Гордость

Вражда между близкими бывает особенно непримирима.

(Тацит)



- Видел, какую кашу заварил этот идиот из новый бригады администрации?

- Бригады?

А каша была знатная. Последнее время отношения между Поконией и Деснией были, мягко говоря, не очень радушными. И хотя вроде бы пик враждебности должен был давно пройти, а сотрудничество укрепляться, их очень хрупкие отношения дали трещину. В самый неподходящий для этого момент.

- Ну, знаешь, просто у них рожи такие.

- Какие?

- Криминальные. Вроде.

Она посмотрела на него и усмехнулась.

- Видела. Но ты же знаешь, кому опять это разгребать.

- Знаю. Поэтому и рожи криминальные.



По телевизору вновь прокручивали этот страшный момент с пресс-конференции, где «криминальная рожи» заварили кашу. И, казалось, ничего страшного он не сказал. Да и в принципе был в чём-то прав. Но это было не частью политики страны. Ни той, ни другой.

- Ой, сморозил-то. Поконы нам братья, мы один народ, - Простов поперхнулся. – Нет, ну ты это слышала? Нина!

- И что? Он не прав? – Нина никогда не любила комментировать своего мужа, особенно, когда они завтракали. Обычно она молчала. Но сегодня это её взбесило.

- Братья друг друга не режут. А они резали.

- Тогда все друг друга резали. Нельзя спихивать вину лишь на одну сторону. К тому же это было 30 лет назад, сейчас выросло уже совершенно другое поколение. И мы вырастили их в ненависти к тем, с кем жили в одной стране. И разделяли гражданство.

- Нет, Нина, ты больная? Скажи мне, пожалуйста, с каких пор ты стала разбираться во всех тонкостях взаимоотношений государств?

- А с каких пор стал ты? Политический эксперт, блин.

Для Нины тема Поконии и Деснии была очень личной и очень болезненной. Она сама происходит из семьи смешанного брака. И её матери какое-то время даже приходилась скрывать, что она поконского, а не деснийского происхождения. Потом уже всё более-менее успокоилось, но след остался. Остался.



- Значит, план такой. Говорим, что он накурился или перебрал. А лучше, что его слова неверно интерпретировали. И он имел в виду совсем не это, - вот уже два часа отдел по связям с общественностью пытался понять, как исправить положение.

- Его уволят?

- Нет. Не думаю, - Марк замолк. – Елена, возьмешь на себе госканалы.

- Ладно.

- А почему нельзя оставить всё, как есть?

Все головы моментально повернулись в сторону того, кто это сказал.

- Потому что мы не можем называть поконов «братским народом». Они нам не братья. И, я думаю, они такого же мнения, - ответил Марк.

- Нет, я про то, что если не трогать, все забудут и само пройдёт.

- Не пройдёт, - сказала Елена, покачав головой. – Слишком откровенно.

- Безответственно, - добавил Марк.

- И революционно, - закончила Елена.

Обсуждения продолжились. Бумаги перебирались, предложения озвучивались. Ни одно не подходило. Все отвергались. Сложно. Ситуация была сложной, времени почти не осталось. Ещё чуть-чуть и мир решит, что они почти помирились. А этого допускать никак нельзя. Иначе… А что иначе?



- И как нам на это реагировать? – тем временем в соседней Поконии пытались понять, что вообще происходит. И причем тут они.

- Это уловка! – сказал глава теперь уже поконского отдела по связям с общественностью. – Они явно что-то задумали. Что-то нехорошее.

- Если это какая-то странная игра, то она мне совсем не нравится, - Злата покачала головой. – Томас, что делать-то?

- Не знаю. Может, они хотя бы это прокомментируют как-нибудь. А то я в растерянности. Мягко говоря.

Все замолкли. Томас и Злата задумались. Никто из них действительно не понимал, что делать дальше. Они не называли друг друга братьями с самого распада их общего государства. Они всегда делали вид дружеских отношений, если было надо. Планировали подобные речи вместе. В этот раз их никто не предупреждал. В этот раз у Поконии не было слов, как нужных, так и ненужных, чтобы описать свои чувства. А чувства были смешанные. Никто ещё не знал реакцию населения. Хотя, на самом деле их никто и не спрашивал. И не будет спрашивать.

- Ладно, давайте отталкиваться от того, что мы вроде как враги, - сказала Злата, а потом тихо повторила, - вроде как.



Косые взгляды и странная, совсем не справедливая, ненависть. Вот, что знала Нина с момента распад страны. Люди злые. Тогда, 30 лет назад, всё было ясно. Обоюдная ненависть, закрытые границы. Памятники одной войне, но разным героям. Одной трагедии, но разным интерпретациям.

Нина оказалась совсем не там, где хотела. Где хотела оказаться её мать. Её мать совсем не хотела менять паспорт и отказываться от тех идеалов, в которые верила всю свою жизнь. А верила она в то, что поконы и деснийцы – это не просто братские народы, это один народ. С общей историей, борьбой за независимость. С общим языком. Хоть и различающимся в некоторых моментах. Но они друг друга понимали. И сейчас понимают, на самом деле. Если хотят. И не замечают, что ударение стоит совсем не там. В конце концов, к окончанию существования того государства, они все слишком перемешались, чтобы искать различия. Но люди наверху их нашли. А люди внизу им поверили.

- Что это? Куда это ты собралась? – Простов увидел Нину в коридоре с чемоданом.

- Я хочу поехать к тёте. На несколько дней.

- А как же работа?

- Я взяла отгул.

- К какой тёте?

- В Поконию.

Простов округлил глаза от удивления.

- Ты не можешь. Не в такой момент.

- Какой такой? – Нина старалась держать себя в руках. – Не волнуйся, ничего не изменится. Будем ненавидеть друг друга и дальше, - она улыбнулась.

- Ты же на половину деснийка, ты должна понять!

Улыбка моментально слетела с губ Нины.

- А на другую половину я поконка. И я не должна никого понимать. И пока открыты границы я буду ездить туда-сюда, когда захочу. И если надо, то буду кричать, что мы единый народ. Пока вы, наконец, это не поймёте.

С этими словами она захлопнула за собой дверь. Нина слишком долго молчала, особенно когда её муж пытался давать оценку происходящему. Обычно она уходила из комнаты, оставляя его разговаривать с самим собой. Но теперь её терпение не выдержало. В «такой момент»!

Нина всё ждала обратного «такого момента». Когда они поймут, что слишком связаны. Слишком связаны, чтобы ненавидеть.



- Давайте пробежимся по тезисам, - Марк задумался.

- А у нас их нет, - недовольно сказала Елена. – У нас вообще ничего нет.

- Прекрасно.

Это было бесполезно. Ни тезисов, ни заявлений. Ничего.

Марк отпустил всех на полчаса на перерыв. Может, если немного свежим воздухом подышать, то и мысли правильные пойдут.

- Иногда мне кажется, что мы занимаемся чем-то несуразным, - Елена не вышла из кабинета, ровно как и Марк. Тот смотрел в окно и не сразу отреагировал на её слова. Он задумался. И даже не о сложившемся положении, а о невидимой войне, ведущейся между Поконией и Деснией вот уже последние тридцать лет.

- Мне было пять, когда всё сломалось. Когда мы закрылись друг от друга видимой только нам стеной, - сказал ей Марк.

- Мне было минус три. И, знаешь, как говорится, всё, что ни делается, то к лучшему, - она что-то увлеченно писала.

- Разве? – он всё ещё смотрел в окно. – Я за эти тридцать лет, так и не понял, кому стало лучше.

- Всем. – она посмотрела на него. – Марк, - он обернулся. – Марк, тогда все наконец-то поняли, чего стоят наши отношения. Ничего. Мы никогда не были единым народом. И никогда им не станем. Они слишком агрессивные, злые, националистически настроены…

- О нас они то же самое думают, - Марк отошёл от окна и сел за стол.

- Мало ли, что они там думают. Мы-то правду знаем.

Правду. Какую правду? И кто такие «мы»? У каждого народа своя правда, так что ли получается? Они знают, что те плохие, а другие, что плохие – эти. Всё же так прозаично. Выдумывают себе врага и тешатся над ним. Так же проще. Проще, чем мириться, искать компромиссы. Проще, чем жить мирно. Проще, чем извиниться. Друг перед другом. Потому что тогда будет задето кое-что очень важное. Гордость страны и народа. «Мы на такое неспособны,» - утверждают они. И им верят. Пожалуй, все. Кроме таких, как Марк и Нина.

Тут в кабинет ворвался их коллега.

- Там… - он пытался отдышаться и показывал рукой в сторону окна. – Там… Такое!

- Что? – Елена закатила глаза и подошла к окну.

- Не здесь. Сейчас, - тот нашёл пульт и включил телевизор. Один из новостных каналов передавал репортаж о том, что в центре города, на главной площади страны, собралась толпа, причем достаточно внушительных размеров. Они ничего не требовали, ничего не желали. Просто пришли с табличками, где было написано «Покония и Десния – братья навек».

- Это провокация, - тихо сказала Елена. – Поконы, чтоб их…

- Бунт на корабле! – Марка это всё почему-то очень сильно забавляло, и он даже засмеялся.



- Нет, они там, что, прикалываются? – Томас наблюдал примерно ту же картинку, что и Марк с Еленой, только уже на своём телевизоре. Он тут же позвонил Злате. Та только вошла домой.

- Что?

- Включи новости.

Злата послушалась и чуть не выронила телефон из рук. Пока она собиралась с мыслями, Томас сказал, что сейчас приедет.

Это тяга народа к саморазрушению. Злата так считала. Сначала создать себе образ злого монстра. Потом к нему тянуться с криками, что это они там, где-то далеко, всё организовали. А мы тут совсем не при делах, мы никого не создавали. Никаких образов. Сухие факты. И теперь хотим мира и процветания. Поэтому и тянемся, видите? Видите, мировое сообщество, мы тянемся, а они не хотят! Только нельзя тридцать лет убеждать одну страну в том, что она монстр, а потом взять и сказать, что она брат, сестра, близкий родственник. И всегда им была. Так не бывает. Учитывая то, что противоположная сторона вовсе не святоши.

- Я на всякий случай проехал вокруг нашей площади. Ну, знаешь, может это заразно, - сказал Томас, как только вошёл.

- Ты ведь понимаешь, что мы не обязаны разбираться в этом во внеурочное время?

- А тебе не интересно?

- Это не великая загадка человечества. Прошло, сколько? Десять часов после заявления? Они ещё скажут что-нибудь. Надо просто подождать, - Злата села на диван в гостиной.

- Я просто не уверен, что точно такая же толпа не появится у нас, - тихо сказал Томас.

- Почему? Это всё может оказаться подставой, большой ложью. Возможно, это сговор президентов, устроили там междусобойчик, а нам не сообщили. И вообще…

- Подставой может оказаться наша работа по дискредитации Деснии на протяжении последних тридцати лет, - Томас засмеялся. – Это всё превращается в какой-то зоопарк.

- Это давно превратилось в зоопарк, Томас. Только вместо животных у нас в вольерах люди. Обычно с погонами.

Это почти незаметно. Информационная война. Если не смотреть – не увидишь. Всё вроде бы абсолютно нормально. Удары словами по убеждениям происходят невзначай. Чтобы выработать ненависть на подсознательном уровне. Когда человек ненавидит не за что-то, а просто «потому что». Потому что ему об этом говорили с самого рождения. Потому что так написано в учебниках истории, так было всегда и ничего не изменится. Никогда. Если читать между строчек, можно заметить одну мысль: «Вы живёте в перманентной войне». Девиз по жизни. Только прямо не скажешь.

Вот и сейчас Злата и Томас не знали, что делать, ибо их убеждения рушились у них на глазах. Их с детства учили, что они живут в состоянии перманентной войны. Всегда наготове, всегда в кладовке автомат, а в ящике – военный билет. Их учили, ровно как и их противников, что любое действие противоположной стороны, являющееся необычным и несвойственным ей, это прямая угроза. Атака. Надо защищаться.

Только вот не было атаки. И защита не поставлена, ибо не понятно, от чего защищаться. Но действие-то несвойственное. И что это значит? Им, кстати, про мирные договоры ничего не рассказывали.

- Мы могли же ошибаться, да? – спросила Злата, казалось, Томаса, но смотрела куда-то вдаль. – Люди, которые тогда ставили пограничный контроль, точно знали, что делали?

- Которые ставили шлагбаумы и КПП – нет. А те, кто отдали приказ… Прекрасно всё понимали.

- Зачем мы вообще пытаемся как-то реагировать на то, что сказал кто-то там в Деснии? – Злата покачала головой.

- Потому что кто-то там в правительстве и эти люди на площади показывают то, что за тридцать лет ненависти и невидимой войны у людей с границами ничего не вышло. Ибо есть связи, которые нельзя просто так разрушить.

Злата взглянула на него одновременно понимающе и раздражённо. С одной стороны он был прав в её глазах, а с другой – он говорил, что они связаны чем-то большим и более глубоким и длинным, чем война. Но это же не так. И все об этом знают. Все. Или…



Нина улетела из Деснии в тот вечер, когда там состоялся небольшой пикет на столичной площади.

Ей было приятно. Ей было и страшно. Она думала сначала, что это туристы из Поконии. Но решила не портить такой версией хорошее развитие событий. И забыла о ней.

В Поконии было тихо. Будто ничего не происходило. Хотя Нине казалось, что давно уже должны были снести все флаги и правительство. Выстроиться в ряд и взяться за руки. Потому что это же так очевидно. Жизнь порознь им не подходит.

Но это лишь убеждения Нины. Все проходящие мимо неё люди так, конечно, не считали. Потому что они жертвы неправдивой информации. Пропаганды. Образовательной системы. Нина была не из таких. Она в другое верила. Другое знала.

Она любила Деснию и Поконию как свою Родину, ибо не видела разницы. Для неё не существовало разницы и потому, что она могла назвать домом обе страны. Хотя хотела назвать домом совершенно другую. Имя, которое лучше не упоминать. Забытые части истории.

В учебниках всё наврали. Спасение для обоих народов – это не то, что было после распада. Спасение – то, что было до.



Заявление было сделано. Всё обыгрывалось очень и очень красиво. Вышел президент Деснии, заявив, как важно сохранение добрых партнёрских отношений с Поконией. Всё-таки соседи. Всё-таки множество реализованных проектов. Давние экономические отношения. И (тихо и сквозь зубы) одна история. Никто не слышал? Это так, не обращайте внимания на последнее.

Марк и Елена не улыбались. Это плохая работа, ибо таким ходом они начали парную игру. Значит, теперь надо отвечать Поконии. А ещё надо успокоить людей. Хотя их уже разогнали. Нет, не полиция. Местные банды бездельников. А вот банды уже полиция.

«Мы лучше их, мы лучше их, мы лучше их,» - говорила себе Елена. А разве нет? И живётся здесь лучше, и зарплаты выше, и туристов больше, и мировое сообщество за них. А поконы… Нет, они ужасны.

- Мы же не выпутались, ты понимаешь? – Марк усмехнулся.

- Да нет. Сейчас Покония что-нибудь в этом же духе ответит и всё успокоится. Они не идиоты. Им это тоже не выгодно. В глазах мирового сообщества выглядеть глупо никому не хочется.

Глаза мирового сообщество – достаточно странное явление. Многие на него ссылаются, считая, что знают, как оно, сообщество, устроено. Куда смотрит. Что думает. Но это не так. Мировое сообщество – вещь противоречивая. Под мировым сообществом понимают несколько стран, ключевых игроков, забывая о том, что стран в мире больше. Забывая о том, что ключевым игрокам абсолютно по барабану неключевые игроки, если только там не происходит что-то серьёзное. Война, революция, экономический подъём.

В Поконии и Деснии происходил очередной этап выяснения отношений. Никто не смотрел. Никто и не будет смотреть.

Но толпа не рассасывалась, встречи не прекращались. В разных частях города, страны собиралось пусть и не большое, но достаточное количество людей, чтобы их заметили. Они повторяли одно и то же. Их пока не становилось больше. Но раньше они вообще не выходили.



Злата и Томас тоже свою работу сделали. Взаимное лицемерные комплименты. Очень хорошо.

- Вот и всё. На этом можно и заканчивать.

- Ну да, - Томас коротко кивнул.

- Ты верил правительству? – вдруг спросила Злата.

- В смысле?

- Когда ты не работал на правительство, ты верил ему?

- Я… не знаю. Я очень хотел ему верить. Убеждал себя, что верю.

- Но зачем?

- Не знаю, но иногда это может тебя спасти. От правды.

- А конкретно? – Злата внимательно посмотрела на него.

- Ну, давай рассмотрим эту ситуацию на примере нашей злободневной темы. Отношения Деснии и Поконии. Я хотел верить, что гражданская война произошла из-за них. Я хотел верить в то, что они предатели и уроды и нам поэтому с ними не по пути. Потому что иначе, если это неправда, если и мы тоже виноваты… Тогда мы не лучше же, правда? Может, даже хуже. Тогда это жутко. Тогда будет задета моя... Нет, даже не моя, а поконская..

- … гордость, - закончила она за него. Томас усмехнулся и кивнул.

- Гордость. Задета и очень сильно. И я не хочу верить в то, что мы виноваты в том ужасе так же, как и они. Может, даже больше. И поэтому я хотел верить правительству, которое утешало меня и говорило, что мы лучше, давало поводы для гордости.

- А сейчас? Ты хочешь верить ему сейчас?

- Я не знаю. Историю нельзя игнорировать. Прежде всего мы просто должны принять то, что произошло. И они тоже. Я люблю свою страну. И они тоже любят, я думаю. Но если моя страна сделала что-то плохое, я хочу знать. Я уверен, что и они хотят. Нельзя возлагать ответственность за развал государства и гражданскую войну только на нас или только на них.

Они замолчали. Томас открыл окно и закурил. Он вообще был не любитель. Одну-две сигареты в месяц – всё, что он себе позволял.

- А что если они правы и мы один народ? В это ты можешь поверить? С этим можешь смириться?

- Нет. Не могу. Не хочу. Это же ещё хуже. Тогда получается, что один народ убивал сам себя. Тогда кто мы такие? Это в сто раз хуже, чем убеждение, что мы два разных народа. Лучше я буду верить в это. Не так страшно, не так жутко. Тогда можно обвинять друг друга.

- Но что если это так?

- Давай не будем. Мне в последнее время и так трудно искать повод для гордости.

И они думали, что всё разрешилось. Каши больше нет. Можно продолжать строить теории, обсуждать неспокойный период их истории на ток-шоу и рассуждать о том, когда и кому, а главное – где лучше жилось.

Люди в Деснии перестали выходить на площади. А люди в Поконии вдруг начали.



Их было немного. Нина была одной из них. Рыцари, надеющиеся на что-то недосягаемое и, пожалуй, скорее невозможное, чем осуществимое. На них смотрели косо. Ибо не понимали. Некоторые презирали. Но они были и не собирались никуда уходить.

Прошло три дня, их стало немногим больше. Не в столице. Тут не любили выходить на митинги.

- Нина, когда ты уже, наконец, вернёшься? – её муж казался спокойным, хотя Нина прекрасно знала, что её выходка взбесила его.

- Скоро, - коротко ответила она. Повисло молчание.

- Это неправильно всё. И ты об этом знаешь.

Нина хотела ему возразить, поругаться, даже устроить скандал. Но посчитала всё ненужным. Сдержалась, потому что больше не было смысла что-либо доказывать. Всё уже доказали. Люди вокруг неё и те, кто выходил на площади в других городах. В том числе и на противоположной стороне.

- Ты же не ходишь на эти митинги, правда? – спросил Простов, хотя и сам не понимал, зачем. Ведь ответ он прекрасно знал. Хотел себя успокоить. Дать надежду на иной исход.

- Кем бы я была, если бы не ходила?

- Перестань ходить, пожалуйста.

Этот разговор продолжать было бессмысленно. Никто ничего не добьётся. Камень преткновения их взаимоотношений. Единственный вопрос, где они друг друга не понимали и не хотели понять.

Нина глубоко вздохнула.

- Однажды я перестану, - сказала она. – Когда в них больше не будет нужды.



Елену в последнее время многое стало раздражать. Иногда даже Марк. Его попытки защищать Поконию. Точнее, оправдать её. Когда он говорил, что обе стороны виновны, она была не согласна. Он знал, почему. Елена и сама знала, почему.

Всё должно было закончиться. Но ситуация только усугубилась. Стоило только людям в Поконии выйти, как люди в Деснии, недавно разошедшиеся по домам, вновь собирались на улицах.

- Люди наивные. Вот что они этим хотят показать? Ничто не вечно. С этим надо смириться, - Елена выключила телевизор.

- А причём тут это? Развал государства не предполагает того, что у новообразованных государств не должно быть хороших взаимоотношений, - Марк налил себе в стакан немного виски, предложил Елене, но она отказалась.

- Да, но история утверждает обратное. Бывшие члены одного общего государства чаще ненавидят друг друга, чем любят.

- Тогда всё, что происходит, хорошо на самом деле, даже если не вписывается в повестку дня. Это же опровергает статистику.

- Ты так этому радуешься, что аж тошно! – шёпотом злобно сказала Елена, но потом снова вернула привычный тон. – Но только не здесь, только не мы. Пусть её опровергает кто-нибудь другой.

- Что тебя конкретно бесит? В сложившийся ситуации?

- Все такие мирные! Протесты, демонстрации, идиотские плакаты… Давайте встанем в круг, возьмёмся за руки и будем жить дружно, - Елена скорчила рожу. – Неужели они не понимают, что так не бывает? Не бывает, чтобы всё взяло и встало на свои места. Как надо. По щелчку. Да потому что вот здесь вот всё разбито, - Елена ткнула пальцем себе в грудь. – Там больно. Да аж так, что ты их всех, блин, ненавидишь. Всех, кто говорит, что что-то можно исправить. Всех, кто по ту сторону границы. Потому что нет, нельзя и нет, вы мне не братья.

- Елена, ты представитель поколения, которое родилось и выросло после войны и после развала страны. Если посудить, то к войне ни ты, ни даже я не имеем никакого отношения. Тогда почему, отчего тебе так больно?

А у неё и правда всё было разбито, хотя она никогда не была на той войне. Она не любила поконов, хотя ни один из них не сделал ей лично ничего плохого.

Марк придерживался другого мнения. Он не хотел никого осуждать. Не хотел ненавидеть. Это было бесполезно. Он любил задавать вопросы. Особенно в школе и особенно «почему». На его вопрос, почему они все должны считать поконов плохими, ему сказали внимательней почитать учебник истории. Но там было написано что-то странное про войну, в которую он родился, но которую не знал. И про столетия гонений, которые не подтверждались здравым смыслом. И ещё много несостыковок. Марк знал одно – восстанавливать отношения нужно осторожно, без резких движений. Он этим и занимался по службе. И его долгую работу перечеркнули несколькими словами.

- А тебе не больно? Они выходят, говорят, что мы братья, а тридцать лет назад была гражданская война, где эти «братья» вроде как друг друга убивали. У тебя ничего не разбивается при сопоставлении этих фактов? Так что, да, мы небратья и я их ненавижу.

- Это неправильно, - Марк вздохнул.

- Зато с этим я могу жить, - она замолкал ненадолго. – Ты тоже должен их ненавидеть.

- Мне их жалко. Как и нас.



Злата и Томас наблюдали, как работа учителей истории, новостей и пресс-секретарей медленно летит в ведро. Медленно, потому что большая часть населения всё же верила вышеперечисленному. В ведро, потому что какая-то часть всё же нет.

- Десния запустила цепную реакцию, а они сами даже не поняли этого, - сказала Злата. – Представляешь, если всё это было спланировано заранее.

- Вряд ли, - они были заняты каждый своим делом. Вдруг Томас повернулся к ней. – Думаешь то, что они делают, правильно?

- Ну-у…

- Потому что я не знаю. У нас чуть ли ни каждый месяц по телевизору идёт занимательное ток-шоу, темой выпуска которого является наше развалившееся государство. И каждый месяц говорят одно и то же: лучше жилось им, одна нация была доминирующей, вторая – под гнётом первой, всем жилось плохо. А кому плохо? Тогда у нас было всё. Ладно, не всё, но многое. Экономика на высоте, уровень жизни населения – тоже, производство, экспорт/импорт, хорошее образование, ну и далее по списку. А сейчас? У нас отток населения такой, что ещё лет 20-30 и мы все вымрем. Образование все получают заграницей, потому что не престижно. Потому что тут безработица и зарплаты ниже. Потому что заводы разрушили и перспективы никакой. А единственный вывод, который делают на этих ток-шоу – это то, что в эпоху совместного государства всем жилось плохо, и хорошо, что оно распалось. Мы получили свободу. От гнёта Деснии. Только кому нужна эта свобода? При таком раскладе? Что я получил? Возможность уехать? Я и тогда мог. Получается, что когда мы были вместе с Деснией, нам и жилось лучше. А они говорят обратное. Потому что тогда развал государства – это ошибка, а не освобождение. Потому что гражданская война – трагедия, а не битва за свободу. Потому что тогда мы братские народы и вообще один народ, который убивал друг друга не за что, а просто так. Потому что тогда получается, что правительство нам врало всё это время. А этого допустить нельзя. Ненавидеть друг друга лучше. Спихивай все беды на соседа. Все проблемы из-за них. Так проще, так легче.

Он замолк и опустил голову. Потом усмехнулся и встал с места.

- Мы не имеем права извиняться. Ровно как и они. Хотя надо бы. Ведь на этом всё держится. Если мы извинимся, то признаем свою вину. Вся легенда рухнет. Если мы извинимся, то признаем свои ошибки. Возьмём ответственность за тот конфликт. Но будет задета гордость. Твоя, моя, нас всех. И они тоже должны извиниться. Хотя и их гордость будет задета. Зато этот псевдопатриотизм перестанет быть нормой. Может, тогда люди перестанут уезжать, а атмосфера ненависти падёт. Начать с малого. Просто извиниться.

- Этот шаг самый сложный из всех, - Злата усмехнулась. – Поэтому, наверное, хорошо, что они вышли на улицы, правда? Ведь мы вырастили целое поколение, которое никогда не поверит в то, что мы виновны.

Томас усмехнулся и закивал. А до Златы медленно стал доходить смысл слов Томаса, которые так сильно задели её гордость, что она побоялась, как бы не перестала верить в свою страну.



Прошло три месяца. Огонь, разожженный фразой, которую все пытались забыть, никак не угасал. Люди во что-то верили. Во что-то, что было выше политики, пропаганды и учебников истории. Во что-то, что было, возможно, выше их самих.

СМИ пытались исправить положение. Подливали масло в огонь костра, который горел всё с меньшей силой. Хотя горел. Благодаря людям, которых научили отрицать своё прошлое, заменяя его воображаемой реальностью СМИ. Данная категория граждан ненавидела всех, чья позиция хоть на йоту отличалась от их собственной. Называли их предателями, врагами народа, продавшимися крысами. Хотя сами были скорее продуктом недееспособным, чем способным к чему-либо.

Никто не верил в положительный исход событий. Даже те пять человек, которые выходили с плакатами. Потому что выходили дабы показать, нежели добиваться. Не каждый был Ниной. Не каждый хотел. Присутствовал страх, что их разгонят. Водой, газом, националистами, хоть чем-то. Но их никто не трогал (не считая пару маленьких стычек в самом начале). От этого они становились ещё осторожнее.

Официальные лица молчали. Делали вид, что ничего не происходит. Большая часть населения и правда ничего не замечала. Чего хотят три с половиной калеки на площади, никого не интересовало. Всё возвращалось на круги своя, всё могло бы стать таким, каким было прежде, если бы не одно «но»… В годовщину самой кровавой бойни их гражданской войны, где по обе стороны полегло больше половины от общих потерь за всю войну, в этот самый день, который представляют и о котором рассказывают совершенно по-разному в зависимости от цвета паспорта… В этот день кто-то принёс цветы к посольствам обеих стран. Никто никогда не приносил, ибо каждая из сторон считала, что потеряла, естественно, больше. Что только она и потеряла. Что виноваты другие. А виноватым цветы к посольству не приносят. Ибо их граждане звери и убийцы. Монстры, за которыми тянется кровавый след, ибо эта кровь капает прямо с них. Их научили не жалеть врага. Их научили считать себя жертвой. Поэтому цветы быстро убрали. Но поздно. Фотографии уже были в соцсетях. Это распространялось как огромный вирус.

В конце концов, не имея ни малейшего понятия о действиях противоположной стороны, главы Поконии и Деснии решили встретиться. На нейтральной территории (в третьей стране их развалившегося государства). Прощупать почву. Задать вопросы. Обменяться планом действий.

Чем ближе была встреча, тем больше желчи выливалось на соседа. Кульминацией стал день перед встречей, когда все вдруг утихли. Как в день тишины. Сообщение о начале их встречи дали строчкой в дневных новостях.

Томас, Злата, Елена и Марк оказались в одной комнате. Хотя не должны были. Просто так получилось. Так сошлись звёзды и выпали карты.

- И что теперь? – Спросила Елена. Никто из них до этого момента не сказал ни слова. Они не знали, что происходит за закрытыми дверями, где сейчас находились главы их стран. Они не знали, что будет, когда эти двери откроются.

- Можно спеть гимн той самой страны, которой нет, - Томас усмехнулся. Марк засмеялся.

- Вы не сможете, правда? – Злата посмотрела на Марка и Елену. – Вы никогда не сможете признать то, что тоже виноваты?

- Зачем, если виноваты вы? – съязвила Елена.

- А гордость сверху не давит?

Елена злобно посмотрела на Злату.

Все вновь замолчали. Каждый из нас любит свою страну, думал Марк. Но почему при этом каждый из нас обязан ненавидеть какую-то? Мир держится на сравнении. Если ты не можешь сравнить свою страну с какой-то другой, не сможешь сказать «а у нас больше/меньше/лучше/правильнее», то тогда что? Свою тогда уже нельзя любить? Вечно должен существовать враг, что-то злое. С чем нужно бороться и против чего сплачиваться. О чьих проблемах ты осведомлён лучше, чем о своих собственных. Но тогда получается, на чем, собственно, строится их гордость? На превосходстве над «самой злой страной на свете»?

- Мы с вами, на самом деле, являемся жертвами. Жертвами войны, которая никак не может закончиться, - Марк встал. – Наверное, она началась ещё до распада. Нас начали разделять ещё до.

Снова повисла тишина. Елена покачала головой.

- Они, вы, мы, никто не сможет это принять. Мы не хотим в это верить.

- Мало чего вы там хотите. От правды не убежишь, - вмешалась Злата.

- А что есть правда? Что считать верной интерпретацией событий? Кто виноват с точки зрения этой «правды»?

- Все. В гражданской войне невиновных сторон нет, - Томас скрепил руки в замочек.

- Кто-то всегда виноват больше.

- Ты пытаешься сказать, что мы убили больше?

- Я пытаюсь сказать, что не мы разожгли…

- Вы идиоты, - смешалась Злата. – Это гражданская война, а не стенка на стенку.

- В смысле?

- В смысле не соревнование…

- Подождите, - Марк прервал их прежде, чем они начали друг на друга орать. – Я так и не понял, кто эти люди. Которые выходили на площади. Кто они и зачем им это было надо?

- А это, - Томас засмеялся, - это как раз народ страны, которой нет. Это люди, для кого война была между одним народом, кто никогда не выберет сторону, ведь их история связана напрямую с двумя государствами. Это дети смешанных браков. Это те люди, которые потеряли гораздо больше в ту войну. Они потеряли Родину. Они не поконы и не деснийцы. Они… вот то ругательное слово, - все улыбнулись. – Они выходят, потому что у них нет выбора. Народ без страны. Пять, десять процентов, сколько их было, когда всё развалилось? Вам больно за своих, нам – за своих. А для них эта война самое страшное явление. Они никогда не поверят, что Десния и Покония в состоянии друг друга ненавидеть, что они должны. Ибо их родители тогда враги. И друг друга терпеть не могут. Но это же не так.

- Но почему они думают, что всё можно исправить?

- Потому что их гордость не может быть задета.

Злата улыбнулась. Она никогда не встречала ребёнка смешанного брака. Хотя, возможно, она и не знала. Это редко упоминали. Приходилась выбирать сторону. В зависимости от гражданства. Либо ближе к папе, либо к маме. Наверное, так часто распадались браки.

- Они, скорее всего, готовы извиниться за нас всех, лишь бы мы жили бок о бок спокойно.

- Они готовы.

- А мы?

Все задумались.

Четверо людей, никогда не веривших в чудо, вдруг захотели, чтобы оно произошло. Такое простое и невозможное одновременно. Чтобы все исправилось как-то само. Чтобы они проснулись вдруг совершенно в другом мире.

- Мы же один народ, правда? – спросила Злата.

- Себя можно убедить в чём угодно.

- Да, это мы прекрасно знаем, - Томас язвительно улыбнулся. – Особенно если тебе помогают в этом.

- Нам никто не поможет, - заметил Марк. – Только если мы сами.

- Так просто ничего не получится…

- Нам же не было плохо вместе….

- Но…

Началась дискуссия. Аргумент за/против, невозможность забвения и возможность прощения, авиаудары и нецелесообразность расстрела – они обсудили всё. В конце концов четверо госслужащих, находящиеся по разные стороны баррикад, как-то странно заулыбались. Смотрели друг на друга то ли виновато, то ли обреченно, но при этом улыбались. Их гордость вовсе не была задета. Наоборот, они вдруг стали испытывали гордость за страну, которой больше нет, и народ, который снова есть.

- Так мы всё-таки один народ?

Они никогда всерьёз не задумывались над этим. Им говорили, что нет. Они убедили себя, что нет. Хотя история, язык и менталитет говорили об обратном. Их разделили люди, а вовсе не история. Именно люди современные, причём очень злые, создали страну, которой заставили их гордиться. И забыть об основополагающей стране. Той, где и появились все предметы гордости. Той, где не могли себе представить Деснию без Поконии, а Поконию без Деснии. Их разделили люди, а не история, предназначение или религия. А они почему-то это не поняли.

Наверное, они чего-то просто не знали. Не потому что это было неизвестно, а потому что об этом не говорили. Часть пропаганды. Защиты. Борьбы против злых людей, злых соседей. Давно пора было разрушить эту сеть полуправды-полулжи с мотивами радио по разжиганию ненависти.

И правда, народы делят не мосты, реки, КПП, степь или гражданство. Народы делят сами люди. Они придумывают линию. За которую им нельзя выходить. Они убеждают себя, что она там есть и всегда была. А если они её переступят, то произойдёт нечто страшное и непоправимое.

Так всё-таки один народ? Извечный вопрос. Кого можно назвать единым народом? Людей, живущих в пределах одного государства? Людей, имеющих паспорт с одинаковой надписью или тех, кого связывает история и религия, языковая группа и менталитет? А в их случае, могут ли они считаться одним народом? Или такое бывает только временно, пока что-нибудь не развалится, сломается? Пока то, что делало их единым народом, не станут называть «страна, которой больше нет».

- Какие же мы идиоты, господи… - сказал Марк будто всё вдруг понял и засмеялся. Все остальные подхватили. Смех сквозь слёзы, вот как это выглядело.

А в это время на экране началась прямая трансляция. Главы двух самых поссорившихся государств в мире закончили свою встречу. Все затаили дыхание и внимательно наблюдали.

- Прежде всего, мы хотели бы попросить прощения…