Станислав Пшибышевский

Король литературного сумасбродства, неистовый дикарь Пшибышевский взорвал форму. Никто за всю историю существования литературы не перенасытил её таким неимоверным количеством образов. Причём в большей степени это касается его малой прозы. В своих поэмах и стихах в прозе Пшибышевский, как в эссенции, отобразил всю историю бытия, выйдя за рамки человеческого существования и существования в принципе. В сюжетах нашли воплощение мифы, предания, эзотерические теории и метафизические устремления. Образов слишком много. И это вовсе не гротеск, а лишь проявление авторского естества. Что-то в этом хаотическом эстетизме есть от Чюрлёниса с его «Сотворением мира».
Ему нельзя подобрать жанр. Декадент? Но если декадентом был Верлен, то Пшибышевского сложно поставить в один ряд с французскими эстетами. Пшибышевский — нечто в корне отличное. Не импрессионист. Хотя чувств, голых эмоций, первобытных страстей у него переизбыток. Временами он натуралистичен, во всём чрезмерный он почти приближается к порнографии. Только это совсем не натурализм, а, скорее, анатомирование. Пшибышевский оголяет человека и, хорошенько осмотрев его во всех подробностях, вслед за одеждой сдирает с него кожу. Потом, вгрызаясь в кровоточащую плоть, он разрывает её на куски, обнажая белые кости. Столь жестоким образом он пытается докопаться до человеческой сущности. Расщепляя материю, оставляет одну душу. Пшибышевский — сверх-декадент, сверх-импрессионист, сверх-эстет.
О Пшибышеском нельзя говорить без упоминания Ницше. Это равновеликие и сопутствующие друг другу явления. Оба привносили музыку в тексты, подчиняя смыслы эстетике. Только польский немец Пшибышевский обращался к Шопену, а немецкий поляк Ницше — к Вагнеру. Своими радикально-парадоксальными теориями они произвели революцию в умах. Пшибышевский вышел из Ницше, но он не остановился на предложенных «премудрым профессором» формулах, а пошёл ещё дальше. Ницше находил оправдание человеческого существования в сверхчеловеке. Пшибышевский не верил в эту химеру и откровенно издевался над ней. «До чего смешон этот сверхчеловек без совести». В программном романе сверхчеловек  Фальк предаёт и доводит до самоубийства своего друга Микиту, совращает и губит невинную Марит, мучает Янину, изменяет единственной, кого любит. Он губит других и себя. Он не может любить, не ненавидя при этом. Мучая, мучается сам. «Разрушает и страдает». Проклинает совесть, но не в силах избавиться от неё. В итого от того, кем восхищались и кого самозабвенно любили, остаётся «маленький, ничтожный человек». В «Сильном человеке» и не разберёшь, кто собственно силён. Более всего на эту роль подходит Гурский. Но это чахоточная развалина, не способная к жизни, и  единственно над чем он реально властен — это над своей смертью. Главный злодей Билецкий — это миниатюрный лорд Генри, трепещущий перед теми, кого намеревается  погубить. Он даже в злодействе мелок. Все сверх-люди Пшибышевского — напыщенные самодовольные ничтожества, намеренно созданные такими.
Пшибышевский оказался ещё смелее или, скорее, отчаяннее, чем Ницше. Для Ницше все главные вопросы бытия были сосредоточены в человеке. Пшибышевский же рассматривал бытие как таковое. Он как будто заново писал историю мира, от сотворения до современности. В основе фабулы Пшибышевского — сплошной хаос. Но разве не в этом сокрыта вся суть бытия? Хаос — предшествие всего. Пшибышевский из другой эпохи. Он из того времени, когда вся Земля представляла из себя безграничный океан, субстрат  молекул, который пронзила искра, заставившая эти молекулы в бешеном неистовстве соединяться в сложные организмы. Едва ли им это было в удовольствие. Рождение новой жизни всегда проходит через мучительную и сладостную боль. Таким образом, вся откровенность и жестокость у Пшибышевского — лишь воссоздание этих физиолого-метафизических процессов. Пшибышевский — это нескончаемый катарсис, не дающий ни единого мгновения, чтобы расслабиться, отдышаться. Это экстаз, который длится столь долго, что переходит в муку.
Пшибышевский — певец хаоса. Словно находясь в беспамятстве, он наговаривает бессвязные тексты. На первый взгляд, в них много бессмыслицы, украшательных нелепостей, но  сквозь путанные слова прорывается вечная вневременная истина. Это уже не литература, даже и не искусство. Пшибышевский не пишет, он вещает. Его нельзя читать так, как мы читаем обычных или самых необычных писателей. Для Пшибышевского нужно подобрать особый способ чтения. Иначе нашему чахленькому цивилизованному разуму не понять весь этот первозданный хаос, бурным потоком изливающийся на нас. Мы и собственным то хаосом нейронных связей, рождающих или провоцирующих мысль, управлять не можем. Пшибышевский пишет прямо для нейронов. Он вещает как сомнамбула. Для того, чтобы понять его, надо самому окунуться в это состояние, «впиться» в его душу. Для того, чтобы прочесть Пшибышевского, надо самому временно стать Пшибышевским. Без этого любая оценка, любое суждение будут бесконечно далеки. Всё равно что ловить воздух руками. Пшибышевского не охватить и анализу он не поддаётся. Быть может, «гимназисты третьих классов», которыми постоянно попрекали польского гения оказались более правы. Чистые умом, ещё неотшлифованным точными знаниями, ещё на бессознательном уровне помнящие предшествовавший рождению этап, они видели то, что упускали высоколобые и высокоморальные критики. «За тем, что кажется идиотизмом жалкому мещанскому мозгу, кроются всегда глубокие истины», — утверждал сам Пшибышевский.
Его влиянию, хотя бы формальному подверглись многие. Но немногие смогли это признать. Блок, при всём своём снисхождении к «недолговечному и пьяному западнику», не у него ли перенял свою «незнакомку»? Не «она» ли это, что путешествует у Пшибышевского из сцен «У моря» к «Андрогине» и принимает условные обличья Ганки или Изы? Белый корил Ремизова за излишнее подражательство Пшибышевскому, но сам разве не подражал ему? В «Симфониях» да и в «Петербурге»? Откуда он взял этот дробленный ритм? Не проза и не стихи, но и не классические стихотворения в прозе. Слишком напоминает «Рапсодии» Пшибышевского. Может быть, в этом кроется причина, почему Белый был так пристрастно несправедлив? Он, символист, смог увидеть у своего старшего собрата и предшественника только вскакивающих и смеющихся героев, «сокращения мускулов» и не понял, что все эти Фальки и Черкасские — только статисты. Главные герои у Пшибышевского из романа в роман — это Любовь и Смерть, сливающиеся вместе в страстном танце-поединке, лобзающие и терзающие друг друга. Не был прав Белый и относительно сверхчеловека. Он полагал его проявлением «героя». Но если мерить такими шаблонными мерками, то сверхчеловек скорее окажется подлецом, негодяем, жестоко попирающим всех прочих, что и показал Пшибышевский в своём творчестве.
Наибольшей популярности он достиг в России. Был на пике моды, формировал и возглавлял её. Однако и здесь его по большому счёту не оценили. Современники так и не поняли, а потомки вовсе забыли. Вопреки предсказаниям, Пшибышевский не стал «одним из многих», но остался единственным в своём роде.