de omnibus dubitandum 26. 224

ЧАСТЬ ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ (1647-1649)

Глава 26.224. КАК БЫ НЕ ПРИШЛОСЬ ПОДАВИТЬСЯ КУСКАМИ НАШИХ ТЕЛ…

17 июля 1611 года

    Больше году боярин Шеин, молодой, но неутомимый и даровитый воевода, выдерживал осаду Сигизмунда (Дмитрия Ивановича=Сигизмунда III Ваза=«Лжедмитрия II» - Л.С.), который со своей литовско-польской ратью тесным кольцом обложил древний Смоленск.

    50 000 человек, вместе с войсками, с посадскими и пригородными жителями, село в осаду, спасаясь за высокими, несокрушимыми стенами от набега ляхов.
А теперь — и пятой части не насчитывается среди осажденных. Не столько умерло от ран, в бою, сколько погибло от голода, от повальных болезней, особенно беспощадных в жаркую летнюю пору. Женщины, дети, старики, все, кто послабее, — валились тысячами каждый месяц. Выжили только самые сильные, закаленные от природы. И, шатаясь от слабости, от голода, с распухшими от цинги деснами, с отекшим лицом подымались воины на стены, отражали приступы врага, который тоже, очевидно, утомился от долгой, тяжелой осады, от больших потерь и очень осторожно приступал каждый раз к твердыням города.

    — Что кровь свою даром проливать! Изморим, голодом возьмем упорных москалей! — решил Сигизмунд (Дмитрий Иванович=Сигизмунд III Ваза=«Лжедмитрий II» - Л.С.).

    И его ожидания, наконец сбылись.

    Видя, что помощи ждать неоткуда, получив от «языков» вести, что Великое посольство увезено в плен, что Гонсевский прочно сидит в Кремле и не сегодня-завтра Русь признает круля Жигимонта (Дмитрия Ивановича=Сигизмунда III Ваза=«Лжедмитрия II» - Л.С.) и сына его, Владислава, своими господами, Шеин решил сберечь остатки рати, которая так стойко, с беззаветным мужеством боролась против врага, вынося тяжкие лишения.

    После недолгих переговоров Сигизмунд (Дмитрий Иванович=Сигизмунд III Ваза=«Лжедмитрий II» - Л.С.) разрешил руским войскам выйти из Смоленска, но знамена московские должны были склониться перед крулем-победителем, вся артиллерия оставалась в его распоряжении, смольняне — присягу дать должны были на верность Сигизмунду и Владиславу и, Смоленск — становился польским городом.
17 июля 1611 года, без литавров и труб, молча, выступили истомленные остатки руской рати из крепости, где каждый уголок был полит их кровью… Склонив знамена перед сияющим Сигизмундом (Дмитрием Ивановичем=Сигизмундом III Ваза=«Лжедмитрием II» - Л.С.), горделиво сидящим на боевом коне в кругу своих гетманов и вельмож, прошли мимо победителей побежденные герои и двинулись дальше, в печальный путь свой на разоренную родину…

    Воеводу Шеина не отпустил на свободу король и приказал ему явиться в свой шатер, где пришлось еще проживать Сигизмунду (Дмитрию Ивановичу=Сигизмунду III Ваза=«Лжедмитрию II» - Л.С.), пока очищали город, заваленный трупами, чтобы придать ему приличный вид для торжественного вступления туда круля и победоносных войск.

    Громко гремела музыка в польском лагере, отслужено было торжественное молебствие всеми полковыми ксендзами с примасом Гнезненским во главе, проживающим также в военном стане у короля.

    Не поскупился на слова благодарности начальникам и целому войску старый, умный король. Обещал и отдых, и награды богатые, когда кончен будет поход.

    Затем, окруженный ближайшими вельможами, Сапегой, Жолкевским, Хотькевичем, Лисовским и другими, вернулся в свой шатер.

    Сюда велел он привести и воеводу Шеина.

    Бледный, истощенный явился и стал перед Сигизмундом (Дмитрием Ивановичем=Сигизмундом III Ваза=«Лжедмитрием II» - Л.С.) побежденный храбрец. Смело, в упор глядел он в нахмуренное лицо короля, который не сразу заговорил с «упорным москалем».

    Король ждал, что сломленный воевода выразит ему покорность, станет просить о милости, о свободе. И молчаливое, вызывающее молчание юного боярина сначала взорвало Сигизмунда (Дмитрия Ивановича=Сигизмунда III Ваза=«Лжедмитрия II» - Л.С.)… Но в то же время новое ощущение, невольное почтение к отважному врагу, который, даже потеряв свободу, не утратил своего достоинства и гордости, овладело душою Сигизмунда Вазы.

    — Ну… что теперь нам скажешь, отважный воевода московский… когда не за стенами крепостными, а перед нашим лицом стоишь?.. Как посмел ты, раб ничтожный, не слушать наших слов и приказаний и не сдавать Смоленска до сих пор?.. Ваши же правители, бояре из Москвы, тебе писали, что мы владеть должны этой твердынею… Их как ты смел не слушать, когда уж нашей власти королевской не признавал? Тебя судить велим мы без пощады… Но раньше сами знать хотим, что твоему упорству причиной? Почему ты не признал сына нашего, Владислава, царем своим, когда ему присягнули чины духовные с боярами московскими, народ, войска и на Москве и по другим вашим городам?.. Что приведешь ты в свое оправданье?

    Ни звука не слетело с бледных, крепко сжатых губ воеводы. Он только по-прежнему глядел прямо в глаза королю.

    — Ты смеешь так глядеть на нас? Строптивый раб, презренный! Берегись! Еще ответ ты должен дать, как смел разорить и обезлюдить наш прекрасный город Смоленск! Ты обратил его в гробницу… Сколько жизней унесено в боях из нашей славной рати!.. И общее мнение, что ты не силами людскими, а с помощью чар и духов ада мог так долго только с горстью людей отражать наше сильное, отважное воинство. За это больше всего достоин ты казни. Как чернокнижника — властям духовным нашим велю тебя предать… Пытать тебя велю, чтоб правду ты сказал. Ты слышишь ли? На дыбу, на огонь пойдешь!.. Ты слышишь, раб? Безумный пес!

    — Я слышу! — медленно, хрипло, словно выжимая с трудом из горла слова, заговорил наконец воевода. — А ты, великий круль, меня ты видишь ли?.. Я побежден, в плену… Но не слыхал, чтобы по рыцарскому обычаю можно было глумиться так над побежденным неприятелем…

    Не я сейчас стою перед тобою, круль Жигимонт (Дмитрий Иванович=Сигизмунд III Ваза=«Лжедмитрий II» - Л.С.). Вся Русь стоит перед тобою… Ты мне грозишь огнем и дыбой?.. Я на все готов. Но ты родную землю, ты Русь пожег огнем, ее ты кровью залил без права и вины… Бог не простит того…

    Я вижу, ты мне в глаза глядеть не можешь, как я гляжу, твой пленник, разбитый твоею силой воевода… Ты словно бледнеешь передо мною… перед пленным врагом. И не напрасно это, державный круль. Ты чувствуешь, что пред тобою сейчас вся Русь стоит. Она пока — побеждена, разбита… Но — берегись, перемениться могут дни… Не стерпит долго насилия вся земля. Русь зашевелилась… она восстанет!.. И тогда, гляди, как бы не пришлось подавиться кусками наших тел всем, кто терзал нас, беззащитных!.. Захлебнутся недруги наши тою кровью, которую пролили так жестоко, так несправедливо! Бог слышит мои слова! Аминь — говорит на них вся земля наша Руская…

    — Убрать, увести его! К профосу! Он с тобою, дерзкий, пусть потолкует!..
Драбанты схватили и увели Шеина, а Сигизмунд (Дмитрий Иванович=Сигизмунд III Ваза=«Лжедмитрий II» - Л.С.), багровый от гнева и стыда, обратился к Сапеге:

    — От страха и голода, видно, рассудок потерял этот грубый москаль…

    — Конечно, так и есть, яснейший круль! — поспешно отозвался Сапега.

    Но Сигизмунд (Дмитрий Иванович=Сигизмунд III Ваза=«Лжедмитрий II» - Л.С.) уже словно и не слышал ответа. Мрачный, он погрузился в тяжелое раздумье.
И многие кругом стояли невеселые, задумчивые, словно их и не радовала большая удача, какая выпала с захватом Смоленска.

    Примас, сменивший после торжественной мессы парадное облачение на свою обычную фиолетовую сутану, появился в шатре и приветствовал снова короля и его свиту.

    — Во имя Отца и Сына и Духа Святого, мир с вами!

    — Аминь! — отозвались присутствующие.

    — Аминь! — будто просыпаясь ото сна, проговорил Сигизмунд (Дмитрий Иванович=Сигизмунд III Ваза=«Лжедмитрий II» - Л.С.), осеняя себя крестом. Затем огляделся вокруг.

    — Все в сборе, если не ошибаюсь… И гетманы, и канцлер, и паны сенаторы… С молитвою можем мы и приступить к совету, на который я вас сегодня созывал.
Архиепископ прочел краткую молитву, прося у Святого Духа содействия и просветления ума и души на предстоящем совете. Все уселись по знаку короля, и он, сидя у стола в своем мягком, широком кресле, облокотясь на поручни, первый заговорил.

    — Святой отец, и вы, паны сенаторы и гетманы, и все вожди мои! Еще раз, вознося хвалу Творцу, благодарю вас за те труды, лишенья и заботы, которые мне помогли достигнуть славной цели. Смоленск, древнее достояние нашей короны, отнятое хитрыми, злыми соседями-москалями, снова в наших руках! Этот город с его твердынями — словно камень драгоценный, потерянный надолго, опять теперь сияет на державе великой Жечи Посполитой. Нелегко досталось это завоеванье наше. Эллины, осаждая Трою, меньше бед перенесли, чем наши доблестные воины. И все заслужили почетный, славный отдых. Между тем и на родине за эти долгие месяцы войны накопилось не мало самых важных и неотложных дел. Уж даже ропот к нам дошел, что сейм очередной давно пора открыть, а мы здесь медлим, хотя и не по нашей то было вине… Так вот, одно с другим соединить нам надо. Домой поведем на отдых доблестное войско наше, награды раздадим ему… И — сейм откроем, как надо по статуту Жечи Посполитой, чтоб нареканий лишних не было на наше имя королевское. А после — опять за мечи и за мушкеты возьмемся, снова на коней и по старой дороге, мимо нашего Смоленска-города, — на врагов пойдем. Нас еще ожидает древняя Москва. Ее возьмем, как тут Смоленск взяли… И уж тогда милости и богатства польются щедро на всех, кто послужит делу и после, как до сих пор служил. Что скажете на это, панове — Рада?.. Со мною вы согласны или нет?..

    — Согласны, да… На отдых не мешает…

    — Согласны мы… да не совсем, яснейший круль…

    Нерешительно, недружно звучат голоса. И, вопреки смыслу слов, — скрытое неудовольствие слышится в тоне даже у тех, кто изъявляет свое согласие на словах.

    Нахмурился еще сильнее прежнего Сигизмунд (Дмитрий Иванович=Сигизмунд III Ваза=«Лжедмитрий II» - Л.С.). Давно отвык он от противоречий со стороны своего совета.

    — Что значит: «согласны не совсем»? — невольно вырвался у него гневный вопрос. — Когда я говорю, что так будет хорошо… Какие же еще могут быть речи?..

    — Тогда бы нас, яснейший круль, и звать, и спрашивать не надо! — осторожно, но решительно заговорил Жолкевский, давно уже недовольный всем поведением и политикой Сигизмунда. Не обращая внимания на гневный взгляд, который метнул король, гетман спокойно докончил:

    — А если уж позвал нас на совет… Ежели спросил наше мнение… Сдается, надо и выслушать своих советников, яснейший пан круль!

    — Да… просим выслушать и нас! — поддержали гетмана еще голоса.

    — Ах, вот уже как! Если спросил о чем-нибудь слуг своих государь, так уж и слушать их волю должен, по-ихнему поступать… Вашим умом, не своим мне надо жить теперь! Извольте! — с притворным смирением заговорил Сигизмунд (Дмитрий Иванович=Сигизмунд III Ваза=«Лжедмитрий II» - Л.С.), скользя взглядом от одного к другому. — Да, заодно, быть может, и корону вам мою передать, и трон, и власть, дарованную мне Богом и всем народом польским и литовским!.. Что же, извольте, говорите! Прекословить я не стану!.. Ваш слуга!..