Собственно эпилог. Через две недели

В кустах у подъезда прятались от дождя нахохлившиеся воробьи – в такую погоду им даже скандалить не хотелось. Одиноко мокнущая лавочка пустовала, зато шумно и весело было в квартире на первом этаже: у Софьи Соломоновны в гостях собралась очень разнообразная компания, так или иначе причастная к событиям двухнедельной давности.
Тамара в лицах изображала и наблюдателя с биноклем, и воображаемые сценки из жизни Игошиных, которым он мог стать невольным свидетелем, и была так щедра на выдумки, что громче всех над её импровизированным спектаклем хохотали Зинаида Матвеевна и сам незадачливый прототип – уже, правда, без бинокля. Шум в квартире стоял такой, что сторонний наблюдатель скорее поверил бы в студенческую гулянку, чем в сборище умудрённых жизненным опытом гостей, средний возраст которых вышел из пределов седьмого десятка.
Неожиданно сквозь веселье прорвался такой вой, что хозяйка, несущая к столу блюдо с пирожками, едва его не уронила.
– Ну Ёжкин же Кот! – испуганно вскрикнула она, и в наступившей внезапно тишине стал наконец-то слышен дверной звонок.
– Беру свои слова обратно! – кивнула Софья коту, с сознанием исполненного долга вернувшемуся к вылизыванию задней лапы, и заторопилась в прихожую.
Компания пополнилась ещё двумя визитёрами, несколько понизившими её средний возраст. Сидящие за столом бодро задвигали стульями, освобождая место, звякнули о блюдца дополнительные чашки. Сергей усадил немного ещё смущающуюся не вполне знакомого общества Наталью и устроился рядом.
– Натальюшка, как Даня? – участливо поинтересовался непривычно трезвый для выходного дня дядя Толя.
– Костыли освоил, по квартире скачет, но за порог пока не рвётся. У нас Тотошки сидят вместе с Кошей. Антон подкинул идею разработки каких-то спецэффектов для своих реконструкций – вот и возятся который день, попутно дурака валяют. Вчера люминесцентными красками разрисовались и в кладовке в собаку Баскервилей играли – завывали так, что Коша только что у виска лапой не крутил. Он среди них самый здравомыслящий, похоже, так что его Бэрримором назначили.
– Кажется, я могу угадать, кому досталась роль инспектора Лестрейда, - подмигнула сыну Маргарита.
– Было б что угадывать! Разве из этих салаг кто-нибудь умеет грамотно обращаться с огнестрельным оружием? – с мальчишеской запальчивостью отозвался тот, умолчав об использовании Натальиного фена в качестве револьвера.
– Всё-таки без настоящего Холмса ничего путного у них не получится. Софа, почему ты ещё здесь? – изобразила возмущение Тамара. – Самая твоя роль!
– Тогда предлагаю себя в сэры Чарльзы. Падать без чувств я уже натренировался.
Голос принадлежал бывшей жертве отравления – Николаю Андреевичу Лисакову. Как ни удивительно, он тоже был здесь, уже вполне освоился и чувствовал себя гораздо свободнее, чем неделю назад, когда в этой же комнате излагал причины своего появления на техническом этаже с биноклем.
Николай Андреевич был страстным филобутонистом. Он мог не спать ночами и жить впроголодь ради поисков и покупки очередного редкого экземпляра. Уловив ходившие среди коллекционеров неясные слухи о какой-то достаточно масштабной и ценной коллекции, которая будто бы собрана очень пожилой женщиной, хранится у неё, но нигде не проявляется и на торгах не фигурирует, коллекционер вышел на охоту. К его великой печали, выследил он обладательницу собрания слишком поздно… «Ну вот… Теперь наследники пустят все сокровища по ветру – едва ли они поймут ценность того, что попало к ним в руки. Ещё не выкинули бы… Эх, знать бы, кому всё досталось – можно было бы покараулить, выкинутое подобрать, распродаваемое по возможности скупить. Но кто ж мне такую информацию даст!» – сокрушался бедняга.
Однако время шло, а ничего нового из неизвестных источников на продажу не выставлялось. «Неужели выбросили всё разом? Или так всё и валяется где-нибудь в доме, забытое, по коробкам?» Николай Андреевич буквально землю рыл от усердия, продолжая разыскивать то, что здравый смысл рекомендовал считать безвозвратно утраченным. Самостоятельно вычислить возможных наследников ему не удалось, пришлось обратиться к помощи частных детективов. Их работа оказалась более результативной, только итог выглядел безрадостно. Полуглухая старуха и её недалёкая родня оптимизма насчёт судьбы коллекции не внушали: едва ли в этой семье могли оценить такое наследство.
Обращаться к семейству напрямую Лисаков не решился: озвучивать свои вопросы криком в ухо наследнице было бы сложно, беседовать с её потомками бессмысленно, да и небезопасно. Эти могли для ясности и в полицию сдать, и самостоятельно по голове настучать, чтоб не приставал. В попытках выяснить судьбу собрания мужчина вооружился биноклем и занял пост у окна противоположного дома, где ежедневно в течение недели мониторил окна квартиры Игошиных и дважды в сутки действовал на нервы Коше, занимая или покидая наблюдательный пункт. Что предполагалось разглядеть – он и сам не смог толком объяснить, надеялся поймать хоть какой-то намёк, но Зинаида Матвеевна к тому времени уже рассредоточила коллекцию по наименее подозрительным местам, а целенаправленно разглядывать в бинокль её блузки и халаты Николаю Андреевичу просто не пришло в голову. Если бы не та самая подобранная с батареи конфетка, слежка могла продолжаться ещё долго и безнадёжно.
Именно эту историю услышали три мафиози, к которым Сергей привёз своего подопечного после выписки, предварительно заинтриговав неясными, но обнадёживающими намёками. Демонстративно заботливое длительное обсуждение, можно ли ему сказать прямо сразу или он ещё слишком слаб после отравления, едва не довело несчастного до нервного срыва. Правда, чуть позже обещание познакомить с хозяйкой коллекции и известие о возможности покупки – практически довело. Николай Андреевич, и так ещё слегка бледноватый после болезни, пошёл заметной прозеленью и утратил дар речи.
– Открывает щука рот, да не слышно, что поёт, – прокомментировала происходящее Софья Соломоновна, подавая страдальцу рюмку коньяку в качестве успокоительного.
К настоящему моменту дипломатические переговоры между Зинаидой Матвеевной и Николаем Андреевичем завершились к обоюдному удовольствию: в отсутствие родственников коллекция была осмотрена, оценена и упрятана на прежние места с тем, чтобы переходить к новому владельцу постепенно – так и ему не пришлось бы ради приобретения оптом всего сразу закладывать имущество и распродавать себя на органы, и наследница не дразнила бы родню внезапным появлением устрашающе крупных сумм, и сообщество филобутонистов не взбаламутили бы, а то ведь люди там разные… Кто-нибудь мог настойчиво попытаться перекупить, а то и настоящего грабителя подослать. А так всё под контролем опытного следователя, который Лисакова проверил и за него поручился.
В общем, в квартире крёстной бабушки Лимоновны происходило торжество по случаю счастливого завершения истории – при участии всех заинтересованных лиц за исключением одной. Агния Ивановна, которой Софья при первой же встрече на улице не преминула потихоньку указать на её «невинную жертву», затихарилась в квартире и связь с внешним миром ограничила вылазками в продуктовый магазин. Это заинтересованное лицо интересовалось только тем, чтоб никто не заинтересовался ею.
Дождь давно прекратился. Тёплый вечер, потихоньку переходящий в белую ночь, провожал расходящихся гостей. Сергей провожал домой Наталью – почему-то вокруг квартала, а не напрямую по лестнице. Попрощавшись и удивляясь на собственное непривычно трезвое состояние, удалился в свою квартиру дядя Толя. Тамара и Зинаида Матвеевна ушли вместе, над чем-то жизнерадостно посмеиваясь. Николай Андреевич вызвался проводить Маргариту Игнатьевну – его переполняли эмоции, домой совершенно не хотелось, а общие темы для разговора у искусствоведа и коллекционера нашлись в достаточном количестве. Старый дом затих, отдыхая от дневного шума, погружаясь в спокойствие, умиротворённость и безмолвие… внезапно, как кинжалом, вспоротые паническим криком:
– Валерик!!!