Трудовые резервы. Обострение классовой борьбы

На следующий день было продолжение. Отец Максима уже на служебном Москвиче с мигалками подкараулил отца Павла недалеко от проходной комбината едущего на работу на стареньком Запорожце и забрал у него права , якобы за не подобающий вид автомобиля. У Запорожца было сменено крыло, но не покрашено.


И это было только начало классовой борьбы.



                Трудовые резервы. Обострение классовой борьбы.


Отец Павла, человек основательный и не склонный к сантиментам, но при этом обладающий поистине стальной выдержкой, лишь пожал плечами. Его старенький, но надежный "Запорожец", хоть и повидал многое на своем веку, никогда его не подводил, и придирки к его внешнему облику казались ему совершенно неуместными. Однако, спорить с представителем власти, да еще и в сопровождении мигалок, было делом заведомо провальным. Он молча протянул документы, ощущая, как внутри нарастает глухое негодование. То, что началось как безобидная шутка на берегу озера, стремительно перерастало в нечто куда более серьезное, превращаясь в настоящую конфронтацию между двумя семьями, чьи жизненные пути и социальное положение кардинально отличались.


Не в силах справиться с накопившимся раздражением, Михалыч, не теряя времени, направился прямиком в Профком, где работал его давний приятель, чтобы изложить ему всю ситуацию в мельчайших подробностях.


Профком, как всегда, гудел от деловой суеты. Михалыч, минуя ряды столов с бумагами и сосредоточенными лицами, уверенно прошел в кабинет своего друга, Петра Ивановича. Тот, увидев его, отложил в сторону толстую папку и жестом пригласил присесть.


"Петр, ты не поверишь, что сегодня произошло," – начал Михалыч, усаживаясь в кресло и сжимая кулаки. Его голос, обычно ровный и спокойный, сейчас звучал напряженно. "Началось всё с какой-то дурацкой шутки на пляже. Сын этого... ну, знаешь, из тех, кто на " Волгах" ездит, решил поспорить с моим сыном Павлом. А потом, когда я попытался заступиться, этот его папаша, этот... ну, как его там, из Гаи, устроил целое представление. Остановил меня, на пустом месте придрался к моей машине!"


Михалыч сделал паузу, собираясь с мыслями. "Я понимаю, машина не новая. А тут – как будто я преступник какой-то. Этот гаишник, с мигалками, как будто я ему лично что-то должен. Он решил показать, кто тут главный, кто тут имеет право. А мы, простые люди, должны молчать и терпеть?"


Он покачал головой, в глазах его мелькнула смесь обиды и решимости. "Я не могу это так оставить, Петр. Это уже не просто шутка. Это уже война. Война, которую они начали. И я не собираюсь отступать. Ты же знаешь, я человек незлопамятный, но и унижений не терплю. Особенно когда это касается моего сына, моей семьи."


Михалыч, наклонившись вперед, пристально посмотрел на Петра. "Мне нужна твоя помощь. У тебя же старший брат в ГАИ работает, верно? Поехали к нему. Он там авторитет, быстро все раз рулит, я знаю."


У Петра действительно был старший брат, Иваныч, старшина в патрульной службе, который работал там с "молодых ногтей." Говорили, что нынешний начальник ГАИ когда то стажировался у него, и все знали, что Иваныч мог "открыть дверь ногой" в любой кабинет.


Не теряя времени, они отправились к Иванычу домой. Тот отдыхал после ночного дежурства в своей беседке с бутылочкой пива. Не дослушав Михалыча до конца, Иваныч, матерясь, быстро начал собираться. "Права забрал, говоришь? Ох, ушлёпок, куда лезет! Ему только баб на телевиденьи тискать дозволено, а он в мужские дела встревает. Поехали скорее!"


По дороге в ГАИ они заехали в привокзальный ресторан, взяли бутылку хорошего коньяка. Раззадоренный Иваныч, сказав: "Ждите меня здесь", и скрылся в дверях учреждения.


Прошло около трех часов. Петр и Михалыч извелись, не находя себе места. Наконец, Иваныч появился, розовощекий и весьма довольный собой. Он тут же бросился обнимать брата, кажется, совсем забыв, зачем ходил к начальнику. Начались воспоминания о детстве, об их общих шалостях, о том, как здорово было раньше. Когда же его взгляд на конец упал на Михалыча, он достал из нагрудного кармана права и сказал: "Никогда и никому больше не отдавай права. Только мне или начальнику ГАИ."



Мы понимали, что это лишь временная передышка, хрупкая победа, которая может обернуться поражением в любой момент. Отец Максима не собирался сдаваться, его беспокойство не утихало. Мы чувствовали это напряжение, эту невидимую борьбу, которая разворачивалась вокруг нас.

 Каждый из нас готовился к своему предстоящему спортивному испытанию. Литвин вернулся с первенства Сибири триумфатором, чемпионом. А вот брат, увы, в финале проиграл хозяину ринга – явное судейское пренебрежение. Главное что оба выполнили норматив мастеров спорта. У Боровка же первенство было еще впереди , и каждый день тренировок был наполнен предвкушением и тревогой.


Тем временем, в другом уголке нашей жизни, зарождалась новая история. Между Ирой и Сашей, словно нежные ростки, крепли отношения. Их взгляды, их прикосновения, их тихие разговоры – все говорило о зарождающейся любви. И, что особенно важно, родители Иры, эти люди с устоявшимися взглядами и высокими ожиданиями, казалось, благосклонно смотрели на Сашу. В их глазах читалось одобрение, и это давало надежду на то, что эта новая связь будет крепкой и счастливой. Но даже эта светлая нота не могла полностью развеять туман неопределенности, который окутывал нас. Мы знали, что впереди еще много испытаний, и каждая победа, какой бы желанной она ни была, лишь подчеркивала хрупкость нашего положения.