Лошадка Тая и Айдар-гора

Нет цвета в серых буднях. В бесконечном хождении по одним и тем же дорогам. В унылом выборе между овсянкой и яичницей, сериалом и ток-шоу, дешёвой шоколадкой и школьной тетрадкой. Жизнь играет красками только когда хлёстким пинком под зад напомнит о своём существовании, о том, что она у тебя одна, и другой не будет. И ты летишь с отшибленным копчиком, в разинутый рот вливается свежий воздух, он свистит в лёгких, бурлит в крови, заставляя сердце биться быстрее. В какой момент крик от боли в отбитом заду превратится в крик абсолютного счастья, которое ты не забудешь никогда? Без разницы. Жизнь — это боль, боль — это счастье, боль значит, что ты жив. Хочешь жить? Будь готов к боли, полюби её. Ничего не болит? Поздравляю, ты умер.

Тая умирать не хотела, не для того её мама рожала. Она бежала по кругу как цирковая лошадь: то галопом, то усталой рысью. Лиц вокруг много, но все они по другую сторону барьера: расплылись в бесцветную массу и давно не вызывают интереса. Монотонное движение усыпило даже её дрессировщика, и он тихо посапывал на табуретке в центре арены. Пальцы расслабленной руки касались песка в дюйме от хлыста, который давно не касался Таиного потного крупа. Зачем, если бежит сама?

А потом случилось что-то странное: через барьер перелез человек-гора. Будто целый Аю-Даг встал с берега и отрастил огромные лапищи. Тая затормозить не успела и врезалась грудью в каменный утёс. Она зарылась носом в зелёный лес на его макушке, а он обхватил её шею и закопался в спутанную гриву. Оба втянули запах друг друга, и он им понравился. А потом вскочил заспанный дрессировщик по имени Жизнь и взмахнул кнутом. Ужаленная Тая поскакала через ряды сидений, крича от боли и восторга, впереди мчался человек-гора и указывал дорогу, а посреди арены дрессировщик бросил свой кнут: "Нормально ж бегала, что ей под хвост попало?"

***

[переписка в мессенджере]:

Простая:

по шейко жать не пробовал? С хрена ль велик изобретать?

Гайдар:

Ля ты умная. Жал 4 раза в неделю, пока плечи не навернул.

Простая:

…ули делать, если мозг на трене не включаешь? На хрена вообще жать больше трёх раз в неделю??? [фейспалм]

Гайдар:

Может тренером ко мне пойдёшь, такая прохаванная?

***

[Серый будешь]

8:30: Клеенчатая скатерть, пробелы в холодильнике. Мамы нет: вдвоём на четырёхметровой кухне делать нечего.

10:00: Старый комп, запах трухи и краски для принтера, тусклые голоса вязнут в пыли.

13:00: Пластмассовый контейнер с осточертевшей варёной грудкой. Кривая морда коллеги по работе: «Как ты жрёшь это каждый день?»

16:00: Два сваренных вкрутую яйца, без соли, два неродившихся цыплёнка желтеют в мусорке для бумаг.

20:00: Комната, отблеск ламп накаливания в старой полировке. Тихая мама в телевизоре, молчаливый сын в телефоне.

8:30: продолжать?

Три раза в неделю Жизнь приоткрывает левый глаз. На всякий случай. Тая приезжает в старый, плохо освещённый подвал. Здесь тренироваться дёшево, и владельцам приходится экономить свет. В обтягивающем трико она дёргает ручки грубо сваренных самодельных тренажёров и переругивается с культуристами за невытертые лежаки. Парни смотрят в зеркала на свои мышцы и довольно улыбаются. Тая — на хват рук, положение локтей и скептически морщится. В зале пахнет потом, болью, металлом. Булькает мутный протеин в мятых полторашках. Тае хорошо. У неё такое счастье. Кто сказал, что оно хуже, чем боль от набитых татух или золотых нитей?

Тренировка кончилась. Ещё пару дней ноющая боль в мышцах будет напоминать о ней, как раз до следующей тренировки. Пот и боль… кайф… жизнь. Кто напрягался сильней, чем мог, а потом ещё чуть-чуть, и ещё полтора раза после «не могу», тот поймёт. Остальное — замазка безвкусная, без цвета и запаха. Опять заснул дрессировщик, ему скучно. Зря, упустил момент.

***

[переписка в мессенджере]:

Якут:
Братия, 21 сентября в пабе «Харатс» сходняк. Все, кто хочет, пишите в личку. Жду вас в Питере.

Простая:
Братиев пригласили, а сёстры как же?

Якут:
Мадам, ну как без вас. Вас приглашаю особо

Гайдар:
@простая прям жду не дождусь, когда ты меня жать научишь

Простая:
Лечу, родной, только ради тебя и еду

***

Тая захлопнула ноутбук. Получилось слишком громко. Мама вздрогнула, сын поднял глаза от смартфона на целую секунду.

— Мам, — вкрадчиво спросила Тая, — присмотришь пару дней за Ваней?

— Чего за ним присматривать? Сам за собой пусть смотрит, не маленький, — проворчала мама, не отрываясь от экрана.

— Я серьёзно. Мне уехать надо. Ненадолго, на выходные.

"Навсегда" мелькнуло мечтой в голове и исчезло.

Мама бережно положила на стол "телевизионные очки"

— И... Куда?

— В Питер.

— Господи, зачем?

— Мам, ну зачем ездят в Питер? Погулять по городу, в музей сходить, по каналам покататься.

— У тебя кто-то появился?

Голос у мамы чуточку изменился: пара грамм надежды добавили пару градусов теплоты.

— Нет, — поспешила разочаровать её Тая, — просто хочу ненадолго сменить обстановку.

— А жить ты там где собираешься?

— Сниму койку в хостеле.

Мама закатила глаза к потолку и подумала, что неплохо б его побелить. Но вслух сказала:

— Ты вообще представляешь, сколько это стоит?

Тая представляла. Она расписала в заметке в своём телефоне все предполагаемые расходы: от пополнения карты "Подорожник" до оплаты за ночлег. И две кружки недорогого пива в "Харатсе" тоже посчитала.

А ещё она определённо и чётко представила, что будет, если она не поедет. Как сменится этот тягучий день новым, ничем не отличимым от старого, потом ещё один и чем дальше, тем яснее, что тебя нагрели и под видом жизни подсовывают что-то совершенно иное, дешёвое и безрадостное. Она бы упала на колени и завыла от безнадёги, но родные не поймут. И Тая просто обняла маму за плечи и поцеловала сухую кожу между разложенными на прямой пробор волосами.

— Мам, если я не поеду, я сдохну, и, кажется, это уже не фигура речи, — сказала она очень тихо.

Плечи под её пальцами мягко опустились, и Тая поняла, в каком напряжении они находились до этого момента. А мама подумала, что не может вспомнить, когда последний раз они с дочерью касались друг друга. Она похлопала дочкину руку:

— Езжай, доча, езжай, а то жизнь проживёшь и вспомнить будет нечего.

Сказала и надела «телевизионные очки». Сеанс нежности окончен, не стоит привыкать — простой инстинкт самосохранения.

[Красное на камне]

В семь утра субботы Тая вышла из оренбургского поезда на стимпанковский перрон Московского вокзала. Её никто не встречал: Питер ещё не решил, нужна ему Тая или нет.

Вам любой питерский понаех подтвердит: городу надо понравиться. Не примет — сгноит ближайшей зимой так, что или вены вскроешь или сбежишь из него в пофигистскую Москву. Ей ты безразличен: живи, крутись, деньги зарабатывай — столица не переборчивая.

Тая об этом ещё не знала. Себе она решительно сказала: «Я — только на выходные», и повторяла эту мантру чем дальше, тем чаще, чтоб убедительней звучало.

До паба «Харатс» от вокзала пол квартала, а до койки в дешёвом хостеле — пол Питера. Это для москвичей "ой, можно подумать", а для пензяка, привыкшего к кругостремительной компактности родного города — "ни фига ж себе высела". Тая не сдержалась, сходила на соседнюю улицу глянуть на место сбора. "Харатс" как "Харатс", в Пензе тоже такой есть, но вокруг...

Она не могла объяснить словами, что её поразило. Какая такая роскошь в сочетаниях миллионов тонов серого под глубоким кобальтом низкого неба? Как может яркий кружок солнца не разбавлять светом сочный синий до обесцвеченного голубого? Есть какой-то цвет в питерском спектре, который отсутствует в других городах. Увидишь его — заболеешь навсегда. Подсядешь.

"Братиш, мне б ещё разик, а? Я только погляжу. Приеду на пару денёчков. Да? Брателла, красавчик, дай обниму. Да, да, не любишь фамильярности. Спасибо, Питер!"

Тае не повезло. Её глаз оказался восприимчив. Это цвет… Ну как объяснить... Смесь томяще-жемчужного, как Морской Собор, и гламурно-шарового, как борта крейсеров, и суконно-чёрного, как матросская форма, и чуть оксида меди, и слегка облезшей позолоты сверху, а под ней — гранит цвета свернувшейся крови. Представили? Нет? Нечего вам делать в Питере, поверьте. Езжайте в другой город — там веселее.

Тая зависла. Воздух цвета влажного камня вливался в лёгкие, кружа голову. Она рассматривала брамантовы окна на третьем этаже дома, но самого слова этого Тая ещё не знала. Вдруг рядом раздался стук. Тая вздрогнула.

— Вот здесь он и грохнулся! Р-раз и всмятку!

— Что, простите? — Вежливо переспросила Тая.

Справа от неё стояла дама в длинном чёрном пальто, слишком элегантная для плотного сивушного выхлопа. Она снова ударила каблуком в тротуар:

— Бернштам Исидор Адольфович. Прям сюда шмякнулся. За ним большевики пришли, он до пятого этажа добежал, а дверь на чердак заперта оказалась — домком беспризорников гонял. Сунулся — замок. Чё делать? Выбил окно и... — Дама с характерным присвистом показала траекторию падающего тела... — Как профессор Плейшнер.

— Как кто?.. — Тая не знала ни как отвечать, ни что делать. Эта женщина была первым человеком, кто заговорил с ней в Питере. Кто-то б сказал: "Да ну его, такой странный город!", а Тае стало интересно.

— Мда... — Поджала губы синяя дама в чёрном. — Дожились...

Тая осознала, что стоит прям на месте падения бедного Бернштама. Посмотрела с опаской под ноги и сдвинулась в сторону. Дама хмыкнула:

— Это Питер, детка, — тут везде кровь. Привыкнешь.

Потеряв интерес, дама развернулась и пошла в сторону Невы.

— Я только на выходные... — крикнула ей в спину Тая.

— Ага, конечно, — скептично бросила она, не оборачиваясь.

— Я только на выходные... — повторила Тая себе под нос.

[Зелёное сукно]

Как узнать своих в битком забитом пабе?

Да как их не узнать? Если из троих среднестатистических посетителей ирландского паба вытопить жир и спаять вместе в единый организм, получится один среднестатистический пауэрлифтер. Тая не отличалась такой комплекцией, и даже на невесту Шрека не тянула, но приседала с соточкой и поднимала сто тридцать в становой. Мало? Давайте, повторите.

Она быстро нашла длинный стол с крепкими парнями. Оглядела их, пытаясь понять, кто есть кто. Все были вполне славянской внешности, только один азиат с лёгким и очень симпатичным косоглазием. Тая обрадовалась своей догадке:

— Якут? — радостно улыбаясь, спросила она.

Косоглазый парень улыбнулся в ответ:

— Простая?

Все расхохотались, и светлый парень слева с аккуратной бородкой громче всех.

— Якут — я, он — Гайдар, — сказал он, — у меня фамилия Якутов, а он татарин, прикинь? Нас всегда путают. Залезай, Простая. Пиво будешь?

Помните её списочек в заметках? Она не успела открыть рот, как официант принёс огромную колбу с краником, и в подставленные стаканы полился чёрный "Гиннесс". Тая была не виновата. Стаканы только казались маленькими, а "Гиннесс" повёл себя не по-братски.

После какого-то глотка Тая стала такой быстрой, что глаза не успевали за её движением: повернёшь голову, а они так ме-едленно догоняют, а потом ещё сфокусироваться надо. Зато язык, наоборот, обрёл скорость и остроту неимоверную.

Она сцепилась с Гайдаром раз, сцепилась два. Он таращил свои узкие глаза, отчего его косоглазие становилось ещё заметнее. Тая хохотала над ним, а он хохотал вместе с ней. Казалось, ничто не могло вывести его из себя.

Он был так непохож на прежние робкие попытки "наладить личную жизнь, наконец", как говорила мама. Хрупкие, обидчивые, с тонкой душевной организацией против человека-горы, которому не знаю, какую Хиросиму надо устроить, чтоб вывести из равновесия.

А ещё его косоглазие… Сначала казалось смешным, а теперь смотрела б и смотрела в эти чуть скошенные к носу зрачки. До «влюбиться» ещё не дошло, но остальные парни за этим столом уже стали всего лишь его фоном.

Потом они прошлись до Невы, вдвоём. Парни попрощались, как с равной, но в их добродушной радости было чуть-чуть зависти и сожаления. Это не про измену и не про секс. Это про то, что все красавцы, и молодцы, и трудяги, а выбрала другого. Для пацанов нормально, девчонки не поймут.

Пока сидели в пабе, прошёл дождь, зажглись огни. Ну как прошёл… Кто эту мелкую изморось в Питере дождём считает? Повышенная влажность. В мокром камне Невского — ломаные пятна фонарей; на иссиня-чёрном небе черно-синие тучи несутся на запад. Разницы почти нет, всё удовольствие в лёгком отличии оттенков, как повсюду в этом городе.

Тая шла, маленькая и подвижная, рядом с Гайдаром, большим и спокойным. Они вышли на набережную, оперлись на парапет. Гайдар так до сих пор к ней и не прикоснулся, но стоит рядом — достаточно близко, чтобы она чувствовала его тепло.

Тая смотрела в чёрную воду, а вспоминала дом, маму перед телевизором, отблеск старой люстры в тусклой полировке, не побеленный потолок. Запах старой квартиры, унылых вечеров перед телевизором, порезанную клеёнку на кухонном столе, и тишину, больше всего тишину. От мысли, что завтра поезд увезёт её туда, Таю передёрнуло.

Гайдар понял по-своему. Не говоря ни слова, он скинул кожанку и накинул ей на плечи. Тая открыла рот, чтобы возразить и закрыла: а зачем? Гайдар тоже молчит, и она молчит, но это не то молчание. Оно не тянет и не вяжет, от него не становится тоскливо. И вдруг Тая испугалась.

Питер-наркодилер дал Тае такой кайф, какой она не забудет. Первый раз бесплатно, потом — как договоримся. И что ей делать потом, когда она вернётся на свой привычный манеж и будет так же по кругу перемешивать копытами песок под храп уснувшей со скуки жизни?

В молчании было слишком много мыслей, и она спросила — просто для того, чтоб разрушить тишину:

— Почему Гайдар? Как тебя на самом деле зовут?

— Угадай с трёх раз…

— Айдар?

— Несложно, да? Галимулин Айдар, или просто Гайдар. А ты, Простая, наверное, Тая?

— Какой ты догадливый…

— Может, ко мне?

Ну да, согласись и конец. Вера в прекрасных рыцарей и любовь с первого взгляда осталась где-то в старших классах. Она могла согласиться и поехать к нему, и что дальше? Хоть разочарование, хоть восторг — ей любой вариант не подходит. Обратный билет на поезд «Санкт-Петербург – Оренбург» лежит во кармане сумки в хостеле на Комендантском. Не так он дёшево стоит, чтобы менять его на новую жизнь.

— Нет, — повторила она вслух.

Айдар улыбнулся:

— Хорошо. Я тебя провожу?

В метро она прислонилась там, где просили этого не делать, а он широкой спиной заслонил её от всех. Она ловила иногда взгляд его косых глаз и опускала голову. По дороге до Комендантского проспекта она успела собрать все возможные комбинации букв с принта на его футболке.

За одну станцию до выхода, она повернула голову и увидела себя —маленькую, курносую, с копной вьющихся волос — и его: нависший утёс с раскосыми глазами. Айдар почувствовал, что она не отстранится, и обнял её за плечи. Тая прижалась щекой к белому "worldwide" на чёрном трикотаже. Он зарылся в её волосы носом, она втянула запах его тела. Что-то щёлкнуло в голове.

Мы не так далеко ушли от наших мудрых предков, выбиравших пару по запаху, а не по социальному статусу или объёму молочных желез. Поэтому Айдар проводил её до хостела и нежно поцеловал в щёку, а она робко провела рукой по его лицу и скрылась в дверях. А это потому, что мы, всё-таки, вершина эволюции, и научились получать удовольствие от ожидания.

[Серебристые рельсы]

Тая бросила сумку на ленту и услышала:

— Привет!

Перед рамкой металлоискателя стоял Айдар, и как, скажите ей пожалуйста, можно было его не заметить?

— О... А ты как тут? Откуда ты знаешь, когда я уезжаю?

— Да нетрудно догадаться: из Питера в Пензу только оренбургский поезд идёт.

— Понятно... Проводить решил?

За спиной у Таи мужчина в сером костюме хотел поставить свой чемодан на ленту сканера. Айдар просяще приподнял брови из-за Таиной макушки, и мужчина перешёл к соседней ленте, тихо улыбаясь под нос.

— Не совсем. — Ответил Айдар. — Я пришёл сказать, что хочу тебя ещё раз увидеть. Даже если ты опять захочешь ночевать в хостеле, всё равно приезжай.

Ну что за розовые сопли? Тая решила закончить всё одним махом.

— Айдар, я б с радостью, но обычно мне не на кого оставить сына. Десять лет — очень беспокойный возраст.

Тая с вызовом посмотрела ему в лицо: сейчас втянет нижнюю губу, отведёт глаза. Сто раз такое видела.

— Как его зовут? — спросил Айдар.

— Иван, — ответила Тая.

— Как думаешь, ему понравится Питер?

В поезде «Санкт-Петербург-Оренбург» Тая кусала локти. Она б в голос выла, но боялась, что её высадят. Питер, долбаный пушер, скрутил её и всадил укол, без которого она больше не сможет. Вышний Волочёк ещё не проехала, а уже крутит, ломает, обратно тянет: к пропитанным кровью камням, к богатству оттенков, к изысканности сырости и серости... К человеку-горе — спокойному, смешному, косоглазому. На кой чёрт она вообще на этот сходняк поехала? Тоска штука вполне сносная, если она постоянная и без перерывов. А теперь как жить?

Родной до скрежета зубов перрон. Тая встала в свою протоптанную по кругу колею и потрусила. Дрессировщик цыкнул недовольно и опять уснул: всё идёт своим ходом, вмешиваться не надо. Что изменилось? Только то, что Простая стала Таей, а Гайдар Айдаром. Потеряли несколько букв и всего дел-то. До следующей встречи.

[Белые барашки]

Страшное дело скука, когда не стёрлась из памяти альтернатива. Чтобы как-то себя развлечь, лошадка-Тая балуется: то иноходью пойдёт, то запрыгает, как горная козочка. Рваный ритм режет музыкальный слух дрессировщика. Он недовольно морщится, но хлыст не трогает — а ну как опять взбрыкнёт. А Тая бежит и вспоминает могучие руки. Представляет, как обхватят эти руки её талию, крепко и нежно, и поднимут вверх так легко, будто накачаны её мышцы невесомым воздухом. Поднимут так высоко, что она разглядит, наконец, какого именно коричнево-зелёного оттенка его глаза.

***

[переписка в мессенджере]:

Тая:

Один мой знакомый как-то приглашал меня в Питер...

Айдар:

Я! Я! Я тот знакомый.

Тая:

И вроде бы этот знакомый даже не сильно испугается, если я приеду с другим мужчиной.

Айдар:

Отважно взгляну в лицо любой опасности! Бери мужчину и приезжай.

***

Мужчина отнёсся к поездке скептически. Недовольно закатил глаза, точь-в-точь, как это делает бабушка, и пошёл кидать вещи в рюкзачок. В 7 утра Тая с Ваней вышли на платформу Московского вокзала, и в этот раз их ждали. Может, Питер что-то знал про её будущее? Айдар сухо клюнул Таю в щёку. Его косые глаза ещё больше скособочились, он внимательно следил за реакцией Таиного сына. Мог не напрягаться: Ваня не отрывал глаз от игры в телефоне. Его не интересовал, ни жюльверновский вокзал в далёком северном городе, ни человек-гора с настороженным взглядом.

Айдар протянул руку:

— Айдар. А ты Ваня?

Ваня не реагировал, пока Тая не коснулась его плеча.

Нехотя, он оторвал одну руку от смартфона. Маленькая рыбка скользнула в каменную мозолистую лапу и выскочила обратно, к контролам на экране. Айдар навьючил Таину сумку и пошёл к выходу. Тая с Ваней — за ним.

Ванино лицо подсвечивал снизу экран смартфона. Он не отрывал от игры глаз, что вокруг его не интересовало. Везде одно и то же: люди на двух ногах, дома из камней. Какой смысл в этих поездках?

Первый раз Ваня поднял глаза, когда в лицо ему ударили холодные брызги.

— Чёрт! — крикнул он, тряся телефоном.

Поднял глаза и застыл:

— Мы где?

— Севкабель, — ответил Айдар с гордой питерской улыбкой, не зависящей от регистрации. — А это — Финский залив.

Маркизову лужу штормило. Волнорезы закручивали белую стружку на набегающих гребнях. Под Ваниными ногами морщинистая вода шевелила водоросли.

— Круто... — выдохнул он и набрал в грудь воздуха намного больше, чем нужно для дыхания. Смарт лёг в карман, и Тая подумала: "Какой же хороший день сегодня".

Ваня снова потянулся за телефоном, но увидел выкрашенный оранжевой краской генератор с громким названием "Тесла" и кинулся к нему. Лазить по трубам с телефоном в одной руке неудобно. Они с Айдаром неспешно пошли следом. Потом пришлось ускорить шаг.

Под сооружением стоял охранник, уперев в бока руки и кричал:

— А ну слазь оттуда, для тебя, что ли трубы красили?!

На самом верху, на трубе, как курёнок на жёрдочке, сидел Ваня и испуганно косил в его сторону.

Айдар подошёл сзади, остановился в полушаге.

— Ну зачем вы на ребёнка кричите? — негромко спросил он. склонившись к уху.

— А кто это у нас тут такой умный? — завёлся тот, разворачиваясь на 180 градусов, и с каждым градусом падали децибеллы. Было бы его два, ну, хотя бы, полтора... На такую-то громадину. А Айдар дружелюбно улыбался, и это пугало сильнее огромных кулаков.

— Это ваш ребёнок? — спросил он гораздо более спокойным и тихим голосом.

— Мой, — кивнул Айдар, — ему 10 лет, и он весит тридцать килограмм. Нестрашный вес для этой конструкции, правда? Но вы его напугали, и он боится слезть. Придётся мне самому подняться наверх и его снять. А я вешу 120 кг. Выдержит, как думаете?

Охранник посмотрел затравленно на Айдара, на генератор, опять на Айдара. Потом махнул рукой.

— Ладно, я отойду. А Вы попросите его слезть, пожалуйста. Не положено тут лазить, — сказал он примирительно. — Не то, чтобы я против был... Но его только в эти выходные покрасили. Понимаете?

— Понимаю. Конечно, попрошу, — уверил его Айдар.

А слева от него стояла Тая и счастливо куталась в его спокойствие.

Опасливо поглядывая на чёрную спину охранника, Ваня осторожно спустился. В полутора метрах от земли Айдар подхватил его под мышки и поставил перед собой.

— Куда сейчас? Есть пожелания? — спросил он до того, как спасённый успел вытащить телефон.

— Туда, где есть море! — выпалил тот. — А можно потрогать? — Ваня ткнул пальцем в обтянутую футболкой руку.

Айдар наклонился к нему и подставил вздувшийся бицепс.

— Ого! Кру-уто... — протянул восхищённо Ваня. — Вообще, как камень.

— Подрастёшь и у тебя такие мышцы будут, но для этого надо очень много работать. Ну что, поехали?

— К морю? — вскрикнул мальчик.

Айдар кивнул, и Ваня вприпрыжку побежал к машине.

[Розовые мечты]

— Переезжайте ко мне, насовсем.

Тая подняла голову, посмотрела в глаза Айдару:

— Шутишь?

— Нет.

Она зашебуршилась, села на пятки, завернувшись в простыню: маленькое удивлённое привидение у подножья Аю-Дага.

— Слушай, не, ну здорово, конечно. Но ты совершенно меня не знаешь. И я тебя не знаю. У нас даже секса не было.

— Я боюсь, — смущённо сказал Айдар. — Вдруг Ваня проснётся и зайдёт сюда, а мы... в прямом эфире.

— Прикол, — усмехнулась Тая, — а мы переедем, и ты уже не будешь бояться?

— Когда вы переедете, мы всё ему объясним.

Тая закатила глаза:

— Представить себе не могу, как ты это планируешь сделать.

— Прямо и честно, как взрослому.

Тая посмотрела на него, как на неведому зверушку. Жизнь научила её быть недоверчивой. Когда всё слишком хорошо, в голове Таи включался сигнал тревоги: "Так не бывает, будь осторожна!". Сейчас сирена захлёбывалась воем. Айдар не дал пока повода ему не верить, просто жизнь научила: «хорошо» всегда перед «очень-очень плохо». Та Жизнь, с хлыстом, которая в центре арены.

Позади был прекрасный день. Ванька доставал смарт только в машине. Потом забывал о нём надолго, и этот факт радовал Таю больше всего.

Она часто видит глаза сына, но редко ловит взгляд. Ему не нравится весь мир вокруг, он прячется от него в 15 квадратных сантиметрах горящих разными цветами пикселов. Тая его понимает, сама б с радостью глаза закрыла. Надо, надо проводить больше времени с сыном, но приходишь домой с работы с чувством что тебя изнасиловали в особо циничной форме и впадаешь в ежевечернюю апатию. И каждый новый вечер множит комплекс вины.

А сегодня этот груз куда-то делся. Может, радостный Ванькин взгляд выжег эту массу, давившую на плечи? Всё слишком хорошо... Так не бывает.

Из Кронштадта пришли к Айдару домой, в уютную хорошо обставленную квартиру. Заказали пиццу, и Ваня уснул, сидя на диване, с измазанным сыром лицом. Он спал так крепко, что не проснулся, когда Тая влажной салфеткой вытерла ему рот, а Айдар на руках отнёс в спальню и уложил спать.

Айдар вернулся, вопросительно посмотрел на Таю. Она всё поняла и кивнула. Они легли вместе, Тая прижалась к нему, но гора осталась твёрдой. Он боялся.

— Ну правда, Айдар, — тихо сказала она, — Мы ж с тобой дай Бог сто слов друг другу сказали со встречи в пабе. Я не знаю, что ты за человек. Может, я к тебе перееду, и ты наденешь на меня паранджу и запрёшь дома, а Ваньку отдашь учиться в медресе, или как оно там называется?

Айдар тихо застонал:

— Ну откуда в тебе эти стереотипы, а? Почему если татарин, так обязательно исламист и тиран?

Он поднялся и сел по-турецки перед ней.

— Мой дед — генерал ВВС, преподавал до самой смерти в академии Жуковского. Герой Советского Союза, между прочим. Отец — профессор социологии, мама пишет детские книжки. Похоже на семью суннита-фундаменталиста? А меня постоянно тормозят менты и проверяют регистрацию. Ещё разглядывают мою московскую прописку, не поддельная ли она. И пока проверяют, разговаривают между собой так, будто я русского не понимаю. И ты ещё... — Он говорил горькие, по сути, вещи, но в его голосе горечи не было, только снисходительная ирония над чужой глупостью.

Айдар сжал её ладони своими.

— Вот тебе ещё про стереотипы. Я знаю много стихов. Вот, например:

Он продекламировал без единой запинки:

…Среди лесов, унылых и заброшенных,
Мы оставляем хлеб в полях нескошенным.
Мы ждем гостей незваных и непрошенных,
Своих детей!

— Как тебе баю-бай ребёнку на ночь? Меня мама с детства укладывала спать не под колыбельные, а под стихи Блока, Мандельштама, Цветаевой. Прикинь под что я засыпал? Теперь наизусть знаю почти весь золотой фонд русской поэзии, которую не люблю. Вот такой типичный амбал, железо тягает, в голове гладкий чугуний вместо мозгов.

Тая прыснула:

— У меня тоже кое-что есть про стереотипы. Я тоже железо тягаю, в голове у меня то же самое:

В тебе открываю все новые грани.
Когда бесконечным стал ты, случайный?
Когда Большой взрыв раздался из точки?
Когда вдруг неважным стало все прочее?
Ответов ищу, но души астрофизика
Лишь полагает, что было, что близится.
Вселенную НЕ поставишь на паузу -
Она все растёт и стремится к хаосу,
Рождает и гасит звезды живые,
И страшно порой от её энтропии.
Мне б веки закрыть, но не буду сжимать их:
Вселенная есть, пока есть наблюдатель.

— Сильно... Вселенная есть, пока есть наблюдатель... Кто это написал?

— Таисья Бражникова.

— Не знаю такую.

Тая поднялась и обняла его за шею.

— Видишь, ты меня совсем не знаешь, сам сказал, — прошептала она, целуя его губы.

— А если Ваня проснётся? — шепнул в ответ Айдар.

— А мы тихонечко...

[Оранжевый уровень опасности]

За спрос не бьют в нос, кажется... На работе дали отпуск. Тая взяла Ваньку и поехала в Питер. На этот раз сын собирался намного веселей. Потом был ещё один фантастический день, за ним сказочный вечер. Висящая в воздухе морось превратила фонари в сияющих золотом ежей, светло-сиреневое небо протыкали их иглы, отражаясь в стёклах Малого Эрмитажа. Когда вернулись домой, Ванька заснул, только коснулся подушки дивана: набегался за день. Айдар отнёс его в спальню, вернулся к Тае, легли. В тусклом свете ночника, под простынёй, он повернулся к ней, она к нему, они прижались лбами, и он прошептал:

— Я тебя очень-очень люблю.

Тая улыбнулась недоверчиво:

— И ты так быстро это понял?

— Ещё быстрее. В ту секунду, когда ты приняла меня за Якута. Я сразу понял: это навсегда.

— Ты не слишком торопишься?

— Нет, совсем не тороплюсь. Я знаю, что мы будем счастливы вместе. Ты, я и Ваня.

Опять тревожно взревела сирена, и Тая с безмятежной улыбкой вытянулась на спине под высокой и надёжной горой. Ну её!

Утром ей казалось, что она ничего не весит, оттолкнулась легко ножкой и поплыла невесомо через коридор, мимо спальни на кухню. Там могучая спина Айдара закрывала плиту, от которой пахло чем-то утренним и одуряюще вкусным.

— Мам, дядя Айдар сырники жарит. Говорит, вкуснее чем у бабушки будет! — сдал его Ванька.

— Ну, я не пробовал, какие сырники жарит твоя бабушка, но мои, думаю, будут не хуже, — рассудительно сказал Айдар. Он приобнял Таю и чмокнул её в щеку. — И не называй меня "дядя Айдар", договорились?

— А как?

— Просто Айдар пока. Потом когда-нибудь назовёшь меня папой.

— У меня есть папа... — Ваня стушевался, уткнулся глазами в пол. Айдар сел перед ним на корточки:

— Разве? Твой папа тебя бросил, ты ему не нужен. Какой же это папа?

Тая постучала кончиками пальцев по его плечу. Айдар обернулся. В её глазах горела и плавилась смола.

— Пойдём поговорим... — тихо прошипела она.

Они вышли в комнату. Ваня проводил их растерянным взглядом и потянул смартфон из кармана.

— Ты с ума сошёл, говорить такое моему сыну? — шёпотом закричала на него Тая. Айдар склонил голову, не понимая:

— Я сказал ему правду.

— Какую правду? У Вани есть отец, и это не ты!

— Тай, успокойся, пожалуйста, и давай поговорим спокойно. Мы будем жить вместе, мне нужно, чтобы Ваня меня уважал, признавал мой авторитет, мой, понимаешь? Какой ещё папа? Его отец тебе сильно помогает? Он вообще появляется?

Тая со злорадством висельника подумала: "Ну вот же, вот оно, не зря тревожно мне было".

"Я же говорил!" — захохотал дрессировщик в её голове. — "Всё было слишком хорошо!"

Он подобрал кнут и его кончик угрожающе защёлкал возле Таиного крупа, но это было лишним. Тая уже завелась и встала на дыбы.

— Это! Не твоё! Дело!

Айдар схватил её за плечи:

— Тай, приди в себя, ты чего? Я же люблю тебя.

Они кружились по комнате в странном танце: Айдар сжимает Таины руки, Тая выгибается назад, пытается вырваться из его стальной хватки. Крики всё громче, слова всё обиднее. И...

— Я тебя не люблю! — закричала Тая, вырываясь. Айдар разжал руки, и она чуть не полетела на пол.

— Я тебя не люблю! — повторила она. — Я люблю только своего сына. Он мой единственный мужчина, и я не дам тебе лезть ему в мозги! Понял?

Айдар стоял, играя желваками, волны катались под кожей на его лице. Потом он сказал тихо:

— У тебя час на сборы. Собирай вещи и выметайся!

Тая заметалась по квартире, набивая сумку, рассовывая по карманам банковские карты. В комнату вошёл Ваня, посмотрел испуганно на стоящего посреди комнаты Айдара, на маму с мокрыми щеками, закрывающую сумку.

— Мам, что случилось? — спросил он.

— Мы, уходим, Вань, собирайся, возвращаемся в Пензу.

Всё, что Тая намечтала, напланировала, сама же полила бензином и подожгла. Ко всем чертям!

[Чёрная ночь]

Часа не прошло. Как только Тая застегнула сумку, Айдар вырвал её и выкинул на лестничную клетку. Держа сына за худые плечи, она выскочила следом. Дверь закрылась, лязгнул замок. Через секунду каменный кулак врезался в дверь изнутри так, что отдалось в оконных стёклах парадного. Потом ещё и ещё. Вздрагивая от каждого удара, Тая искала в интернете недорогой хостел поблизости. Ваня испуганно жался к ней. Ударе на десятом наступила тишина. Дверь медленно открылась. В проёме стоял Айдар, бледный, с окровавленными кулаками.

— Заходи, — сказал он тихо. — Ну, давай, — прикрикнул в полголоса.

Тая затрясла головой:

— Н-нет, мы уходим.

— Никто никуда не уйдёт. Зашла в дом, быстро, а утром будем разговаривать. — в его тихом голосе перекатывались валуны. Тая не сдвинулась с места. От бессилия у него сжались кулаки, Айдара затрясло, он сгрёб её за волосы и втащил в квартиру.

Ваня кинулся, вцепился в его ногу, закричал:

— Отпусти! Отпусти!

Своим маленьким кулачком он колотил обезумевшего великана, но тот не обращал никакого внимания. Айдар махнул рукой, и Тая лбом влетела в стену прихожей. Он закинул сумку внутрь и захлопнул дверь.

***

В квартире напротив мелькнула тень в глазке.

— Кто там? — крикнул недовольный старческий голос из глубины

— Да чурка этот какую-то шалаву тягает. — ответила сварливо старуха, закрывая крышку глазка.

— Может, полицию вызвать?

— Сами разберутся... — пробурчала она, залезая в давно не меняную постель.

***

Тая втолкнула сына в спальню, захлопнула дверь. Она привалилась спиной к полотну с полупрозрачной вставкой и сползла на пол. В зеркале напротив виден был силуэт Айдара, стоявшего с той стороны.

— Тай...

Он прислонился лбом к стеклу.

— Прости меня, пожалуйста... Я не знаю, что на меня нашло.

Тая покачала головой:

— Нет, Айдар, мы уходим.

Тень скорчилась, стала ниже. Он тоже сел, прислонившись к двери. Только тонкое стекло разделяло их спины.

— Прости...

— Нет...

В эту игру можно играть вечность. Она не могла забыть его выпученные в бешенстве глаза, его руку в своих волосах, боль от удара об стену, который вышиб ей дух. Для Таи всё было очень просто: нельзя прощать недопустимое, чтобы оно не стало обыденным. Как тигр, попробовавший человеческую кровь, становится людоедом, так и мужчина, ударивший женщину, уже не остановится. Сложно только в первый раз. Если он первый…

[Золотистый рассвет]

Тая не заметила, как заснула, а проснулась так же, сидя на полу под дверью. Ваня спал рядом, положив голову ей на колени. За дверью тишина. Тая осторожно разбудила сына, прижала палец ему к губам, чтобы вёл себя тихо. Глупо, если б Айдар захотел, он в секунду вынес бы хлипкую дверь. Тая с опаской выглянула в коридор. Айдар в одних оранжевых шортах сидел на кухне и уныло пялился в кружку с чаем. На секунду он поднял глаза на Таю и тут же опустил их вниз, не сказав ни слова. С сыном за руку, Тая выскользнула из квартиры.

Было раннее утро, на площади Восстания солнце лизнуло розовым языком правую щёку Московского вокзала, и Тая застыла, не в силах сдвинуться с места. Её снова накрыло то самое ощущение нереальной инопланетности всего вокруг, которое она испытала, приехав сюда впервые. Только теперь она не чувствовала себя чужой.

— Ма-ам, — дёрнул её за руку Ваня, — мы едем домой?

Тая покачала головой. Она понятия не имела, что будет делать, если останется, зато точно знала, что сдохнет от тоски, если уедет.

— Нет, сынок, мы остаёмся, — ответила Тая и вбила в строку поиска:

"Петербург работа маркетолог"

...

Дрессировщик восхищённо хмыкнул:

"А что? Даже интересно. Ну, ты сама напросилась, привыкай."

Свистит хлыст, всхрапывает от боли Тая и скачет через препятствия, не зная, что за ними. Лучше страшно и больно, чем скучно и монотонно. No pain — no gain. Что такое боль для человека, который привык кайфовать от боли в ноющих мышцах, кому молочная кислота круче любого наркотика? Только предвкушение будущей победы.

Рассказ написан по реальной истории. Все имена изменены. В тексте использованы стихи О. Мандельштама и прототипа главной героини.