Ведьма из Краматорска. Глава 4

                Глава 4


Утро ворвалось в жизнь Данилова Руслана не с первыми лучами солнца, а с тяжелым, липким комом тревоги, засевшим глубоко в груди еще с ночи. Он приехал на работу и стоял в дверях  отдела, и его взгляд, еще затуманенный недавним пробуждением, скользил по знакомым лицам сослуживцев. Воздух в помещении был спертым, пахло свежим запахом кофе, пылью и чем-то еще – едва уловимым запахом страха и возбужденного шепота. Он услышал  какие события произошли ночью с Крюгер. Его волнение, дремавшее где-то на дне души, резко, словно хищный зверь, сорвалось с цепи и ударило по нервам. По всему телу пробежала мелкая, неконтролируемая дрожь. Он физически ощутил, как кровь отхлынула от лица, оставив кожу холодной и влажной.
 Этой ночью ему приснился сон. Не просто странный сон, а удивительно яркий, реальный кошмар, каждый момент которого был выжжен в памяти кислотой.   Он находился в сумрачном, высоком здании  городской ратуши, где-то в Средневековой Европе. Воздух был густым и тяжелым, пахло ладаном и древесной смолой горящих факелов.  Сквозь витражные стекла пробивался тусклый, цветной свет, ложась на каменные плиты пола бледными пятнами. Он сидел на грубой деревянной лавке со связанными руками перед тремя строгими судьями, которые восседали за массивным дубовым столом. Их лица были строгими и непроницаемыми, будто высеченные из желтого известняка. Скупые складки их черных мантий казались глубокими трещинами в самой справедливости.
Монотонный, холодный голос  оглашал приговор. Каждое слово падало, как удар молота: « виновен…колдовство…сношение с дьяволом…смертная казнь». Он пытался кричать, говорить об ошибке, но его голос был тих и беспомощен, как шепот, теряющийся в гулком пространстве зала. Его взгляд метнулся на передние скамейки, где сидела женщина средних лет с гладко зачесанными волосами и тонкими, поджатыми губами. И она тихо улыбалась. В ее глазах светилось леденящее душу удовлетворение. Именно на основании ее показаний он и был осужден.
Его грубо подняли с лавки и вывели из здания под крики толпы  на центральную площадь, где был установлен столб. Стражники подвели его и привязали к данному столбу и обложили подножие стопками хвороста и охапками соломы. Он кричал, что не виновен, что бог всех покарает. Но его крик тонул в гвалте людских голосов. Палач поджег факелом солому, языки пламени потянулись вверх и обвили его тело. Он физически почувствовал адскую боль и жжение во всем теле, клубы дыма заволокли его глаза и последнее, что он увидел - улыбающееся лицо этой женщины.  Его собственный дикий, запредельный  крик разбудил его.
 Он почувствовал себя лежащим в своей постели, в своей квартире, сердце бешено колотилось, словно пытаясь вырваться из груди. Постепенно дыхание стало успокаиваться. «Сон, это всего лишь сон», - убеждал он себя, сжимая влажные от пота ладони. Однако запах гари все равно явно ощущался. Он встал, на ощупь добравшись до выключателя, и прошел в ванную. Механически умываясь, он поднял голову и посмотрел с зеркало. И обомлел. Его ресницы, обычно темные и густые,  были  опалены. В  эту секунду в памяти всплыли  события в квартире Крюгер, пророчества брошенные ему Ольгой Дмитриевной: «Ты труп. Ты сгоришь». Беспокойство, холодное и липкое, сковало его снова.  До самого утра он пролежал, так и не уснув, вслушиваясь в тиканье часов и в стук собственного сердца.
Теперь же, находясь в отделе и слушая новости о смерти Крюгер,  он с ужасающей ясностью  вспомнил лицо женщины из своего кошмара. Это было лицо Ляны Крюгер. Точное, до мельчайшей черточки. Ледяная рука сжала его горло.  « Неужели я действительно погибну в огне»? – пронеслось в его голове панической мыслью.
Прошла утренняя планерка. Текучка дел отвлекла его внимание и он с головой ушел в свои дела: рабочую рутину, отчеты, поручения. Он попытался ухватиться за эту обыденность, как утопающий за соломинку.  Думать о Крюгер, о сне, об опаленных ресницах,  было уже некогда. Незаметно время подошло к обеду и он решил немного развеяться  - съездить покушать в какое-нибудь приличное место. Он чувствовал себя измотанным и разбитым. Принять грамм 100-200. Расслабить свои нервы. С такой работой и с такими мыслями действительно можно с ума сойти.
Августовское небо было безжизненно-серым, черные грозовые тучи стремительно приближались – скоро они скроют небо и начнется дождь. Воздух был тяжелым, влажным и неподвижным. Он вышел из здания и быстрым шагом направился к своей старой «Ниве», стоящей на стоянке. В это время внезапно молния ударила в дерево над головой Данилова, крона с грохотом расщепилась и огромная ветка, вся в листве, упала ему под ноги, поднимая тучи пыли. Он отпрыгнул, сердце бешено застучало.  «Хорошо, что не на голову», -  подумал он, усаживаясь за руль. Двигатель сразу завелся, знакомый рокот немного его успокоил.  Чтобы заглушить нарастающую панику, добавил звук магнитолы на полную. Из динамиков зарычал его  любимый «Cannibal Corpse». Кричащие гитары и грохочущие барабаны должны были выжечь из головы весь его бред. Он тронулся с места и поехал в сторону центра. И тут на панели приборов  загорелась красная лампочка -   бензин был на исходе.
Данилов подумал, что надо заехать на заправку. Слева за углом была заправка «Параллель». Он уже собрался перестроиться, как вдруг почувствовал нечто невообразимое.  Салон стал наполняться ледяным, промозглым  холодом. Он будто провалился в морозильную камеру. Мурашки побежали по коже. И появилось чувство – острое и неоспоримое,  что  НЕЧТО смотрит на него пристальным взглядом. Стрелки на панели приборов словно сошли с ума: тахометр, спидометр, датчик топлива – все завертелось в бешеном танце. Он стал непроизвольно дрожать от наступившего холода. За его спиной он почувствовал какое-то движение, словно кто-то шевельнулся на заднем сиденье.
Сердце Данилова ушло в пятки. Медленно преодолевая парализующий страх, он поднял глаза и посмотрел в зеркало заднего и вида, после чего  обмер от страха. В отражении на него смотрели два огненных глаза – два уголька, пылающие холодным, адским пламенем. С криком, в котором смешались ужас и отчаяние, он резко обернулся. На заднем сиденье прямо за ним  сидела женщина с бледным, знакомым до боли лицом. Это была Ляна Крюгер. Его мозг отказывался верить. «Она же умерла», - пронеслось у него в голове адской каруселью.
- Я пришла за тобой! – услышал он тихий, зловещий шепот и следом за ним раскатистый смех,  от которого у него застыла кровь в жилах и похолодели конечности. Инстинкт самосохранения заставил его действовать. Он резко нашел на тормоз, но педаль провалилась в пустоту, став мягкой и безжизненной.   Автомобиль, напротив, стал резко набирать скорость, руль самопроизвольно повернулся влево, выворачиваясь из его рук. «Нива», словно управляемая невидимой силой, рванула в сторону заправки «Параллель», возле сливной емкости там стоял бензовоз. «Нива» продолжала увеличивать скорость, не реагируя на судорожные попытки Данилова остановиться. Бензовоз становился все ближе и ближе. Данилов попытался открыть дверь, чтобы выпрыгнуть из машины, но она была заблокирована и не открывалась. В последнюю секунду перед глазами предстало лицо Ольги Дмитриевны и ее голос: « ты труп, ты сгоришь». Из его горла вырвался нечеловеческий, отчаянный вопль и «Нива» врезалась в борт бензовоза. От сильнейшего удара бензовоз опрокинулся, брызги бензина разлетелись в разные стороны  и через разбитое стекло попали на тело Данилова   и на раскаленный двигатель. Бензин воспламенился и «Нива» превратилась в огненный шар. Тело Данилова, объятое алым пламенем, стало корчилось в немой агонии в огненной ловушке.
Но даже сквозь вой огня и боль, прожигающую сознание, он продолжал слышать его – тот самый, леденящий душу раскатистый, зловещий смех Ляны Крюгер. Он не стихал до самого конца.

…..

Панасюк сидел в своем кабинете за рабочим столом, пытаясь сосредоточиться на вчерашних сводка. Бумаги лежали аккуратной стопкой, компьютер тихо гудел, но мысли его были далеко. Смерть Крюгер висела в воздухе с тяжелым, неразрешенным вопросом. Глухие раскаты грома доносились с улицы, предвещая начало долгожданного ливня. Дверь с тревожным стуком распахнулась и внутрь ворвался взволнованный, запыхавшийся Грицук с широко раскрытыми глазами.
-Тарас Николаевич!  Данилов сгорел! – выпалил он, едва переводя дух.
Панасюк медленно поднял голову от бумаг. Его скуластое лицо, обычно непроницаемое лицо сначала выразило лишь крайнее раздражение, затем он сдвинул густые брови.
- Вы что сегодня издеваетесь надо мной? – сразу стал возмущаться Панасюк. – Сначала Крюгер! Теперь Данилов! Что случилось? Говори толком.
- В машине! … Сгорел! – Грицук все еще не мог успокоить свое дыхание, его слова постоянно путались. - Врезался в бензовоз, его машина взорвалась. Труп сильно обгорел, но это точно он.
Панасюк откинулся на спинку кресла, смотря на подчиненного с недоверием и нарастающей яростью.
- Он, что бухой ездил, что ли? – спросил Панасюк, с силой ударив ладонью по своему столу. -  Как можно средь белого дня так врезаться? Может, бомба была? Диверсия какая-то?
- Пока неизвестно. Сейчас его повезли в морг. Проведем все экспертизы, тогда  все ясно будет.
Панасюк тяжело вздохнул, проводя рукой по лицу. Он выглядел внезапно уставшим.
- Свидетели были?
- Да, конечно, - кивнул головой Грицук. -  Женщина мимо проходила. Она, кстати, и позвонила, сообщила.
- Ну и? – Панасюк  пристально посмотрел на него, его пальцы нервно барабанили по столу. -  Что она говорила?
-  Автомобиль мимо ее проехал, она по тротуару шла. Она  говорит, что автомобиль разгонялся и на полной скорости врезался в бензовоз. Никаких попыток затормозить не было.
- Странно, - пробурчал Панасюк, вглядываясь в окно. - Почему он не тормозил? Уснул за рулем? Сердце?
- Скорее всего да. Наверное, уснул и педаль газа нажал. Но еще есть момент, - замялся Грицук, не зная, как подать следующую информацию. – Это женщина говорит, что в автомобиле были два человека. За рулем мужик, а на заднем сиденье баба еще сидела.
-  Значит два трупа были?
- Труп был только один, мужик за рулем.
- А это баба куда делась тогда? – в голосе Панасюка зазвучали нотки не столько гнева, сколько недоумения.
- Свидетельница клянется и божится, что их двое было. Но из автомобиля никто не выходил. Это точно. Говорит, что машина сначала загорелась, а потом взорвалась. Выбраться было невозможно.
- Что у нас за чертовщина такая? – стал возмущаться Панасюк.  Он поднялся с кресла и начал мерить кабинет шагами. Его раздражение сменилось на глубинное, щемящее беспокойство. – Кто-то сглазил нас, что ли?
- Жалко Данилова, - тихо, почти про себя, сказал Грицук. - Исполнительный работник был.
Тут Грицука осенило. Его лицо стало еще бледнее.
- Тарас Николаевич, мне как раз сегодня ночью Данилов приснился. Дурной сон какой-то. И в этом сне его сожгли. Так натурально все было. Как будто наяву. Я еще проснулся весь в холодном поту и подумал: Зачем мне Данилов нужен? Что это вообще было?
Панасюк резко остановился и уставился на Грицука. Его лицо стало каменным, но в глазах, на мгновение, мелькнул неподдельный, животный страх.
- Ты, что у нас вещие сны видишь? Ты теперь у нас предсказатель. Краматорская Ванга?  Иди с моих глаз долой. Будет какая-нибудь информация сразу мне докладывай. Без всяких снов.  Чтобы у меня не было никаких фантазий. Ясно?    
 Грицук вышел, прикрыв за собой дверь. Панасюк в изнеможении вернулся к своему креслу и рухнул в него. Он не подал виду, что был поражен в самое сердце, когда услышал от Грицука о его сне. Он вспомнил, что такой же сон, в мельчайших жутких подробностях,  он видел САМ. Он видел, как горит Данилов и чувствовал запах гари. Как один и тот же кошмар может присниться сразу двоим? Это совпадение? Или … что-то другое?
Тревожные, темные  мысли заполнили его разум, не оставляя место логике и рационализму. Он встал, подошел к холодильнику и достал из морозилки бутылку горилки.  Не ища стопку, он открутил крышку и сделал несколько длинных, обжигающих глотков. Но алкоголь не принес желанного забвения, лишь подлил масла в огонь тревоги, полыхавший внутри. Он смотрел в залитое дождем окно, а в ушах еще стоял тот самый, зловещий смех из собственного сна.

…..

Тишина в квартире была густой и звенящей, нарушаемая лишь мерным тиканьем часов и приглушенным шелестом вечернего города за окном. Воздух на кухне, обычно наполненный ароматами уюта и домашнего очага, сегодня казался спертым и тяжелым, будто впитал в себя всю усталость и тревогу, с которыми Александр Грицук переступил порог своего дома. 
Он сидел за столом, сгорбившись над тарелкой дымящегося борща. Ярко-красный суп, обычно такой аппетитный, сегодня казался ему просто цветным пятном в  серой реальности его мыслей. Ложка в его руке двигалась автоматически, безжизненно зачерпывая и отправляя в рот еду, вкус которой он абсолютно не чувствовал. Его взгляд был устремлен куда-то внутрь себя, в пучину прошедших событий, которые оставили на его лице глубокие тени под глазами и резкие складки у рта.
Напротив, стараясь не шуметь, сидела его жена Наталья.  Она не ела, а лишь наблюдала за мужем, и ее сердце сжималось от непонятной, но острой тревоги. Она видела, как он вошел – плечи опущены, движения резкие, взгляд отсутствующий. Он был здесь физически, но мыслями – где-то очень далеко, в каком-то темном и неприятном месте. Тиканье часов отмеривало секунды тягостного молчания. За окном  последние лучи угасающего дня уступали место глубоким сумеркам, и в комнате становилось все темнее, но ни он ни она не делали движений, чтобы включить свет. Эта полумгла идеально соответствовала их настроению.
Наконец, Наталья не выдержала. Смотря на его измученное лицо, она спросила:
- Саша, у тебя все нормально?
Грицук вздрогнул, словно его выдернули из глубокого омута. Он с недоумением посмотрел на нее, будто она задала вопрос на неизвестном языке.
- А ты почему спрашиваешь?
- Мне что-то тревожно за тебя. У тебя, наверное, на  работе проблемы? Ты так сильно изменился. Весь какой-то нервный стал.
Он тяжело вздохнул и резко отодвинул от себя тарелку. Аппетит окончательно пропал.
- А у кого сейчас проблем нет? Такое время, - он махнул рукой, пытаясь отмахнуться от назойливой темы, но в его жесте читалось беспомощность. - Устал я. Уехать бы отсюда.
В его голосе прозвучало такое отчаяние, что у Натальи кольнуло сердце. Она ухватилась за знакомую тему, единственную нить надежды, которая у них осталась.
- А что у тебя с переводом? – спросила она, стараясь вложить в голос как можно больше оптимизма.
- Пока тишина, - он мрачно покачал головой. - Тебе нужно уезжать отсюда. Обязательно. Я думаю, что через месяц-два уже можно будет квартиру в Кракове взять. Кшиштоф обещал помочь
- Быстрей бы, -  в ее глазах заплясали огоньки надежды.  Она позволила себе на мгновение забыть о тревоге и окунуться в сладкие грезы. Она представила уютные улочки польского города, новую жизнь, спокойствие и безопасность. Все то, чего им не хватало здесь и сейчас.   
Но надежда жены не смогла развеять мрак, окутавший Грицука. Он молча встал из-за стола, кивнул и, не сказав больше ни слова, отправился в ванную. Сквозь приоткрытую дверь доносились звуки льющейся воды. Затем он вышел и, бледный и молчаливый, прошел в спальню.  Наталья осталась одна в темнеющей кухне, и предчувствие беды снова накрыло ее с новой силой, заглушая мимолетную радость.
Грицук повалился на кровать. Физическая усталость валила с ног, но мозг отказывался отключаться, продолжая прокручивать тревожные мысли. Однако сознание вскоре сдалось и его накрыло черное, тяжелое одеяло беспамятства.
И вдруг – ослепительный, режущий свет ослепил его, он отвернул голову и обнаружил себя стоящим на городском кладбище. Кругом, куда ни кинь взгляд, высились ряды памятников и оградок, холодных и безмолвных.  Многочисленные сине-желтые флаги трепетали на порывистом ветру и их шелест был единственным звуком, нарушавшим зловещую тишину.  Не далеко от него стояла группа незнакомых людей стояла возле свежевырытой могилы. На двух простых табуретках стоял открытый гроб, батюшка ходил вокруг его с кадилом, монотонно читая молитвы. Молодая женщина в черной траурной одежде стояла возле гроба и тихо всхлипывала. «Кого они хоронят?» -  подумал он.    С необъяснимым любопытством он подошел к ним поближе и ледяной ужас сковал его всего, когда он в гроб.  Там лежал … ОН.
Глядя на себя со стороны, Грицук не мог пошевелиться от ужаса. Что это такое? Почему там он?  Это невозможный, кошмарный бред. В это время лежащий в гробу мертвец открыл глаза и подмигнул ему одним глазом, с явной издевкой. Он заметил, что все стоящие возле гроба,  не обращают на это никакого  внимания.  У него замерло сердце и оборвалось дыхание. Грицук не верил своим глазам и, ему  казалось, что это происходит ни с ним. Мир сузился до него и его двойника в сосновом гробу.
В это время его лицо в гробу стало изменяться. Черты поплыли, исказились  и сложились в другое, знакомое до боли лицо -  лицо Ляны Крюгер.
- Я пришла за тобой, - прошипело это лицо, исказившись жуткой, нечеловеческой гримасой. Она  резко села  в гробу и тишину кладбища разорвал ее дьявольский, леденящий душу хохот. Он разносился эхом, отражаясь от мраморных памятников, заполняя собой все пространство и сжимая сердце Грицука ледяной рукой.
Он дернулся и открыл глаза. Кругом была непроглядная, абсолютная тьма и давящая, густая тишина.  «Слава Богу, это только сон» - с невероятным облегчением подумал он, чувствуя, как сильно колотится сердце.  Он лежал на спине, стараясь успокоить дрожь в теле, и заметил, что его руки были странно сложены на груди, как у … как у покойника. Он попытался повернуться набок, но это сделать не получилось, плечо уперлось во что-то твердое и неподатливое. Не понимая, он поднял руку и ладонь уперлась в шероховатую деревянную поверхность всего в нескольких сантиметрах от лица. Недоумение быстро сменилось растущей паникой. Он провел руками по сторонам – везде было тесно и узко. В ногах, над головой – везде его окружала твердая, неумолимая древесина. 
- Что это за чертовщина? - произнес он.
И тут его обоняние, обостренное до предела, уловило  спертый воздух и затхлый, сладковато-гнилостный  запах сырой земли. У него промелькнула в голове страшная догадка. Я В ГРОБУ!
Дикий, животный страх вырвался из его груди глухим стоном. Он начал биться, отчаянно упираться руками и ногами в деревянные стенки, но они не поддавались. Паника сдавила горло. Дыхание становилось все тяжелее и тяжелее. Кислорода стало не хватать. Им  овладело чистейшее первобытное отчаяние загнанного в ловушку зверя. Он оставался один на один со своей  смертью в кромешной мгле.
Грицук в  исступлении принялся царапать ногтями крышку гроба над собой, пытаясь  сделать лаз через сосновые доски и вылезти наружу.  Но дерево было слишком крепким для его рук. Он слышал, как ломаются его ногти, чувствовал острую боль в кончиках пальцев, но не останавливался, пытаясь проделать хоть маленькую щель, лаз к воздуху, к жизни. Но это было бесполезно. Легкие горели, требуя кислорода, сознание начало мутнеть. Последней мыслью перед тем, как он должен был потерять сознание, была:
 «Я СЕЙЧАС УМРУ!»
Удушье тисками сжало горло,  легкие сжались спазмами и он из последних сил, уже не надеясь, закричал снова – криком агонии, полного, абсолютного ужаса, в который он вложил всю свою жизнь, разорвав все пространство вокруг.
Вдруг резкий свет ударил в его зажмуренные глаза.  Грицук открыл их и обнаружил себя лежащим в своей постели. Испуганная Наталья стояла возле выключателя и широкими глазами смотрела на него. Грицук лежал в холодном поту и его трясла мелкая дрожь, он судорожно глотал воздух.
- Мне кошмар приснился, - дрожащим голосом он попытался объясниться с Натальей.  Он посмотрел ей в глаза и увидел, что она с ужасом смотрит на его руки.
Грицук перевел взгляд на свои руки и новый ужасный крик вырвался из его горла. Он смотрел на свои ОКРОВАВЛЕННЫЕ ПАЛЬЦЫ с содранными ногтями, из которых стекали струйки крови на белоснежную простыню.
Это была не иллюзия. Это была жестокая, неоспоримая реальность, следовавшая за ним  из его кошмара.