Байка о том, как в Неаполе проблемы решают

В Неаполе проблемы не решают.
Их маринуют.

Два года назад у нас начала течь крыша.
Точнее — она решила потихоньку проверять, сколько еще можно издеваться над законами физики и над нашими нервами.

О том, что крыша «так себе», все знали еще до того, как потекло.

Здесь вообще много о чём знают заранее: что дом старый, что проводка допотопная, что зима приходит внезапно каждый год.
Но пока сухо — это же не проблема, это ПОТЕНЦИАЛЬНАЯ проблема.
А потенциальные проблемы в Неаполе живут в той же параллельной вселенной, где живут сбережения, планы на пенсию и плотники, которые приходят вовремя.

Зима за зимой вода протискивалась в микроскопические щели между крышей и стеной, слой за слоем.
Сначала тихо намокал гипсокартон, потом он начал темнеть и пузиться, как тесто Маргариты из Pizzeria Del Popolo.
Затем появилась плесень — маленькая черная считалочка, сколько еще осталось до катастрофы.
И, собственно, штукатурка начала отваливаться, а квартира — пахнуть не домом, а подвалом.

Если вы когда-нибудь гуляли по Неаполю, вы видели этих местных монстров — скутеры, перемотанные изолентой, проволокой, веревкой и, кажется, молитвами трёх поколений.
Они гремят, кашляют, но — едут.
В первый год я смеялся над этими Франкенштейнами.
Во второй — посмотрел на наш потолок и как-то уже не так громко смеялся.
В третий — задумался. Глубоко.

Прошлым летом нам предложили решение.
Не ремонт, нет. РЕШЕНИЕ.

По-моему, это был чистой воды эксперимент в стиле:
«А давайте сыграем в рулетку. Может, повезет».

На крышу вышли люди с кисточками и банкой водоотталкивающего раствора. Присоединился к ним и я.
Помазали. Дружно помазали. Аж дважды!
Но в некоторых местах крыша, давно пропитанная влагой, оттолкнула не воду, а сам раствор.
Как будто сказала:
— Мальчики, вы серьезно?

Да, но летом Неаполь — рай.
Тёплый воздух, свет, море, вино, на теле лён, на закате — кампари.
Кому вообще интересно, что будет зимой?
Живем здесь и сейчас, главное, чтобы всё было tutt’ appost — туттапост, какой прекрасный заклинательный звук "порядка"!

Потом пришла зима.
И начались тропические дожди.

Не романтический тихий дождик из кино, а такой, от которого город кажется аквариумом, а ты — плохо подготовленной рыбкой.

На третий или четвертый день в потолке снова открылась первая точка доступа небес к нам домой.
Капли начали падать.

Меня в это время не было в городе — я был в... да разве имеет значение?
Моя любимая собиралась уезжать из квартиры и оставила под новым источником водоснабжения не тазик, не ведро, нет.
Она оставила инсталляцию.

На матрасе, прямо под дырой, лежал узор из одежды и пластиковых мусорных пакетов.
Одежда — чтобы промокала она, а не матрас.
Пакеты — ну кто их знает, зачем. Может, для концептуальности.

Матрас, разумеется, всё равно промок.
Сколько ни выкладывай узоры, гравитация в Неаполе работает исправно.

Потом в город вернулся я.
Дежурить.

К старому протечному «роднику» быстро добавился второй.
Через день — третий.
Я стоял под этим потолком, смотрел на гипсокартон, который темнел и становился тяжелее, и думал только одно:
«Люстра же не выдержит. Ну не может она на этом картоне висеть вечно».

Но каждый раз, когда я произносил вслух что-то похожее на тревогу, мне в жизни много раз говорили:
— Ты опять драматизируешь.
И я тренировался не верить себе.
Даже когда потолок буквально темнел и шел волнами.

На пару дней я уехал.
Эти дни, надо сказать, были сухими.
Голубое небо как будто решило дать нам ложную надежду.

Я вернулся.
Стал ходить туда-сюда, заглядывать в спальню, смотреть на потолок, который выглядел как старый живот, натянутый на дряхлую кость люстры.
Смотрел и думал:
«Выдержит? Не выдержит? Может, всё-таки я перегибаю?»

Спойлер: не перегибал.

Вечером, прямо перед сном, я был в другой комнате.
И вдруг раздался звук, который ни с чем не перепутаешь — как будто дом сделал глубокий вздох и… выдох.

Нижняя часть потолка просто сорвалась.
Люстра потащила за собой размокший гипсокартон, и всё это рухнуло вниз — с таким чувством финала, что Голливуду стало бы стыдно за свои спецэффекты.

Запах ударил в нос сразу:
земля, влага, гниль, старый дом, занавес.
Настоящая parmigiano из запущенности, сыр из многолетнего «потом разберёмся».

Потом были звонки.
Разговоры.
Недопонимания.
«Но мы же мазали!»
«Но ведь летом всё было сухо!»
«Ну это же зима, что ты хочешь?»

А в сердце — тот самый липкий шок, от которого ты вроде бы ходишь, говоришь, но всё внутри сидит и смотрит в одну точку.

И тут, казалось бы, время для серьезной кампании, оценок ущерба, расчетов, планов, дат, договоров…
Но это же Неаполь.

Здесь всё решается через третьи руки.

Папа моей любимой нашел друга.
Друг знает кого-то.
Этот «кто-то» должен приехать завтра утром.

Он не знает, когда приедет, потому что у него умер отец.
Он не знает, во сколько освободится, в каком будет состоянии, в каком настроении, с какими идеями.
Мы ничего не знаем.
Ни времени, ни плана, ни стоимости, ни того, что именно он собирается делать с нашей дырой в небо (ладно-ладно, еще пока не в небо! Пока еще!).

В Неаполе это и есть план:
— Приеду когда смогу.
— А что будете делать?
— Посмотрим.
В Неаполе любят смотреть — в основном на женщин (оголенных), на роскошь и на пролемы других.

И вот я сейчас сижу на кухне.
В другой комнате — кровать, обернутая cottone calde, как раненый в одеяла.
В спальне — дыра в потолке, как открытый рот дома, который наконец-то честно сказал: «Мне плохо».

На столе — лампа.
Тихо гудит stufetta.
На мне десять слоёв одежды — как у тех скутеров, только вместо изоленты — свитера.

Я чувствую запах сырости даже сквозь стену.
Вижу глазами то, что там произошло, хотя сейчас передо мной только кружка и лампочка.
И в какой-то момент понимаю, почему у меня в глазах слезы.

Потому что я сам довёл себя в эту точку.

Не только они, не только «неаполитанский путь», не только изолента вместо ремонта, не только «tutt’ appost» вместо договора.
Я тоже сыграл в эту игру —
авось,
пока не капает — не проблема,
летом разберёмся,
ну я же, наверное, драматизирую.

И вот теперь я сижу в тёплой кухне холодной квартиры,
слушаю, как шепчет обогреватель,
и жду человека, которого я не знаю,
в городе, который проблемы не чинит —
он даёт им вырасти до потолка.

А потом смотрит, как они падают тебе на голову.