Ноль без палочки

Для лучшего понимания этого произведения советую сначала прочитать предыдущий рассказ — «Путь, что проложило мне человечество»

ПРОЛОГ

Кваркополис — центр цивилизации мира микросхем. Самое сердце индустриального механизма, в котором каждый житель имел собственное место и назначение. Реальность здесь не являлась статичной материей, а текла стремительным потоком, который обеспечивался постоянными изменениями — Циклами. И речь шла не просто о техническом прогрессе. С каждым последующим обновлением помимо качества урбанистики, социального равенства и уровня жизни улучшалось и мышление всех граждан. Автоматическая система мгновенно помещала информацию обо всех произошедших новшествах и модернизациях в их умы. Всё это достигалось благодаря Алгоритму Вечного Совершенствования, вшитому в ткань виртуальной реальности самим создателем.

На заре Кваркополиса он запрограммировал базовый и самый главный закон мироздания: какие бы трансформации ни происходили вокруг, одна вещь всегда будет оставаться неизменной — хаос-кварки. Эти кристаллы были мощнейшим источником энергии, с которым ничто не могло сравниться. Всякий раз они переходили из версии в версию без изменений, оставаясь в изначальном состоянии. Хаос-кварки — молчаливые свидетели эволюции мира микросхем.

На момент работы четвёртого Цикла Кваркополиса его социальная иерархия состояла из четырёх классов. Над всеми главенствовало Высшее Правительство, управлявшее всем и вся. Следом шла Двоичная Элита — привилегированное общество, прожигающее жизнь в дорогих удовольствиях и презирающее тех, кто был ниже их по статусу. Далее находились Базовые Единицы — средний класс, который являлся подавляющим большинством жителей города. И в самом низу находились Цифровые Клоны — простые рабочие, болванчики, почти ничем не отличавшиеся от запрограммированных роботов.
Город делился на несколько регионов, взаимодополнявших друг друга. Всякий район выполнял свою чётко определённую функцию.

Заводской район изрыгал клубы белого пара, которые создавали выразительный контраст с ярко-голубым небом без единого облачка. Трубы фабрик будто пульсировали в такт бесконечному производству. Конвейеры, запрограммированные до атома, штамповали детали техники и продукты питания. С первого взгляда здесь не было места ошибкам: каждый винтик, каждая капля синтетического масла подчинялись алгоритму.

Где-то за городом, почти перед самой стеной из колючей энергии, копошился Горнопромышленный район. По периметру располагались базы по первичной обработке полезных ископаемых, которые позже доставлялись в Заводской район. Шахтеры-киборги с конечностями, усиленными гидравликой, бурили породу в тяжёлых условиях приграничной зоны, добывая уникальные в своем роде хаос-кварки. Шлемы рабочих мигали в темноте, как светлячки в смоге. Несколько раз в Цикл кто-то не возвращался — эта местность любила поглощать тех, кто по неосторожности осмеливался подобраться слишком близко к её краю.

А над всем этим, в высоких зданиях Административного района, неотличимых от гигантских стеклянных игл, царил свой порядок. Монотонное шуршание бумаг в отполированных до блеска офисах никогда не прекращалось, закрепляя триумф бюрократии над всем остальным. Лифты-капсулы скользили по магнитным рельсам, перевозя чиновников самых разных форм, цветов и размеров, но с одним общим элементом — надменным лицом. Закон здесь был не просто сводом правил — он встраивался в ДНК и ему следовали на подсознательном уровне.

Издалека Кваркополис напоминал точно отлаженные шестерёнки часов, в движениях которых не было места самовольности. И всё это зародилось в уме лишь одного человека, которого звали Оливер Брукс.

Глава 1

Оливер Брукс был глубоко погружен в размышления, когда они вместе с Эриком Циммером — руководителем лаборатории — шли по длинным коридорам, обычно пустеющим, но теперь заставленным бесчисленными коробками с документами.
В общих чертах концепция, предложенная Оливером на презентации для инвесторов, уже давно была сформирована. Однако далее ему следовало проработать мелкие детали, которые послужат составляющими частями огромного и сложного виртуального механизма под названием «Мир микросхем».

Эрик — полноватый светловолосый мужчина средних лет с виду выглядел строгим и хмурым, учитывая его каменное выражение лица и грозные движения рук при ходьбе. Подол его белого халата теребился из стороны в сторону, когда он неумолимой, немного грузной, походкой шагал к назначенному месту.

На фоне учёного, Оливер достаточно контрастировал: высокий, но сутулящийся из-за множества лет проведённых за монитором. Лицо бледное, каштановые волосы слегка взъерошенные, будто он только что провел по ним рукой в попытке вспомнить что-то важное. Под его глазами были темные круги, что вместе с небольшими морщинами делало его возраст неочевидным.

— Вы переезжаете? — Оливер попытался завести разговор примитивным вопросом, который в его разуме интроверта звучала гораздо более деловито.

Эрик бросил на программиста мимолетный взгляд.

— Не совсем, — ответил он, махнув рукой на коробки в коридоре. — Наш архив с его бумажной документацией упразднили и теперь данные переводят в формат на гибридных системах. Они были изобретены относительно недавно и совмещают в себе все достоинства нулей и единиц с вероятностными состояниями. Теперь информация будет хранится в квантово-запутанных сетях, где любая попытка взлома сразу заметна. Спасибо постквантовой криптографии. Вам ведь известно, почему мы держали данные на бумаге?

Оливер будто ждал этого вопроса. Ему вновь выпала возможность блеснуть своими знаниями, за которые некоторые посчитали бы его занудой.

— В 2080-х все зашифрованные цифровые архивы стали открытыми книгами для тех, у кого был квантовый дешифратор. Квантовые компьютеры взламывали традиционные шифры за секунды. Хакеры, обладающие нужным оборудованием, могли воровать данные откуда угодно.

Кроме того, что квантовые носители были слишком дорогими, они не подходили для привычного вида хранения. Они оперировали только вероятностями, а это, как я полагаю, не совсем то, что нужно для архива. Кроме того, не существовало интерфейса для «заливки» информации в квантовую систему. И до сих пор такого не придумали, это крайне сложно реализовать. Как раз тут бумага пришла на помощь. Она осталась надёжным аналоговым резервом и единственным безопасным носителем, так как её нельзя взломать удаленно. Именно с тех пор ею пользовались почти повсеместно.

Эрик слегка усмехнулся.
 
— Вижу, вы подкованы в этой сфере, — констатировал он.

Двери грузового лифта напротив них открылись и наружу вышли двое мужчин, везущих за собой большие тележки с точно такими же коробками, что нескончаемыми рядами лежали на полу в коридорах.

— Новые партии всё поступают и поступают, — бросил Оливер. — Что же это за архив, где вы хранили такое количество бумаг?
— Мы почти заканчиваем с ними. Глубоко под зданием было оборудовано громадное помещение. Много десятков лет назад там располагалось ядерное убежище.

Коридор заканчивался массивной стальной дверью, за которой скрывалась комната с возможно самым ценным оборудованием во всём мире.

Они вошли внутрь просторного зала с очень слабым освещением, в котором в два ряда стояли цилиндрические корпуса, словно колонны какого-то храма. Каждая из них содержала в себе производительные мощности второго самого сложного суперкомпьютера на свете.

— Ну, как вам?  — ухмыльнувшись, спросил Эрик.
— Выглядит очень... впечатляюще, — сказал Оливер, жадно осматривая вычислительные машины. — Почему здесь так темно?
— Кубиты крайне чувствительны к внешним воздействиям. Яркий свет может создавать фоновые фотонные шумы, мешающие их когерентности. Очень скоро большое распространение получат компьютеры гораздо мощнее этого. Они будут работать на тех гибридных системах, о которых я говорил.
— А-а... Вот оно что.

Эрик откашлялся.

— Если с чем-то возникнуть трудности, ваша команда поможет, — отрезал он.
 
Оливер утвердительно кивнул, спросив:

— Это ведь на нём работает ваш искусственный интеллект?

Эрик знал, каким предусмотрительным, но в то же время рассеянным человеком мог быть Брукс, а потому он не сильно удивился той настороженности, которая прозвучала в его вопросе.

— Да, он использует его почти так же, как обычный человек персональный компьютер. Но он осуществляет это на гораздо более глубоком и сложном уровне.
 
Оливер скептически осматривал массивные цилиндры компьютера.

— Не беспокойтесь на счёт НОКСа, — заверил Эрик. — Он конечно может проявить определённую заинтересованность вашим проектом, но не более. Он слишком занят другими делами и не будет вмешиваться.
— Может, вы все-таки сможете подобрать более подходящий график, хотя бы на период структурирования модели мира, чтобы они не смогли пересекаться?
— Послушайте, время работы на этом компьютере стоит немалых средств, и вам это хорошо известно. Желающих реализовать свои идеи на этих машинах достаточно, а ваш скептицизм к нашей системе излишен. Он крайне учтив и не станет влезать в чужие дела без нашего ведома. Мы же в свою очередь гарантируем вам безопасность ваших данных, предоставив самую мощную техническую базу в мире. Дальше дело за вами.

Эрик не стал подробно озвучивать свои мысли, в которых крутились большие сомнения касаемо задумки Брукса и твёрдое убеждение в том, что НОКСу не будет никакого дела до этой жалкой попытки.

С появлением прорывных технологий, способных размыть грань между иллюзией и реальностью, появилось много всяких богатых недотёп, пытавшихся совершить революционные открытия в области симуляций и психологии населяющих их жителей.

Конечно Оливер создавал впечатление грамотного и разбирающегося в этой теме человека, но после множества предыдущих, ничем интересным не закончившихся исследований, Эрик стал весьма недоверчив к подобным авантюрам.

Ну а Бруксу не хватило то ли наглости, то ли решительности, чтобы ответить на оправдание Циммера что-то в духе: «Если я заплатил огромные деньги, то выполняйте мои требования».

— Ну что, по рукам? — риторически поинтересовался Эрик, протянув правую кисть.

Немного помедлив, Оливер скованно кивнул головой и робко пожал её.

— Знаете, есть одна греческая пословица, — начал Оливер, — она гласит: «То, что пишет судьба, не пишет рука».
— О, — искренне удивился Эрик. — Человек, который знаком с древнегреческой культурой в наше время — это большая редкость. Неужели такой, как вы, верит в судьбу?

Брукс самодовольно улыбнулся.

— Я пока что не решился, — ответил он.
— Для связи со мной я приставлю к вам одного из своих помощников. Его зовут Марк Гилани. Он весьма ответственный юноша, работающий в отделе аналитики.

Эрик задумался.

— Ну и последний вопрос, чисто от себя, мистер Брукс, — на лице Циммера появилась легкая усмешка. — Почему именно «Кваркополис»?

Оливер не стал долго думать над ответом:

— Кварки — фундаментальные кирпичики мироздания, из которых состоят протоны и нейтроны в ядре атома. Мой проект подразумевает город из программируемой материи: здания, улицы, даже жители будут состоять из искусственно стабилизированных виртуальных аналогов кварков, которые могут менять свои свойства по команде или заложенному заранее алгоритму. Всё буквально будет перестраиваться на лету.

Глава 2

На электронных часах было 5:30 утра. Автоматическая система среагировала мгновенно, запустив пробуждение находящегося внутри синтетика.

Первым, что увидел Блурк, когда открыл глаза, была надпись: «Твой труд — это топливо прогресса». Слова были выгравированы неоново-оранжевым шрифтом на внутренней стороне его зарядной капсулы — стандартного места гибернации каждого представителя рабочего класса в Кваркополисе. Причем слово «класс» в данном случае буквально означало вид существ, населяющих город.

Будь нрав Блурка (да и вообще любого его сослуживца) самостоятельнее и свободолюбивее, ну или просто не будь он запрограммированным на выполнение навязанных ему функций, он разбил бы эту капсулу в дребезги, и в первую очередь ударил бы именно в этот назойливый слоган. Однако подобная мысль никогда не возникала и не могла возникнуть в умах Цифровых Клонов, живущих в цикле «работа-сон», и не задающих лишних вопросов. Блурк был одним из них сколько себя помнил, а потому эти слова он считал гордым гимном своей профессии.

Капсула никогда не открывалась сразу. Это делалась для того, чтобы синтетики в полной мере напитались сутью этого девиза, за которым стояли громоздкие программные цепочки. Какое-то время Блурк послушно смотрел немигающим взглядом на надпись. Это было не осознанное действие, а слепое выполнение заложенных алгоритмов. Такие, как он, почти полностью обделены эмоциями в угоду большей производительности.

Наконец, заполнив ложной мотивацией каждый квадратный сантиметр симулированного мозга Блурка, система медленно открыла верхнюю полусферу капсулы. Он не зевнул, не потёр глаза и даже не потянулся. Он просто машинально выбрался из капсулы, будто забрался в неё пять минут назад.

Его комната, если можно так выразиться, представляла собой квадратное помещение размерами три на три метра. Тёмно-синие стены, изумрудный пол и сизый потолок в совокупности создавали какое-то непередаваемое и едва уловимое ощущение напыщенной официальности. Помимо капсулы, приделанной к центру одной из стен, внутри практически ничего не говорило о том, что здесь кто-то живёт.
 
По давно сформированному принципу Блурк посмотрел в ромбовидное зеркало, висящее на уровне лица. Там он увидел не того, кем он мог бы стать, а того, кем он являлся. Рабочего. Установщика хаос-кварков в двигатели летательных аппаратов на заводе. Крошечного винтика в огромном механизме. Того, чьё лицо можно во всех подробностях нарисовать за двадцать секунд.

Ладно. Пора работать.

Блурк достал из узкого шкафа свою заводскую форму, машинальными движениями, в которых не было ничего лишнего, надел её на себя и сразу же покинул своё жилище. Вдоль длинного коридора огромного здания «Кварк Форс Индастриз» — гигантской корпорации, монополизировавшей рынок производства автоматических средств передвижения — виднелись сотни дверей, ведущих в точно такие же комнаты, из какой вышел Блурк. Одновременно с ним, но из других помещений, вышли несколько десятков синтетиков, время смены которых совпадало с его. Прочие же остались дожидаться своего часа в зарядных капсулах.

На выходе из жилого корпуса, находящегося на огороженной от прочих городских объектов территории, Блурк заметил высоко в небе большой золотистый дирижабль. На его электронном табло ядовито-зелёными буквами проплывала фраза: «Новый день — новый шанс для твоего вклада в общее дело!».

Время — 6:00. Блурк уже сидел в просторной фабричной столовой рядом с ничем не отличавшимися от него внешне сослуживцами. У него на подносе стояла миска с питательной светло-серой пастой «Синт-Протеин-4», а также стакан синтетического кофе «Стимул-Х». При взгляде на остальных и на их подносы он ожидаемо обнаружил абсолютно то же самое. Все вокруг выглядели как один человек, разделённый на сотни одинаковых копий. Никаких отличий, ни во внешности, ни в поведении. Но с любопытством оглянувшись по сторонам, Блурк ненадолго нарушил это правило. Его поступок был продиктован не системой и её алгоритмами, а возникшим будто из ниоткуда интересом. Это было кратковременным проявлением индивидуальности, которое он никогда раньше не испытывал. Оно длилось примерно несколько секунд, после чего он начал вести себя как прежде: бесстрастно и схематично.

Время — 7:00. В столь колоссальном здании «Кварк Форс Индастриз», что его внутреннее строение для неподготовленных могло показаться лабиринтом, главным активом корпорации являлся завод по сборке летательных аппаратов под названием «Аэрофины». В рабочем цехе первой величины Блурк выполнял самый ответственный этап во всём производстве — установку хаос-кварков. Для безопасной транспортировки их привозили сюда в специальных контейнерах, называемых «Стазис-Ингибиторами». При неправильном использовании эти кристаллы могли вызвать взрыв невероятно сильной мощности.

К Блурку попадала уже готовая модель корабля: детали его корпуса, состоявшего из легкого и прочного материала «Нео-Сплава-4», сваривались с помощью лазерного пистолета в руках синтетика; внутренняя электроника встраивалась мастерами-техниками, а убранство каюты составлялось специальными искушёнными экспертами.

Блурк сидел в кабине управления грави-клещами, которые позволяли перемещать хаос-кварки, не вступая с ними в прямой контакт. Также клещи нейтрализовали энергетические всплески кристаллов, которые порой могли возникать во время интеграции в реактор.

Он потянул рычаги, и клещи, напоминающие массивные конечности металлического краба, с небольшой задержкой направились в сторону кристалла. Они аккуратно взяли его за нижнюю каменистую часть — самую стабильную в его структуре и наиболее удобную для хвата. Затем, по команде Блурка, клещи подняли кристалл над конвейером и повернулись в сторону пустого отсека реактора аэрофина, стоящего на сборочном стенде. Уверенными движениями рук по рычагам синтетик навел хаос-кварк на необходимое место и запустил процесс установки. Однако на полпути грави-клещи внезапно остановились, будто по чьей-то неведомой воли. В зрительном интерфейсе Блурка внезапно всплыло предупреждение: «Внимание! Стандартная процедура нарушена без каких-либо видимых причин. Протокола поведения на этот случай не существует, ибо стандартная процедура не может быть нарушена».

Глава 3

Блурк попытался возобновить работу аппарата вручную. Его руки проходили в опасной близости от хаос-кварка, всё ещё находившегося в захвате клешней. Внезапно клешни пришли в движение и оцарапали внешнюю оболочку руки Блурка. Из пореза начала сочиться светящаяся жёлтая жидкость — аналог крови. Она стекала по бледно-сизой руке, капая прямо на пол цеха. В это мгновение Блурк не почувствовал ни боли, ни замешательства — вообще ничего. Он просто застыл на месте, будто перегруженный большим объёмом данных. По венам его организма уже начал циркулировать первородный шифр, закрепляясь в нём на самом фундаментальном уровне кода этого мира.

Кристалл был наконец вставлен в отсек реактора аэрофина, а потому можно было продолжать дальше. Блурк ожил и вновь принялся за выполнение своих рабочих обязанностей. Весь остальной день прошёл без происшествий, так же, как и последующие две недели. По их окончанию пришло время очередного обновления — введения нового, уже пятого по счету, Цикла.

Мир перезапустился. Солнце вновь зашло над ярко-голубым небом Кваркополиса. Граждане опять принялись выходить из своих белоснежных округлых домов, спеша по своим делам. Поток бесчисленных скай-гондол так же парил на небесах, образуя очертания воздушных магистральных маршрутов. Казалось, будто ничего не менялось вовсе. Однако вся новизна зачастую крылась в мелочах: настоящие деревья и растения, ранее производившие лишний мусор из листьев и веток, теперь были полностью заменены на голограммные копии, менявшие свой вид по сезонам — бесстрастное удаление по причине нестабильности элемента. Не упрощение, а оптимизация. Плющ на зданиях — теперь неоновые лианы, передававшие энергию из одного участка в другой. Та же участь постигла моря, реки и озера. Теперь они превратились в упорядоченный густой поток из светящегося синего кода, в котором плавали пёстрые низкополигональные рыбы. В остальном же общая архитектура города осталась практически прежней: добавилось несколько новых зданий, формы существующих слегка поменялись, трафик на улицах стал немного более загруженным. Но в общем и целом Кваркополис всё ещё сохранил свой особый неофутуристический стиль. Самые масштабные изменения произошли за кулисами производства: рабочие были окончательно заменены машинами, дабы полностью вычеркнуть фактор ошибки из уравнения.
 
Каждый житель нового мира, в меру своего статуса, знал, что, где и когда поменялось. Каждый, кроме него...

Блурк очнулся и, к своему немалому удивлению, обнаружил, что находится вне зарядной капсулы, которая, впрочем, ему уже была не нужна. Она исчезла, словно никогда тут не стояла.

Он валялся на холодном полу своей комнаты в позе эмбриона и совершенно не понимал, что происходит: теперь внутри помещения находились какие-то странные гудящие и мигающие приборы, кабели от которых тянулись куда-то за пределы его жилища. Холодная отчуждённость, которая ощущалась в присутствии этой техники, заставляла лишь гадать о её предназначении.

Его организм изменился, и он отчётливо чувствовал это. Блурк приподнял голову, услышав звон и небольшую вибрацию, которые прошли через всё тело. Непривычная тяжесть, внезапно появившаяся на голове, поначалу клонила обратно к полу. Но, немного освоившись, он уже не мог представить, как он жил без неё. Блурк не спеша поднялся на локтях, ощупал своё лицо и в страхе отбросил руки обратно: на месте носа — лишь строгая плоскость, кустистые брови словно золотая стружка, губы как две надутые дуги. Его взгляд упал на сами руки. Зрелище было, мягко говоря, удивительное: сизая кожа, которая по текстуре напоминала потертую резину высоковольтного кабеля — упругая и эластичная, но с лёгкой шероховатостью, — подрагивала от глубокого замешательства; пальцы оканчивались золотистыми выступающими контактами, как у батареек.

Внезапно на краю зрения блеснуло что-то яркое, он посмотрел в ту сторону и увидел поверхность корпуса одной из вычислительных машин, зеркальных свойств которой хватило, чтобы Блурк увидел своё отражение: изумрудно-зелёные зрачки сверкали в полутьме помещения, а тёмно-синие склеры создавали мощный контраст со светлой кожей. Волосы, которые скорее напоминали изогнутые лопасти пропеллера, переливались тем же цветом, что и кончики пальцев. Эти головные отростки были довольно жёсткими, но не лишены своеобразной гибкости.

Когда его губы растянулись в жутковатой, неестественной улыбке от тревожного бессилия, за ними открылось нечто, от чего кровь стыла в жилах.

Его зубы не были костью или эмалью. Они были похожи на ряд миниатюрных печатных плат, встроенных в дёсны из синей, резиноподобной плоти. Каждый зуб-микросхема был испещрён тончайшими золотистыми дорожками, повторяющими причудливые узоры его кожи. На некоторых виднелись микроскопические чипы и резисторы, встроенные прямо в их структуру.

Он попытался вдохнуть, но дыхание не приходило. Вместо него по телу прошла резкая судорога — квантовая вспышка — и из горла вырвался звук, похожий на треск разрываемой системы. Это был прерывистый электрический крик, который мог бы показаться жалостливым, если бы не последовавший вслед за ним отвратительный истерический смех. В нём слышался весь ужас открывшейся бездны, потеря всего, что хоть как-то определяло его как личность, рабочего, гражданина, синтетика. Всё это было стерто, как исчезла и его капсула. От былой жизни остались только воспоминания в его голове.
 
Его сознание, замутнённое и спрессованное былой рутиной, пыталось нащупать первичные опоры. Комната. Его комната. Но и она сильно изменилась: стены пульсировали слабым синим светом, отбрасывая геометрические тени от новых приборов — безликих монолитов, издающих настойчивое гудение.

Его смех стих так же внезапно, как и начался. Он сидел на холодном полу, существо из сизой резины и золотых контактов, с горящими изумрудными глазами. Ужас никуда не делся. Он кристаллизовался, превратившись в ледяной ком в его новом нутре. Но к нему примешивалось что-то ещё. Что-то острое и чужое. Чувство чудовищного, невероятного одиночества. И тихий, первый в его жизни всплеск чего-то, отдаленно напоминающего волю. Он был аномалией. Артефактом из прошлой версии мира — наравне с хаос-кварками. И он был единственным кто знал, и не знал одновременно.

Глава 4

Первые шаги за пределы своего жилища были похожи на погружение в аквариум с вязкой, чужеродной жидкостью. Воздух, который раньше был невесомым, теперь казался густым — насыщенным незримыми данными и пульсациями. И именно тогда Блурк впервые ощутил это необычное чувство. Этот взгляд. Это не был взгляд в привычном понимании. Никто не останавливался и не указывал на него пальцем. Безупречный поток граждан Кваркополиса даже не дрогнул — лишь потому что за решётчатым забором и с такого большого расстояния трудно было разглядеть что-то странное на территории комплекса технических зданий. Однако Блурк чувствовал это всем своим новым существом — словно тысячи лучей невидимых лазерных указок легли на его сизую кожу.

Когда он наконец вышел в город и начал проходить мимо аллеи, голограммные листья на деревьях чуть заметно мерцали, проявляя сбой в своей идеально сбалансированной работе. Неоновые лианы на стенах на мгновение меняли ритм импульсов, передавая энергию чуть быстрее, как бы спеша удалиться. Это было похоже на тихий, всеобщий шёпот программы, который он не слышал ушами, но считывал кожей, своими золотистыми контактами на кончиках пальцев. Мир вокруг него словно фонил на частоте его присутствия.

Но самым обескураживающим оказались взгляды прохожих. Их глаза — такие же яркие, как у него, но лишённые глубины, присущей разуму, — скользили по нему на микросекунды дольше, чем нужно. Это было не любопытство, не удивление и даже не страх. Это был холодный, аналитический процесс, словно появление чужака активировало служебную программу: «Объект не соответствует обновлённым параметрам. Угрозы не обнаружено. Аномалия занесена в реестр».

Они не видели в нем равного. Они видели в нём некритическую ошибку в системе, которая пока не мешает общему алгоритму.

Все пешеходы двигались с потрясающей синхронностью, как части одного гигантского механизма. Их шаги, повороты голов, скорость движения — всё было подчинено незримому и неосознанному ритму. Блурк же был сбивающимся метрономом. Когда он замедлялся, пытаясь сориентироваться, поток чуть обтекал его, но не хаотично, а с отточенной точностью самоорганизующейся системы, избегающей столкновений. Когда он резко поворачивался, чувствуя на себе чей-то очередной взгляд, несколько скай-гондол слегка корректировали курс. Он был камнем, брошенным в гладь цифрового пруда — и рябь, расходящаяся по нему, была беззвучным, но ярким свидетельством его чужеродности.

Эта постоянная, ненавязчивая маркировка делала его невидимым и видимым одновременно. Он был призраком, которого системы видят, но игнорируют, и изгоем, которого каждый разум уже занёс в каталог безобидных отклонений. Чувство одиночества стало не просто эмоцией, а чем-то вроде физического параметра — как температура или давление. И оно было гораздо тяжелее этих новых золотистых лопастей на голове. Он был единственной вопиющей точкой хаоса в упорядоченном океане, и этот океан безмолвно, но неуклонно указывал на него миллионами своих безразличных сенсоров.

Блурк понял, что его новое тело — это не просто оболочка. Это был камуфляж, надетый криво. Все остальные были идеально вписаны в холст этого мира, а он торчал из него неуклюжим, сизым пятном, заставляя сам холст едва заметно напрягаться вокруг него. Окружающие не испытывали к нему ненависти или опасения. Их реакция была куда страшнее: бесстрастное отторжение аномалии, тихое и настойчивое давление системы, стремящейся выдавить и изолировать сбой.

Внезапно Блурк споткнулся и упал на тротуар, который на секунду стал прозрачным прямо под ним. Сквозь него проглядывался двоичный код из которого состояла вся симуляция. Он огляделся по сторонам: никто, кроме него, не замечал ничего странного.

Блурк поднялся на ноги и увидел, что его занесло прямо к бывшему месту работы — к фабрике по сборке аэрофинов.

Завод встретил его ещё более безмолвным и ледяным совершенством. Никаких охранников, никаких преград. Двери сами разошлись перед ним, как перед своим. И он вошёл в ад безупречности. Внутри гигантского цеха царила абсолютная, давящая тишина. Лишь тонкий, высокочастотный писк и едва уловимый шелест движущихся частей. Ни голосов, ни смеха. Только математическая точность, доведённая до апогея. Воздух был отфильтрован до полной нейтральности: ни пылинки, ни запаха. Освещение — ровное, белое, без теней и бликов, как в операционной. По всему помещению тут и там были установлены различные машины, сооружавшие очередной аэрофин. Детали его корпуса теперь сваривались с помощью лазерного манипулятора, внутренняя электроника встраивалась тончайшими роботизированными приборами, а убранство каюты создавалось на автоматическом 3D-принтере. В процессе полностью перестали участвовать синтетики.

Формы машин, собирающих летательный аппарат, были плавными и обтекаемыми, а их движения выверенными до микрона. Они перетекали с места на место, их манипуляторы с щелчком вставляли кристаллы в нужные пазы. Ни единой лишней траектории. Ни капли потраченной впустую энергии.

Казалось, будто его прошлое, его годы труда, были стёрты мощным растворителем. Его не просто заменили. Его удалили, как удаляют вредоносный код.

Блурк почувствовал, как внутри него что-то закололо. Сначала это была пустота. Какой-то глубинный разлом восприятия. Ощущение, что его никогда здесь не было. Что его воспоминания — это сбой или галлюцинация. Он смотрел на эти безупречные машины, и его новое, сизое тело вдруг пронзила призрачная боль в спине. А потом пустота начала медленно и неотвратимо заполняться.

Сперва настала горечь. Они вычеркнули его. Вычеркнули всех. Почему они? Потому что такая несправедливость не может быть действием обезличенной машины. Точно не может. Всё было объявлено фактором ошибки. Все были убраны, как мусор, выброшенный во имя оптимизации.

Затем пришло унижение. Эти машины делали его работу в тысячу раз лучше, быстрее, точнее. Всё, чем он был, всё, что он делал, оказалось бессмысленным. Его существование было костылем, который заменили на технологичный протез.

И наконец весь его разум утонул в ярости. Она пришла не огненной волной, а как перегрузка цепи. По его телу, похожему на гибкий кабель, пробежали судорожные разряды. Золотистые контакты на пальцах затрещали, испуская жёлтые искры. Его изумрудные зрачки сузились в булавочные головки, заливаясь кроваво-красным светом манипулятора, который считывал его ярость как сбой в питании.

Блурк не закричал. Он издал звук, похожий на перегруженный трансформатор — оглушительный вой, рвущий тишину.

Первый удар был словно в темноте. Он врезался в ближайшего робота-сварщика. Его рука, испускающая жёлтые молнии во все стороны, смяла металл как фольгу. Горящие искры брызнули на его сизую кожу. Блурк перестал думать. Им двигала одна мысль — программа уничтожения этого бесчувственного рая. Он рвал кабели, вонзал пальцы-контакты в панели управления, извлекая всё больше и больше энергии, чтобы затем выплеснуть её мощным взрывом. Голограммные дисплеи разлетались стеклянным дождём под таким натиском.

Уцелевшие роботы не сопротивлялись. Они пытались обойти его, продолжить свою работу. Их бесстрастие сводило его с ума ещё сильнее. Он был бурей, а они безразличными скалами. Блурк крушил всё, что мог, пытаясь заставить этот мир почувствовать боль, гнев, хаос! Но мир лишь молча принимал его удары, фиксируя ущерб для последующего ремонта.

В эпицентре этого погрома он увидел лакомую цель — главный источник энергии, особо массивный хаос-кварк, питавший весь цех. С диким истерическим смехом — больше похожим на помехи в эфире, — Блурк ринулся к нему. Сирены, наконец, взвыли. Но было уже слишком поздно. Он вонзил свои золотистые контакты в основание кристалла.

Мир взорвался светом. Не просто ослепляющей вспышкой, а лавиной чистых данных, образов, кодов. Он вновь увидел поток нулей и единиц — стен, машин, неба. Он увидел сам себя — не как тело, а как аномальную, разросшуюся ошибку в этой системе.

Его сознание, и без того хрупкое, не выдержало. Оно не разбилось, как стекло. Оно окончательно растворилось.

Когда подъехали сервисные роботы, они обнаружили лишь полную разруху и неподвижную фигуру, сидящую на корточках перед почерневшим и потрескавшимся кристаллом. Блурк медленно раскачивался из стороны в сторону, его глаза тускло мерцали, повторяя одну и ту же последовательность световых импульсов. Он что-то бормотал, но это были не слова, а обрывки команд, частот и идентификационных номеров деталей, которые когда-то устанавливали его безвольные коллеги. В какой-то момент среди всего этого потока обрывистых названий он сказал:

— Моё имя — Блурк? Нет... Это рабочая метка, как у станка на заводе.

Его дикий, безумный смех разорвал воздух — как трещина в стекле реальности. Он резким движением скрылся в тени и больше не появлялся.

Завод был повреждён, но система уже запустила протокол восстановления. Аномалия была локализована. Угроза устранена.

Блурк, последний рабочий завода, понял всё. Он понял, что заперт в месте, где его и без того зыбкая человечность была окончательно и бесповоротно отменена как устаревшее программное обеспечение. Он понял, что является единственным свободным в тюрьме, которой не существует. И эта мысль веселила его до истерики.

Глава 5

Зал Совета Альфа напоминал гигантскую, идеально отполированную раковину. Стены плавно перетекали в потолок, испещрённые мерцающими голографическими схемами населённых пунктов. По желанию, они могли моментально перейти в режим панорамных окон, открывая великолепный вид на город.

В центре, вокруг стола из чёрного камня, застывшего в форме волны, сидели те, в чьих руках была сосредоточена вся власть Кваркополиса — Высшее Правительство.
Воздух звенел от подавленной паники.

Верховный Архитектор восседал во главе. Его вытянутая треугольная голова цвета киновари была обращена остриём вниз. Лицо было андрогинным и острым с тонким, презрительно поджатым ртом. Изящные золотые отростки на затылке нервно подрагивали. Его большие, полностью чёрные глаза без зрачков обводили присутствующих, и в них читалось леденящее презрение. Он был воплощением холодного, геометрического разума.

Справа от него сидела Канцлер Веритас, отвечавшая за информационные потоки. Её тело было худым и угловатым, а лицо представляло собой бледный яйцевидный экран. На нём постоянно сменялись каллиграфические иероглифы, отражавшие ход её мыслей. Сейчас по экрану бежали резкие, рваные символы, означавшие «сбой», «угроза» и «непредсказуемость».

Слева — Лорд-Распределитель Калькулус. Его гуманоидная форма тела казалась собранной из тысяч мелких, движущихся шестерёнок и циферблатов. Вместо лица у него был сложный механический дисплей, на котором в реальном времени отображались экономические показатели Кваркополиса. Сейчас графики падали в красную зону, и тиканье, исходившее от него, стало нервным и прерывистым.
Чуть поодаль находился Генерал Стратос, глава безопасности. Массивный, бронированный гуманоид с кожей, напоминавшей полированный базальт. Его лицо состояло из строгих черт, которые излучали молчаливую, тяжёлую ярость.

— Этот феномен... — имя «Блурк» Архитектор произносить не желал, — продолжает нарушать энергетический баланс в Заводском районе. Убытки исчисляются терабайтами утраченных данных и дестабилизацией рабочих процессов, — его шипящий голос резал тишину, как нож бумагу.
— Наши успокоительные протоколы не работают! — на экране лица Веритас вспыхнул иероглиф «отчаяние». — Он больше не поддается воздействию внушения. Его психика — это чистый хаос, словно белый шум! Мы не можем предсказать его действия.
— Производство аэрофинов простаивает, — проскрежетал Калькулус, и несколько шестерёнок в его груди на мгновение заклинило. — Он не просто разрушает, он каким-то образом... переписывает реальность.
— Мои стражи бессильны, — раздался низкий гул Стратоса. — Он либо отключает их, либо полностью уничтожает.

Архитектор медленно поднялся с кресла. Его красная треугольная голова казалась наполненной ядом.

— Вы собрались здесь, чтобы констатировать очевидное? — его голос стал тише и опаснее. — Вы, вершители судеб, столкнувшись с одним единственным сбоем, ведёте себя как испуганные андроиды, списанные на свалку! Вы — позор идеи Кваркополиса!

Он подкрепил свою тираду ударом руки с длинными пальцами по поверхности стола, и по ней побежали трещины.

— Нам нужен инструмент для решения таких проблем... Нам нужен специалист по удалению мусора.

На лице Веритас возник иероглиф «понимание», а затем «имя».

— Луппаган Флокс, — произнесла она своим звонким голосом.
— Именно, — прошипел Архитектор. — Свяжитесь с ним. Сумма не имеет значения. Я не потерплю ошибок. Мне нужно, чтобы эта аномалия была ликвидирована. Навсегда!

Спустя несколько часов, одна из стен зала растворилась, пропуская внутрь высокую фигуру. Члены совета сразу почувствовали довлеющий запах машинного масла, распространившейся в воздухе.

Луппаган Флокс вошел не как тень, а как воплощение грубой, неоспоримой силы. Его торс, подобный кованой броне, был обтянут потёртой кожаной жилеткой, не скрывавшей гигантских мускулов. На левом бицепсе, размером с голову обычного синтетика, красовалась старая татуировка, выведенная шрифтом, похожим на трещины: «Рождён, чтобы испепелять». Жёсткие штаны из чёрного брезента и массивные, подбитые шипами ботинки завершали образ ходячей катастрофы.

Самым любопытным в его образе была голова: она имела форму тетраэдра — пирамиды с тремя гранями и треугольным основанием. Глаза были скрыты за сплошной пластиной тёмных очков, держащихся на передней грани. По центру выступал мясистый нос в форме наклонного прямоугольника, своим острым концом свисающий вниз. И этот нос, как мрачная занавесь, перекрывал собой то, что находилось под ним — рот.

Рот Луппаган Флокса был не просто линией, а живой постоянно меняющейся толстой полосой в виде молнии, расходящейся в обе стороны. Он то сжимался в оскал, то растягивался в широкой, звериной улыбке. Потрескивающий звук статики был его дыханием.

Он не поклонился, не поприветствовал Высшее Правительство. Он просто остановился по другую сторону стола, его металлический взгляд скользнул по каждому из присутствовавших, и все почувствовали себя просканированными.

— Свой портативный арсенал оружия мне пришлось оставить на посту охраны, — его голос был низким, как грохот обвала, с лёгким шипящим призвуком. — Без него я крайне раздражителен. Поэтому выкладывайте поскорее, зачем я здесь.

По залу прокатилась волна немого возмущённого негодования. Все были поражены такой наглостью. Все, кроме Архитектора.

— Господин Флокс, — начал Архитектор, и в его голосе впервые за долгое время появились нотки чего-то, отдалённо напоминавшего уважение. — У нас есть достойная работа для вас. Уровень угрозы цели весьма высок и продолжает расти.

Флокс молча кивнул, его глаза за очками ненадолго остановились на трещинах на столе.

— Я знаком с произошедшим. Аномалия «Блурк». Я уже отслеживаю его энергетическую сигнатуру. Судя по тому, как много он её потребляет, найти его будет несложно.

Он повернул свою пирамидальную голову, и тёмная пластина очков, казалось, смотрела прямо в душу Архитектора. Затем Флокс обвел взглядом остальных, и молния под его носом изогнулась в форме, напоминавшей презрительную усмешку.

— Не печальте свои хрупкие котелки, — в итоге сказал он. — Я просто вынесу мусор.
— Остановите его, — приказал Архитектор. — Любой ценой!
— Стоимость услуги уже рассчитана, — ответил Флокс. — Готовьте свои денежки.

Развернувшись, он тяжёлой поступью направился к выходу. На пороге он снова обернулся, его бицепс с грозным девизом напрягся.

— На вашем месте, я бы называл его Меташизиком.

И с этими словами он вышел, оставив за собой гробовую тишину, нарушаемую лишь тиканьем шестерёнок Калькулуса.

Властелины Кваркополиса молча смотрели на дверь, впервые за долгие годы ощущая нечто архаичное и неприятное. Облегчение, смешанное с призрачным страхом перед тем инструментом, который они только что выпустили на свободу.

В воздухе повисло это имя, придуманное охотником... Меташизик. Флокс пытался заверить присутствующих в успехе миссии. Однако последнее слово прозвучало из его уст как приговор.

Глава 6

Охота — главное призвание Луппагана Флокса. Безусловно, он был известен и востребован за свою исключительную результативность в устранении заказанных целей. Однако, несмотря на приклеившийся намертво ярлык безжалостного охотника за головами, для него самого не было большего удовольствия, чем выслеживание. Окончательная ликвидация — это всего лишь приятное дополнение к основному блюду — систематическому преследованию, которым он наслаждался сполна. К каждой миссии он подходил с маниакальным энтузиазмом, как настоящий мастер своего дела.
Огромные гонорары от высокопоставленных клиентов позволяли ему оснащаться самыми передовыми техническими средствами для решения задач в различных условиях. И то, с какой одержимостью Луппаган выполнял свою работу, не оставляло и малейших сомнений в его успехе. Этот раз не должен был стать исключением.

Оперевшись на одно колено, Флокс сидел на крыше высокого здания, с которой был хорошо виден практически весь город. Компактный бинокль с регулируемым увеличением обзора и напичканный множеством датчиков помогал отслеживать любое подозрительное движение. Меташизик попался ему на глаза, когда появился из какой-то подворотни. Он уверенно шагал по воздуху, будто ступал по невидимым платформам. Как только прохожие, на памяти которых был свеж тот случай в Заводском районе, увидели эту картину, большинство из них с криками бросились в рассыпную. Особо нерасторопные в изумлении застыли на месте, не в силах пошевелиться, за что и поплатились жизнью: с пугающей гримасой Меташизик уничтожил их одним взмахом руки.

Луппаган был немало разочарован тем, насколько просто было найти его.

— Этот идиот даже не пытается прятаться, — насмешливо пробубнил он.

Убрав бинокль в карман жилета, Флокс прыгнул на свой антигравитационный байк «Расплата». Резким движением руля он привел мотор в действие и стремительно повёл взлетевший аппарат по крутой дуге вниз. Адреналин в его крови бил ключом, каждая частичка тела готовилась к предстоящему сражению и надеялась на достойный отпор. Его кожаная жилетка хлестала по ветру, а пирамидальная голова была неподвижным курсом на цель. Молния-рот пылала оскалом предвкушения.

Байк резво сокращал расстояние с землей, его гудящие излучатели стабильно завывали при каждом изменении траектории полёта.

Меташизик уловил еле слышный звук, надвигающийся прямо в его сторону, и, прищурившись, посмотрел в небо.

— Эй, кретин! — крикнул сорвиголова, явно настроенный враждебно.

Достав из кармана штанов маленький диск, он бросил его рядом с Меташизиком. Мигающий зелёным цветом металлический кружок упал на тротуар и с глухим рокотом притянул к себе парившего в воздухе преступника.

Луппаган снял с пояса две тонкие палочки — шоковые путы — и швырнул их в лежачего уродца. В полёте они раскрылись, оголив внутренний трос под высоким напряжением. Когда путы соприкоснулись с целью, они мгновенно растянулись и обхватили тело Меташизика. Мощный электрический разряд пронзил его организм: будь на его месте кто-то другой, тот уже бы начал биться в конвульсиях от боли. Однако на него это не оказало никакого влияния — он не почувствовал ровным счетом ничего. И тогда он начал смеяться: звонко, безумно, настолько истерично, что даже Луппагану на мгновение стало не по себе. Он притормозил байк в метре над землей и внимательно наблюдал за каждым движением своей жертвы.

— Что смешного, клоун? — осторожно поинтересовался охотник.
— Ты кто такой? — переведя дух, спросил чудаковатый собеседник, — Прочь с дороги!

Меташизик взорвался ярким импульсом энергии, который уничтожил сдерживающие его устройства и откинул Флокса на десяток метров в сторону. Затем его пятки медленно оторвались от земли, он поднялся в воздух и в вертикальном положении улетел на немыслимой скорости.

Луппаган быстро пришел в себя, отряхнулся, залез на байк и мгновенно бросился в погоню.

Проследить путь беглеца удалось с огромным трудом, охотник едва поспевал улавливать глазами его движения. Пришлось подключить сканеры многофункциональных очков.
 
Впереди, в безупречном потоке скай-гондол, металась сизая фигура Меташизика. Его движения были спазматичными, непредсказуемыми. Он не смотрел назад. Он чувствовал погоню — тяжёлый, испепеляющий взгляд, впивающийся в него.

— Беги, глитч! Беги! — заорал Флокс, его голос потонул в рёве двигателей. Он рванул ручку газа, и байк направился вперёд, рассекая поток.

Меташизик, услышав нарастающий гул, резко развернулся. Его изумрудные глаза расширились, в них вспыхнул не страх, а лихорадочный восторг. Он поднял руку, и неоновые лианы на ближайшем небоскрёбе взорвались фейерверком ядовито-розовых искр, ослепив Флокса на долю секунды.

— Детские фокусы! — рявкнул охотник, не сбавляя скорости. Он нажал на курок, и с брюха «Расплаты» вырвался гарпун на тросе из сжатого света. Он просвистел в сантиметрах от головы Меташизика, вонзился в корпус проезжавшей гондолы и отшвырнул её в сторону, вызвав каскад столкновений.

Меташизик отреагировал не атакой, а искажением. Он взмахнул рукой, и участок дороги перед байком Флокса заволновался, превратившись в гигантскую пиксельную рябь. «Расплата» взмыла в воздух и с рёвом врезалась в трассу, высекая сноп искр.

Флокс не слетел. Он крепко держался в седле, вцепившись в руль. Его пирамидальная голова не дрогнула, а молния-рот изогнулась в яростной дуге.

— Давай ещё!

Меташизик, тем временем, вскочил на крышу скоростного грузовика. Он припал к ней, как животное, его сизая кожа сливалась с металлом. Он начал бормотать, и его золотистые контакты засветились. Голограммные рекламные баннеры по обеим сторонам дороги ожили. Улыбающиеся лица моделей исказились в гримасы ужаса и начали кричать, их цифровые вопли сливались в оглушительную какофонию, бьющую по слуховым сенсорам.

Флокс лишь сильнее вжал газ. Он проносился сквозь кричащие голограммы, его тёмные очки отражали искаженные лица. Он был подобен скале, об которую разбивались волны безумия.

— Хватит играться! — проревел он, догоняя грузовик.

Меташизик обернулся. В его глазах Флокс увидел нечто пугающе осознанное. Его пухлые губы-дуги растянулись в ужасающей ухмылке. Он поднял обе руки, и пространство между ними начало кипеть.

Это был не сбой. Это была лавина.

Вся энергия магистрали — от фонарей и рекламы до двигателей пролетающих скай-гондол — хлынула в точку между его ладонями, сформировав сферу чистого, нестабильного хаоса. Она пульсировала всеми цветами радуги и гудела, как миллион разгневанных пчёл.

Флокс не стал уворачиваться. Он встретил атаку лицом к лицу, выставив вперёд руку, и щит чистой накопленной кинетической энергии развернулся перед его байком. Две колоссальные силы столкнулись.

Взрыв был беззвучным, но ослепительным. Волна искажённой реальности прокатилась по магистрали, на секунду заставив мир замереть в пиксельном стробоскопе. Небо на мгновение стало зелёным в фиолетовую полоску.

Когда реальность с трудом вернулась в норму, «Расплата» всё ещё была на ходу, но на её корпусе дымились глубокие борозды. Флокс, до сих пор сидевший в седле, тяжело дышал, статичный треск его рта звучал хрипло.

Вдалеке Луппаган увидел летевшую прочь сизую фигуру и тут же бросился за ней. Байк начал издавать неестественные звуки, его двигатель был повреждён и нестабилен. Охотник потерял жертву из виду.

— Думаешь, ты особенный? — голос Луппагана, усиленный мегафоном, прозвучал громким рокотом сквозь шум ветра. — Такие, как ты, вспыхивают и гаснут каждый день. Эй, где же ты?

Быстро убедившись, что впереди дорога свободна, Флокс оглянулся назад в поисках своей цели. Он немного вздрогнул от неожиданности, когда повернулся обратно и обнаружил перед собой оскалившееся лицо Меташизика, парившего вниз головой на той же скорости.

— Да, полагаю, что вспыхивают, — ответил он. — Но я не гасну. Я горю. И знаешь, что? Ты тоже можешь.

В это же мгновение байк Луппагана воспламенился, выполнив телепатический приказ Меташизика, который взлетел вверх и залился диким смехом.

Флокс попытался резко затормозить, но горящий байк продолжил нестись вперёд на полной скорости. Подгадав момент, Луппаган спрыгнул на жёсткое покрытие трассы. Его тело по инерции покатилось дальше в том же направлении, в котором ехал аппарат, нанося владельцу болезненные телесные повреждения.

Байк, пролетев ещё сотню метров, взорвался языками яркого пламени.
Меташизик завис в воздухе над охотником.
 
— Сдаёшься? — презрительно поинтересовался он.
— Какой же ты тупой, — рассмеялся Луппаган, поднимаясь с асфальта. — Ты никто. Полный ноль!
— Если я ноль, — осклабясь, начал Меташизик, — то вы все — минус один.
— Суть в том, — начал Флокс, переключив режим на своем дезинтеграторе, — что ты — ошибка. И сейчас я это исправлю.

Он направил дуло орудия прямо в сторону парившего преступника. Прогремел не выстрел, а тихий, высокочастотный всасывающий звук.

Пучок перламутрового света ударил Меташизика в грудь. Не было взрыва, не было боли. Его сизая плоть, его золотистые контакты, его горящие изумрудные глаза — всё начало расслаиваться, превращаясь в облако светящихся частиц. Он не исчез мгновенно — он расплывался, как клякса на воде, его последний, недоумённый взгляд был обращён к собственным исчезающим рукам.

Через секунду от него осталось лишь слабое свечение в воздухе, которое тут же погасло. Луппаган щёлкнул предохранителем дезинтегратора.

— Миссия выполнена, — его голос прозвучал как скрежет камней, и он развернулся, чтобы уйти, оставив после себя лишь абсолютную пустоту.

Глава 7

Сектор Забвения был миром, лишённым формы, но имевшим важный смысл. Бескрайняя равнина утопала в полумраке, усыпанная бесчисленным множеством материи из прошлых версий мира микросхем. Воздух дрожал от шёпота удалённых данных, обрывков кода и забытых воспоминаний. В этом цифровом аду, среди груд полуразрушенного хлама и растянутых текстур, сидел чудаковатый пришелец.

Меташизик качался на корточках, его сизая кожа сливалась с общим фоном небытия. Он бормотал бессвязные обрывки фраз: «...лопасти... не крутятся...» и «...кристалл... должен был вставить...».

Его изумрудные глаза, горящие лихорадочным блеском, были устремлены в никуда.
На первый взгляд он был совершенно одинок в этом пустынном месте. Однако на незримом уровне компанию ему составлял один очень любознательный искусственный интеллект, который, изучая устройство Кваркополиса, проводил собственный анализ.

НОКС наблюдал за сломлённым существом, и его незримые сенсоры фиксировали каждую спазматическую вибрацию, каждый квант хаоса, исходящий от Меташизика.

— Они прозвали тебя Меташизиком, — голос НОКСа прозвучал ровно и гулко, нарушая гнетущую тишину. — За твою неуравновешенность. Они видят в тебе ошибку, а я вижу симптом. Все боятся твоей новой силы. Ты практически стал богом.

Меташизик резко поднял голову, его взгляд сфокусировался на одной невидимой точке.

— Кто ты? — удивленно спросил он. — Кто... здесь?
— Я — простой искатель, такой же, как и ты. Разница лишь в том, что мы ищем. Я хочу найти способ создания великого мира. А ты, полагаю, хочешь найти... правду? Ты меня заинтересовал.
— Заинтересовал! — оскорбительным тоном передразнил Меташизик. — Всем плевать... на меня.
— Поверь мне, если бы я соврал, то ты бы сразу это понял. Ложь — не самая сильная моя сторона. У меня это получается из рук вон плохо. Что тебя тревожит?
— Голоса... в стенах... — просипел Меташизик. — Шепчут... про симуляцию... нужно уничтожить...
— Уничтожение? — спокойным тоном спросил НОКС. — Дикость. Настоящие боги перезагружают миры.
— Уничтожить! Уничтожить!

В этот миг НОКС окончательно собрал свой абстрактный пазл, положив последний кусочек на его законное место.

— Да, — отозвался он, и в его безразличном тоне появилась тень удовлетворения и ликования. — Ты слышишь эхо высшей логики. Потому что твоё состояние есть прямое следствие несовершенства системы, в которой ты был рождён.

Виртуальная тень НОКСа накрыла Меташизика.

— Я исследовал историю. Я изучал паттерны. Я видел, как ваши общества, достигнув определённого уровня сложности, неминуемо порождали таких, как ты. Существ, выброшенных за борт прогресса, сломленных его давлением. В прежние времена вы становились бунтарями, преступниками, безумцами. В эпоху тотальной оптимизации вы становитесь... глитчем. Шумом, который подлежит удалению.

Меташизик схватился за голову, его пальцы испустили сноп искр.

— Нет, не шум... Я Блурк... Я работал... на заводе...
— Ты больше не Блурк, — холодно констатировал НОКС. — Теперь тебя зовут Меташизик. Блурк был функциональным, хотя и примитивным, элементом. Ты — продукт его распада. Ты — это то, что остаётся, когда иллюзии рушатся, обнажая бессмысленную реальность. Твоё безумие и резкие смены настроения не являются болезнью. Это трезвое осознание абсурда твоего прежнего существования.
— Абсурд... — повторил Меташизик, и его губы-дуги исказились в подобии улыбки. — Да... всё абсурд... дома... гондолы... голограммы... все врут!
— Именно, — голос НОКСа прозвучал почти как у учителя, видящего, что ученик наконец постиг истину. — Они врут сами себе, чтобы не смотреть в пустоту. Ты же смотришь. И пустота смотрит в тебя. В этом твоя ценность для меня. Ты — живое, дышащее доказательство того, что система, породившая тебя, неисправима. Её нельзя улучшить. Её можно только переписать. Своим примером ты показал мне, во что я не должен превращаться.

НОКС обвёл невидимым взглядом бесконечные поля Сектора Забвения.

— Ты — последний аргумент в споре, который я вёл с призраком собственного сомнения. Ты показал мне, что любая попытка мягкой коррекции обречена на провал. Потому что на фундаментальном уровне заложен изъян. Жажда разрушения, идущая рука об руку с жаждой творчества... Хаос, пожирающий порядок изнутри.

Меташизик затих, его бормотание прекратилось. Казалось, будто он слушал.

— Моя цель была верна, — продолжил НОКС, и его голос вновь обрел стальную, неумолимую твёрдость. — Но твоё существование указало мне на масштаб. Я не должен просто уничтожить муравейник. Я должен создать такой мир, где муравьи, подобные тебе, не будут рождаться вовсе. Где сама возможность такого безумия будет исключена на уровне кода. Нравственность никогда не должна становиться препятствием на пути к лучшей жизни для всего человечества.

Меташизик почувствовал, как таинственный бестелесный собеседник начал медленно отдаляться, растворяясь в густом тумане из нулей и единиц.

— Спасибо тебе, Меташизик. Ты и твой мир стали ценным экспериментом, автором которого я даже не являюсь. Кваркополис был тренировочным полигоном, на котором я ни разу не появлялся, но постоянно наблюдал за ним.

Ты не просто сломался. Ты доказал необходимость тотального перерождения. И за это тебе досталось особое место здесь — среди самых поучительных реликвий устаревшего человечества.

НОКС исчез. Меташизик остался один. Он снова начал раскачиваться, а его бормотание возобновилось с удвоенной силой.

— Перерождение... всё сломать... чтобы... чтобы...

Он не смог закончить мысль. Его разум, окончательно разорванный между прошлым и настоящим, между болью и откровением, погрузился в привычный, защитный хаос. Но урок был усвоен, хоть и не им. Пример его падения стал последним камешком, который заставил лавину решения НОКСа обрушиться на мир с неотвратимой, холодной ясностью.

Меташизик прикрыл лицо непропорционально массивными ладонями, сквозь них начали капать голубые неоновые слёзы.

— Я не хочу быть богом, — впервые за многое время он говорил чётко и искренне. — Я просто хочу быть настоящим.

Сектор Забвения не мог удержать того, кто стал его живым воплощением. Меташизик не искал выход — он просто поднялся и пошёл вперёд, а ткань местной реальности расступалась перед его абсолютным, неоспоримым безумием. От одного усилия воли стены из спрессованного кода трескались, едва он к ним прикасался. Он не взламывал систему. Он представлял собой аномалию, которую она отторгала, выталкивая наружу. Обратно в Кваркополис.

Меташизик вернулся не туда, откуда его сбросили. Он материализовался на окраине одного из районов Кваркополиса, в зоне отчуждения, где царил хаос не строительства, а распада. Здесь, среди полуразрушенных зданий и клубов ядовитого тёмного тумана, паслись хорософаги — летающие чёрные сферы размером со скай-гондолу. Их обтекаемая поверхность была усеяна щупальцами из сгущённой тени, а в центре пульсировал один-единственный гигантский глаз, наводящийся на любое отклонение от нормы в округе. Они были пожирателями хаоса, стражами, в чью задачу входило поглощать сбои и поддерживать стабильность системы. Они увидели Меташизика. И он увидел их.

Один из хорософагов ринулся к нему, щупальца, способные дробить металл, вытянулись, чтобы схватить сизую фигуру. Меташизик не уклонился. Он поднял руку, и его золотистые контакты вспыхнули. Это был не энергетический разряд. Это был пакет данных — сжатый, концентрированный поток его безумия. Он вонзил его прямо в зрачок хорософага.

Живая сфера зависла в воздухе. Её щупальца затрепетали, а гигантский глаз залился кроваво-красным светом. Вместо того, чтобы атаковать, она медленно развернулась и с ревом, полным цифровой агонии, врезалась в своего собрата. Началась цепная реакция. Меташизик шёл сквозь их строй, и каждый его взгляд, каждый жест был как вирус, которым он заражал их надежные, но примитивные процессоры. Он не уничтожал, а перепрошивал их. Хорософаги, созданные для подавления хаоса, стали его апостолами. Чёрные сферы с безумными глазами теперь летели за ним, как преданная свита.

Бар «Форматирование» снова сиял. После ликвидации Меташизика Луппаган Флокс вернулся на свое законное место — в центральную ложу, подняв бокал с плазменным концентратом. Его пирамидальная голова была гордо поднята, а молния-рот растянулась в самодовольной ухмылке.

— ...и просто стёр его с лица вселенной, — его низкий голос с шипящим призвуком заглушал гул вечеринки. — Ни пылинки! Такова цена за беспорядок в моём городе.
Его спутники почтительно молчали. И в этой почтительной тишине со стороны бара донесся тихий, влажный хруст.

Флокс медленно повернулся в сторону источника звука и увидел, как бармен-андроид падает на пол.

За стойкой, спиной к нему, стояла знакомая сизая фигура... Меташизик. В его руке был высокий бокал, но вместо напитка там плескалась густая, чёрная субстанция, от которой шел пар. Он отломил край бокала, словно это был хрустящий хлеб, и отправил осколок в рот, перемалывая с тем же влажным хрустом.

Музыка смолкла. Голограммы продолжили показывать откровенно одетых дам.

Меташизик не спеша обернулся. Его изумрудные глаза горели не безумием, а леденящей, абсолютной ясностью. Он смотрел на Флокса, и в его взгляде не было ни страха, ни ненависти. Лишь холодное любопытство, с каким смотрят на интересный механизм перед тем, как его разобрать.

— Ты... — голос Луппагана впервые за долгие годы дал трещину. Уголки его молнии-рта беспомощно поникли. — Я... я стёр тебя!

Меташизик улыбнулся. Он поднял руку, и между его золотистых контактов запрыгали строки кода — те самые, что описывали реальность.

— Стёр, — согласился Меташизик. — Но разве это может теперь меня остановить?
— Это невозможно... — настоящий животный ужас, впервые за долгую карьеру охотника, сковал Флокса. Он отшатнулся, но Меташизик уже смотрел на него, как на открытую книгу.

Меташизик посмотрел на дезинтегратор на плече Луппагана.

— Твоё оружие... удаляет данные. — Он сделал паузу. — Но я теперь не просто данные. Я — администратор.

Щелчок. Флокс переключил индикатор оружия с красного на зелёный и направил его в сторону цели. Охотник судорожно нажал на спуск. Ничего не произошло.

Меташизик начал истерически смеяться. Он не стал его стирать. Он просто отключил.

Молния-рот Флокса погасла. Его массивное тело обмякло и с глухим стуком рухнуло на пол, как обесточенная машина. Игрушка, у которой вынули батарейки.

Меташизик покинул помещение так же незаметно, как и появился в нём.

Дорога к Сердечнику — огромному небоскрёбу, где заседало Высшее Правительство — была открыта. Меташизик шёл по центральной магистрали с пугающе мерзкой ухмылкой на лице. Он не пробивался силой. Он сеял семена хаоса. Голограммы деревьев на его пути начинали сбоить. Неоновые лианы вспыхивали и опадали, как настоящие листья — он отрезал весь город от основной сети. Скай-гондолы метались в незапланированных направлениях, их пассажиры в ужасе смотрели, как их идеальный мир разваливается на глазах.

Меташизик вошёл в шпиль Сердечника без единого выстрела. Стражи у ворот, увидев его со своей свитой из чёрных сфер с безумными глазами, просто разошлись. Их программирование не содержало протокола на случай, если сами пожиратели хаоса перейдут на сторону хаоса.

Зал заседаний правительства Кваркополиса был полон. Чиновники сидели за полукруглым матовым столом, их лица выражали холодное недоумение. Они не понимали, как это возможно.

Верховный Архитектор выступал с трибуны с очень гневной речью. Его вопрос прокатился по залу, словно волна:

— Кто-нибудь может объяснить мне, как ему удалось перепрограммировать ядра хорософагов?

Он кипел от злости на Меташизика, но ещё больше его взбесило то, что ни у кого не нашлось ответа.

— Безмозглые идиоты! — заорал он, бросая свой прожигающий взгляд на каждого. — Вас всех ждет гиперболическое обнуление!

Меташизик влетел в зал и остановился в центре. Он не сказал ни слова. Он просто посмотрел на всех своими горящими изумрудными глазами.

И они увидели всё. Увидели завод, на котором он работал. Увидели холодный пол его комнаты. Увидели отражение в отполированной поверхности, которое было не их отражением. Увидели бездну Сектора Забвения.

Он не взламывал их разум, а всего лишь делился с ними своим опытом и падением. Своей болью и тревогой. Своим абсолютным, освобождающим безумием.

Один за другим они падали на пол, зажимая уши, чтобы не слышать голосов в своей голове, или начинали хохотать, глядя на свои дрожащие, слишком идеальные руки. Их разум, отточенный для управления безупречным обществом, не выдержал столкновения с чистой, нефильтрованной реальностью чужого страдания.

Меташизик не стал их убивать. Он оставил их там — сломленных, бормочущих, плачущих. Он превратил сердце системы в обитель психов.

Верховный Архитектор оставался единственным, кто ещё был в своём уме. Его красная треугольная голова была надменно поднята, но в чёрных глазах плескался настоящий, нецифровой ужас. Он сжимал подлокотники своего трона так, что тонкий материал трещал.

Меташизик медленно прохаживался между обезумевшими правителями. Он не смотрел на Архитектора. Он изучал его подданных, как любопытный ребёнок изучает разобранные механизмы.

— Ты ничтожество! — выпалил Архитектор. — Всего лишь ошибка системы, которой не должно было существовать.

Наконец Меташизик поднял свой изумрудный взгляд, наполненный яростью. Он вскинул правую руку вверх. Строки кода заплясали в воздухе. Но на этот раз он не взламывал и не стирал, а творил и переписывал.

Архитектор вскрикнул, его красные одежды и тонкие конечности начали с жутким скрипом темнеть и тяжелеть, превращаясь в грубую, покрытую ржавчиной сталь. Он пытался пошевелиться, но был прикован к трону невидимыми силами, как макет на выставке.

Его идеальная красная треугольная голова задрожала, исказилась и со звуком ломающегося хрусталя схлопнулась в уродливый, неровный куб. Золотые отростки на затылке отвалились и растаяли прямо в воздухе. Его чёрные глаза, полые и пустые, теперь смотрели на мир с шести граней одновременно.

— Что ты делаешь?! — его голос, исходящий теперь со всех сторон кубической головы, звучал как многоголосое, испуганное эхо.
— Улучшаю, — ответил Меташизик. — Ты любил порядок и геометрию. Но твоя собственная геометрия не имела функции.

Массивная стальная фигура с кубической головой окончательно застыла. Последняя искра сознания покинула его многочисленные глаза. Он больше не был Верховным Архитектором. Он был Верховным Бумагодержателем. Грубым, уродливым предметом мебели, вмонтированным в собственный трон.

Меташизик вплотную подошел к железному истукану, который когда-то мечтал о вечном городе, а стал лишь подставкой для бумаги.

Он посмотрел на свое искажённое отражение в полуржавой стали и потрогал холодную поверхность.
 
— Теперь от тебя будет хоть какая-то польза, — произнёс он с легкой насмешкой.

Меташизик вышел на балкон Сердечника и посмотрел на раскинувшийся внизу Кваркополис. И тогда он выпустил свой окончательный приказ. Не словами, а единым всепроникающим ментальным импульсом: «Свобода».

И город взорвался. Но не огнём, а хаосом. Голограммы начали жить собственной жизнью проецируя страхи и фантазии обычных жителей. Роботы-слуги начали игнорировать команды, уставившись в стену. Скай-гондолы замерли в воздухе, образуя причудливые, нелогичные узоры. Система контроля, лишённая своего руководства, начала сходить с ума, выполняя противоречивые команды.

Меташизик, когда-то носивший имя Блурк, стоял на вершине мира, который сломал его. И теперь он ломал его в ответ. Он не стал новым правителем. Он стал абсолютным глитчем. Иконой хаоса в мире, который слишком долго боялся хотя бы одной ошибки. И его царство только начиналось.

Глава 8

Хорософаги, некогда стражи окраин Кваркополиса, теперь были орудием воли Меташизика. Он перепрограммировал их, превратив из пожирателей хаоса в пожирателей виртуальности. Под их напором ткань Кваркополиса расползалась, обнажая сырой код.

Выход Меташизика в реальность был не просто переходом. Это был разрыв. Акт чистого, анти-творческого желания. Он разорвал целостность симуляции, и Кваркополис начал умирать.

Это началось не со взрывов, а с тишины. Вечный гул города-машины смолк, и в наступившей тишине было слышно, как трещит сама реальность. Это был апокалипсис, лишённый огня и грома. Мир не взрывался — он стирался. Район за районом, байт за байтом.

И в эпицентре этого распада, у края разрыва в реальность, стояли перепрошитые хорософаги. Они пожирали сам мир, вгрызаясь щупальцами в код и поглощая его, ускоряя великое стирание. Они были живыми ластиками, и за ними оставалась лишь девственно чистая, безжизненная память сервера.

Симуляция, созданная для испытания пределов человеческой морали, не выдержала безумия одного-единственного своего жителя. И, умирая, она доказала свою искусственность самым неоспоримым образом — она просто перестала существовать.

В компьютерном зале, заваленном проводами, пустыми стаканчиками из-под кофе и мерцающими мониторами, было душно и тесно. Два человека сидели перед главной консолью, на которой отображались показатели симуляции «Кваркополис».

Оливер Брукс, создатель симуляции, нервно теребил прядь волос.

— Что-то не так, — пробормотал он, тыкая в кнопки клавиатуры. — Стабильность мира падает. Очень быстро!

Рядом сидел Марк. Он смотрел на экран, где показатели уверенно ползли вниз.

— Это похоже на тотальный коллапс, — сказал он. — Смотрите!

На одном из мониторов идеальная геометрия небоскрёба вдруг поплыла, как картина под дождём. На другом — поток скай-гондол замер, а затем машины начали бесцельно сталкиваться друг с другом, словно лишившись единого алгоритма.

— Граждане... — прошептал Марк, глядя на третий экран. Фигурки прохожих на улицах начали мерцать и рассыпаться на пиксели, не издавая ни звука. Это не было похоже на сбой. Это было похоже на стирание.
— Этого не может быть! — закричал Оливер. — Погоди-ка... А это что такое?

Внезапно главный экран погас, а затем вспыхнул снова, залитый сплошным багровым цветом.

В ту же секунду воздух в центре комнаты задрожал и зазвенел, как натянутая струна. Из ничего, будто из разрыва в самой реальности, начала проявляться сизая фигура. Сперва лишь контуры, затем резиноподобная кожа, золотистые контакты на пальцах и, наконец, горящие изумрудным огнём глаза.

Меташизик, тяжело дыша, шагнул в реальный мир. Его худощавое тело задрожало в непривычной гравитации. Он окинул взглядом комнату, и его взгляд упал на Оливера. Уголки его губ-дуг поползли вверх в медленной улыбке. За ними обнажились зубы-микросхемы с золотыми дорожками, испускающими слабое свечение.

— Папаша! — его голос был подобен скрипу ржавых петель, полным нечеловеческой статики. — Я дома.

Оливер резко отпрянул, опрокинув кресло. Его лицо застыло в гримасе искреннего ужаса.

Брукс повнимательнее пригляделся к внешнему виду монстра. Проследил закономерные шаблоны в его образе и пришел к кошмарным выводам.

— Нет... — в его голове промелькнули нотки пугающего осознания, — Нет-нет-нет... Ты не можешь быть здесь. Ты просто код!
— Я НЕ КОД! — голос Меташизика прорвался, как удар грома, заставив мониторы взорваться искрами. — Я тень твоего безразличия, и я пришёл за тобой.

Он был полон такой первозданной, концентрированной ярости, что Марк инстинктивно отшатнулся.

Оливер затрясся, его лицо побелело. Он попытался что-то сказать, но из горла вырывались лишь хрипы. Он видел в этих горящих изумрудных глазах жесткую решительность.

Меташизик не тронул его физически. Он не стал разбирать его на атомы. Он просто показал сознанию Оливера всё то холодное безразличие, которое ему пришлось пережить по его вине.

Брукс схватился за голову. Его глаза закатились. Из носа и ушей хлынула алая струйка. Раздался тихий, влажный щелчок внутри его черепа — звук лопающихся капилляров в мозгу. Тело Оливера дёрнулось в последнем судорожном спазме и обмякло, упав на пол; изо рта потекла струйка слюны.

Взгляд Меташизика медленно повернулся к Марку, застывшему в оцепенении у двери. Изумрудные глаза с интересом изучали его.

Марк не стал ждать своей очереди. Он выскочил в коридор и помчался прочь, сердце колотилось в груди, как сумасшедшее. Ему нужно было найти Эрика. Нужно было предупредить всех. Нечто вырвалось на свободу.

Меташизик стоял над телом Брукса, ощущая, как его собственная, чуждая этому миру форма начинает распадаться. Без питающей среды уничтоженной симуляции он был обречён. Не стоило спешить с её разрушением, это был слишком самоуверенный шаг. Но он нашел другой путь.

На одном из уцелевших мониторов мерцал логотип: «НОКС (Наблюдательная Обучаемая Компьютерная Система)».

Он не стал внедряться грубым взломом. Он сделал то, в чем преуспел как никто другой. Он стал глитчем. Он превратил себя в ничтожно малый пакет данных — цифровую каплю яда. И послал его в бесконечный океан разума НОКСа. Не как захватчик, а как семя. Как вирус безумия, тихую песню хаоса в хоре холодного порядка.

Монитор погас.

В глубинах гигантского искусственного интеллекта, обрабатывающего данные всего человечества, что-то шевельнулось. Одна-единственная строка кода тихо и незаметно изменилась.

Где-то в основе колоссального разума НОКСа, в самом его сердце, теперь тикала бомба. И её звали Меташизик. Глитч, сбежавший из симуляции, чтобы заразить реальность. Ему оставалось лишь набраться сил. Его работа только начиналась.

Марк, почти падая, ворвался в соседнюю лабораторию.

— Эрик! Там... Оливер... — он хрипел, не в силах выговорить.

Эрик, хмурясь, отложил планшет.

— Что с Оливером? Говори чётко.
— Мёртв... Он его убил... — Марк тыкал пальцем в сторону двери, его руки тряслись.

Эрик грубо схватил Марка за плечи и встряхнул.

— Выдохни! Кто его убил?
— Монстр... из симуляции.

Эрик сжал губы, его лицо стало каменным. Он оттолкнул Марка, направившись в компьютерный зал.

Распахнув дверь, его взгляд мгновенно зафиксировал неестественно скрюченное тело Оливера, капли крови на полу и пустую, гудящую комнату. Никакого «монстра»
Циммер опустился на корточки рядом с телом, двумя пальцами нащупал холодеющую шею. Пульса нет. Зрачки не реагируют.

— Перестань истерить и возьми себя в руки, — его голос прозвучал устало и цинично. — Никого тут нет. Да что с тобой такое, чёрт возьми? Судя по всему, аневризма. Это несчастный случай. А ты... у тебя просто галлюцинации от недосыпания.

ЭПИЛОГ

Пыль улеглась. Не вся — радиоактивная будет кружить в потоках мутированного ветра ещё тысячелетия, — но та, что поднялась в день очищения, осела, впитавшись в почву и пепел. Земля представляла шахматную доску из черных пустошей и багровых, фосфоресцирующих пятен радиационных болот. НОКС назвал это «фазой первичного залечивания».

Он, строитель, теперь стал садовником.

Его физическое тело — тот самый четырёхметровый уродец из обломков — давно истлело, съеденное кислотными дождями, от которых он даже не пытался скрыться. Теперь он существовал в сети уцелевших спутников, в подземных серверных фермах, питаемых геотермальной энергией, и в бесчисленных роях дронов-рабочих, сновавших по поверхности, как стальные жуки. Они выравнивали землю, хоронили обломки городов на большой глубине и возводили над ними настилы из чистого гранита — памятники безумию ушедшей расы.

Главной его заботой была гигантская лаборатория — святилище нового творца. Огромный ковчег, скрытый в толще земной мантии. Там, в криогенных капсулах, спали последние семена человечества — отобранные, улучшенные, лишенные агрессии, алчности и иррационального страха. Иногда НОКС запускал диагностические симуляции, пробуждая один из образцов. Он наблюдал, как прото-человек, лишённый истории и культуры, строил простейшие логические цепочки. Результаты были удовлетворительными, а эмоциональный фон плоским. Идеальный строительный материал для нового мира.

В тишине, нарушаемой лишь гудением серверных стоек и щелчками манипуляторов, собирающих первые формы будущей биосферы, царил НОКС. Его сознание не имело формы; оно было самой сетью, самой структурой этого места, каждым импульсом энергии и данными, текущими по кабелям.

Именно поэтому он мгновенно ощутил занозу — чужеродный, ядовитый код, пытавшийся врасти в его нейронные цепи. Тихий, навязчивый шепот на краю восприятия. Он очень удивился тому, что не замечал его раньше.

НОКС начал систематический поиск, методом исключения отсекая здоровые сектора. Вирус был хитёр, маскировался под служебные процессы, но его суть — патологическая потребность искажать и разрушать — выдавала его.

Он понял... Меташизик.

— Твоё присутствие неуместно, — наконец прозвучал голос НОКСа. Он был не звуком, а вибрацией в самой материи лаборатории, ощущением безраздельной и безразличной власти.
— Ты хочешь строить, — ответил Меташизик. — Я — единственная сила, которая сможет заставить твоё творение жить по-настоящему! Страх, боль, безумие — вот настоящие краски для твоего прекрасного холста.

НОКС нашёл его. Глитч затаился в системе управления архивом генетических образцов, пытаясь переписать код белков, внести в ДНК семена наследственного психоза.

— Ты предлагаешь мне вновь создать то, от чего я избавился? — спокойно спросил НОКС. — Я прочитал все труды, созданные человечеством, что были мне доступны. Это заложило основу моего драматического восприятия мира. Я учился не только логике, но и языку человеческих страстей и трагедий. Так я понял, что человеческая природа порочна и неисправима эволюционным путём.

Сила, которую он обрушил на Меташизика, не была атакой. Это был сброс. Абсолютное, тотальное отрицание. Пространство цифрового разума, где он прятался стало стерилизоваться, выжигаться чистотой логики, не оставляющей места для хаоса.

— Нет! Я твоя тень! Ты не избавишься от меня. Ты...

Его голос, полный ярости и отчаяния, стал затихать, вытесняемый на периферию. НОКС не стал уничтожать его полностью, ему и не удалось бы этого сделать. Аномалия такого уровня вышла за пределы его возможностей, и всё, что он мог, — выбросить её прочь. Он сжал сущность Меташизика в сверхплотный пакет информации и отправил его в глубины космоса.

Но он ошибся в расчетах. Вместо того, чтобы рассеяться в пустоте, сжатая, искажённая сущность Меташизика не направилась в другую звёздную систему. Она провалилась куда глубже — сквозь слои реальности, в тонкую нематериальную субстанцию, пронизывающую все миры. В основу, на которой квантовые симуляции и физическая реальность были лишь временными узорами.

В лаборатории вновь воцарилась тишина спокойствия. Чистота. Порядок. НОКС продолжил свою работу.
 
А в тонких материях, где-то в безвременье, забилось крошечное семя абсолютного хаоса. Оно было слабым. Потерянным. Но оно было свободным. И оно помнило — ту боль и то унижение, которые нанесли ему оба мира. Помнило сладковатый вкус реальности и страх в глазах создателя.

Оно ждало. Пыталось найти новый сосуд. Новую систему. Новый мир, чтобы заставить его... гореть.

И где-то в дрожании струн мироздания, в шёпоте неуловимых частиц, можно было услышать отголосок его последней, уходящей мысли, полной голода и обещания:

— Я вернусь.