Миша, температура основного контура.
- Вижу. Бригада ремонтников вышла.

Ремонтники – роботы. Корпус с манипуляторами на гусеничном шасси, внутри набор инструментов для своего участка ответственности, мозги с системой питания и терморегуляцией, связь с оператором. Можно пустить машину работать самостоятельно, можно включить ручное управление или даже создать ремонтную бригаду, когда несколько роботов работают по проблеме.

Я активировал ремонтников и стал выяснять причину неполадки. Оказалось, охлаждающая жидкость поступает на форсунки панелей холодильника с перебоями - поэтому на схеме красным горела цепь питания насосных станций. Температурный режим святое, раз за разом повторяли нам, тут колебаться нечего:
- Неисправность питания насосных станций холодильника, объявляю чрезвычайное положение на участке.
- Снизить мощность реактора, - отозвался Ринат, - приготовиться к отключению двигательной установки, оператор расчёт курса… Центр.
- Есть курс по отключению привода, - доложил Айдар.
- Центр, слушаю вас… - отозвался Полигон.
- Центр, неисправность питания насосных станций системы охлаждения, значительное повышение температуры основного контура охлаждения.
- Ваше решение?
- Активировали бригаду ремонтников, снижаем питание установки, прошу подтвердить курс.
ЦУП принялся высчитывать орбиту корабля после отключения привода деформации, а я боролся с ремонтниками.
- Миша, ремонт идёт? – спросил Ринат.
- Да я вот не пойму… - отметки роботов на схеме корабля бестолково сгрудились в нескольких миллиметрах от распределительного щита.
- Что ты там не понимаешь, реактор как буржуйка…
- Экипаж, курс подтверждаю. Как успехи?
- Да какие там узбеки… - пробормотал сквозь зубы наш командир. - Центр, температура основного контура растёт, дополнительный контур растёт, даю видео.
Картинка с обшивки корабля развернулась во всю стену – Ринат не пожадничал.
- Ого, - сказал Айдар. – Накрылась наша лайба.

Космический аппарат в Солнечной системе одним боком жарится под лучами Солнца, другим (в космосе нет конвекции, нечему проводить тепло) промерзает до абсолютного нуля. С каким-нибудь спутником связи особых проблем не возникает, есть способы равномерно распределить солнечный жар по всей поверхности, изолировав ценное оборудование, но как только вы пожелаете построить большую космическую станцию, обитаемую, да ещё и перемещающуюся в пространстве, обнаружится масса интересных вещей. Поддержание монструозных двух тераватт наградит вашу конструкцию выделением тепла в размере 500 миллионов килокалорий в секунду, хотя их частично утилизирует тепловая электростанция (тоже выделяющая тепло). Суперкомпьютер, контролирующий системы корабля, выделит 1200 килокалорий тепла, двигатели (маршевые, коррекции) специализируются на выделении тепла, причём в отсутствии конвекции выработанные ими калории останутся внутри корабля. Греются силовые кабели и жидкокристаллические дисплеи, греется человек на борту, нуждающийся в постоянной температуре не менее чем 18 градусов по Цельсию и отдающий в тёплый воздух помещения 0,02 Ккал в секунду при температуре тела 36 градусов.

Охладительная установка «Сунь Ятсена» состояла из восьми теплоизлучающих панелей и восьми штанг струйного холодильника. Устройство простое: панели излучали накопленное кораблём тепло (в основном дополнительного контура, охлаждавшего как раз жилой отсек), из четырёх крест-накрест сложенных штанг выбрасывались струйки кремниевой жидкости, собиравшейся на четырёх улавливающих панелях. Давление в системе поддерживалось мощными насосами, валы которых крутились со скоростью шесть – шесть с половиной тысяч оборотов в минуту и машину такой степени надёжности человечество не создаст никогда. Но решение нашли: на охлаждении работали шесть насосов, каждый имел комплект валов в револьверной сборке. Постоянно работали два, два крутились вхолостую и два проходили диагностику, меняя валы.
И теперь, лишённая питания, насосная станция замедляла ход, угрожая перегревом реактора и дальнейшим взрывом. Посланные мною ремонтники выстроились свиньёй, наткнувшись на препятствие. Дёргались спутанные манипуляторы, машины выглядели внешне исправными, диагностика раз за разом выдавала «Неисправности не обнаружены» а толку не было.
- «Сунь Ятсен», внимание, зафиксировано критическое значение температуры дополнительного контура, - прогундосил оператор и добавил человеческим голосом: - Мужики, вы что-нибудь делать будете?
Голос Рината дрожал чуть-чуть, только чтобы понять: капитан корабля на грани.
- Да мы всё, что смогли сделали… Не работают они. Просчитай, Коля, что будет если я туда пойду.
- Смерть через тринадцать минут, - немедленно отозвался Коля. – Это не самый плохой вариант. Так что, экипаж, ваши действия?
- Э-э, снимаем нагрузку с реактора… э… отключаем привод деформации пространства…
- Так, - подбодрил оператор.
- Разворачиваем корабль, отстреливаем реактор в направлении звезды…
- Так-так…
- Ждём.
- Чего?
- Армагедец, - не удержался Айдар.
Следующие пару минут мы наслаждались миганием, рёвом и звяканьем тревожной сигнализации. Как только всё затихло и затухло, раздался бодренький голосок:
- Внимание, команда «Сунь Ятсен», отбой учениям, обед, отдых шесть часов, далее прошу всех на очередной брифинг в конференц-зале жилого модуля.

С первого взгляда «Полигон» напоминал колёсный пароход, спроектированный Франкенштейном для Франкенштейна: мешанина геометрических фигур, перевитая артериями путепроводов, скреплённая ажурными фермами, спутанная исполинской толщины кабелями. Колесо было, да - сбоку станции, посверкивая огоньками, неспешно вращался жилой модуль. Материал для этого чуда инженерной мысли взяли с Луны: регоррум – обогащённый множеством добавок реголит, лёгкий, прочный, если не пытаться транспортировать на Землю, то ещё и дешёвый.
Всё это безобразие делили три сектора. Красный сектор – опасные эксперименты, радиация, химия, часть производственного комплекса. Жёлтый сектор – основная часть производственного комплекса, неопасные научные изыскания, защитный экран. Зелёный сектор – гидропонная лаборатория (три громадные трубы, заполненные саженцами), пищевое производство, жилой модуль. Заплутать здесь невозможно: на путепроводах через каждые сто метров маркировки, НИС-панели , броня отсеков выкрашена в цвета соответствующего сектора и изображение с видео датчиков снабжено ссылками, что где находится, какие работы ведутся.

Мы нырнули в «свой» путепровод. Чётное направление, «зелёный-один», дневной свет вмонтированных в стену панелей. Пока парили в потоке воздуха, подталкиваемые почти неощутимыми усилиями магнитов, все молчали. Путепровод почти пуст – разгар рабочего дня, только далеко впереди также в направлении жилья движется компания космонавтов да с производства поднимался молодой парнишка. Шлюз в жилой отсек запирал пропускной пункт. Дежурный мазнул детектором по контрольным панелям наших комбинезонов, посмотрел на монитор, успокаивающе горевший зелёным, подтверждавшим, что за время работы мы не хватанули дозу радиации, в наши организмы не проникли какие-либо бактерии и вообще, «медицинские показания – выход» соответствуют «медицинским показаниям – вход». Заодно проверялось имеем ли мы право находится в жилом модуле, кто нам дал разрешение на отдых ну и идентификация личности, как же без неё.

«А если я инопланетянин?» – полюбопытствовал как-то Айдар.
«Будем препарировать, - ответил дежуривший тогда Толик Фесенко, здоровенный, кудлатый как алабай. – Так ты инопланетянин?!»
«Не-не-не… Ну что ты, шуток не понимаешь?..»

Просторная каюта на три спальных места, с репродукциями земной природы, мебелью натурального дерева (выращенного в здешней гидропонной галерее) встретила нас мягким светом, помаргивал оставленный на зарядке ноутбук. Ринат плюхнулся на свою коечку.
- Выпьем, парни? – в руках бортинженера появилась туба с местным вином.
Дневная норма, на троих по сто пятьдесят грамм.
- С горя, что ль?
- Ну так… за успешное окончание тренировок.
- Можно. Ринат, будешь?..
- Спаиваете?
- Вливаем в коллектив.
- Ну давай.
- Вот правильно, командир. Чего хандрить попусту?.. – Айдар проворно набулькал рдяную жидкость по бокалам.
- За старт и финиш, - произнёс Ринат.

Это был наш пятый полёт. «Сунь Ятсен», что называется, стоял у стенки, с погасшими дюзами и заглушенным реактором, мы же сидел в кабине управления, наблюдая как Центральный процессор Полигона моделировал различные режимы работы систем корабля. Тренировались. Пока что пройти чисто всю дистанцию не удавалось: раз за разом моделируемые компьютером неполадки ставили нас в тупик и каждый раз по результатам разбора полётов в конструкцию нашей транспортного средства вносились какие-нибудь изменения. Так было предыдущие четыре раза, так будет и сегодня.
- Опять зависли, - сказал Ринат.
Командир нервничал, хоть и старался вести себя ровно, как будто ничего не происходит, циклограмма полёта исполняется штатно. Нервничали и мы. Конструкторы корабля, руководители программы успокаивали нас как могли, но команда проекта «Сунь Ятсен» уже просто рвалась в бой.
- Я, блин, угоню его, а… - высказался как-то Айдар.

А поскольку личной жизни здесь не было никакой, на очередном брифинге начальник проекта пообещал надрать бортинженеру уши за пиратские наклонности. Айдар покаялся и обещал встать на путь исправления.

Бальзамом на душу были ходовые испытания неделю назад. Вот тут мы показали всё, чему научились: полукилометровый красавец-корабль отстегнул шлюзы, силовые кабеля и прочие причиндалы, грациозно отошёл на приличное расстояние от Полигона и мы, включив силовую установку на самый малый, только чтобы прогреть дюзы маршевых двигателей, двинули нашего красавчика на пару сотен километров вперёд, а потом таким же манером назад. После чего дали ещё один импульс и, попыхивая двигателями коррекции и ориентации, сопелки которых понатыканы по всему телу корабля, также мягонько привалились к причалу.

Мы воспрянули духом. В путепроводе Айдар горланил Марш авиаторов, размахивая тубой с апельсиновым соком, встречные космонавты поздравляли нас с почином, а потом, в каюте, мы принимали поздравления от всей команды Полигона (многие сидели в карантине, как и мы, поэтому поздравления шли непрерывным потоком по нескольким каналам). Поздравляла Земля. Писали родные, близкие, писали незнакомые люди, политики, знаменитости…

Потом всё упёрлось в эти несчастные тренировки.
- Не торопитесь, ребята, - говорил нам Мукерджи шесть часов спустя, - дорога дальняя, дорога опасная, права на ошибку нет. Смотрите, вся Земля переживает за вас, миллионы людей, что миллионы – миллиарды. Права на ошибку нет.
- Есть нет права на ошибку! – рявкнул Ринат.
Он всегда, по выражению Айдара, включал оловянного солдатика, когда всё шло не по плану. Мукерджи иронию не оценил:
- Ну вот и ладушки. Начнём?..

Очередной брифинг. Кают-компанию Полигона специально готовят к нашим собраниям: моют, дезинфицируют, облучают ультрафиолетом, хотя здесь и без того ни пылинки.
- Картинку, Слава. Спасибо. Ну и что в этот раз приключилось?
Свет гаснет до полумрака, тут же заполненного звёздами. На пол экрана крепление штанги холодильника и подле неё пятёрка роботов-ремонтников.
- Роботов увеличивай, что там… Ага, да они запнулись.
- Ребро жёсткости, - начальник подошёл поближе.
- Просто стык, две плиты решили сварить понадёжнее, а он оказался такой… для роботов непреодолимый.
- Болваны железные, - бормотнул Айдар и сказал громче: - Давно говорили – отдельный путепровод надо для ремонтников. Особенно на жизненно важные участки.
- Н-ну… - Мукерджи и Слава Антонов, главный инженер проекта, переглянулись, - хорошая идея. Когда управимся?
- Дня три… Материалы ещё найти. Вопрос, не сдвинется ли центр масс корабля.
- На этот случай можно оборудовать пост ближе к системе охлаждения, - сказал Айдар.
- Можно и так.
- Ладно, - Антонов поводил пальцем в планшете, - посчитаем, подумаем.
- Ремонтников других, может быть, - сказал я, - человекообразных, что ли…
- Можно бы, - Мукерджи поморщился.
- Можно. Могу дать двух аватаров, - Слава ткнул планшетку, – на, как было сказано, жизненно важные направления. Укомплектовать всю бригаду не сможем – придётся либо с Гагарина снимать, либо ждать наших, а это придётся программу производства переделывать. Далее – связь?
- Отчётливо, - отрапортовал Айдар. – Помех нет, питание норма на всех режимах.
- Хорошо. Бытовка? Туалеты не клинят?
- А не пробовали как-то, - Ринат пожал плечами.
- Да нормально там всё, - улыбнулся Слава, - ребята опробовали.
Все заулыбались.
- Значит, считаем изменения в конструкции, - подвёл итог Мукерджи, - принятое решение исполнить силами команды корабля. Всё остальное - тестовые полёты, проверки по расписанию.

…Внутри бронированной сферы кабины экипажа удобств немного – спальники (тяготения на корабле нет, хотя учёные что-то колдуют с гравитационными полями), туалет, камбуз. Ложементы космонавтов смонтированы в капсуле поста управления как в матрёшке и при движении корабля весь экипаж находится внутри. В случае нештатной ситуации капсула выбрасывается катапультой и превращается в спасательную шлюпку с ресурсом в два года (как мы будем в этой тесноте сидеть – другой вопрос). Катапульту мы испытывали сразу после ходовых: жилой модуль, отделившись, раскрывается лепестками, защищая экипаж от гамма-излучения в случае взрыва реактора, шарик поста управления выпархивает (12 «же», если что) вперёд-вверх от центра масс корабля и улепётывает с места крушения с помощью ракетных ускорителей. Ускорители на испытаниях, понятное дело, не включались.

Ложемент отлитый по форме тела каждого из нас, снабжённый автоматическим массажем кажется удобным даже после восьми часов без движения. Управлять своей секцией можно сенсорными экранами, а можно клавишами джойстика, подсветка приборов, педали управления, ниша для ног. Под куполом капсулы разворачивается картинка снаружи. Видео датчики способны разглядеть Нептун, кроме этого можно подключиться к сети и разглядывать любой уголок Солнечной системы через ГЛОНАСС.

Ринат опустил крышку капсулы. Потух свет, остались только светодиоды на пульте, потом пост осветили звёзды с картинки, развернувшейся под куполом.
- Внимание, «Сунь Ятсен», проверка систем.
Многочисленные проверки и тестовые полёты, часы, проведённые в капсуле, не прошли бесследно – корабль приобрёл какой-то специфический запах, отличный от прочего Полигона. Часы, дни, проведённые здесь наделили нас уверенностью в собственных силах, свой корабль мы знали.
- Все системы в норме, - ответил Ринат, дождавшись от нас подтверждения.
И наступила тишина. Молчали все – Полигон ждал, ждали на Луне, ждала Земля, видео датчики смотрели в зенит и звёзды перед нами не моргали как обычно от испарений Полигона… звёзды замерли.

В полной тишине я достал из нагрудного кармана фотографию Вики. Девушка, загадочно улыбаясь, смотрела куда-то вдаль и черноморский бриз трепал её причёску и поднимал волны самого синего моря…

Я прикрепил фото между экранов.

Теперь правильно, но и это не всё. Люди, готовившие МКС «Сунь Ятсен», люди на Луне, на Земле, космонавты и простые смертные – ждали слово. Вселенная ждала и будто звёзды остановились ради нас.

И прозвучало:
- Поехали!..