Невысказанное

               
  Кто из нас в детстве не обрывал лепестки у ромашек, с замиранием сердца выслушивая её безмолвный вердикт? «Любит – не любит». Мы повторяли это, как заклинание, не вникая в смысл, но интуитивно чувствуя его значение.
 Для ребёнка любовь — это не чувство, а поступок. Глагол. Она жила в воровском взгляде, украдкой брошенном на косички Веры, в её рыжих веснушках, которые я потом много лет искал на лицах незнакомок, в дрожи пальцев, протягивающих ей свою половинку яблока. Когда ты любишь по-детски, это придаёт тебе смелости на самые безумные поступки. Произнести эти слова в шесть лет — «я тебя люблю» — было волнительно и страшно. Они звучали как магический пароль, открывающий дверь в мир взрослых и совершенно не терзали сомнения относительно смысла сказанного. Дверь захлопнулась, не открывшись, но эхо того пароля до сих пор отзывается где-то внутри.
  Потом пришла пора молчания. Осторожного, вдумчивого. В старших классах язык стал тяжким и неповоротливым. Слово «любовь» казалось слишком громоздким, почти кощунственным для тех лёгких, но таких ярких чувств. Мы заменяли его более безопасным, отмерянным и честным — «ты мне нравишься». В этой фразе была чистота и трезвость. Мы не клялись в вечности, мы просто констатировали факт присутствия другого человека в фокусе своего мира. Это была не трусость, а уважение к величию понятия, которое мы начинали смутно ощущать.
  А потом наступает возраст, когда слово это, наоборот, начинает слетать с губ слишком легко. Его разменивают на мелкую монету в ритуалах ухаживания. «Любовь» становится социальным шифром, валютой, знаком выполнения условия. Ты говоришь её в темноте спальни, вполголоса, и тут же, из глубин подсознания, поднимается тень — мой внутренний цензор. Он в стоптанных тапочках и потертом халате, пахнет остывшим кофе и старыми книгами.
— Опять за своё? — сипло спрашивает он. — Ну-ка, давай по списку. Что ты на самом деле чувствуешь?
— Привязанность?
— Привычка?
— Страх, что она уйдёт к тому парню из фитнес-клуба?
  А может, вечной любви и не бывает? — перебивает он сам себя. — Бывает удачное сочетание привычек и взглядов. Бывает хорошо в кровати. Бывает чувство уюта от того, что ты не один. Бывает надёжность. Вот, собственно, и всё, чего вполне достаточно для счастья. Так зачем ты лжёшь?
— Так где тут у тебя "любовь"? Подчёркнутое красным?
И ты вступаешь с ним в немой торг. «Это не ложь, — споришь ты, — это… необходимость. Это часть сценария. Долга любить нет. Но есть только свобода любить, и я пытаюсь открыть её в себе снова...»
Цензор молча щёлкает стержнем ручки, уставясь на тебя пустыми глазницами своих вопросов.
   А что, если он прав, но смотрит с другого берега? Что, если любовь — это не состояние, в которое «впадаешь», а почва, на которую «вступаешь»? Не то, что с тобой случается, а то, что ты выбираешь делать. Изо дня в день.
   И ты замолкаешь, потому что ответа нет. Ты смотришь в глаза другому человеку, который, возможно, ведёт в этот момент тот же внутренний диалог. Два одиноких острова, соединённые мостом из красивых, заученных слов, под которым зияет безмолвная, тёмная вода непонимания.
   И в этой тишине, после того как внутренний голос умолкает, остаётся только простое человеческое присутствие. Ты откладываешь в сторону все списки и определения, прекращаешь торг и просто смотришь на спящего рядом человека.
На то, как луч лунного света ложится на её плечо, на знакомую родинку на шее, на безмятежность, которой нет в твоих собственных мыслях. И этот конкретный, зримый, дышащий здесь и сейчас человек оказывается весомее всех философских конструкций. Вдруг понимаешь, что спор идёт не о слове, а о чём-то, что существует до и после любых слов.
   Именно тогда мы и начинаем учиться различать оттенки. Глаза, способные видеть и различать цвета — это огромный дар. Но только с приходом Любви проявляется эта палитра. Мы носим в себе этот концепт, этот священный иероглиф, значение которого никто не может толком расшифровать.
  Философы и поэты бьются над этим тысячелетиями, и все их определения рассыпаются, как песок, когда пытаешься приложить их к собственной жизни. Потому что, возможно, у Любви нет определения. Есть только свидетельства. Вспышки.
   Вот он, средних лет мужчина, сидит в тишине своей квартиры и думает не о великом и прекрасном, а о том, как его жена шумно вздыхает во сне. И это его не раздражает. Это его укачивает. Это — факт её присутствия в его мире.
  Он понял, что присутствие другого — это не трофей, запертый в сейф, а пространство, в котором идёт свой, беззвучный диалог. Они не слились в одно существо, потеряв очертания, а, наоборот, стали двумя отдельными крепостями, между которыми проложены мосты. Её вздохи во сне, её помятая пижама — это не его собственность. Это её территория, на которую ему дарован беспрепятственный вид. И в этом — главное богатство.
  «Где любовь, там жизнь», — говорят в народе. А где жизнь, там и её шум, и её вес, и её тихое дыхание рядом. Это не «любовь». Это нечто более простое и более сложное одновременно. Это — данность.
  И я понимаю, что, прожив всю жизнь, так и не сумев дать ей имя, я, как и тот шестилетний мальчик, по-прежнему лишь ощущаю её последствия. Дрожь в пальцах сменилась тяжестью в груди — но это тяжесть ответственности, а не груза. Яблоко — совместной ипотеки, но в этом общем долге я вдруг вижу не ярмо, а тот самый мост между двумя островами, построенный уже не из слов, а из общих усилий. А ромашка... ромашка превратилась в тихое вечернее одиночество, которое мы научились делить вдвоем, и в котором нет места громким словам, потому что все они уже сказаны беззвучно — в взгляде, в прикосновении, в молчаливом согласии.
  Я понял, что любовь — это не вечный восход на вершину, а ежедневное, порой утомительное, восхождение. Ты устаешь, спотыкаешься, хочешь вернуться. Но потом ты останавливаешься, оглядываешься и понимаешь, что кайфуешь не от головокружительной высоты, а от того, что с тобой тот, кто делил с тобой каждый шаг. И этот общий горизонт — наш.
  Если в твоей жизни появляется человек, который помогает тебе забыть прошлое, — возможно, именно с ним тебе предстоит построить будущее.
   И я действительно забыл. Но забыл не образы, а их власть над собой. Первая Вера с косичками, драмы юности, циничные монологи — они больше не диктуют условия. Они стали частью ландшафта, а не его центром. Я понял, что любовь — это не найти недостающую половину, а встретить целого человека и решиться построить с ним новый, общий мир. Это и есть тот самый переход — от отчаянной попытки «обладать» к спокойной и мужественной готовности «быть» вместе.
  Счастье – это когда ты видишь её утром… сонную, не накрашенную, в помятой пижаме, и все равно понимаешь, что она — самый важный и самый желанный человек в твоей жизни.
  Это и есть главный приз той самой проверки на честность и терпение — не вечная эйфория, а эта самая длинная, совместная жизнь, наполненная радостью и болью…
  Так уж сложилось, что для человека не может быть ничего ценнее настоящей любви. И теперь я знаю: ею нельзя обладать, как трофеем. В ней нельзя быть уверенным до конца. Её можно только беречь. Каждый день. Как то самое дыхание во сне, как ту самую нежность, что копится в самой малой разлуке, чтобы при встрече излиться без остатка в тепле двух любящих сердец.
  Если я и знаю о любви что-то настоящее, то не благодаря философам, а благодаря тем, кто был рядом. А если я знаю, что такое любовь, то это только благодаря тебе.
  И я возвращаюсь к тому, с чего начал. К тому, что любовь — это глагол. Её нельзя положить в карман, как монету. Её можно только совершать. Как дыхание. Как восход. Как шаг за шагом на этом общем восхождении. «Я люблю» — это не итог, а вечное начало.
  И неважно, что будет потом, ведь я люблю тебя сейчас. Именно сейчас, в этой тишине, и в этом одиночестве, которое мы превратили в свой собственный, ни на что не похожий, интересный и живой мир.