Байтуганские байки у костра. Сурок. Байка 1

«Как Секе-Сан ходил на сурков по старинке»

Когда-то давно, задолго до спутниковых карт и цифровых манков, жил в наших краях охотник по имени Секе-Сан. Мужик был вида неприхотливого, но взгляд у него был такой, что сурки в норах вздрагивали, когда он просто проходил мимо по балке. Он родился в степи, вырос на бурьянах и сайгачьем следе, и знал повадки байбака лучше, чем некоторые зоологи из центра.

Жил он тогда на окраине Байтугана, в мазанке из самана, что стояла на пригорке возле пересохшего арыка. Из окон его дома можно было видеть всё: где утки сели на старице, где кони пасутся, а где сурок торчит столбиком, нюхая ветер.

— На сурка, — говорил он, пряча под бородой усмешку, — ходить надо не с ружьём, а с уважением.

Как всё началось

Было это в начале сентября. Жара уже спадала, пыль ложилась на траву, как старая скатерть. Мы сидели у плотины Шишкина, в тени старой лодки, и перебирали патроны к утренней утиной охоте. Вдруг Секе-Сан, помешивая чай в закопчённом чайнике, сказал:

— А я, хлопцы, завтра пойду на сурка. По старинке. Без машины, без бинокля, без всей этой модной мишуры.

Мы с Никитой и Валеркой переглянулись: «По старинке» у Секе-Сана означало что-то между подвигом и шаманством. Один раз он на уток ходил с жердиной, которая служила как опора для скрадка, второй — маскировался под дерево, пока табун козлов сам не подошёл.

— С ружьём хоть? — спросил Никита с прищуром.

— Да не дурак, с ружьём, — ответил он. — Но и оно будет только помощником. Главное — подход. Это искусство, а не хобби.

Поход начинается

Утром, ещё до рассвета, Секе-Сан встал, умывшись холодной водой из канистры. Завтрак — хлеб с салом, чай с травой. На плечо — старенький ИЖ, под мышку — мешок из мешковины с бутербродами, на шею — платок. Оделся в свои легендарные мешковинные штаны и куртку — костюм, в котором его в прошлый раз пацаны приняли за призрака. Всё в нём было степное, родное, будто сам он — часть травы, пыли и горизонта.

Мы сели на бруствере и смотрели, как он исчезает за краем балки. Без лишних слов, без пафоса. Только лёгкий ветерок пошевелил его мешковинную рубаху.

След охотника

Секе шёл по склону, где заря только-только начинала красить траву. Балка, старая, размытая, была ему знакома — тут он ещё в молодости находил детёнышей сурка, которых потом выпускал обратно.

Он знал, где у сурков наблюдательные посты, знал тропки и сторожевые кочки. Подходил не напрямик, а по дуге, по змеиному следу. Если сурок выглядывал, Секе замирал — как камень, как пень, как часть земли. Мог стоять так пять, десять минут, пока тот снова не начинал грызть траву.

— Главное — дышать степью, — шептал он сам себе. — Не быть чужим. Сурок чувствует чужака, как собака — волка.

Первая встреча

Уже когда первые лучи солнца засветили над горизонтом, Секе подполз к возвышенности, откуда были видны сразу три норы. Он лег на пузо, подстелив мешок и начал наблюдать. Час, другой. Вода уже почти выпита, бутерброды съедены, комары гудят — а сурков всё нет.

И вот наконец, ближе к восьми, на кочке появился он — старый байбак, пузатый, как копчёный балык, с мордой важной, как у акима. Выглянул, понюхал воздух, и только собрался выйти, как Секе уже прицелился. Но не стреляет.

— Малой где-то рядом, — подумал. — Не будет отец один на поверхности торчать.

И действительно — через минуту показались ещё два: молодой и поменьше. Секе выбрал самого большого. Медленно поднял ствол, выдохнул и...

Бах!

Птицы взлетели с дерева. Младшие метнулись в нору. А старый сурок остался лежать, не шевелясь.

Не конец охоты

Секе подошёл, проверил — чистый выстрел. Поднял добычу, прикинул вес — хороший, килограмм шесть. Положил в мешок. Хотел было уходить, но заметил, что на соседнем бугре снова кто-то маячит.

Прилёг снова. Час ждал. Второго уже брал, когда солнце было высоко. А третьего — на обратной дороге, ближе к старой чабанке, где когда-то был колодец.

К обеду он вернулся к нам — уставший, но довольный. Мешковина на нём была пропитана потом, пылью и победой. В мешке — три сурка, жирных, с ровными шкурками.

Мы ахнули, конечно.

— Без бинокля? Без манка?

— Зрение у меня ещё орлиное, — усмехнулся Секе. — А манок — в сердце. Надо просто знать, когда степь зовёт.

Вечер у костра

В тот вечер мы жарили мясо сурка в казане, с луком и картошкой. Шкуру сняли аккуратно, жир сложили в банку — пригодится. Секе сидел у костра, молчал, смотрел на пламя. Потом вдруг сказал:

— А ведь я, хлопцы, тогда в молодости одного сурка учил не бояться. Приду к норе, сяду, молчу. Он выйдет — я сижу. И так целую неделю. Потом он начал ближе подходить, нюхать. Доверился. Я его так и не тронул. Мы с ним друзья были.

Мы переглянулись. Кто-то хмыкнул, кто-то ухмыльнулся. Но никто не стал смеяться. Потому что в глазах Секе-Сана было то, что трудно объяснить словами: уважение к жизни, к степи, к тем, кто делит с нами эту землю.

Эпилог

С тех пор мы ещё не раз ходили на сурков, но уже никогда — без рассказа о той охоте Секе-Сана. Без его мешковинного костюма, без философии степного молчания.

И вот когда ранним утром на горизонте появляется фигурка охотника, медленно, точно сливаясь с кочками, — мы знаем: это снова он. Или кто-то, кто научился у него главному.
Секрету настоящей охоты.