Славянский След

Мне и потом всю жизнь казалось, что все аккуратно прибранные места, словно сохраняли дух её присутствия… Впервые, пока я её ждал, ещё не зная, что наше свидание последнее, вглядывался в просёлочную тропинку, мысленно приближая встречу…, как же мне хотелось поскорее услышать жёсткое шипение упругих тонких колес её гоночного велосипеда.

Так вот, пока я ждал, стоя на пологом островке опушки, выстеленной мелкой травой, смотрел вокруг и восхищался, насколько невидимый садовник любовно окружил эту небольшую полянку полумесяцем, уже пожелтевших, плачущих берёз, как глянцево и гладко на фоне осеннего неба мелькает их алебастровая кора, тонкие ветви нежными волнами свисают до самой земли, не иначе, как тоже прощаясь с ней, кланялись в пояс…

Душа от этой щемящей красоты трепетала и сглатывала подкатившийся комочек счастья.

Она тихо подъехала к опушке и легко спрыгнув, сказала:
 
- Ты только не расстраивайся и знай наперёд, я тебя не предавала и непременно вышла бы за тебя… Эмиграция – это воля родителей, меня не оставят здесь одну, это я для тебя взрослая, а для них я ребёнок, таким для них навсегда и останусь, - совершенно по-взрослому сказала она.

- Ну вот, обиделся, я так и знала, - и приблизившись ко мне вплотную, прикоснулась к моей щеке своими пухлыми губами.

Я замер от счастья и нерешительности…, сколько раз я потом себя ругал за мальчишество, за робость, за неискушённую природную интеллигентность… 

Если бы можно было повернуть жизнь вспять…, если бы я тогда её бы не отпустил…, она бы и сейчас, спустя тридцать пять лет, была бы рядом, и так же блистательно- хорошо было бы везде, где вступала её нога, где касалась её рука…, везде, словно шлейф, рассеивался полупрозрачный дым, от её следов…, нежно-белокурый, сиренево-мглистый, славянский след…   

Она мне сказала, что они едут сперва в Канаду, к брату её отца, но, если не уживутся, то тогда в Австралию, туда эмигрировала папина сестра, но так, как её папа с детства с ними не дружил, то не было ни малейшего понятия, где папа найдёт покой, любовь и уважение. 

Он говорил, что у него с родственниками нет любви, а в стране нет к нему уважения…


Мои родители через полгода тоже покинули Россию, наш путь лежал через Германию в Швейцарию, к моему дядюшке по материнской линии… В Германии мы прожили неполных двадцать лет, там я закончил Дрезденскую академию изящных искусств, высшую школу изобразительных искусств Дрездена, одно из старейших высших художественных учебных заведений Европы…

Я начал искать её по имени и фамилии - Марию Шнайдер, но кроме французской актрисы с таким же именем и фамилией, мне не удалось никого найти. Скорее всего её отец, не найдя ничего общего со своей семьёй, решил от них откреститься, изменив фамилию, и её след пропал, но не из моей памяти, как и моя к ней нежная любовь...

Я больше чувствовал, чем мог передать, чем мог воплощать, но в своей нише приличных живописцев я уцелел, хотя и не продвинулся…

Учителя говорили, что я не проснулся, что во мне спит импрессия...

Как-то в осенний пасмурный день, мы жили в небольшом немецком городке, я сел в поезд и поехал поближе к альпийским лугам, меня не удручала повествовательная погода, не мешал и примирительный дождик. На совершенно незнакомой станции я поспешно вышел, увидев со спины силуэт горюющей девушки, её плечи вздрагивали и скорбно опускались, держа отчаянно вырывающийся от ветра зонт.

- Не возражаете, если я поравняюсь с Вами и дальше пойдём одним путём…

Она взглянула на меня уставшими от жизни глазами и сказала:

- Если Вам безразлично куда идти, то нам по пути...

Мне было безразлично, потому что я искал того, кто разбудит мою импрессию, но где тот, кто мне нужен, я не знал…

Я не стал донимать её вопросами, шли молча по тускло освещённой дороге, вдоль холмов, покрытых разноцветным ковром.

Потом она сказала:

- Я проголодалась и замёрзла…

- Отвезти Вас домой?

- У меня больше нет дома, он меня выгнал…

Мне не хотелось слушать подробности чужой души, но обидеть, сказав правду, не этично, поэтому, я промолчал, посмотрев первый раз в её бездонные, тёмно-серые глаза. В них была неприкаянность и мольба…, и это тотчас подтвердилось…

Она дрожащим голосом, и уже и не смахивая слёзы, робко сказала:

- Не прогоняйте, я завтра уеду…

- Куда? - нечаянно, без малейшего любопытства спросил я, само собой вырвалось…

- В Россию, в Воронеж, должно быть, Вы даже не знаете такую страну…

У меня сжалось сердце, но я ему не дал волю, иначе, оно уехало бы с ней навсегда и сгинуло бы, как и все тогда…, время было такое.

И я трусливо промолчал…

Мы заночевали в придорожном кабачке, в комнате амуров со стрелами… В наших душах не было и мыслей про амуры, да и стрелы, видать, были на другой охоте…

Бездушное слияние неприемлемой близости, как малоградусное вино... и не пьянит, и не согревает…

Проснулся и от своей неловкости хотелось провалится сквозь землю, но собрав в охапку остатки стыда, повернулся, а её и след простыл…, и не успел подумать, как мысль меня догнала, и я содрогнулся от той далёкой мысли, теперь она стояла, как правда, передо мной…

След, конечно, след, тот след, который с годами не рассеялся, который я так остро чувствовал…, и сейчас он стоит передо мной… 

Я взял мольберт, нашёл в подсобке ресторанчика старую мешковину, натянул её на самодельную раму и подобрав выброшенный пузырёк из-под глицерина, выцедил остатки капель, и  промазал холст…

И, словно очнувшись от литургического сна, он неустанно наносил тонкие, лессированные мазки, которые отвечая ему взаимностью, и нежно прижимаясь друг к другу, послушно ложились на полотно…

Он писал день и ночь, от зори до свечи…, нет, он не её писал, он писал то чувство, которое не мог передать, писал тот дым вокруг её прикосновения…

Растекались дожди по холсту…

Он писал след, оставленный в его душе…

Её славянский след…


Много лет спустя, на всемирной выставке в Женеве, портрет “Славянский след” получил наивысшую оценку международного жюри…



Наташа Петербужская.  @2025. Все права защищены.
Опубликовано в 2025 году в Сан Диего, Калифорния, США