Брыльска

Признаюсь, моё знакомство с классикой советского кинематографа — «Иронией судьбы, или С лёгким паром!» — состоялось исключительно благодаря магическому обаянию Барбары Брыльски. Эта актриса, эта женщина с её трепетной, одухотворённой красотой абсолютно соответствует моему вкусу.
Я был готов целиком и полностью погрузиться в её образ,следить за каждым движением, вслушиваться в каждую интонацию… если бы не одно досадное обстоятельство, которое долгое время отравляло мне весь эстетический опыт. Речь о той самой, чудовищной на мой взгляд, лисьей шапке, которую её героиня, Надя, надевает в ключевых сценах фильма.

Она казалась мне грубым, неуклюжим пятном на фоне утончённого профиля Брыльски, насилием над её врождённым изяществом.
Я видел в ней лишь безвкусицу костюмеров,нелепую деталь, разрушающую гармонию.
Однако со временем я начал подозревать,что эта дисгармония намеренна и гениальна.
Эта шапка— не ошибка, а мощнейший визуальный манифест, с помощью которого режиссёр Эльдар Рязанов ведёт безмолвный, но красноречивый диалог со зрителем.

Ведь что она такое, как не зримое воплощение той «правильной» жизни, которую ведёт Надя?
Это жизнь по шаблону:серьёзная профессия учительницы, надёжный, но скучноватый жених, качественная, одобренная обществом одежда.
Шапка из лисы— вещь дорогая, статусная, но в своей громоздкой помпезности она абсолютно лишена женственности и тепла. Она не украшает, а скрывает; не согревает, а давит.
Это панцирь,под которым томится хрупкая, романтичная, ещё не нашедшая себя душа.
Барбара Брыльска играет внутренний свет,тонкую организацию чувств, а эта меховая громадина — её прямая противоположность, тяжёлая маска социальной нормы.

Так и хочется ей сказать:
«Женщина,снимите эту лису!» — это не просто алкогольный бред Жени Лукашина. Это, пусть и выраженное в гротескной форме, эстетическое и экзистенциальное прозрение.
Его возмущение совпало с моим собственным,зрительским.
Он,сам того не ведая, протестует против фальши, в которую заключена настоящая Надя.
Он требует сбросить униформу благополучия,чтобы увидеть живого человека.

Таким образом, уродливая, с точки зрения чистого эстетизма, шапка оказывается гениальным художественным приёмом. Она — точка кристаллизации главного конфликта: между долгом и чувством, между правильностью и подлинностью. И её символическое низвержение происходит в финале, когда Надя, пройдя через очистительную бурю чувств, появляется перед нами с непокрытой головой — лёгкая, свободная и наконец-то ставшая самой собой.

И вот её фраза:
 «Ты забыл у меня свой веник» — и её тёплый взгляд, полный любви и нежности, как продолжение их совместной истории.

Мой первоначальный эстетический протест был, как выяснилось, верным.
Но это была не ошибка создателей фильма, а их тонкий расчёт.
Рязанов заставил меня возненавидеть деталь костюма, чтобы я всем сердцем проникся жаждой внутреннего преображения героини.
И в этом— подлинная магия большого кино.