Сказки перед сном

Именно так называли студенты лекции кандидата технических наук Ивана Афанасьевича Лесницкого-Дальнего – «Сказки перед сном».

Что неудивительно, ибо доцент Лесницкий-Дальний воздействовал на аудиторию гипнотически.

Авторитетный, уважаемый и знающий преподаватель, был он всегда безупречен, ровен и правилен, спокоен и выдержан.

Стандартно одет в хорошо отглаженный чёрный костюм и белую рубашку. Макушку его венчала заметно проглядывающая лысина, которую он маскировал зачёсанной назад длинной и редкой прядью, тянувшейся с середины надлобья. Внешне был неприметен, неказист, с блёкло-серыми глазами, невидными бровями и тонкими бледными губами-ниточками.

Речь его отличалась строгой правильностью. Напрочь лишённая каких-либо эмоций, она всегда звучала одинаково и монотонно, о чём бы Иван Афанасьевич ни говорил.

Несмотря на огромное количество положительных моментов, слушать и смотреть на Лесницкого-Дальнего как на лектора было крайне сложно.

Весь его преподавательский облик носил какой-то непостижимо завораживающий характер.

Проявлялось это в том, что при первых же звуках негромкого утихомиривающего голоса внимавшая ему аудитория впадала в транс. И не выходила из него всю пару академических часов.

Как только начинал Иван Афанасьевич читать лекцию, так слушатели сразу теряли контроль над собой. Иногда казалось, что аудитория заполняется неким магическим всепроникающим эфиром, которому никто не был в состоянии противостоять. Это представлялось невозможным, несмотря на все слушательские усилия взбодриться и прийти в рабочее состояние.

Студенты пытались конспектировать звучавшие умные положения и сентенции, но уже через двадцать минут их глаза начинали суживаться, слипаться, пальцы плохо слушались своих хозяев, строчки убегали либо куда-то вверх, либо ползли вниз, либо буквы сливались в одну сплошную черту, которая в итоге обрывалась вследствие полной обездвиженности пишущих рук.

Уже первую начальную фразу лекции Иван Афанасьевич размеренно и старательно произносил с известными артистическими интонациями: «А теперь, мой маленький друг, я расскажу тебе ска-азку».

Голос Ивана Афанасьевича был высок, иногда даже казался каким-то бабьим, так что в обычной жизни по телефону незнакомые люди принимали его за женщину.

Во время лекций этот голос становился особенно убаюкивающим и усыпляющим, понуждал внимание расконцетрироваться и приводил самоконтроль слушателей в желеобразное ослабленное состояние.

Казалось, что внимающая речи публика ничинает левитировать и студенты коллективно зависают между сном и явью где-то под потолком.

Предмет, который преподавал Иван Афанасьевич, был сложным и требовал от студентов особененых внимания и сосредоточенности.

Но все попытки быть аккуратными и постигать услышанное разбивались о магнетическую струю снотворных интонаций. Стоявший за кафедрой Иван Афанасьевич убедительно вещал:

– Эффект Доплера описывает смещение центральной частоты падающий волны сигнала из-за движения цели относительно источника излучения.

Лесницкий-Дальний безэмоционально и монотонно бубнил в пространство основные положения очередной темы, не отрываясь от напечатанного текста и ни на кого не глядя.

Он добросовестно, как источник излучения, отдавал знания, не замечая, что центральная частота передаваемой им падающий волны смещается как-то неправильно, потому что иногда из аудитории раздавались беззастенчивые дисгармоничные посапывания, отдельные непроизвольные всхрапывания, перешёптывания или, хуже того, взрывы хохота.

В таких случаях Иван Афанасьевич недоумённо отрывал глаза от своих записей, осознавая, что ничего смешного не произнёс, и обводил взглядом аудиторию.

– Товарищи, – укоризненно произносил он, не повышая голоса и не меняя седативных интонаций, – попрошу тишины.

Студенчество встряхивалось и, устыдившись, подхватывало выроненные ручки, брало их наизготовку и с деланным рабочим энтузиазмом утыкалось в конспекты.

Наведя таким замечательным образом порядок, Иван Афанасьевич успокаивался и продолжал всё с теми же нотами и точно с той же буквы, на которой остановился:

– С увеличением базы ОСПШ, осциллируя, медленно уменьшается.

Но студенты, вместо звучавших слов лектора, слышали воображаемое навязчивое и привычное:

– Слушай, дружок, дальше нашу ска-азку...

Ласковое гипотетическое баюканье возвращалось на круги своя и принимало научный вид:

– Показано, что оптимальным вариантом практической реализации адаптивной совместной ПДО является многопроцессорная схема цифровой обработки с накоплением входных сигналов из всех дискретов дальности для всех зондирующих импульсов пачки.

Что опять беспощадно погружало бедных слушателей в дремоту и прострацию.

Когда же в аудитории опять явно слышалось жизнепробуждающее активное шушуканье, Иван Афанасьевич отрывался от текста, обводил студентов умиротворяющим взором и говорил:

– Товарищи, необходима тишина. Посмотрите на Расчёскина и Бочкина. Вам есть, с кого брать пример.

Иван Афанасьевич плавным движением руки с широко раскрытой ладонью указывал на первую парту.

Перед ним всегда сидели два молчаливых сосредоточенных студента, которые внимательно слушали преподавателя, дисциплинированно и быстро, коротко и тезисно записывали услышанное в толстые тетради.

Аудитория завистливо смотрела на маячившие перед их глазами ровные, перпендикулярные по отношению к стульям, спины Расчёскина и Бочкина и уважительно кивала головами или весело хмыкала.

Ещё бы! Расчёскин и Бочкин, несомненно, заслуживали большого уважения. И тем, что не нарушали порядка, и тем, что послушно и исполнительно предавались мыслительному процессу, и тем, что педантично и аккуратно вели записи, а заодно выполняли функции примера для всех студенческих групп.

Их индивидуальные компьютеры не зависали под воздействием обилия информации и перегрузки, работали безукоризненно – так, как было нужно владельцам.

Каждый из образцовых субъектов смотрел то ли сквозь висевшую на стене доску, то ли в собственный внутренний мир и записывал в своей тетради короткие важные слова, заодно и сразу переосмысливая услышанное.

Уверенный в учениках Иван Афанасьевич добросовестно и настойчиво твердил о моделях помехо-целевой обстановки, не вглядываясь в конспекты на столах.

Однако сокурсники прекрасно знали о действенном противоядии и надёжном антивируснике, не позволявшим их товарищам отключаться от реальности.

«Ферзь с6», – с сильным нажимом чётким аккуратным почерком уверенно писал в своём конспекте Расчёскин.

Бочкин взглядывал на запись, скрупулёзно дублировал её в своём конспекте и озабоченно задумывался на неопределённое время.

Любой сторонний наблюдатель оценил бы интенсивность мыслительного процесса и отметил, что, скорее всего, заботы обо всех зондирующих импульсах пачки всецело занимали умы Бочкина и Расчёскина.

Лица обоих имели очень серьёзное и суперосмысленное выражение.

Основательно подумав, Бочкин почерком с менее чёткими, чем у Расчёскина, буквами, но узкими, с правым наклоном, отмечал в своём конспекте: «Ладья f7». Перспектива раскинутой Расчёскиным ловушки ему не нравилась.

Расчёскин автоматически, интенсивно нажимая на ручку, переносил информацию в свою тетрадь.

Он тоже принимался детально обдумывать мысль, и через некоторое время его ручка основательно выписывала ответный ход: «Конь е4».

Пары академических часов на партию им, как правило, хватало.

В шахматы друзья играли «в голове», не делая никаких движений, не производя отвлекающих лишних звуков и педантично фиксируя ходы.

На фоне загипнотизированной спящей аудитории эти две полные сил энергичные белые вороны смотрелись идеально.

Однокурсники давно привыкли к увлечениям своих товарищей, охваченных хорошим азартом сражений.

Один был мастером спорта по шахматам и победителем престижных соревнований, второй – кандидатом в мастера.

О чём кандидат технических наук доцент Иван Афанасьевич Лесницкий-Дальний, тоже увлечённый своим делом, не догадывался, относился к прилежной паре с первой парты с большим уважением и ставил Расчёскина и Бочкина в общеинститутский пример.

«Комплимент» – Рига, 2025.