Мгновения жизни на память бизким

(из воспоминаний мамы)

     Мама Ханисламова Миникамал Габдрахимовна, в девичестве – Хисамутдинова, прожила длинную – без недели 92 года, насыщенную событиями и любимой работой жизнь (27.02.1921 - 20.02.2013гг.).

     В возрасте девяноста лет по нашей с сестренкой инициативе она начала записывать свои воспоминания. Самой писать ей было трудно. Мы договорились с филологом-журналисткой Галиёй Ф-ной. Она навещала маму раз в неделю. Записывала беседы на диктофон (на татарском и русском языке). Мама была рада этим неспешным разговорам. А потом мы в распечатанном виде получали эти воспоминания, ставшие такими важными для нас, наших детей и внуков.  И пусть они, порой, без хронологической точности, но в них отражены именно те события, которыми мама сама хотела поделиться с нами.
Мама очень любила свою родину, часто о ней рассказывала. Гордилась, что их семью почитали в деревне, что о ее отце – первом председателе колхоза и о ней самой в сельском музее есть отдельный стенд.

     Вот, решили опубликовать ее воспоминания, как отражение жизни простой деревенской девчонки, сумевшей самостоятельно, преодолев все сложности на пути, доказать, что она «человек-эпоха, пережившая вместе со страной и суровые годы испытаний, и торжество звездных побед…» (выдержка из статьи А. Денисовой, доцента каф. Ботаники, к юбилею мамы в газете «Колос».)
…


     Родилась я в Альшеевском районе, в деревне Трунтаишево. Еще деревню ранее называли Мэсэй. Также, как и речку в деревне.
Деревня Мэсэй – большая, по ней течет речка Трунтаиш, она же – Мэсэй. Речка начинается издалека, пересекает деревню, разделяя пополам. Речка в деревне мелкая, быстротекущая, дети в деревне могут спокойно перейти ее пешком. Купаться особо негде, в одном месте воды собирается побольше, но и там не поплаваешь. Одна часть деревни разделенной речкой, остается в низине, а другая, противоположная, – на возвышении. Вдоль деревни с двух сторон расположены две горы. Название горы побольше –Гольчэр, а у другой, что поменьше, названия не было. У горы Гольчэр даже есть родник, который превращается в самостоятельную речушку.


ВОСПОМИНАНИЯ О БАБУШКЕ

     Бабушку, со стороны отца звали Джамиля.  О ней хочется рассказать особо. Бабушка родила 8 детей, 7 мальчиков и одну дочь. Бабушка была деревенской повитухой и совмещала эту деятельность еще и с лечением людей. Повитух в нашей деревне было две. Но, обращались, в основном, к моей бабушке. Сколько деревенских детей приняла она, не сосчитать!
Мой отец был третьим сыном из 7 сыновей. Вот имена всех братьев: Габдулла, Габдрахман, Габдрахим (мой отец) Гыйбрахман, Шэрифьян, Шэрифулла и последний – Гизатулла. Младший, восьмой ребенок, девочка умерла в очень раннем возрасте.
      Семья была очень бедная, поэтому у детей не было возможности получить образование. Отец самостоятельно обучался читать и писать.
Джамиля-эби все время принимала роды, часто бывала занятой. Только вернется с родов и снова бежит принимать роды. Хоть и были две повитухи, работы им хватало. Считай, она была деревенским врачом. Если бывали сложные роды, например, ребенок неправильно лежит, то, звали именно мою бабушку. Она была верующей, постоянно читала Коран, читала намаз, т.е. молилась. Отец часто говорил ей: «Чего надрываешься, пусть обращаются к другой бабушке, устаешь ведь!»
Слух о ее мастерстве доходили до соседних селений. Из Альшеевки (в 15 км от нашей деревни) при сложных родах обращались к ней за помощью и русские. Так как она была мусульманкой и использовала при лечила молитвы, это ее напрягало. Говорила: «Я не приспособлена лечить русское тело». Но иногда все же не отказывала.
Однажды случились сложные роды у жены мельника Михаила Ивановича из Альшеевки. Жена Михаила Ивановича вторые сутки не могла разродиться, и он со слезами, приехал просить о помощи.  Мельник с отцом были в хороших отношениях, отец пользовался его услугами, покупал иногда у него муку, поэтому отец очень просил бабушку помочь Михаилу. А она, ни в какую, не соглашалась: «Я – после намаза, мне нельзя». Отец на коленях умолял бабушку о помощи, говорил: «Это хороший человек, выручай, ведь, он тоже выручает меня мукой иногда. Скажешь «бисмиллу» и поможешь, ничего плохого тебе от этого не будет. Тебе от этого только добро ведь, ты же хорошее дело сделаешь. Возьми свой Коран и, айда, поехали, одевайся». В конце концов, бабушка собралась, и сели на тарантас (тарантас-плетеная повозка для пассажиров, запряженная лошадьми) и поехали в Альшеевку с условием, чтобы никто не вмешивался в ее работу, никто не стоял и не слушал ее молитвы.
Приехав, она всех выставила за дверь, и через 15-20 минут на свет появились два очаровательных двойняшки. Оказывается, у них было поперечное предлежание. Бабушка их быстро поставила правильно и, благополучно приняла роды. Отец тоже стоял и переживал за дверью.

     Деньги или какую-то определенную мзду бабушка за свои услуги не брала, брала только «хайер», добровольное пожертвование ради Всевышнего. Обычно, это были головные платки. Помню, таких платков набралось с полсундука. Вспоминается, когда бабушка принималась читать намаз, наказывала мне пересчитывать все платки в сундуке. Этим она, во-первых, отвлекала меня, а, во-вторых, закрепляла мои знания по счету. «Вот тебе платки, чтобы правильно считала, без ошибок, а то придется заново пересчитать». Заставляла меня пересчитывать несколько раз, если замечала, что я ошибалась.
     Сколько детей пришли в этот мир через ее руки было видно по сундуку, набитому платками. Иногда бабушка приносила что-нибудь вкусненькое или выпечку.
Вот так меня, ребенка, бабушка учила счету. С одной стороны, это было полезное для меня занятие. В то же время с 7 лет я видела, как бабушка занималась благородным делом, помогая детям прийти в этот мир. Она всегда меня наставляла к добру, я восхищалась ею. Однажды я спросила у нее: «До скольких лет я буду жить?», она взяла меня за руку и сказала, что жить я буду долго и счастливо. «Только не вздумай долго жить в обмане, держись от мерзостей подальше, твори только хорошее». Вовек не забуду эти слова. Ведь подумать только, мне ведь и вправду скоро исполнится 91 год.
     Бабушка скончалась в 78 лет. Видимо, много сил и нервов потратила на людей. К тому же почти одна воспитала своих сыновей. Бабушка рано овдовела (ее муж Минибай молодым ушел из жизни).
     Каждому из сыновей она давала четкие указания, кому воды натаскать, кому дров нарубить, а кому печку стопить и т.д. Каждый был ответственен за свою работу. Единственная дочь, когда ей было около двух лет, внезапно заболела и умерла в тот момент, когда бабушку увели на очередные роды. Бабушка любила чистоту и порядок в доме, того же требовала и от детей. Мальчики всегда ее слушались. Например, она могла кого-нибудь из них направить проведать семью, в которой она недавно принимала роды, справляться как здоровье малыша.


ВОСПОМИНАНИЯ ОБ ОТЦЕ И МАМЕ

     Моего отца звали Габдрахим, Минибай-улы. Фамилия –Хисамутдинов. Дедушка отца – Хисамутдин, оттуда и наша фамилия. Еще много хорошего постараюсь рассказать о своем любимом папочке.  Имя мамы – Махмуза, Мостафа-кызы.
     Бабушка была очень требовательной и не позволяла говорить плохие ругательные слова в семье, учила справедливости и честности, трудолюбию. Поэтому и мой папа, Габрахим, вырос таким порядочным человеком. Когда стал председателем колхоза, он следил за нравственным порядком в деревне. Если кто-то пил лишнее или гулял от жены, он сразу вмешивался и требовал прекратить и наказывал провинившихся. Не поддерживал он, когда в семье не по делу обижали детей или жен. В деревне могли в таких случаях пожаловаться или Шамиле-эби или Габрахим-абый, потому что они были мудрыми и порядочными людьми, и односельчане считались с ними.
     Папа был из обыкновенной многодетной семьи крестьянина, и не имел официального образования, был самоучкой. И все же его поставили председателем колхоза. Он стал членом КПСС.
     Несмотря на это мы жили в бедности. В те годы ссылали богатых из деревни. Собственно говоря, как таковых и богатых-то в нашей деревне тогда не было. У одного такого «богатого» (он исполнял обязанности местного муллы) отобрали два дома и выставили на торги.
     Отец приобрел его маленький уже подгнивший старый домик и немного его достроил. В домике было тесно, мы все спали на полу, кровати поставить некуда.
Отец был в курсе всех внутренних событий в деревне и следил не только за колхозными делами, но и за порядком в семьях. Не дай Бог, Габрахим-абый узнает о чем-то неподобающем! Штрафовал лишением 1,5 (до 5) кг муки, если хозяин дома, отец, к примеру, пятерых детей, напьется.
     Люди боялись и уважали его. Он терпеть не мог, когда мужья гуляли от жен или поднимали руку на жен своих. Если жаловались ему, он приходил к семье и наставлял и увещевал их к порядку. Говорил, не пейте, детей и жен не бейте, не оскорбляйте друг друга плохими словами. Если замечу такие привычки, я выгоню из колхоза. Мне такие не нужны. Все жестко контролировал.
     Когда отец добился того чтобы его отправили на фронт, ему пришлось целых 20 дней ждать отправки на фронт на станции Давлеканово. Приказ об отправке новобранцев из Башкирии вот-вот должен был поступить. Пять вагонов с солдатами стояли с 1 августа до 20 августа. Это было в 1942 году, моему отцу тогда было 43 года. В это время я училась в Уфе (БСХИ), ко мне в институте отнеслись с пониманием, поэтому мне удавалось приезжать к отцу через каждый день. Меня отпускали с занятий беспрепятственно.
     Эти вагоны с солдатами поставили на запасной путь, потому что все пути были занятыми проезжающими через Давлеканово орудиями, которые направлялись на фронт.
Недалеко от запасного пути, за ограждениями стояли родственники, дети, жены, родители. Они плакали и кричали, звали своих, но охрана никого не пускал, таков был приказ: «Не подходить!». Пошел такой разговор: «Раз приказа нет, давай колхозу помогать». Отправили дивизию на уборку урожая в Давлеканово. Отца некоторые знали, как председателя колхоза, да еще, какого председателя. Видимо это дошло до ушей комиссара, поэтому он взял моего отца в помощники во время уборки. Отец предложил ему: «Позвольте мне заняться доставкой провизии для солдат». Собрался в Уфу за провизией ехать. Я ему говорю: «Отец, ты же простой солдат, что же этим будешь заниматься ты?». «Деточка, полвагона запаса продуктов съели, а нам еще до фронта доехать надо. Съезжу, похлопочу», - отвечал он. Нужно было сначала написать заявление. Я папе предложила помочь грамотно составить заявление. В написанном им заявлении в каждом слове по 2-3 ошибки, стыдно мне было на них указывать отцу. Нет, ни в какую: «Нет, я сам, сам добьюсь, обязательно достану вагон провизии!». Так и случилось. Комиссар опешил, когда он привез целый вагон продуктов из Уфы. Всем объявили стоять и ожидать на своих местах, потому что будут выдавать провизию. Так он стал помощником начальника вагона по продуктам. Он четко распределил всем хлеб, масло, чтобы хватило до фронта.  20 августа они уехали, а 9 сентября мы уже получили похоронку о нем. Писем даже не успели получить от отца. Они как доехали, сразу попали в гущу военных событий. Ленинград был в окружении вражеских сил. Все попытки прорвать блокаду подвергались жесточайшей бомбардировке.
     Когда стояли 20 дней на Давлеканово для отправки на фронт, отец увидел пророческий сон. Во сне он увидел свою гибель. Сидели мы однажды с ним в вагоне, оба уставшие после распределения продуктов. Вагон был битком набит солдатами. Я прислонила свою голову к отцовскому плечу, и мы оба, видимо, заснули сидя. Проснулась я от резкого толчка, даже покатилась по полу. Это отец, встрепенувшись во сне, взмахнул руками. «Сон мне такой приснился, деточка, только ничего не говори матери, пожалуй, я не вернусь, и не увижу своих детей, семью.»
     Во сне он увидел себя на переправе, кругом груженые машины. Им дали приказ немедленно переправиться через воду, пока немцы не начали бомбить. Во сне он увидел длинный канат, натянутый с этого берега до другого берега. Мост был не настоящий, а временный. Их срочно посадили в полуторки, и они поехали. Во время переправы оборвался канат, и они все утонули. Вот такой у отца был сон. Я заплакала, отец меня утешал: «Мало ли что, это ведь сон, не переживай».
     Почти вся дивизия погибла во время бомбежки на переправе. Мы обо всем этом узнали позже.
 
    (Из сайта «Память народа» мы узнали, что дед был прикомандирован в 60 гужтб – отдельный гужетранспортный батальон, и погиб в районе Невской Дубровки.  Имя увековечено на мемориале «Невский пятачок». прим. автора).

     Родственников погибших воинов 284-ой дивизии пригласили посетить братскую могилу.  Приняли очень хорошо, организованно возили и показывали места боевых действий. Это было приурочено к одному из праздников Победы, 9 мая.

     Расскажу, как папа женился на моей мамочке, Махмузе. Тогда бабушка строго воспитывала отца, не поощрял вольное поведение. Наказанием было в деревне, когда бабушка отворачивалась от какой-либо семьи, отказывалась им помогать при родах.
В те годы девушки в деревне собирались вечерами у кого-нибудь и вместе занимались рукоделием. Там же и чай пили, угощались, там же и пели, танцевали. Это называлось «аулак».
     Мой папа вместе с тремя-четырьмя друзьями ходил смотреть на девушек. Сначала наблюдали через окно. Если повезет, их пускали в дом, где они могли пообщаться. На таких вечеринках и приглядел мой папа мою будущую маму. Ему очень понравилась мама. Хоть и были бедные и голодные годы, молодежь все-таки находила возможность для таких мероприятий для души.
     Вообще-то моего отца привели на вечеринку с целью знакомства для будущей женитьбы с другой девушкой. Но другая ему не понравилась, а понравилась мама. Бабушка советовала жениться на другой, влюбленной в отца. Но отец отказался на ней жениться.
     Махмуза, моя будущая мама, сначала не хотела с ним встречаться. Отец уговаривал позволить проводить ее до дома после вечеринки: «Дай Бог, еще поженимся». Мать отвечала ему: «Иди ты со своей женитьбой». Отец был влюблен по уши и продолжал ухаживать, а мать все никак: «Не ходи за мной, не стой у окна, не провожай меня, забудь про женитьбу, не выйду за тебя. У тебя еще старшие братья не женаты, не хватало нам сплетен… ». Отец безумно любил и ждал ее благосклонности. Он был уже в отчаянии, сказал: «Хорошо, если ты не хочешь, вот вас пять девушек, я все равно женюсь на одной из вас».
     Это были трудные голодные годы. В конце концов, мама стала замечать его достоинства и уговорила себя: с чего мол, не хочу за него. Он трудолюбивый порядочный, непристойных предложений не делает, не пьющий, да к тому же гармонист. Не стоит его упускать.
     В те голодные годы, когда папа был председателем колхоза, всегда старался находить пропитание для селян. В те времена в некоторых семьях детей было до двенадцать человек. Муку раздавали по полтора, по два кг на человека. Однажды, когда было совсем нечего есть, он занял машину муки в Челябинской области. После того как голод прошел, конечно, все вернул.

     Моя мама была очень доброй, она дружила с соседскими женщинами. В трудное время они все друг друга поддерживали, делились. Помню, к нам забегали соседские детишки. Она с ними поговорит, если есть, угостит их чаем, чем-нибудь еще вкусненьким, хотя сама была бедная, из бедной семьи. Она всегда общалась с папиными родственниками. Иногда они приходили в гости и хвалили мамины блины. Такое бывало не часто, некогда было ведь, но все-таки это поднимало настроение. Водку потребляли только в особые праздники, пьянки некрасивой у нас сроду не было.
     Что помню особо про маму, это, то что она рожала и рожала, через каждые два года. Она занималась тем, что кормила, одевала и обувала нас, малышей. Чем еще может заниматься многодетная мать? Она была очень аккуратная, помнится.
     Зато папа нас не обделял вниманием, всегда любил. Днем выезжал на колхозные поля, проверял как там всходы. Дом у нас был маленьким, половина детей лежали на сэкэ (деревянный невысокий настил, лежанка), а половина на полу. Вот папа после работы подойдет к каждому, кого приласкает, кого заботливо укроет одеялом. Он был исключительно добрым человеком.
     Никогда не грубил детям, не приказывал, никогда не матерился, хотя сам по себе он был требовательным и строгим. Дети его слушались. Если что-нибудь не так делалось, он просто делал замечание. Никогда не слышала каких-либо разногласий по поводу воспитания детей между отцом и матерью. Он учил уважать и слушаться родителей, жить друг с другом дружно, быть примером для других семей в деревне.
     Я помогала папе в детстве. Он меня с подругами направлял собирать остатки колосьев с поля, несмотря на то, что другие своих не всегда посылали. Я собирала колосья за женщинами, вязавшими снопы.
О способностях моего отца и широте его сердца не пересказать. Это удивительно. Каково же им было в те годы растить столько детей, пережить столько сложностей.


О РОДСТВЕННИКАХ ОТЦА
 
     Отца папы звали Минибай, мать - Джамиля. 
 Первый сын Габдулла. Жил в деревне, обыкновенный хозяйственник, жена его дожила до 102 лет. 
     Габдрахман, второй, работал в последнее время председателем колхоза в Давлекановском районе, в деревне Шарипово. Я иногда ездила к ним в гости на 2-3 дня, на недельку. Он был очень требовательным к бригадирам, спуску не давал им.  Говорят, что он тоже делал какие-то биографические записи. Хорошо бы ознакомиться с ними.   Жену звали Нафиса, дети у них есть, и сейчас живы-здоровы. Он любил песни и пляски.  Я иногда организовывала спектакли в деревне, вот он и выпрашивал у меня роли.
     Шарифьян-абзый был очень хозяйственным человеком в деревне, очень трудолюбивым. Выполнял и мужскую, и женскую работу. Бабушка его очень любила, он помогал ей по хозяйству, даже посуду зайдет, помоет, корову подоит у нее. У него не было ни одной дочери, кажется было двое сыновей.
     Шарифулла-абзый, самый младший сын, тоже был хозяйственным человеком. Был человеком спокойным, неконфликтным, не злоупотреблял спиртным. Тоже любил свою маму. Помню, как он ходил за водой для нее. Был женат, но почему-то детей у них не было.
     Гизатулла-абзый женился на женщине, которая оказалась очень строгой. Крепко она его держала в руках, была хозяйкой во всем, а он – на побегушках. Его все звали резать скотину в деревне. У них родился один сын и одна дочь.

     Отец в 42 года ушел на фронт по собственному желанию. До этого он даже трижды обращался в райком партии, но его отговаривали, мол, зачем тебе на войну, ведь у тебя 10 детей, подумай, каково будет твоей жене одной детей поднимать? Но отец все же настоял, считал важной причиной и обязанностью защищать Родину.
Отец Габдрахим погиб в районе Невской Дубровки, близ Ленинграда.
     Сестра, Клара, ездила туда посетить братскую могилу. Это рядом с озером Дубок недалеко от Ленинграда, прямо в лесу. В семейном альбоме есть фотографии, заснятые там. Вместе с отцом их там захоронено 9 человек. Позже я сестрой и внучкой Гульшат побывала на мемориале на Невской дуге, где увековечено имя папы в списках воинов защитников Ленинграда.

     На войне из родственников были Габдрахим-отец, братья Мазит и Рашит, дяди Шарифьян и Шарифулла. В послевоенное время служил в Чечне сын Клары, Искандер.


НЕМНОГО О РОДСТВЕННИКАХ СО СТОРОНЫ МАТЕРИ

     Маму ее, мою бабушку мало помню. Звали ее Махуба, она была безграмотной женщиной. У нее было четверо детей, трое мальчиков и одна девочка, моя мама. Все они были безграмотные, обыкновенные, деревенские люди, вели хозяйство, как и все. Иногда по праздникам в гости ходили друг к другу. Плохо помню родственников матери, даже имен не помню.
     Отца моей матери звали Мустафа. Его дочка, известная в селе, Сайра. Она всегда ходила по домам и читала Коран для деревенских людей, даже семью не создала. Была духовно образованной женщиной. Она была в деревне популярна, ее часто люди звали домой читать молитвы и давали ей «хайер». Сайра приходится родной сестрой моей матери.

О РОДНЫХ БРАТЬЯХ И СЕСТРАХ

     Моя мать родила одиннадцать детей.

     Первой родилась я, в 1921 году. После меня появились еще два братика.
     Старший брат Рашит (Габдельрашит), с 1923 года рождения, погиб в ВОВ. Он очень любил петь и танцевать. Мечтал стать артистом и поступил в техникум, где этому обучают. Кое-то время жил в необустроенном общежитии. Он очень красиво пел и танцевал. Но не пришлось ему стать артистом, как только началась война, он ушел на фронт и пропал без вести.
     Следующий сын Мазит (Габдельмазит), с 1926 года рождения. После армии всю жизнь работал экскаваторщиком. Жил в Черниковке, (раньше отдельное поселение, ныне – район г. Уфы. Прим. автора). Наверное, всю землю Черниковки перекопал. Скончался сравнительно недавно. Был очень порядочным и трудолюбивым человеком. У него двое детей, имен не помню. В Черниковке я редко бывала, далековато.
     Зурия была четвертым ребенком. Ее выкрали замуж совсем еще девчонкой, когда она училась в техникуме на бухгалтера, в Сибае. И больше о ней никто не слышал и не видел ее. Пропала без вести. Был слух, что она родила. Но жива ли она и ее ребенок, родные так и достоверно не узнали. Мама плакала, переживала, до последнего хранила ее документы.
     Пятым и шестым были двойняшки Рифлин и Фанагия, 1934 года рождения. Оба умерли еще детьми, Фанагия пораньше. Какой-то деревенский старик пришел к ним пригласить в гости, крикнул в окно. Малышка сидела на столе, испугалась и упала со стола и сразу умерла. Мальчик тоже недолго пожил, умер еще ребенком.
     Седьмая – Зифа, 1930 года рождения. Училась в Кандрах, в ФЗУ, работала в санатории. Она вышла замуж за моряка, выходца из нашей же деревни. Он оказался болен, его сейчас уже нет в живых. Муж – моряк настаивал переехать в Волгоград. Зифа не захотела Она с подругой уехала в Таджикистан. Там вторично вышла замуж за таджика, родила пятерых детей. Работала библиотекаршей, до пенсии. Живут в кишлаке Рахаты.
     Восьмой ребенок   – Фания (1932 года рождения), живет в родной деревне Трунтаишево. Она сразу осталась там, помогала матери, ухаживала за ней. Вышла замуж за москвича, за военного, жили хорошо. У нее было четверо сыновей, двое из них трагически погибли совсем молодыми. Она всю жизнь работала в колхозе. В этом (2012) году 1 марта ей исполнилось 80 лет, она с Кларой живут в родной деревне, ходят друг к другу в гости и читают «Коран». Когда мать заболела, ей пришлось заботиться о ней, поэтому ей некогда было получать образование. Взрослые братья и сестры уехали учиться, а младшие дети еще были совсем малы.
     Девятый – Риф, 1936 года рождения. Он окончил речное училище, недолго поработал на нашем речном пароходстве. Затем сменил деятельность, устроился профсоюзным работником в Чермет. Он сейчас живет в г.Уфе. Сын – Рустам, а дочь – Регина. Жена Рифа Алия. Мы звали ее Оля, работала в торговле.
     Десятый ребенок – Клара, 1938 года рождения.  В голодные военные времена Клара вместе с еще двумя детьми какое-то время воспитывалась в детдоме, в соседней деревне Сараево. Там работал наш двоюродный дядя. Когда мама заболела, у нее опухли ноги и она не смогла заботиться о младших детях, сестра, Зоя отвезла и сдала их в этот детдом (Клару, Рифа и сестренку Венеру).
Одна уфимская семья хотела удочерить Клару. Кларе понравилась эта женщина, она была такая красивая. Клара обняла эту тетю. Сестренка заплакала: «Я тоже пойду с тобой». Клара вспоминала: «Это было в конце сентября, помню, шел снег за окном. Зоя сестра как раз пришла нас навестить. Она всю мою верхнюю одежду забрала, чтоб я осталась. Она тоже испугалась, что меня заберут в другую семью». Сестра Зоя рассказала матери, что Клару хотят забрать в Уфу, фамилию сменят ей. Мать очень расстроилась, сказала, что она еще не умерла. Вскоре здоровье улучшилось, и дети вернулись домой. Их больше никуда их не отдавали, ведь в детдоме им тоже жилось тяжело и голодно.   
     Сараево находится в 8 км от нашей деревни в очень красивой лесной местности. В прошлом году только разобрали здание этого детского дома.
Клара после окончания деревенской школы приехала в Уфу к старшей сестре (ко мне), с целью поступить в пищевой техникум. Помогала мне ухаживать за детьми, за Гузэль и Зульфирой.  Поступить-то поступила, но учеба закончилась, так и не начавшись. Один ухажер, парень из Сараево (соседней деревни), выкрал ее замуж. Это произошло, когда она приехала в деревню перед учебой за картошкой. Прямо во время просмотра фильма, который назывался «Стрекоза» в деревенском клубе и украли Клару. Он жил в Средней Азии, работал в шахте, когда приехал в отпуск в деревню, влюбился в Клару. Он был старше ее на 13 лет и очень ревнив. Вместе первым мужем – Нури, Клара прожила 25 лет. Его в 52 года насмерть придавило в шахте. У Клары после гибели мужа осталось 4 детей. Получала небольшие пособия на их содержание. Было трудно, и она вторично вышла замуж за узбека Мариджана. Сына Искандера Клара родила ему в 42 года. Через много лет она с детьми вернулась в Башкирию. Лишь старший сын работает врачом в Томске.  У Махмуда, кроме Искандера, есть в Узбекистане еще 9 детей (7 сыновей, 2 дочерей) от первой жены (в настоящее время он вернулся на родину – прим. автора). У Клары история жизни очень сложная и насыщенная, хоть книгу пиши. Клара работала в торговле, а потом 25 лет до пенсии работала в Госстрахе.
     Одиннадцатая, младшая сестра – Венера, 40 года рождения. Вышла замуж за Мансура, парня из Затона. Она работала на заводе на вредном производстве. Последние годы жизни она тяжело болела, 17 лет была частично парализована.  Скончалась в возрасте около 50 лет.  Ее дети Роза и Марат живут в Уфе.

     К моменту публикации из братьев и сестер мамы живы брат Риф и сестра Клара (прим. автора).


О ТЯГЕ К УЧЕБЕ

     Бабушка меня научила считать, читать и писать, и даже арабским буквам. К первому классу я все буквы алфавита и счет уже знала. Я до сих пор помню этот арабский язык, даже читаю Коран по-арабски, легко пишу арабским буквами.
     Я окончила школу еще до совершеннолетия. Отец, сказал: «Тебе еще 17 лет нет, паспорт тебе не дадут, оставайся и поработай в колхозе один год».
Но я решила идти дальше учиться. Поехала за паспортом в Шафраново, а там говорят: «Поработайте в этом году в колхозе, вяжите снопы. Ну, никак без паспорта не примут в техникум».
     Тогда мы с папой поехали в г. Белебей на тарантасе (в то время еще не было легковых машин в колхозе). Там тоже сказали: «Работай в колхозе еще один год, на следующий год поступишь», и это несмотря на мои пятерки.
Мы с папой опять очень расстроились. Папа: «Я без образования стал председателем колхоза, меня направляли на высшие курсы в Москву, а тебя, отличницу в техникум не принимают, что за дела!»
     Что ж, вернулись. Я очень плакала, было обидно. Я еще была спортсменкой по бегу, отличница! Я не сдалась, хвалю себя за это. Сказала: «Нет, отец, не останусь я собирать снопы, я хочу учиться».
     Однажды вечером я решилась на отчаянный шаг: никому ничего не говоря, ни с кем не советуясь, взяла кусок хлеба с маслом и ушла из дома. Пошла пешком в Давлеканово на ночь глядя. Я (совсем еще девочка) не испугалась, хотя идти было 20 км.
     Дошла до Давлеканово, когда в домах уже электричество зажгли. Пошла к дому Хайри-абый. Он раньше был директором школы в нашей деревне, затем стал директором Давлекановского техникума. Он уже раньше отказывал мне в принятии в техникум без паспорта. Солнце зашло, нашла их ворота, и стала стучать. В ответ Хайри-абый с его женой Сахиба-апа закричали: «Кто это в столь поздний час?!»
Темнеет уже, стою, жду у ворот. В конце концов, Хайри-абый вышел к воротам, открыл, и, увидев меня, испуганно закричал: «Миникамал, ты, что, с ума сошла? Из такой дали одна пришла? Ты же девочка, с тобой могло, что угодно случиться!» Сам меня ругает, сердится, говорит, предупредить надо было хотя бы дома, что ты уходишь. Ведь я в деревне своей никому не сказала, думала, пусть ищут меня.
Говорю им: «Почему издеваются надо мной, учиться меня не принимают, не примете сейчас, я снова из дома уйду, может, все-таки, примут. Тогда Хайри-абый говорит: «Давай раздевайся, сначала поужинай». Я очень проголодалась к тому времени, моего куска хлеба с маслом для меня маловато оказалось.
     Меня искали целую неделю. Весь лес в сторону Раевки и низины вокруг него прочесали, все горы обшарили.
Хайри-абый пообещал принять меня в техникум. Неделю у них пожила. Хайри абый обещал, что издаст приказ о моем принятии в техникум, но сказал, что я плохо знаю русский язык, поэтому поселит меня в общежитие с тремя русскими девушками. До сих пор я благодарна Хайри-абыю и его жене, что меня поддержали: «Вижу, Миникамал, ты действительно хочешь учиться». Пригласил девчонок и представил меня им: «Вот ваша татарочка». Учите ее по-русски говорить.
     Вот и жила, и ходила с ними хвостиком, они меня учили русскому языку. Я усердно училась, также спортом занималась. За первое место по лыжам меня наградили грамотой, портфелем (этот портфель позже оставили как реликвию в музее), 1кг конфет.  И еще дали коньки, чтобы я и на них каталась.
     Я очень благодарна девчонкам, с которыми жила, они меня водили с собой везде, учили говорить по-русски. Я же окончила татарскую школу. И вначале говорила половина на половину, то по-татарски, то по-русски. В конце концов, научилась говорить и писать правильно, спасибо им.
Четыре года обучалась в техникуме. В первый полгода были даже троечки. Дальше пошли одни пятерки.
     Вот так, в конце концов, я завершила обучение в техникуме. Мне выдали красный диплом и говорят: «Езжайте в Москву поступать в университет». Конечно без 3-летней отработки.
     В те годы у большинства сельчан не было паспортов. Даже после окончания техникума надо было отработать еще три года в колхозе. Только после этого документы об окончании техникума выдавали на руки. Только после этого была возможность поступить в институт.
     Сначала думала: «Хватит с меня сельского хозяйства, пойду-ка дальше на иностранный факультет».
Не обязательно было поступать именно на сельскохозяйственную специальность. Но раз окончила на одни пятерки…

     После техникума не стала поступать в Москву, потому что это было накладно для нашей большой семьи. С одеждой и с обувью плохо было, чтобы ехать в столицу. Поэтому я поступила в Уфимский сельхозинститут. Жила в общежитии на ул. Гоголя. Оно было такое старое, полуразвалившееся. Наш корпус был из худших.  Позже во время учебы в аспирантуре жила там же, в комнате втроем: Рафига, Роза и я. (Мои соседки были из Альшеевки).

    Началась ВОВ. Отец и старшие братья ушли на фронт.
    В это время я училась в Сельскохозяйственном институте, была сталинской стипендиаткой. За 4 года обучения ежемесячно получала стипендию – 500 рублей.
Сейчас я расскажу, как я первый раз получила сталинскую стипендию. 500 рублей тогда были большие деньги. Помню, меня с первого курса в институте отправили на отработку комбайнером в Гафурийский район. На комбайнера я выучилась еще в техникуме. Мужчин не хватало, поэтому я, девушка, работала комбайнером. Нам там выделяли в день 400 грамм хлеба. Сначала мы сдали зачет, на вождение. Я сдала на отлично, поэтому стала комбайнером, а мои подруги пошли помощниками комбайнеров. Я пропустила одну стипендию, потому что много работала в поле, собирала урожай. Стипендию мне привезли в поле, сразу за 2 месяца, значит – 1000 рублей.
Смотрю во время работы, едет верхом на коне мальчик маленький и машет мне рукой, просит остановиться. Подошел ко мне и говорит: «Вот, апа, я тебе денежки привез. Мне велели вот этот конверт с деньгами доставить девушке-комбайнеру, красивой, черненькой, с длинными косами».
     Я хотела мальчика отблагодарить, но он куда-то пропал, больше с тех пор его не встречала. Помню, он сказал: «Апа, вы и в самом деле красивая, оказывается».
     Как раз в это время в деревне мама с детьми сидела без картошки, им в деревне негде взять. Я попросила картофель у председателя колхоза, единственного мужчины в деревне, где я работала. Закончила уборку в своем участке, и отпросилась у него: «Моя семья сидит без картошки, а надо сажать, позвольте отвезти картофель к ним». Срезала верхушки картофеля, приготовила для посева. Из двух мешков получилось 2 рюкзака посевной картошки.
     Я поехала, стоя на подножке вагона, держась за ручки двери, с рюкзаком на спине. Это было опасно, если бы кто дернул мою руку, я могла полететь вместе со своим рюкзаком. Но, видимо, мне помогла моя спортивная подготовка. Смогла привезти за один раз только один рюкзак, а второй повезла в другой раз, с таким же риском, так же на подножке.
     Меня просто не пускали в вагон. До Раевки ехать не меньше двух часов. От Раевки до нашей деревни еще 15 км. На станции мне встретился очень добрый человек, имя забыла уже. Приехал сдавать хлеб из какого-то колхоза, пообещал меня отвезти, когда закончит свою работу: «Не беспокойтесь, ждите, довезу до Трунтаишево». Я очень была благодарна ему, когда он меня довез.
Оказывается, я очень кстати приехала. Мама сидела в унынии и в слезах: «Для посадки не осталось даже ни одной картофелины, что же делать и взять негде, всем соседям самим не хватает». Картошки хватило на пол огорода. Съездила еще раз за остальной половиной в Гафурийский район. Мама теперь плакала от радости, обнимая и благодаря меня: «Трудно, как видишь, без отца, тебе приходится помогать».

     После 4 лет обучения в институте, я работала младшим научным сотрудником в опытном хозяйстве Уфимского района, в отделе агрохимии.
У меня перед аспирантурой было засеяно множество опытных делянок. Сеяли на лошадях, тракторов не хватало.
     Меня вдруг вызывают: «Открываем аспирантуру, Ханисламова, подавайте заявление. Даем один день на подготовку к экзаменам». Мне надо было сдать экзамены по двум предметам. На другой же день утром сдала эти два экзамена. Вот, так я стала первой аспиранткой, теперь получала сталинскую и аспирантскую стипендию.
     В аспирантуре я трудилась три года. К тому времени всех старшекурсников отправили в армию на фронт. Меня избрали секретарем комсомольской организации. Теперь я и комсорг, и аспирант, и сталинский стипендиат, даже спать времени не оставалось. Аспирантуру окончила на отлично, в это время я уже вела научную тему: «Желтая люцерна в условиях Башкирии».
     После аспирантуры меня оставили в кафедре. Сначала работала старшим лаборантом в кафедре ботаники. Потом меня перевели старшим преподавателем. Сразу взяла себе тему для кандидатской, позже, защитив которую, стала кандидатом сельскохозяйственных и биологических наук. После старшего преподавателя меня перевели доцентом кафедры. В институте я проработала до пенсии.
Защите диссертации предшествовал мой многолетний труд наблюдений за люцерной по всей Башкирии. Мне эту тему порекомендовал профессор Богданов. Тема была сложная, но все же я рискнула. Несколько лет вела наблюдения за посевами люцерны. Пыталась докопаться до самой сути этой культуры, очень старалась. Хватило бы и трех лет, но я наблюдала за посевами шесть лет. Вот так я стремилась все досконально исследовать, до изнеможения.
     Когда на защите диссертации все 27 членов ученого совета проголосовали «за», слово взял Илья Николаевич из АН Ленинграда, он сказал: «Мы вам хотим присвоить еще одно звание. Вот возьмите таблицу, готовьтесь, будете отвечать на вопросы». Я была ошарашена, потому что все вроде уже завершилось и, причем, отлично. Даже встревожилась: «Неужели меня не пропустят? Зачем во второй раз?»   В результате Совет присудил мне звание «Кандидат сельскохозяйственных наук» и «Кандидат биологических наук» по той же теме. Такое было впервые в нашем институте, сразу два звания!
     В Сельскохозяйственном институте проработала до 67 лет, сначала оформила пенсию в 55 лет, но мне в институте предложили продолжить работу после пенсии. В 62 года опять хотела уйти, меня опять ректор не отпустил, еще 5 лет проработала.

         
НЕМНОГО О МУЖЕ И ДРУГЕ ЮНОСТИ

     Мой муж, Ханисламов Махмуд Галлямутдинович, вырос в Оренбурге, был единственным ребенком: сыном муллы.
     Отца Махмуда звали Галляметдин, а отца Галляметдина – Хуснутдин. Это были верующие люди. У меня там лежат три книги (Коран).  Книга Хуснутдина, Книга Галляметдина. Имени отца Хуснутдина не знаю, может у дочери Гузэль где-нибудь записано. Имени матери мужа тоже надо узнать у нее (ее имя – Гайша, прим. автора).
…

ДОПОЛНЕНИЕ ОТ АВТОРА с использованием материалов из статей и монографии А.Б.Юнусовой «Ислам в Башкортостане» (1999г.): Отец Махмуда, Галляметдин, был высоким духовным лицом в главной мечети города Оренбург.  Галляметдин Хуснутдинович Ханисламов родился в1875 году в селе Верхне Узовка Самарской губернии в семье муллы, рано оставшись без родителей воспитывался в семье дальнего родственника, известного оренбургского имама Мухаметвалея Хусаинова и обучался в его медресе, по окончании которого получил право на должность имам-хатыпа. Им был учрежден журнал «Дин-ва-Магишат» («Религия и культура»). После закрытия журнала в 1917 г. Продолжил преподавание в медресе при 1-ой мечети Оренбурга. В 1928г. с определением «за организацию нелегальной мусульманской религиозной школы» был привлечен к судебной ответственности и освобожден лишь в 1932г. Далее проживал в ссылке в городе Уфе, где сблизился с лидерами Башкирского духовного управления и был вновь арестован в 1936г. Был приговорен к высшей мере наказания. В последствии расстрел заменен на лишение свободы. Сроком на 10 лет. Был этапирован в тюрьму г. Белебея, затем переведен в тюрьму №1 Соль-Илецка, где умер 24 января 1942г. Реабилитирован 21 декабря 1956 г.
…

     Мой муж, Махмуд, приехал поступать на зоотехнический факультет нашего института, а я училась на агрономическом факультете. Вот так мы и познакомились. Когда я проходила мимо, он дразнил меня: «Кара бака, кара бака!» (черная лягушка). Видимо, из-за того, что у меня были длинные черные волосы, да и я сама была смуглой. Сначала я даже не думала, что мы когда-нибудь поженимся. За ним очень уж бегали русские девчонки. Проходу не давали, красавчику-фронтовику. Мы одновременно поступали в аспирантуру, там и подружились. А он мимо меня не пройдет, не задев: «Ой, я тебя сейчас поймаю за косы».
     Волосы мои были длиной 1 метр 33см. Чуть не сошла с ума с этими волосами. Они такие тяжелые, тянут голову. Люди оглядывались на меня из-за их длины. Решила все-таки пойти к врачу, посоветоваться, стричь или не стричь волосы, вот до чего дошло. Однажды пошла к врачу за какой-то справкой. В поликлинике тоже были потрясены. Врач порекомендовал постричься: «Без волос и без мозга останетесь, потому что, такая нагрузка на голову». Жалко, конечно, было, но, сколько воды ведь требовалось, чтобы только мыть, а в общежитии с водой сложно. Чтобы по баням ходить, город еще плохо знала.
     Пошла в парикмахерскую на улице Ленина с намерением постричься. Иду, иду, все оглядываются – у меня две черные косы по разные стороны. Нашла парикмахерскую. Захожу, все удивляются: «Ты что, собралась такие волосы стричь? Нет, мы не будем, у нас рука не поднимется, идите в другую парикмахерскую, есть еще одна по улице Сталина. Без кос вся красота ваша кончится. Разве можно слушаться какого-то там врача». Отказались. То же произошло и в другой парикмахерской. Рука у мастера на такую красоту не поднялась. Никто не хотел резать мои волосы. Вечером вернулась домой, подошла к зеркалу и решила сама их отрезать. Возьму ножницы и отрежу, и все. Так и сделала, коротко. Мне сразу легко стало. Потом села и заплакала, жалко стало волос, но ведь здоровье дороже. Хорошо, что фото на память осталось.
     В то время я еще жила, снимая квартиру. Там девчонка одна (или хозяйка квартиры?), у которой волосы тоненькие, мои косы себе забрала, они ей и по цвету подходили. Она их намотала себе на голову, прямо, как собственные. Теперь все оборачивались в городе на нее, с ними она институт и закончила.    
     Мой муж, тоже учился со мной в аспирантуре. До него я встречалась с седьмого класса, семь лет с парнем из нашей деревни по имени Гата. Он тоже потом стал профессором. Мы встречались со школы, он был очень хорошим. Гата был так в меня влюблен. Вся деревня наблюдала за нашим романом. Я занималась художественной самодеятельностью, играла в «Голубой шали». Очень любила танцевать, знала 4 вида вальса.
     Гата Мухаметов – из зажиточной семьи, головастый парень из нашей деревни. На войне он стал капитаном. Работал в секретных службах.   Он очень любил меня, мечтал жениться, но не получилось.
Когда отец ушел на войну, у мамы остались малые дети, это был сложный для меня период – или мне идти замуж, или помочь родным. Дети голодные, их надо ведь прокормить, я нужна была моим братишкам и сестренкам. Отец вскоре погиб на фронте.
     Гата дважды приезжал за мной, когда учился в Москве, говорил: «Я жениться не буду, буду ждать тебя». Он тогда ни с кем не встречался, любил только меня. Гата был моего возраста. Когда я училась в Давлекановском сельхозтехникуме, он учился в Уфимском экономическом техникуме, поэтому часто не могли видеться.
Хоть мыс Гатой и не стали вместе, все равно наши портреты повесили в деревне в музее рядом. Он был очень умный, служил военным, несколько раз делал мне предложение. Но я отказалась, ссылаясь на то, что сначала мне надо закончить аспирантуру. А в аспирантуре встретила своего будущего мужа, тоже аспиранта зоотехнического отделения. Он тоже был видным парнем, за ним бегали русские девчонки, называли его Мишей. Мы с ним вдвоем вместе сдавали кандидатские экзамены.
     Ходила в кино вместе с Гатой и Махмутом. Взяли меня с двух сторон за руки и пошли. Махмуд говорит: «Что у тебя руки дрожат?». А как же, думаю: «Оба хорошие, обоих жалко, за кого замуж пойти?».  Махмут совсем сирота, никого у него нет, приехал недавно из армии.
     Я выбрала Махмуда. Гата очень переживал, потому что любил меня.
Он в последние годы жил и работал в Ростове-на-Дону, стал доктором экономических наук. В годы войны и в послевоенные годы работал чекистом. Потом переучился в Москве. Женился, но в браке, говорят, не был счастлив, У них родилась дочь. Гата ушел из жизни в 72года.
     После учебы в аспирантуре Махмуд защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата с.-х. С организацией Башкирского филиала АН СССР центром научных изысканий по лесной энтомологии на Южном Урале стал Институт биологии, где он возглавил соответствующую лабораторию. Руководимая им лаборатория за короткое время стала одним из ведущих в России научных подразделений по экологии дендрофильных насекомых. Его имя и труды были, да и сейчас, широко известны среди лесных энтомологов. Признанием его заслуг перед Башкирией было присвоение ему в 1968 г. звания «Заслуженный деятель науки Башкирской АССР.

                О ДОЧКАХ И ИХ ДЕТСКИХ ГОДАХ

    Махмуд был очень хорошим любящим отцом. Гузель (старшую дочь) я родила, когда жили в необустроенном общежитии от института. Вскоре после рождения Зульфиры (второй дочери), получили комнату в благоустроенной квартире по ул. Пензенской (недалеко от теперешнего центрального рынка). 

     Замуж я вышла в 1947 г. Жаль, что пропали мои старые записи. Их погрызли мыши. Это было в общежитии, в старом бараке, когда мы еще не получили квартиру. Я горько плакала, обнаружив потерю.
     Когда родилась первая дочь, Гузэль, я очень боялась, что эти крысы могут ее покусать. Она родилась в очень сложное, послевоенное, голодное время. Нам трудно было ее поднимать, ни стакана муки, ничего нет. Тогда я работала ассистентом на зарплату в 105 р. Со сталинской стипендии было, конечно, хорошо, но она закончилась. Где мои сталинские 500 рублей?
     Махмуд недавно демобилизовался и получал тоже 110 руб. Бывало, что не хватало стакана молока для кашки ребенку, а просить у соседей мне было стыдно. В магазинах-то оно было, только денег не хватало. Еды не хватало и самим, и ребенку. Ни родственников, ни друзей, ни одежды достойной у мужа не было, ведь он недавно из другого города приехал. Некому было помочь ухаживать за ребенком, а нанять няньку мы были не в состоянии.

     Когда Гузель была еще маленькая, вышел один закон, по которому муж и жена не имели право работать в одной организации. Меня оставили в институте, потому что у меня был грудной ребенок, а Махмуд остался без работы. А семью-то прокормить надо. Тогда он написал письмо своему научному руководителю по его диссертационной теме, профессору, который незадолго до этого уехал работать в институт в Воронеж. Муж изложил проблему. Профессор его сразу же пригласил к себе. Махмуда приняли ассистентом, и он начал работать преподавателем в Воронеже, далеко от дома.
    Однажды в детском садике Гузэль получила пищевое отравление (накормили салатом с несвежей капустой). Она после этого серьезно заболела расстройством желудка. Я не знала, что делать, но все-таки нам Бог помог.
    В те времена на работе обязывали брать заем. Это ценная бумага, которую надо купить, он мог выигрывать, как лотерейный билет. Обычно я брала то за 10 руб, то за 25, иногда и за 50. В этот раз мне достался заем за 100 рублей, остальные, подешевле, уже разобрали. Я особо не рассчитывала на выигрыш. Бывало, что совпадет одно или два числа и не более. Этот самый заем все некогда было забрать с работы, а другие уже свои разобрали.
     Бухгалтерия спешила отчитаться и сильно торопила меня. Из-за болезни дочери мне некогда было сходить за этой бумагой. Гузель болела сильно, хорошо, что хоть врач жил рядом, в общежитии. Кажется, его фамилия была Еникеев. Все равно ребенок очень сильно ослаб. Ее много рвало, руки висели безжизненно, она уже ничего не понимала. Потеряв надежду на ее выздоровление, послали срочную телеграмму в Воронеж через партком: «Срочно отпустите мужа, дочка в тяжелом состоянии». Думали, уже все. Когда Гузэль иногда открывала глаза, звала: «Папа, папа!».
     Папа как приехал, сразу взял ее на руки и начал, плача, разговаривать: «Доченька, я приехал к тебе. У меня никого нет, ни отца, ни матери, не оставляй меня одного! Доченька, не умирай, я жить без тебя не хочу, давай поднимайся!». С этого момента она его узнала: «Папа!» и пошла на поправку. Как в сказке, Бог есть!
     На другой день нам принесли мой заем на 100 р. домой. Я думала ведь еще, зачем мне такой дорогой заем? Проверили тираж. Билет оказался выигрышным, на 11 тысяч рублей! Прямо как в сказке, такой выигрыш в самые тяжелые моменты в жизни. И дочке стало уже лучше. Папа плакал, обнимая ее, и она тоже вцепилась в него. Даже сейчас, рассказывая все это, мне не по себе, трудно подобрать слова. Есть Бог, видит Бог!
     Сейчас Гузель уже большая, кандидат наук, учебники даже написала.  Двух детей растит и внуков. А ведь чуть не потеряли ее.
     Когда получили выигрыш, купили Махмуду хорошее пальто и шапку, мне шапку, костюм, обувь. Мы все приоделись, накупили постельного белья, очень кстати. Обеим девочкам платья, то да се. Даже наш профессор Богданов от радости за нас всплакнул: «Бог есть, он помог, ведь вы так нуждались в этом!» Все вокруг радовались с нами, что мы выиграли.
     Когда Гузэль было 5 лет, мне с работы выделили сразу две бесплатные путевки на курорт, по причине моего переутомления. Я две смены подряд отдыхала в Юматово вместе с Гузель, в 1951-52 годах.
    
     Вспоминаю, как Зульфира родилась. Махмуд приехал проведать нас из Воронежа. А родилась она через два дня, как Махмуд вынужден был уехать, ведь ему на работу надо. Жалко было, что так получилось, он очень хотел видеть ребенка. Но пришлось ему только телеграммой поздравить нас издалека. Дочку младшую Махмуд увидел лишь через 6 месяцев.
     Я замучилась тогда одна с детьми, без мужа. Бывало, Гузэль отведу в садик, а сама со вторым грудным ребенком на работу. Оставляю Зульфиру в преподавательской и иду на урок. Ребенок плачет, просит молока. Студенты это слышат, но относятся с пониманием: «Дайте нам задание, а сами идите кормить». Мне бывало стыдно перед ними. После родов давали очень короткий отпуск, почти сразу все выходили на работу. Хорошо, что детский садик был через два квартала от общежития, недалеко. Слава Богу, мне помогали мои сестренки Клара и Зифа. Они по очереди приезжали ко мне из деревни.
     С Зульфирой уже было легче с продуктами, тем более у нас уже был выигрыш к тому времени, я и в долг иногда брала. Она такая пухленькая стала, Махмуд с таким удивлением смотрел на нее, потому что он увидел сразу большого ребенка. Взял ее на руки и говорит: «Миникамал, сделай мне еще одну такую девочку, пожалуйста». Он был рад девочкам, никогда не просил сыновей. Сам-то он один в семье вырос, не то что мы, вдесятером.
     Его с работы отпустили всего на 3 дня, с трудом договорился о замене его на уроках в институте.
В Воронеже он проработал 2 года. Больше он не уезжал. Нам все-таки разрешили вместе работать и партбюро нас тоже поддержало. Мы были очень рады и благодарны.
     У Зульфиры хоть и был пышный вид, но она частенько болела диатезом и имела проблемы с печенью. В конце концов, Махмуд занял денег и повез ее на курорт, к морю. На юге он жили у русской хозяйки, у которой было свое хозяйство, и даже своя корова. Зульфиру ежедневно поили свежим молоком по утрам, а я ведь переживала, как она без молока. Ей было тогда 9 лет. Я переживала за нее, как Махмуд один с ребенком справится. После этой поездки на море, эта проблема ушла, Зульфира больше не болела, наверное, свежее коровье молоко тоже помогло. Мы, как будто, попали уже в светлую полосу в жизни, слава Богу.
     Зульфира в детстве никак не хотела по-татарски разговаривать. Гузель, старшую дочь даже не учила специально, она сама научилась. Решила так попробовать: отвезти ее в деревню к бабушке, которая вообще не знает русского языка, чтобы она научилась татарскому языку.
     На три месяца оставить Зульфиру с ней в деревне. Одна не знает по-русски, а другая по-татарски. Думала, как-нибудь разберутся. Через три месяца поехала за Зульфирой в полной уверенности, что она уже хорошо знает татарский язык. Спрашиваю у нее: «Зульфира, научилась по-татарски говорить?» Отвечает: «Знать не знаю я ваш татарский язык». (В семье часто вспоминали, как она говорила, что язык татарский легко выучила: лампочка, тапочка, штан. Прим. автора).
     Вроде бы речь понимает, если скажешь: «Деточка, выведи козу из сарая, молоко будем доить», здесь она все понимает и делает, как просят. Говорит: «Я с бабушкой буду жить, а к вам не поеду, бабушка меня молочком поит». Ей нравилось сидеть со своей кружечкой у козы, пока ее доят. Прямо рядышком выпивала свою порцию молока до дна. Вот и звали ее «козлиным хвостиком». Она понимала речь, выполняла поручения, но сама не говорила. Даже 3-4 слов не выучила за 3 месяца. Но в город ехать отказывалась: «Я не поеду в Уфу, если козу не положите в багажник». Говорю: «Задохнется же в багажнике, нельзя». А она плачет, не хочет оставлять ее. Сама не хочет уезжать, сама же не хочет знать язык. Вот упрямая какая, аж не знаю, что делать.
     Недавно заметила, что она, будучи уже взрослой, стала говорить на татарском языке. Видимо где-то обучается. Я не знаю, она сама не рассказывает пока что. Так красиво говорит, правильно произносит, удивляюсь сама. Слова знает, даже печатает по-татарски, как положено. Такое у нее хорошее произношение, лучше даже, чем у меня. Удивляюсь, так радуюсь, благодарю Бога, что и вторая дочка умеет по-татарски говорить. Иногда она у меня спрашивает, правильно ли она произносит некоторые слова. Я говорю: «Правильно, красиво, замечательно».

     Расскажу оду историю, случившуюся, когда мы еще жили в общежитии. В это время Зульфира играла во дворе со своей подружкой на песке. Она была такой шустренькой, за ней нужен был глаз да глаз. Однажды мне надо было срочно сходить в институт, а он был недалеко. Зульфиру в комнате не удержишь, все время рвется на улицу, поиграть с подружкой в песочнице. Кстати, Зульфира очень хороший художник, отлично рисует. Ей нравилось выровнять песок, а потом рисовать на нем. Она с подружкой из песка чего только не лепила, домики, дворы, еще что-то. Они сидели, играли, и я решила сходить в институт. Оставила присматривать за ней Клару. Думала, вернусь быстро, ничего не случится. Меня немного задержали в институте.
     Когда вернулась, моей Зульфиры во дворе уже не было. А Клара заигралась со сверстниками в волейбол. Я оббегала весь двор, ее нигде не было видно.
Общежитие было расположено на горе, а мимо проходила дорожка вдоль оврага под гору, к реке Белой. Сверху я увидела женщину, одетую как цыганка, которая вела Зульфиру за руку к реке. Моя Зульфира что-то рассказывала ей, размахивая рукой, а та женщина слушала, глядя на нее. У меня сердце ушло в пятки, я побежала за ними. Догнав, я набросилась на женщину: «Решили украсть ребенка?»
     Она: «Зачем так говорить? Хорошая девочка, я не собиралась ее воровать. Я просто хотела погулять с ней, она сама попросила».
«Ты бессовестная, видимо, собралась своровать ее. Увела ребенка с детской площадки? Уходи немедленно, а то дам по голове!», - сказала я забрала ребенка и ушла, а эта женщина пошла дальше к реке.
Вот так, мне удалось спасти ребенка, а то ведь могла и потерять.
 
     Девочки жили дружно.  Я часто сама шила им наряды. Девочки хорошо учились. Получили высшее образование. Обе стали кандидатами наук. Гузэль – биологических. Зульфира – медицинских.

     Подарили мне внуков: Гульшат и Тагира (дети Гузэль) и Элю (дочь Зульфиры).  Дочки уже сами растят внуков. Все у них хорошо.
     Мне довелось побывать на свадьбе Внука Тагира и внучки Эли.
И даже правнуков Радмилу и Тимура понянчить.
       .

О ПОКУПКЕ МАШИНЫ И ЛЮБВИ К ВОЖДЕНИЮ       
 
       
     Машину мы купили в 1957 году.  У меня была острая необходимость в автотранспорте, ведь надо было объезжать опытные поля и ездить к родителям. Сначала записалась в очередь на покупку машины, еженедельно ходила отмечаться в этой очереди. Муж сердился, не хотел этой покупки, но я настояла. Также еженедельно стояли в очереди, чтобы купить 500 г сахара. Я уговаривала его: «Махмуд, но я же опытный водитель, и на тракторе ездила, и комбайн водила. Пожалуйста, купим машину, она мне нужна».
Сам-то он никуда не ездил, только на работу свою сидячую, в биологический институт, и все.  Или использовал экспедиционный транспорт для исследований. «Нет, не надо мне никакой машины. Купи сама и води ее сама, Кусочек яблока моего (алма кисягэм), миленькая моя, води ее сама, дай тебя поцелую», - так он отшучивался. 
     Когда уже купили машину, и я получила права, несмотря на мои домашние хлопоты-заботы, мне приходилось одеваться и отвозить его по каким-нибудь делам по его ласковой и настойчивой просьбе. Я ему говорю: «Ты мужчина, садись за руль сам, учись водить». Нет, он опять: «Ой, Кусочек яблочка моего, мне до совещания осталось всего 15 мин, отвези скорее меня на ул. Карла Маркса». А мои руки в тесте, я готовлю дома для семьи, приходилось все оставлять. Меня это очень напрягало, я хотела, чтоб он сам водил машину, и сказала ему: «Это в последний раз, иначе я пристыжу тебя перед твоими коллегами».
Был случай. Как раз, когда мы подъехали, коллеги вышли на крыльцо покурить. Я прямиком подъезжаю к крыльцу. И они набросились на него: «Ты что, Махмуд, сам не водишь, а жена тебя подвозит?» Стали подшучивать над ним, посмеиваться. Я и лекции читаю, машину вожу, езжу на заправку, а ему это нипочем, не помогает мне, все я должна делать. После этого случая он стал учиться на права. Когда он тоже стал водить, мне стало намного легче. Если что, я ему: «Махмуд, забери меня или отвези это». Он мне потом говорил: «Как я тебя понимаю теперь, Миникамал, какую трудную работу ты делала, я горжусь тобой». 
     В те годы женщин за рулем легкового автомобиля в городе практически не было. И горожане всегда с удивлением наблюдали такую картину, когда женщина рулила, мужчина сидел на пассажирском месте.
     Ассистентом в институте я была один год, потом меня перевели работать старшим преподавателем. Еще через 2 года я стала доцентом кафедры ботаники. На зарплату это существенно не влияло. Иногда ездила к родным, сначала заправляла машину, сама за рулем. Как обычно, в субботу выезжаю в деревню, а к понедельнику я уже успеваю приехать на работу. Хорошо, что машина была.
     Однажды у матери в доме развалилась печь. Сидят, готовить даже негде. Села за руль и поехала искать кирпич для ремонта. На другом конце нашей очень длинной деревни у одного человека достала кирпич и привезла к дому, наняла работников, и они все сделали. На это ушло два моих выходных дня.
     В деревне оставались мои некоторые подружки, которые вышли там замуж и имели по 3-4 детей, а мужья погибли на фронте. Некоторым я помогала. Особо помню Сару, с которой я в школе вместе училась. Она в школу приходила из соседней деревни. Я подъехала за рулем к сельскому магазину, а он был достаточно далек от нашего дома. Неподалеку от магазина стояли кучкой женщины. Как-то неудобно было их разглядывать, тем более, вряд ли кого я узнаю. Бегло поздоровавшись с ними, я поставила машину возле дверей магазина. Вышла и смотрю, подходит ко мне одна женщина, Сара. Платье на ней плохонькое, сама тоже постарела. Она говорит: «Поставила машину свою и прошла мимо, голову задрав, едва поздоровалась». Хоть мы с ней в школе вместе учились, как же сейчас ее узнать, если она так изменилась?       Мы разговорились, и я рассказала, как я, несмотря ни на что, вырвалась из деревни, как меня пытались удерживать, но я уехала и отучилась. «Работой я очень загружена. Душенька моя, я ведь не могу чаще приезжать», - говорю. Переставила машину подальше, сбоку от дверей магазина и приступила к расспросам: «Как твои дети? Есть ли у них одежда, обувь, как живете?». «Даже не спрашивай об этом, бывает, что и без обуви бегают», - говорит она. Она с четырьмя детьми осталась одна после гибели мужа на войне. Я завела ее в магазин, стала подбирать носки, чулки, рубашку, еще кое-что купила. Таким образом, деньги, которые были предназначены для матери, наполовину были потрачены на семью Сары. «Ты чего тратишься на меня.
     Нагрузили машину и поехали к ее дому. Дорога длинная, плохая. Дома шаром покати, все спят на саке, на четверых две подушки. Она плачет, обнимая меня: «Миникамал, ведь и мне надо было постараться как-нибудь уехать и отучиться. Что ж я так сплоховала-то?».
     Уезжая из деревни, матери сказала: «Не сердись, пожалуйста, на меня, я потратилась на Сару. Я еще привезу деньги, помогу и тебе и детям». Она в ответ: «Ты что, деточка, как же я могу сердиться из-за твоей помощи ей. Ведь у самой так бывает, я же понимаю ее положение». В деревне говорили: «Вот опять едет Миникамал к матери, везет целую машину». Переговаривались между собой: «Опять навезла?». Мои братишки, сестренки не оставались без одежды. Что-нибудь придумывала, помогала. Много чего можно на эту тему говорить.
     Из подружек детства я помню Сару, Она приезжала в нашу деревенскую семилетнюю школу из соседней деревни Даура. Имена совсем маленьких подружек не помню, помню только, что мы тоже в детстве любили играть в разные игры. Более ярко мне вспоминается, что я любила петь и танцевать.
     Танцевала я больше, чем пела. Помню, любила петь песню «Кара урман» (Густой лес), песню из пьесы «Хафиза иркем». Танцевала и пела я в разъездных концертах в соседних деревнях: Ташкичу, Даура, Ыслык, Сараево и Трунтаишево. В основном исполнялись народные танцы башкирские, татарские и т.д.
     Танцевать я очень любила, и на концертах, и просто, среди молодежи.
Частенько устраивались танцы в деревне Сараево. Заранее уже знали, если приедет на вечеринку Озынчэч (длинноволосая) из Трунтаишево, на танцы-игрища собиралась не только молодежь, но и пожилые женщины.
     Так танцевала я с 7 класса, с подросткового возраста, до поступления в Давлекановский сельхозтехникум. Танцевала в техникуме и на концертах, и на молодежных танцах. Продолжала танцевать и в Уфе, когда училась.

     Были еще детские игры, но почему-то больше вспоминается, как мы с подружками дружно ходили помогать женщинам в поле собирать колосья. Нас посылал мой папа, тогда он был председателем колхоза: «Деточка, иди помоги в поле, подружек с собой возьми». Женщины вязали снопы и складывали в одну кучку, затем их молотили. Земля была не ровная, поэтому осыпалось много колосьев. Комбайн не может все захватить, вот мы и подбирали за ним. Вот такие у нас были игры в детстве. Вспоминаю, как сама работала комбайнером, когда училась. Знаю, как много колосьев остается
после уборки комбайном.

     Однажды мне выделили путевку на отдых в лучшем санатории Уфы «Зеленая роща». Сразу решили задействовать меня на концертах в санатории, как узнали, что я выступала ранее. Однажды нам объявили, что организуется вечер, посвященный памяти погибших на войне. Будут, в основном приглашены отдыхающие, потерявшие на войне своих близких людей: мужей, отцов, братьев... У меня ведь тоже погиб отец, и мне нужно было подготовить речь. Я готовилась к концерту старательно, оделась в национальную татарскую одежду: белый вышитый передник, специальные сапожки для танцев. Вот так, нарядившись как следует, я пошла в клуб санатория «Зеленая роща». Платок завязала по-татарски, по-простому, по-деревенски. Во время представления объявили: «Пусть каждый, кто хочет, расскажет о своем близком со сцены». Мне было что рассказать о своем отце. Я вышла на сцену, сначала рассказала, как мой отец добровольно напросился на фронт и погиб на Ленинградском фронте.
     Самых пожилых гостей, бабушек и дедушек, рассадили в первом ряду. Я с воодушевлением рассказала о своем любимом отце, едва сдерживая слезы, а передо мной сидели бабушки и дедушки, внимательно смотрели и слушали. Я, как педагог, рассказывала выдержанно и спокойно. Зал был полный, все взоры направлены на меня.      Я заметила, что один дедушка в тюбетейке сидит в первом ряду, закрыв лицо обеими ладонями. Меня это смутило: «Что с ним происходит?». Оказывается, таким образом, он, пытаясь скрыть свои слезы, сидел и плакал.
     Надо же такому случиться, его сын вместе с моим отцом тоже добровольно напросился на фронт, и они даже умерли вместе. Я вовремя выступления называла имя своего отца, поэтому он понял, о ком речь. Его сын был близко знаком с моим отцом. Хорошо, что он мне не сказал об этом в самом начале моей речи, я бы не выдержала, разревелась, и не смогла бы даже говорить. А так, я нормально завершила рассказ, ответила на несколько вопросов гостей. Я видела этого дедушку, он сидел, облокотившись на свою палку, и все время плакал. Комок подкатывал к горлу, я с трудом закончила речь под бурные аплодисменты. Дедушка поднялся на сцену, подошел, обнял меня: «Твой отец с моим мальчиком воевали вместе, и вместе утонули на переправе». Этот случай всколыхнул весь зал, люди аплодировали нам. Ну надо же такая встреча! Он говорит: «Буду молиться за тебя во время своего намаза, ведь наши родные были знакомые и вместе погибли». Мне еще надо было танцевать татарский танец. Но я была так взволнована и чувствовала, что не в состоянии выступать. Ладно, объявили перерыв, и у меня появилась возможность прийти в себя.    Когда я станцевала, были такие овации, аж не по себе стало.

    Дедушке я дала свой адрес в «Зеленой роще», позвала его в свой корпус, в свою палату в гости. Хотела с ним отдельно посидеть, поговорить в подробностях о наших родственниках. Но почему-то, он не пришел; то ли заболел, то ли еще что-нибудь с ним приключилось, больше я его не видела.


О ЛЮБВИ К РАСТЕНИЯМ

    Первый наш сад был в Деме. Приобрели его, когда машину купили. Чего только не было в этом саду на шести сотках.
Махмуд построил красивый дом с верандой, хотя сам там мало бывал. Я особо и не принуждала никого, сама все делала в саду. Там росли яблони, груши, все, что только можно посадить и вырастить. Груша была самого лучшего сорта, таяла во рту, как сахар. Вишни у меня были очень красивые. Сажала разные цветы, понемногу, особенно мне нравились пионы, также крупные ромашки. Я ведь агроном. Все было в саду, кроме арбуза. Все восхищались моими садом.
     Дети мало бывали в саду, у них просто времени не бывало. Приезжали ненадолго, иногда с подружками, с ночевкой.
Колодца не было, был водопровод, совместный с соседями. Соседи у меня были хорошими. Курамшина Евдокия Кузьминична со своими четырьмя дочерями прекрасно содержали сад. Когда я уехала отдыхать на Байкал, они присматривали и за моим садом.

     Другим садом, уходом за которым занималась, был садовый участок дочери Зульфиры в районе пос. Миловка. В Миловку я ездила обычно на автобусе, недалеко находился лесхоз. Хоть и нелегко было ездить, но я занималась этим охотно.
Я агроном, мне земля нужна. Мне говорили: «Чего внуков в сад не зовете?». Я говорю: «Они учебой занимаются, пусть учатся, я пенсионерка, сама справлюсь».
     Дети конечно жалели меня: «Оставь, не напрягайся столько». Но мне нравилось возиться в саду. Я уставала, но не настолько, чтобы прямо до упаду.
Варенья, соленья делала только столько, сколько необходимо. Фрукты, ягоды иногда раздавала. Бывало, что дорога не складывалась, а ведро тяжелое. Вот в таких случаях я могла облегчить свою ношу, отдав какому-нибудь спутнику полведра, получая за это большое спасибо. Никогда я не продавала ничего из сада, у меня просто не было для этого времени. Иногда консультировала соседей по уходу за растениями.

О ПУТЕШЕСТВИЯХ

     На Байкале я была однажды, мне очень понравилось. Потрясающе красивое место, и рыба там особая. Жила я там в санатории, только название забыла. Были такие поездки на катере за 90 км от санатория в восхитительные места. Там так хорошо, что даже уезжать оттуда не хотелось.
     Особенно запомнились моменты, когда, заплывали вглубь озера на 5-местном катере. Отключался мотор, сидишь и любуешься окружающим видом. Это исключительное место, каждому я желаю хотя бы один раз в жизни посетить Байкал.
У меня осталось много фотографий с этой поездки. Жаль, что больше не могла туда еще раз поехать, появились другие заботы.
     Отпуска свои я много где проводила, часто ездила на море, в санатории.  За рубежом была только в Югославии. В Башкирии отдыхала в Юматово, в Зеленой Роще, в «Шамсетдине». С мужем вместе отдыхали только однажды, а так обычно отдыхали в разное время.
     Любили с семьей и друзьями путешествовать на машинах по республике, ездить на рыбалку и охоту, за грибами.

     Хочу теперь рассказать, как я невольно стала культмассовиком в доме отдыха «Шамсутдин» во время своего отдыха. Туда я попала с сильной потребностью отдохнуть. Дети были уже большие, тогда у них уже были свои семьи. Мой брат Риф, работавший тогда в профсоюзе, достал мне эту путевку. Спасибо моему братишке, что он позаботился обо мне, путевку дал. Я отдыхала в «Шамсутдине» 12 дней. Он недалеко от г. Бирска. Попросила себе место поближе к берегу, чтобы было удобно ходить купаться. Уважили, дали.
     Устроившись там, я решила посмотреть, как тут развлекаются. Пошла в клуб, посмотреть, какие тут вечера отдыха. Смотрю, стоит женщина в дырявых чулках, подпирая стену, со скучающим видом, культ-массовик называется. Сидит баянист, беспрестанно играет плясовую музыку. Женщина ничего не организовывает, ни с кем не общается, только приговаривает: «Играй, Володя, играй!». Один вечер вытерпела, думаю: «Зачем наняли эту женщину, она же ничего не делает, только место занимает». Надо же организовывать различные игры, развлекать отдыхающих, это же ее обязанность. На второй день уже не вытерпела, предложила своей приятельнице: «Давай сами вдвоем что-нибудь организуем! Сейчас всех будем учить танцевать, а заодно всех перезнакомим».
     И принялись за дело, всех разбили по парам, стали знакомиться и разучивать танец. На другой день учила баяниста, как аккомпанировать правильно. И пошло, поехало. Все 12 дней танцевали, общались, играли, веселились. Даже образовались семейные пары после этого, приглашали меня на свадьбы. Про меня говорили: «Какая это женщина, вот это да! Сама танцует и всех заставляет танцевать». А культ-массовик как стояла, так и стоит.
     Однажды уговорила директора выделить 200 рублей на подарки. Набрала подарков, всех лично пригласила на особую вечеринку с играми. Не поленилась обошла все коттеджи. Всех смешила, рассказывала разные истории.    Устроила такую игру – объявила конкурс на угадывание имени куклы. Сказала, что имя татарское, угадавшему кукла в подарок. Назвала куклу именем «Джамиля», как мою любимую бабушку. Ответы нужно было записать на листочках и отдать мне, 70-80 отдыхающих долго ломали головы, но никто не угадал. Кукла досталась мне. Остальные подарки все раздала победителям игр. Конечно, я приехала отдыхать, все это было для меня дополнительной нагрузкой. Но не смогла я сидеть и смотреть на эту скукоту. (После этого заезда  маму в течении двух лет приглашали поработать в этом доме отдыха массовиком – прим. автора).

О ЗНАКОМСТВЕ С ХАДИЕЙ ДАВЛЕТШИНОЙ


    У меня есть книга о Хадие Давлетшиной. Там есть отзывы и статьи ее близких о ней, также есть статья Гаты Мухаметшина. В этой статье есть стихи Хадии Д., посвященные нашей общей дружбе с ней и с Гатой. По этой книге можно побольше узнать о Хадие Давлетшиной и о ее жизни.
     Впервые о Хадие Давлетшиной я услышала на уроках седьмого класса нашей семилетней школы. Они вместе с мужем были тогда уже известными писателями. Мы изучали историю их жизни и отвечали на уроках по этой теме, знали ее как известную башкирскую писательницу.
     Наше знакомство и общение это целая история. Муж у нее раньше был министром образования. Наступили годы репрессии и многих людей сажали в тюрьмы и лагеря. Сначала посадили ее мужа, как «врага народа», затем и саму Хадию, как жену, и, заодно, как писательницу. Два писателя стали теперь «врагами народа». Хадия в тюрьме родила сына. Недолго там она была. ЕЕ организм не выдержал, заболела туберкулезом и ее выпустили. Сын умер там же в тюрьме. Больше детей у нее не было. Мужу не удалось вернуться, его расстреляли.
     Ну какой же «враг народа» Хадия? Она всего лишь писательница. Выйдя из тюрьмы, она через некоторое время, была восстановлена в правах. Сразу после освобождения ей пришлось очень туго. Куда бы она ни пошла за работой или за чем-нибудь еще, ей везде отказывали. От нее отворачивались, как от врага народа. Ей надо устроиться на работу, прокормиться, а с ней даже не здороваются. У нее была мать, которой в то время было уже 102 года, к тому же она была глухой.
     Она дружила с матерью нынешнего министра образования Мустафиной Фатимы Хакимовны. Они ходили друг к другу в гости.
     Я тогда работала в опытном хозяйстве под Уфой, состояла уже в партии, приезжала в Уфу на партийные собрания. Как раз собиралась поступать в аспирантуру. Мы приезжали на общее партсобрание на улицу Фрунзе, в маленькое помещение. Автомашин не было, я приезжала на лошадях из своего опытного хозяйства.
     В это время Хадия Д., оказывается, устроилась в это помещение уборщицей на очень небольшую зарплату ( в то время 150-200 рублей (?). Она, писательница, и вдруг - уборщицей, представляете! Она как раз хлопотала о восстановлении и смогла найти только эту работу, при своем открытом туберкулезе. Я еще не была знакома с ней.
     Мне как раз в этот день предложили поступать в аспирантуру. Лошадь, которая меня подвезла в Уфу, уже успела уехать. И тут вышла Хадия апа, такая маленькая, худенькая, и предложила остаться в этом домике заночевать: «Что ты будешь туда-сюда ездить, найдется здесь место». Пешком возвращаться далековато, и я решила остаться. Она меня увидела, когда вышла за охапкой дров для растопки помещения, поняла мою проблему и сказала: « Поздновато вечером выходить на дорогу, да еще и холодно». В помещении электричества не было, топили дровами. Я говорю: «Где же я буду спать здесь, ни подушки, ни одеяла?», «Да есть у меня теплое пальтишко, почти не одёванное, ляжешь на нем, и мне будет веселее, а то одной пришлось бы ночевать тут» - отвечала Хадия апа.
      Я спросила: «А кто Вы, скажите, пожалуйста». «Я писательница Хадия Давлетшина», - отвечала она.
     Я говорю: «Та самая, о которой я в школе изучала? Как это так вы здесь уборщицей работаете? Да еще при такой маленькой зарплате?»
«Жить-то надо как-то мне, мать старая у меня, глухая», - отвечает она. Вот так мы разговорились. Она мне рассказала, как с мужем посадили ее, беременную, как она родила сына, и он умер, как она заболела.
     Я была в шоке: «Какая несправедливость!». Пробеседовали почти до утра. Она пыталась меня хоть чем-то покормить, я отказалась, понимала, что ей самой едва хватает, только чай согласилась попить с ней.
     Она надеялась, что Москва ее восстановит, в конце концов, так и получилось.    Иногда она оставалась на работе ночевать, потому что сил не хватало возвращаться домой из-за болезни. Говорит: «Не бойся заразиться, для еды я тебе отдельную посуду достану». Я удивлялась, и возмущалась, и жалела ее. Обещала приезжать, навещать ее, пока она работает здесь. Она сказала: «Очень рада, приезжай с ночевкой, хоть наговоримся». Так и сделала, так я стала с ней дружить.
     Она перечисляла имена нескольких писателей, которые увидев ее, переходили на другую сторону улицы.
     После этого ее к себе пригласила министр образования: «Пишите, все будет в порядке». Ведь до восстановления ей было запрещено даже писать книги.  Позже у нее вышла книга «Ыргыз», в ней описана жизнь людей в Куйбышевской области во времена становления Советской власти.
      Когда Фатима Хакимовна лежала в больнице, пригласила меня и еще одного писателя к себе и попросила: «Не оставляйте Хадию голодной, привозите с опытного хозяйства какую-нибудь еду. Сказала, что здоровья у самой неважное, не знает, сколько продержится, хоть мы Хадию поддержим.
     Вот так я стала заботиться о ней. Когда приезжала в Уфу на партсобрание или в свободное время, я привозила ей продукты. С транспортом бывало плохо, иногда пешком несла по 5-7 кг продуктов. Однажды на санях зимой в буран, чуть не перевернулась, помню, даже однажды чуть не заблудилась.
     Хадие Давлетшиной в Бирске памятник поставили. Ее близкие и знакомые составили книгу «Память о Хадие». Я тоже писала о ней, но почему-то, в этот сборник не включили мои воспоминания. Я не хлопотала тогда по этому поводу. Да и ладно, главное, я помню.
 
О дружбе мамы с Хадией Давлетшиной опубликовано здесь. http://proza.ru/2025/01/27/833


ВМЕСТО ЭПИЛОГА

     Это знакомо, наверное, многим детям – как бы мы не любили и не ценили наших родителей, не окружали их заботой, с годами понимаем, что мало интересовались их личной жизненной историей. Не успели о многом расспросить. Казалось, что станем посвободнее, и обязательно поговорим.

Завтра – День Матери, но уже не обнять и о любви своей не сказать глаза в глаза...