Жизнь без авось. Рассказ 26. Моисей и Ханука

Моисей и Ханука
Михаил (Моисей) Бернштейн любил этот момент больше всего: густой, ни с чем не сравнимый запах жареной картошки, который въедался в занавески, смешиваясь с ароматом воска и лёгкой эйфорией.

В их доме наступала особенная атмосфера праздника Ханука (1). Они, как и многие эмигранты из бывшего СССР, только недавно осели в Германии на постоянное место жительства, и для них шумный праздник был способом вернуть себе ощущение дома, утраченное ещё в Одессе.

У них собралась вся Мишпуха (2): приехали тётушки, племянники, трое неугомонных кузенов, которые превратили гостиную в полигон для Дрейдла (3). Бабушка Сара, сидя у радиоточки, напевала что-то про чудо и освящение Храма, пытаясь перекричать детский гомон.

Отец, Евгений (Ефим), абсолютно уверенный в своей кулинарной миссии, пытался наладить таймер на старой духовке для своих фирменных латкес. Мать, Элла, говорила громче всех, чтобы заглушить шум таймера, пение бабушки и визги детей.

— Миша, ты уже почистил окно? — гремела она из кухни, протирая руки мокрым фартуком. — Нам нужно светить! Бабушка Сара говорит: Моисей, ты должен зажечь светильник!

Михаил, которому только что стукнуло двадцать пять, чувствовал себя натянутой струной. Он стоял между двух огней: миром громких, тёплых традиций, которые они привезли из советских квартир, и миром абсолютной, холодной тишины немецкого города снаружи.

На подоконнике ждал главный герой вечера — медный, слегка покосившийся светильник — Ханукия.

— Если бы они могли быть тише, — пробормотал Михаил, используя в уме своё официальное, немецкое имя. — Они просто не знают, что такое после восьми.

— А что они должны знать? — отрезала Элла. — Что такое Ханука! Мы не в Одессе, это да. Но мы живём здесь!

Они жили в небольшом, очень тихом немецком городке. Все соседи жили по неписаным законам: чтобы всё было «wie es sich geh;rt» — как положено, и чтобы всё было предсказуемо. Это и было их Gem;tlichkeit (4).

Сегодня был третий день Хануки. Зажгли шаммаш. От него, с трепетом, — три остальные свечи. Комната мгновенно наполнилась мерцающим, живым светом. Четыре огонька стойко горели в чёрной вечерней темноте.

Главная проблема была в Менделе, который с визгом радости запустил свой дрейдл, и тот, пролетев под стулом, ударился о батарею. Звон был оглушительный.

Гюнтер Шмидт, их Nachbar (5) справа, любил тишину и Ordnung (6). Он был бухгалтером, а бухгалтер — это человек, который физически ощущает, когда нарушается параграф.

В этот вечер Гюнтер смотрел футбол. Счёт был 1:0. Мир был идеален. И тут на него обрушилась атака по трём фронтам:

Запах. Густой, чужой запах жареной картошки, проникающий через вентиляцию.

Свет. Нестабильное, дёргающееся оранжевое мерцание, которое выбивалось из общего ряда электрических рождественских подсвечников.

Шум. Звон, визг, топот и громкое пение, особенно после 20:00.

— Хельга! — Голос Гюнтера дрожал от возмущения, а не от страха. — Это уже не просто свечи! Это Ruhest;rung (7)! Они ведут себя, как в коммуналке!

Он указал на потолок.

— Свечи я могу игнорировать. Подсвечники стоят у всех. Но этот шум! После восьми! Это полнейшее пренебрежение сразу к трём параграфам! Это же Zores (8)!

Гюнтер Шмидт схватил телефон. Он звонил в инспекцию. Он не доносил на праздник — он жаловался на «несанкционированный шум и открытое горение, вызванное, вероятно, неисправностью электропроводки, приведшей к возгоранию ламп». Он давал инспектору юридически чистый повод для визита.

В доме Бернштейнов царила непринуждённая беседа. Евгений, наконец, вытащил из духовки первую партию латкес.

В этот момент раздался громкий, настойчивый стук.

Михаил открыл. На пороге стоял мужчина. Высокий, подтянутый, в униформе цвета хаки. Папка под мышкой.

— Инспекция по контролю за порядком, — отчеканил гость.

— А-а, — протянул Михаил. — Проходите. У нас тут латкес со сметаной.

— Без латкес, молодой человек. У нас комплексная жалоба: нарушение тишины, запах жареного масла и потенциально опасное освещение.

Евгений и Элла вышли из гостиной. Элла сразу приняла боевую стойку.

— Нарушение покоя? Мы же просто разговариваем! А это Ханукия! Это свет чуда, господин!

Инспектор, представившийся господином Клаусом, даже не поднял головы. Он открыл свою папку.

— Мне не нужно чудо, фрау. Я здесь по делу. В документах значится: «Несанкционированный, громкий шум, угрожающий спокойствию граждан, с возможным использованием незакреплённых и не задокументированных источников открытого огня».

— Нам что, надо тише петь? — возмутился Евгений.

— Мне нужна техническая документация на источник открытого пламени, — невозмутимо сказал Клаус. — Потому что с шумом я бороться не могу, это полиция. А вот с огнём — могу. Четыре не сертифицированных источника тепла и света!

Михаил решил вступить. Он вспомнил, что бабушка Сара называла его Моисей.

— Господин инспектор, — начал Михаил.

— Видите ли, это не просто свет. Это наша история. Когда-то давно, в Иерусалиме, произошло великое чудо. Масла, которого хватало на один день, хватило на восемь…

Инспектор Клаус поднял руку, демонстрируя усталость, которая бывает только у людей, слушающих длинные объяснения.

— Стоп. Стоп. Пожалуйста, избегайте этой тягомотины. У меня на сегодня ещё три вызова: кошка застряла на дереве, дым из трубы в воскресенье и ваш… очаг. Мне нужно либо устранение, либо документ.

— Но я хочу объяснить! Это свет победы духа над мраком!

— Победа, — Клаус кивнул. — Замечательно. А теперь покажите мне счёт-фактуру на свечи: с указанием производителя, класса огнестойкости и протокола испытаний. Иначе я изыму светильник.

— Свечи мы купили на рынке у старика Йосефа, — развёл руками Евгений. — Он сам их делает. Никаких фактур.

Михаил опустил глаза. Праздник был испорчен. Семья стояла в тишине. Только свечи горели — стойко, как ни в чём не бывало.

И тут Михаил заметил кое-что.

На куртке инспектора Клауса, над нагрудным карманом, была маленькая, тусклая булавка. Она изображала крошечный, стилизованный факел.

— Господин инспектор, — тихо начал Михаил.

— А что это у вас? Факел?

Клаус покосился на булавку.

— Это значок нашего регионального пожарного общества. Ему сто лет.

— А что он символизирует?

Клаус впервые за весь визит замедлился. Он посмотрел на факел, потом на огоньки.

— Он символизирует, — сказал он, и в его голосе проскользнуло нечто человеческое, — то, что даже самый маленький огонёк, если он стойкий, может стать началом великого света. И что нужно быть верным долгу.

Михаил почувствовал прилив сил.

— Знаете, господин Клаус. Наш праздник, Ханука, он как раз про это: про то, как немного масла хватило на восемь дней. А наш светильник горит именно для того, чтобы показать: даже когда вокруг темнота и кажется, что всё против тебя, нужно зажечь свой маленький огонёк. И быть стойким. Как ваш факел.

В этот момент Евгений, который стоял рядом, вдруг протянул инспектору самый большой и идеально золотистый латкес, сверху — щедрая ложка сметаны.

— Возьмите, инспектор, — сказал Евгений. — Это свет внутри. В картошке. В масле. Это тоже чудо, согласитесь.

Клаус посмотрел на латкес. На его лице шла борьба между долгом, Gem;tlichkeit (4) и запахом жареного лука.

Он медленно опустил папку.

— Ну да, Бернштейны, — сказал он, принимая латкес. — Этот ваш «символ стойкости» нарушает параграф 4.1. «Открытый огонь в жилых помещениях» и, несомненно, способствует «несанкционированной запаховой эмиссии».

Он поднял латкес.

— Но, — продолжил он, откусив кусочек, — этот «огонёк внутри»... Он, безусловно, очень... убедительный.

Клаус подошёл к окну. Он прищурился, глядя на четыре горящие свечи. Затем достал из кармана блокнот.

— Ладно. Я составлю протокол. Но напишу в нём вот что: «Объект освещения (неустановленного типа) временно деактивирован. Зафиксировано незначительное нарушение тишины. Требуется повторная проверка через 24 часа для подтверждения устранения нарушений».

Он обернулся к Михаилу.

— Вы меня поняли, молодой человек? «Временно деактивирован». Завтра я приду. Семь часов вечера. Надеюсь, вы будете более... предусмотрительны в отношении шума и огня.

— Я понял, господин Клаус, — Михаил с трудом сдержал улыбку. — Мы будем крайне предусмотрительны.

Когда Клаус ушёл, Элла обняла Михаила.

— Вот видишь! — воскликнула она. — Он поел латкес — и сразу человек!

Евгений, сияя, вернулся в гостиную, чтобы начать жарить следующую партию. Михаил пошёл к детям.

— Ребята, — сказал он им.

— Тихо, пожалуйста. Вы светите, но тише.

Они рассмеялись. Четыре маленькие свечи ярко горели в окне, совершенно игнорируя бюрократию. Праздник продолжался.

 Примечания 

(1) Chanukah (идиш) — Ха;нука — Еврейский праздник Света.

(2) Mishpucha (идиш) — Мишпу;ха — Семья, родня.

(3) Dreidel (идиш) — Дре;йдл — Волчок.

(4) Gem;tlichkeit (нем) — Гемютлихькайт — Уют, благодушие, атмосфера комфорта.

(5) Nachbar (нем) — Нахбар — Сосед.

(6) Ordnung (нем) — О;рднунг — Порядок, правило.

(7) Ruhest;rung (нем) — Руэштёрунг — Нарушение тишины.

(8) Zores (идиш) — Зо;рес — Беда, неприятность, хлопоты.