Забвение отменяется. глава 3

На следующий день, солнце словно извинялось и превратило наш милый городок в парную. Мой «ветреный» одиннадцатый «Б» действительно повзрослел за эти двое суток и усердно скрипел ручками, записывая за мной ответы на билеты выпускных экзаменов, но в самый разгар трудового процесса в распахнутые окна класса, влетели знакомые выхлопы соседского раритета.
- Снова повезли, вторая попытка – изрёк в тишине мой лучший ученик Гальчуков Гена.
Класс, молча, уставился на меня.
Надо сказать, что все городки «двенадцать на четырнадцать» в квартальном исчислении, имеют одну характеристику, здесь всё всем известно, всегда.
Я думаю, что «двенадцать на четырнадцать» это какой-то информационный кластер ещё не известный науке. Возьмите любой населённый пункт другого масштаба и события соседского двора уже надёжная неизвестность, здесь в Смирново все про всех знают как-то само собой. Серьёзно!
Жители городка начинают разговор друг с другом, будто минуту назад расстались, хоть и не виделись, допустим, неделю, и именно с той фразы, на чём последний разговор кончился. Это поначалу забавляло, но прожив уже почти пять лет здесь, я, сам стал за собой замечать такое же свойство. Судите сами, случайное самоубийство котлетой я чуть не совершил, в полном одиночестве, а на следующий день в столовой все коллеги справлялись о самочувствии и демонстративно вкушали только «знаменитый» гуляш, а учитель истории, закончив со своей порцией, подытожил.
- Хорошая вещь гуляш, не подавишься!
Итак, на молчаливой взгляд двадцати пар любознательных глаз следовало отвечать.
- Гена, сядь на моё место, и продиктуй классу от сих до сих. Указал я параграф в учебнике Г.С. Ландсберга. Между прочим, лучшем учебнике всех времен и народов по физике!
- И постарайтесь до моего возвращения остаться здоровыми, целыми и в своём уме, - напутствовал я притихший от восторга класс. – Я быстро, минут десять!
Едва шагнув за дверь, я налетел на готовую к дороге лаборантку Айнагуль, вид которой возражения не принимал. Под напутствующим взглядом всей школы, изо всех окон, моя «семёрочка» двинулась в путь.
На сей раз «раритетный» ГАЗ-51 ехал медленно, тщательно объезжая извечную дырявую беду России и Казахстана в изобилии разбавленную местным видом асфальта.
И даже во след процессии в этот раз шли несколько человек.
В первый раз  на моём «Смирновском веку» по всей дороге возле каждого дома кто-то стоял и молча, провожал колонну из ГПАЗ-51, нескольких старушек и моей «семёрки».
Ритуал был не затянут. Правда двух самых молодых вчерашних копальщиков я не увидел. Поймав мой взгляд вечно трезвый бригадир в своей манере вроде вчера расстались уведомил.
- Сидят голубчики, по пятнадцать суток дали за хулиганство! Бараны молодые, моча в голову ударила, решили разыграть, вот и спрятали старушку.
Присутствующие со вздохом, сочувственно покивали головами, чтобы такое не повторилось хоронили в закрытом гробу.
После установки венка вся «многочисленная» процессия уместилась на заднем сидении моей машины и с комфортом была доставлена прямо к крыльцу «социально-угодного» заведения.
На поминальном обеде было тихо и чинно, главврач сказал доброе слово и все напутственно отпили несколько глотков ритуального компота, съели по блину, а картофельное пюре с котлетой ели без моего участия. Правда завхоз Митрохин с дальнего конца обеденного зала подавал мне лицом какие-то знаки, но мимикрия в наше время в курс пед. института не входила и я ничего не понял.
Вернувшись домой я увидел, что моя «половинка» дорвавшись до хозяйственных хлопот увлекалась ими не зная меры, и квартира представляла банно – прачечный комбинат и парадный плац воинской части одновременно, всё блестело и стерильно сверкало!
Поэтому вместо приятного послеурочного созерцательного отдыха, пришлось выносить воду, трясти половики, мести кусочек тротуара перед домом и во дворе, в довершении издевательств, мне приказали собрать сухое бельё.
Третьим рейсом этого «не мужского» занятия я услышал за забором человеческое мычание и увидел счастливый «передатчик» Митрохина.
- Петрович надо поговорить, - икнул уже изрядно «расстроенный» завхоз.
- Стоит ли, не пойму, у нас разные весовые категории, - намекнул я на разницу в восприятии и мироощущении.
- В чём вопрос? – он раскрыл вечно сопровождающую его сумку. Полное изобилие, недопитые коньяк, свежие помидорчики, большой кусок аппетитной буженины. Тащить его в дом было запрещено, а копчёного мяса вдруг захотелось.
Мы прошли в огород и уселись на тёплых брёвнах подальше от взглядов горожан.
Помянув ещё раз коньячком чью-то бабушку, я от остальных доз отказался, а вот буженина порадовала. Митрохин, безостановочно курил и хлопал по «50 грамм», молча.
Наконец я не выдержал.
- Ну, что ты пришёл, чтобы отрубиться?
- Боюсь я Петрович.
- Цирроза печени? – неудачно пошутил я.
-Подписку давал «ментам» не разглашать!
-Ну и не разглашай, будешь потом жалеть.
- Мне одному не вытерпеть, я себя знаю, если не расскажу тебе, то расскажу жене, а это значит, придётся сесть, если она узнает, будет знать всё Смирново.
- Ну, тогда не рассказывай, - весело подбил итог я.
- Не смейся, тут такое дело, - он загадочно оглянулся.
- Слушай, не клюй мне мозг.
- Петрович помоги, - пьяненький завхоз схватил меня за рукав, и по его взгляду я понял, что у него действительно проблема.
- Ну, в чём тогда твои печали?
- Петрович, у тебя в знакомых милиционер, большой чин. Ну тот с которым вы в шахматы играли!
- Владимир Рахимьянович?
- Да. Я же видел, что вы с ним о чём-то секретничали, что-то привозили ночью и ты его с фонариком провожал.
- Ну, подумал я, - ну не свинство ли, в этом городке ничего нельзя сделать незаметно!
- Что ты хочешь?
- Расскажи ему, что в гробу кирпичи были. Да, да. Я сам лично засыпал и крышку забивал.
- Зачем?
- Городские менты приказали, и подписку взяли, а тех двоих так отделали, что они на всё согласились они сейчас не на «сутках», а в больнице в городе!
- А бабка то где?
- Чёрт её знает, в бегах!
- …..?!
- Только тебе Петрович, а ты своему чину расскажи. Шурин это всё гад, опять за старое взялся. Лет восемь сидел у нас как мышь. Как он это делает не знаю. Только это его рук дело. Вот тебе крест.
- Он, что у тебя живёт столько лет?
- Да, восемь лет, работает у нас в котельной. Он конечно тихий, смирный, не пьющий, денег дал на дом.
Я вспомнил двухэтажную несуразную махину, как бельмо, торчащую посреди «Рабочего посёлка»..
- Знаешь, какие мы с ним дела проворачивали раньше? То-то. Восемь лет сидели тихо, я уже и забывать стал. А он опять за своё!
Завхоз хлопнул полный стаканчик коньячку.
- А у меня жена молодая, вот сынишка в шестой класс ходит. Посадят, кто его вырастит? А жена молодая ждать не будет, зачем я ей старый и в рассрочку. А?
Я не верил своим ушам, он мне плёл пьяный бред, про то, что я прочёл три дня назад в первых двух томах уголовного дела Владимира Рахимьяновича. Там же присутствовал раппорт лейтенанта Донцова, о том, как он догонял медсестру, умершую за двадцать лет до этого.
- А кто твой шурин, ну, чем он занимается в жизни?
- О, он большой человек, - прохрипел завхоз, хряпнув очередной стопарик. – он учёный человек, не обижайся, но нам с тобой, Петрович, на общий с ним гектар рассчитывать не стоит. Он профессор каких-то там наук. Да, он и не шурин мне по-настоящему, ему моя Людка троюродная сестра, какой он после этого шуряк?
- А как тогда?
- Денег у него немерено! В кочегарке то, он так, для вида. У него в Астраханке у знакомого даже машина своя во дворе  стоит. Он и нас иногда в город возит.
- Ну, а чем, чем вы занимались то? – сгорая от нетерпения попытался я ускорить развитие сюжета.
- А ты не спеши, я всё по порядку, - завхоз полез за сигаретами. Бизнес у нас был. Он какие-то опыты задумал, так ему умершие понадобились. Мы сначала на кладбище выкапывали бесхозных стариков, но дело хлопотное, один раз даже попались, прости меня Господи, - всхлипнул уже «оформившийся» от коньяка Митрохин.
Я в ответ отобрал у него сигарету, что его окончательно не развезло.
- Ну, а дальше что?
- Что, что дальше он устроил меня завхозом в богадельню. А что, за деньги то можно всё. Ну и рыть мы перестали, теперь я всё оформлял во время похорон. Он тогда приезжал на своей «двойке» универсале и во дворе у меня заменяли клиента на деревяшку.
- Ну, а зачем ему?
- Не знал, вот те крест, он лет восемь назад к нам приехал, неожиданно весь избитый, ну живого места нет. Дал денег, уговорил отлежаться, а потом и вовсе остался и начал строить этот дом. Думаешь я это сам! Но кой мне такой гробина, на него угля уходит, два «Камаза»! Подвал у него там, никого не впускает. Так вот, красть трупы мы перестали, я даже обрадовался такому родству, денег не скупиться, что-то копошиться у себя в подвале, вернее у меня, да и грех это с трупами то.
- Да и преступление.
- Вот, вот, это самое страшное, пропади оно всё пропадом, эти деньги такие!
- Ну и?
- Ну и года три назад, дал мне десять тысяч баксов и говорит, давай последний раз. Только на этот раз снесли старушку в подвал. Сижу, я значит, дома, после обеда в один день, вдруг вижу, что кто-то по двору шарахается. Ну я вышел поглядеть, вроде женщина. Пригляделся, старуха, которую мы неделю назад в подвал затащили! А она подходит ко мне и шипит.
-  Ну, что Максимыч, не признал, завхозья морда!
Я от страха обделался, но в сенцы заскочить успел. Она и давай дверь выламывать, хорошо, что только ручку от двери оторвала. Погрозила мне пальцем и куда-то в город ушла. Ну, я как полагается, пока привёл себя в порядок, пока намахнул грамм двести, решил пойти к свояку и морду набить за такие шутки. В подвале открыто, оборудования у него там всякого видимо – невидимо, когда только успел всё сделать. Сам на столе лежит, вроде дышит. Я давай его трясти, он ни в какую, пока ему коньяку не влил полбутылки. Смотрю ожил, встал, глазами моргает, ну я ему и въехал в рог, с удовольствием. Дурак говорит, это научный опыт. Я ему, всё дружок, хватит, я понял, что за опыты. Сворачивай свои опыты, а то не ровен час загремим. Ну, он меня уговорил всё же, не выгонять его, за деньги, что не сделаешь. Но обещал больше этим не заниматься.
Завхоз отобрал свою пачку сигарет и закурил.
- Ну, теперь понимаешь?
- Слушай Максимыч, наконец-то я узнал его отчество, - давай всё на бумаге запишем, это документ будет.
- Валяй, давай записывай, я подпишу так и быть, - Митрохин допил, в два глотка, свой коньяк.
Я усадил своего неожиданного гостя в машину и отвёз домой, смеркалось и я всматривался в каждую пожилую женщину встреченную по дороге. Одна из них несла ведро с водой от колонки, она была как раз в турецком халате и у неё блеснули красные огоньки глаз, но это от света фар, жаль конечно, что я не взглянул в зеркало заднего вида, а то бы заметил, что она стояла и смотрела в след такими же красными огоньками, когда машина уже проехала!
Всю ночь я читал материалы уголовного дела, пытаясь отыскать ответ, но передо мной была целая гора папок, а я был ещё в начале пути, поэтому записав рассказ завхоза я отправился спать.
Воскресное утро действующего учителя начинается в одиннадцать часов, это единственный день недели, когда ты принадлежишь только себе любимому. Если кто-то утверждает обратное, значит он в школе не работал. После позднего завтрака я решил проехаться к завхозу, для чего положил в бардачок «чекушку» в знак сочувствия и мужской солидарности. В воскресном и сонном Смирново мне попались на встречу несколько человек, что-то между собой обсуждающих, их обогнала «скорая помощь» явно из областного центра, а  возле несуразного «ковчега» завхоза кучковался народ, остекление первого этажа дома отсутствовало. А моя лаборантка Айнагуль, хоть и жила на другом конце нашего мегаполиса наоборот присутствовала. Мне не удалось даже выйти из машины, как я сразу всё узнал.
- Крыша съехала у дядьки Максимыча, - просветила меня лаборантка, протискиваясь на сидение и хлопая дверцей, - ничего целого не оставил, всем посёлком ловили часа два, ох и сильный же!
- Куда его?
- В город, в дурдом! ......