Ну ты и тормоз!

Если бы жизнь Алисы Мельниковой можно было описать одним словом, это было бы требовательное и нетерпеливое «Девушка!». Нет, не «любовь», не «успех» и уж тем более не «счастье». «Девушка!» — именно так окликали ее официанты в переполненных кафе, когда ее заказ терялся в кухонном хаосе. «Девушка!» — кричали вдогонку таксисты, когда она, замешкавшись на тротуаре, упускала единственную свободную машину в час пик. «Девушка!» — это было ее обезличенное, незримое прозвище, данное самой вселенной, которая, казалось, вечно подгоняла ее, не понимая, что Алиса просто предпочитала обстоятельный разговор с жизнью, а не скоростной спринт с препятствиями.

Но у этой вселенской медлительности было и другое, куда более конкретное и обидное имя. Имя, которое, словно злой гном, поселилось у нее в голове еще в девятом классе и с тех пор периодически вылезало, чтобы злорадно ущипнуть ее за самооценку.

«Ну ты и тормоз, Мельникова!»

Фраза, брошенная одноклассником Серегой Волковым жарким майским днем в кабинете математики, когда она, краснея и путаясь в словах, пыталась объяснить у доски теорему Ферма. Он сказал это не со зла, скорее с бездумной бравадой павлина, знающего о своей популярности. Но эти четыре слова, пропитанные легким презрением и снисходительностью, вонзились в нее, как заноза. Тысячи комплиментов, похвал от родителей, «пятерок» в дневнике и теплых слов от подруг растворились в воздухе, как пар от чашки чая. А эта дурацкая фраза — прилипла. Намертво.

И вот, спустя двенадцать лет, Алиса стояла перед зеркалом в своей уютной, но слегка заставленной книгами и растениями однушке, пытаясь принять важное решение. На ней было маленькое черное платье. Классика. Но оно вдруг показалось ей слишком банальным. Она надела синее — слишком ярким. Серое — слишком скучным.

«Тормоз, — прошептал знакомый голосок в голове. — Не можешь даже платье нормально выбрать».

— Отстань, — буркнула она своему отражению.

Сегодня был вечер в честь открытия новой арт-галереи, куда ее пригласила лучшая подруга, вечно стремительная и неудержимая Катя. Катя, которая за последние пять лет сменила три страны, пять работ и бессчетное количество бойфрендов, в то время как Алиса проработала все это время младшим менеджером в скромном издательстве «Орхидея», специализирующемся на женской прозе. Ее жизнь была похожа на одну из тех самых книг: предсказуемая, милая, с затянувшейся экспозицией и полным отсутствием завязки.

Телефон завибрировал. Катя.
«Алиска, ты выехала? Не тормози, тут боги Олимпа в лице спонсоров уже вовсю пьют шампанское, а я без тебя как без рук!»

Алиса вздохнула. Даже Катя, ее лучшая подруга, использовала это слово. Конечно, без злого умысла. Но оно было вездесущим, как закон всемирного тяготения.

— Уже бегу, — соврала она, натягивая наконец-то черное платье и с тоской глядя на каблуки. Они были для нее орудием пытки, символом неестественной для нее скорости.

Галерея «Атриум» встретила ее гулом голосов и ослепительным светом софитов. Люди в элегантных нарядах переливались, как стайка тропических рыбок, а Алиса почувствовала себя серой карасихой, забредшей не в свои воды.

— Наконец-то! — Катя, в платье цвета фуксии, схватила ее за руку и потащила сквозь толпу. — Смотри, вон тот, у статуи из проволоки. Видишь? Это он.

— Кто он? — растерянно спросила Алиса.

— Новый арт-директор. Марк Зимин. Бриллиант, не мужчина. Холост. И, кажется, слегка не в своем уме, что в наше время только плюс. Я сказала ему, что моя лучшая подра — талантливый редактор, разбирающийся в искусстве.

— Катя! — ахнула Алиса. — Я редактирую романы о несчастной любви и коварных свекровях, а не искусствоведческие трактаты!

— Мелочи. Главное — произвести впечатление. Иди, поговори с ним. Он около той ужасной инсталляции, похожей на взрыв на макаронной фабрике.

И Катя, с силой, достойной лучшего применения, толкнула Алису прямо в спину.

Алиса, не успев сгруппироваться, сделала два неуверенных шага на своих каблуках-шпильках и… запнулась ногой о невидимый кабель. Мир замедлился, как в плохом триллере. Она летела вперед, к паркету цвета венге, уже мысленно прощаясь с достоинством, карьерой и будущим замужеством.

Но вместо холодного паркета ее встретили твердые, но уверенные руки.

— Осторожно, — прозвучал над ее ухом низкий, спокойный голос. — Кажется, современное искусство не всегда безопасно для здоровья.

Она подняла голову. Перед ней был мужчина лет тридцати пяти. Высокий, в идеально сидящем темно-сером костюме, без галстука. У него были смеющиеся серые глаза и легкая, небрежная улыбка, тронувшая уголки губ. Это был Марк Зимин. Бриллиант.

И в этот момент, когда ее сердце должно было забиться чаще, а в глазах потемнеть от нахлынувших чувств, ее мозг, заточенный на выживание и коллекционирование унизительных моментов, выдал стоп-кадр: Серега Волков, девятый класс, и его презрительное: «Ну ты и тормоз, Мельникова!»

Ее лицо залилось краской стыда, более яркой, чем платье Кати.

— Я… я извиняюсь, — выдохнула она, пытаясь выпрямиться и отпрыгнуть от него, как ошпаренная. — Я неловко…

— Не стоит извинений, — он отпустил ее, но его взгляд оставался теплым и заинтересованным. — Это моя вина. Кабели должны быть закреплены. Марк Зимин.

— Алиса Мельникова, — пробормотала она, чувствуя, как горит не только лицо, но и все тело.

— Очень приятно, Алиса. Катя говорила о вас. Редактор?

— Да, — кивнула она, молясь, чтобы под ней внезапно не разверзлась земля. — В издательстве «Орхидея».

— «Орхидея»? — он поднял бровь. — Значит, вы эксперт в вопросах сердца. Как раз то, что нужно в нашем холодном мире абстрактного искусства.

Он говорил легко, без тени насмешки. Но Алиса уже была ранена. Ее психоиммунитет, и без того не самый сильный, дал трещину. Позитив от того, что ее спас красивый мужчина, был как фоновая музыка — приятный, но едва слышный гул. А негатив от собственной неуклюжести ревел, как пожарная сирена. «Тормоз! Тормоз! Тормоз!»

— Мне… мне нужно найти Катю, — солгала она, чувствуя, что еще секунда — и она расплачется прямо здесь, перед этим богом арт-пространства.

— Конечно, — он слегка кивнул, и в его глазах мелькнуло что-то, что она сгоряча приняла за разочарование. — Было приятно познакомиться, Алиса. Надеюсь, следующая наша встреча будет менее экстремальной.

Она что-то пробормотала в ответ и пустилась наутек, пробираясь сквозь толпу, как раненый зверек. Она нашла Катю у бара, потягивающую мохито.

— Ну что? — загорячилась та. — Познакомились? Я видела, он тебя буквально поймал! Это же судьба!

— Судьба в виде полного унижения, — хмыкнула Алиса, хватая с подноса проходящего официанта бокал с белым вином и выпивая половину залпом. — Я чуть не снесла его с ног вместе с той макаронной катастрофой. Он наверняка теперь думает, что я клинически неуравновешенная.

— Глупости! — отмахнулась Катя. — Мужчины любят девушек, которых нужно спасать. Это пробуждает в них инстинкты.

— У него пробудился инстинкт самосохранения, не больше.

Весь остаток вечера Алиса провела, прячась в углах и украдкой поглядывая на Марка. Он был душой компании, легко шутил, разговаривал с гостями. Настоящая противоположность ей. Грациозный гепард и неуклюжий ленивец.

Вернувшись домой, она скинула ненавистные каблуки и упала на диван. В голове снова завелся заезженный трек: «Ну ты и тормоз...» Она закрыла глаза. Почему? Почему она помнила это так ярко, будто это было вчера? Почему не помнила, как мама целовала ее в лоб перед сном? Или как папа нес ее на плечах, чтобы она могла дотянуться до яблока на дереве? Нет. В ее внутреннем кинотеатре шел бесконечный сеанс самого позорного дня ее жизни.

Она взяла с прикроватной тумбочки блокнот с котятами на обложке. Ее попытка вести дневник радости. На первой странице было написано: «Добрые слова». Запись была одна, двухмесячной давности: «Шеф сказал, что я хорошо справилась с вёрсткой каталога».

Одна запись. Против тысячекратного повтора фразы Сереги Волкова.

Она с силой захлопнула блокнот. Лайфхак не работал. Память обожала драму, а ее жизнь, казалось, только тем и занималась, что поставляла для этой драмы свежий контент.

… На следующее утро, придя на работу, Алиса обнаружила на своем столе огромный букет ирисов. Не роз, не лилий, а именно ирисов. Ее любимых цветов. Сердце екнуло. Она робко развернула маленькую белую карточку.

«Алиса, надеюсь, вы не пострадали вчера от нашей "макаронной" инсталляции. С уважением, Марк Зимин».

Она уставилась на открытку. С уважением. Не «с наилучшими пожеланиями» и не «было приятно познакомиться». А «с уважением». Это звучало… официально. И в то же время по-джентльменски.

— Ого! — раздался возле ее уха голос Лены, коллеги по редакции. — Кто это у нас так шикует? Уже не тот ли арт-бог, о котором Катя всему этажу прожужжала уши?

Алиса молча протянула ей открытку.

— «С уважением», — прочитала Лена вслух и фыркнула. — Ну, хоть не «искренне ваш». Цветы, однако, красивые. И ты говоришь, все провалилось?

— Я чуть не сломала ему ногу, Лен. Это сложно назвать успехом.

— А по-моему, он проявил интерес. Мужчины просто так цветы не дарят. Особенно после того, как девушка чуть не уничтожила их арт-объект. Обычно они подают в суд.

Алиса попыталась улыбнуться, но внутри все сжалось. А что, если это была не вежливость? Что, если он и вправду… проявил интерес? Эта мысль была пугающей. Интерес со стороны такого мужчины требовал ответной реакции. Быстрой, остроумной, легкой. А ее внутренний «тормоз» уже готовился к бою.

Весь день она не могла сосредоточиться. Она перечитывала корректуру нового романа «Сердце в заложниках у прошлого» и ловила себя на том, что витает в облаках, представляя, как она звонит Марку и говорит что-то блестящее. А потом представляла, как роняет телефон, путает его с кем-то другим или просто молчит в трубку, как рыба.

В итоге она отправила СМС. Простое, вежливое, лишенное всякого намека на индивидуальность.
«Марк, большое спасибо за цветы. Это очень мило. Алиса».

Ответ пришел почти мгновенно.
«Пусть это будет компенсацией за моральный ущерб. Кстати, у нас в галерее скоро стартует цикл литературных вечеров. Не хотите выступить с лекцией о современной женской прозе?»

Алиса выронила телефон. Он упал прямиком в ее чашку с остывшим чаем. С визгом она вытащила его и принялась вытирать салфетками.

— Опять? — Лена смотрела на нее с сочувствием.

— Он… он приглашает меня выступить с лекцией, — прошептала Алиса.

— Вот видишь! — обрадовалась Лена. — Я же говорила! Он тобой интересуется!

— Он интересуется тем, чтобы я публично опозорилась перед всей культурной элитой города! — почти взвыла Алиса. — Я не могу выступать с лекциями! Я на совещаниях, когда нужно презентовать проект, запинаюсь и говорю «э-э-э» через слово. Мой мозг в стрессовых ситуациях отключается! Ты же знаешь!

— Знаю, — вздохнула Лена. — Но, Алиска, может, пора уже этого своего внутреннего критика заткнуть? Ты же умная, начитанная, интересная. Просто дыши глубже.

«Легко сказать «дыши глубже», — думала Алиса, глядя на мокрый телефон. — Когда твой собственный мозг — твой личный террорист, который в самый неподходящий момент кричит тебе в ухо обидные слова из прошлого».

Она вспомнила статью, которую читала накануне. Про то, что мозг заточен на выживание. Негатив — это пожарная сирена, опасность. Позитив — фоновая музыка. Ее пожарная сирена ревела так громко, что заглушала все на свете.

Она посмотрела на свой блокнот с котиками. Одна-единственная запись. Может, в этом и был ее провал? Может, нужно было не просто ждать добрых слов, а активно их коллекционировать? Как марки. Или монеты.

Собрав волю в кулак, она взяла ручку и вывела на второй странице: «2. Марк Зимин прислал ирисы. Назвал мою профессию «экспертизой в вопросах сердца».

Звучало… неплохо. Даже обнадеживающе.

Она ответила Марку, стараясь быть легкой, и отчаянно борясь с желанием отказаться.
«Спасибо за предложение, звучит интересно. Давайте обсудим детали?»

Она нажала «отправить» и зажмурилась, как будто бросила в него гранату.

… Встреча с Марком была назначена в тихом кафе недалеко от галереи. Алиса пришла на пятнадцать минут раньше — ее вечная боязнь опоздать — и теперь нервно теребила салфетку, делая из нее оригами непонятной формы.

Когда он вошел, кафе будто наполнилось светом. На нем были джинсы и простой черный свитер, но он носил их с такой небрежной грацией, что выглядел лучше, чем все мужчины в смокингах на вчерашнем вернисаже.

— Алиса, — улыбнулся он, подсаживаясь. — Я рад, что вы пришли. Боитесь, что я снова подставлю вам подножку?

Шутка. Он пошутил. Надо было посмеяться. Легко, игриво. Но ее язык будто прилип к нёбу.

— Я… я обычно сама нахожу, на что споткнуться, — выдавила она.

Марк рассмеялся. Искренне. Его смех был теплым и заразительным.

— Мне это нравится. Самоирония — признак ума.

Самоирония? Алиса подумала, что это была просто констатация факта. Но она промолчала.

Они обсудили лекцию. Марк оказался прекрасным собеседником — внимательным, интересующимся. Он задавал вопросы о ее работе, о книгах, которые она любит. И он действительно слушал ее ответы, а не просто ждал своей очереди говорить.

— Знаете, — сказал он, отхлебывая эспрессо, — в современном искусстве часто не хватает именно искренности, человеческой истории. Сплошные концепции и отсылки. А ваши книги… они о настоящем. О чувствах, которые все мы испытываем.

— Да, — кивнула Алиса, чувствуя, как понемногу расслабляется. — Иногда кажется, что моя работа — это терапия для меня самой. Читаешь в сотый раз о том, как героиня преодолевает страхи, и невольно задумываешься о своих.

— А какие у вас страхи, Алиса? — спросил он, глядя на нее прямо своими серыми глазами.

И тут ее накрыло. Волна паники. Прямой вопрос. Требующий прямого, честного ответа. Ее мозг, верный пес, принес ей на порог старую, обглоданную кость: «Боюсь быть тормозом. Боюсь, что все поймут, какая я медлительная, неуверенная и не соответствующая вашим ожиданиям».

Но сказать это она, конечно, не могла.

— Ну, знаете, — засмеялась она неестественно высоким смешком. — Пауки, высота, опоздать на самолет… стандартный набор.

Марк внимательно на нее посмотрел, но не стал давить.

— Я, например, до жути боюсь клоунов, — признался он с нарочито серьезным видом. — И глубоководных существ. У них слишком много щупалец. Это неприлично.

Алиса рассмеялась уже по-настоящему. Он был забавным. И милым. И он только что признался ей в своем страхе, чтобы снять ее напряжение.

Разговор тек легко, почти сам собой. Они просидели еще час, обсуждая все подряд — от последнего книжного бестселлера до абсурдности современной моды. Когда они наконец вышли из кафе, на улице уже спустились сумерки.

— Итак, лекция через две недели, — сказал Марк, останавливаясь у ее метро. — Вы не передумали?

— Нет, — сказала Алиса, и сама удивилась своей уверенности. — Не передумала.

— Отлично. И, Алиса… — он положил руку ей на плечо, легкое, едва заметное прикосновение, от которого по ее коже пробежали мурашки. — Спасибо за сегодня. Было очень приятно.

— Мне тоже, — прошептала она.

Он улыбнулся, развернулся и ушел своей легкой, уверенной походкой.

Алиса стояла как вкопанная, прижав ладонь к тому месту, где всего секунду назад была его рука. Внутри у нее все пело. Она сделала это! Она пережила свидание (да, она уже мысленно называла это свиданием) без катастрофических последствий!

Она почти летела домой. Первым делом она схватила блокнот с котиками.

«3. Марк боится клоунов и глубоководных существ. Это мило».
«4. Сказал, что у меня есть самоирония и что это признак ума».
«5. Поблагодарил за вечер. Сказал, что было очень приятно».

Три записи за один день! Настоящее богатство! Она перечитала их несколько раз, и теплая волна накатила на нее снова. Может, этот дурацкий лайфхак и вправду работает? Может, память можно обмануть, завалив ее доказательствами обратного?

Но когда она легла в кровать, в тишине и темноте, из глубин сознания снова выполз старый знакомый.

«Ну ты и тормоз...»

На этот раз шепот был тише. Едва слышным. Алиса натянула одеяло на голову.

— Отстань, — прошептала она уже с меньшей злостью. — У меня есть ирисы и признание в боязни клоунов. Тебе со своим девятым классом не тягаться.

И впервые за долгое время она уснула с легкой улыбкой на губах.

… Две недели до лекции пролетели в сумасшедшем ритме. Алиса погрузилась в подготовку. Она составляла конспект, репетировала перед зеркалом, записывала себя на диктофон. И все это время она вела свою «копилку добрых слов».

Пункт №6: «Шеф сказал, что мой конспект лекции — образец структурированности».
Пункт №7: «Катя сказала: «светишься, как новогодняя елка, и наконец-то ожила».
Пункт №8: «Лена принесла мне шоколадку для «мозговой активности».

И пункт №9, самый ценный: «Марк позвонил просто так, спросил, как дела. Сказал, что с нетерпением ждет моей лекции».

Они виделись еще пару раз. Все те же легкие, наполненные смехом встречи. Марк был идеален. Слишком идеален. И это начинало ее пугать. Где подвох? Не может же мужчина, который выглядит как греческий бог, управляет успешной галереей и обладает чувством юмора, интересоваться ею, Алисой Мельниковой, вечной «тормознутой»?

Ее внутренний критик, слегка притихший было, снова поднял голову. «Он просто вежливый. Он делает это ради галереи. Он со всеми так. Ты ему не интересна. Он поймет это, как только увидит тебя на сцене, заикающейся и краснеющей».

Накануне лекции ее охватила настоящая паника. Она не могла есть, не могла спать. Руки дрожали. Она перечитала все девять пунктов в своем блокноте, но они казались ей жалкими и смешными перед лицом грядущего унижения.

Утром дня Икс она получила от Марка сообщение: «Удачи сегодня. Не сомневаюсь, ты будешь великолепна. P.S. Проверил, клоунов в зале не будет».

Она улыбнулась сквозь слезы. Пункт №10. Сильный ход. Но хватит ли его?

Вечером, стоя за кулисами маленького зала в галерее, Алиса слышала, как собирается публика. Гул голосов. Смех. Она выглянула в щелочку между занавесками. Зал был полон. И там, в первом ряду, сидел Марк. Рядом с ним — Катя, которая поймала ее взгляд и показала большой палец.

У Алисы пересохло во рту. Сердце колотилось где-то в горле. Ноги стали ватными. Сейчас она выйдет, откроет рот, и… ничего не произойдет. Только мычание. Или того хуже — ее старый друг «тормоз» вырвется на свободу и прокричит свое прозвище на весь зал.

«Ну ты и тормоз, Мельникова!»

Зазвучали аплодисменты. Ее представляли. Имя прозвучало как приговор. Алиса сделала шаг из-за кулис. Свет софитов ударил ей в глаза, ослепив. Она подошла к микрофону, глядя на море расплывающихся лиц.

Взгляд упал на Марка. Он смотрел на нее не как на лектора, а как… как на человека, которого он очень ждал. В его глазах была не просто вежливость, а теплота. И вера.

Она глубоко вдохнула. Откашлялась.

— Здравствуйте, — ее голос прозвучал хрипло, и она поправила микрофон. — Меня зовут Алиса Мельникова. И сегодня мы поговорим о том, почему так любим читать о несчастной любви, имея все шансы быть счастливыми в жизни.

Она сделала паузу. В зале засмеялись. Легко, одобрительно. Это придало ей смелости.

— Видите ли, — продолжила она, и голос ее окреп, — наш мозг, к сожалению, заточен на драму. Он как таблоидная газета: скандал, боль, опасность — вот его заголовки. А тихая радость, обычное счастье — это как прогноз погоды на задней полосе. На него смотрят, но быстро забывают.

Она говорила. Сначала осторожно, подбирая слова, потом все свободнее. Она рассказывала о психологии читательского восприятия, о том, как героини романов становятся нашими лучшими подругами по несчастью, и как в итоге мы ищем в книгах не столько эскапизм, сколько надежду. Надежду на то, что если уж вымышленная Маргарита смогла преодолеть все препятствия и найти любовь, то и у нас, простых смертных, есть шанс.

Она перехватила взгляд Марка и увидела, что он слушает, поглощенный ее словами. Он кивал и улыбался. И в какой-то момент Алиса поймала себя на том, что… получает удовольствие. Она забыла о страхе. Она делилась тем, что любила и в чем разбиралась.

Когда Алиса закончила, зал взорвался аплодисментами. Она стояла, улыбаясь, кланяясь, и ловила эти аплодисменты, как солнечные лучи. Она сделала это!

Первой к ней подбежала Катя и заключила ее в объятия.

— Алиска, ты была потрясающая! Я же говорила!

Потом подошел Марк. Его глаза сияли.

— Алиса, это было блестяще. Честно. Я слушал, открыв рот.

— Правда? — спросила она, все еще не веря.

— Правда. Ты была… на своем месте. Ты горела.

В этот момент к ним подошел кто-то еще. Высокий мужчина в дорогом пиджаке.

— Марк, представь, пожалуйста, — сказал он, пожимая руку Алисе. — Великолепная лекция, просто великолепная. Вы так тонко чувствуете материал.

— Спасибо, Сергей, — улыбнулся Марк. — Алиса, это мой старый приятель, Сергей Волков. Сергей, Алиса Мельникова.

Алиса замерла. Сергей Волков. Неужели? Она всмотрелась в его лицо. Да, это был он. Тот самый Серега. Повзрослевший, отполированный, успешный. Но те же насмешливые глаза, тот же уверенный взгляд.

— Алиса Мельникова? — он удивленно поднял брови. — Боже, мы же с тобой в одном классе учились! Помнишь?

Кровь отхлынула от ее лица. Вот он. Момент истины. Призрак из прошлого, материализовавшийся в самый триумфальный момент ее жизни.

— Да, — выдавила она. — Помню.

— Как тесен мир! — рассмеялся Сергей. — Ни за что бы не подумал, что та самая тихоня Алиса станет таким блестящим оратором. Я тебя совершенно не узнал! Ты… совсем другая.

И тут он добавил то, чего она бессознательно ждала все эти годы. То, что должно было вернуть ее на землю, в ее привычную роль.

— Я, если честно, всегда думал, что ты… ну, немного не от мира сего. Вечно в себе, медлительная. А сейчас — просто огонь! Что, Марк, нашел себе звезду?

Алиса стояла, не двигаясь. Все ее ощущение победы рухнуло. «Не от мира сего». «Медлительная». Это были просто другие слова для «тормоза». Ее худшие опасения подтвердились. Он все эти годы помнил ее именно такой. И сейчас просто делал вид, что она изменилась.

Марк что-то говорил Сергею, но она уже не слышала. Она видела только его — своего обидчика, который одним легким, бездумным замечанием отменил весь ее сегодняшний успех. Пожарная сирена в ее голове взревела с новой силой, заглушая все аплодисменты, все комплименты.

Она что-то пробормотала про то, что ей нужно к подруге, и отошла. Весь остаток вечера она провела как в тумане. Катя пыталась ее расшевелить, Марк смотрел на нее с вопросом в глазах, но она отмахивалась, говоря, что просто устала.

Вернувшись домой, она не стала открывать блокнот с котиками. Она села на пол в темноте и заплакала. Тихими, безнадежными слезами. Все было бесполезно. Можно было выступать с лекциями, можно было покорять арт-директоров, можно было вести дурацкие дневники. Но одно неосторожное слово из прошлого могло все разрушить. Потому что оно цепляло за самое больное — за чувство собственной ценности. И било точно в цель.

… На следующий день Алиса не пошла на работу. Она отпросилась, сославшись на мигрень. Что было недалеко от истины — голова раскалывалась, но не от мигрени, а от тяжелых мыслей.

Марк звонил несколько раз. Она не брала трубку. Он прислал СМС: «Алиса, что случилось? Вчера все было прекрасно. Позвони, пожалуйста».

Она не отвечала. Что она могла сказать? «Извините, но встреча с моим школьным обидчиком напомнила мне, что я на самом деле никчемный тормоз, и я не могу с вами больше видеться, потому что рано или поздно вы это поймете»?

Катя вломилась к ней вечером, с пиццей и решительным видом.

— Все, приятельница, говори, что стряслось. Ты вчера летала, как на крыльях, а потом встретила придурка Волкова и сдулась, как шарик.

— Он… он напомнил мне, кто я есть на самом деле, — мрачно сказала Алиса, отламывая кусок пиццы.

— Что? — Катя села рядом. — И кто же ты?

— Тормоз. Тихоня не от мира сего.

— А, вот оно что, — Катя покачала головой. — Алиска, он же тебя комплиментами осыпал! Сказал, что ты огонь!

— Из вежливости! А потом сказал, что всегда считал меня медлительной и не от мира сего. Это его истинное мнение. А все остальное — просто светская болтовня.

— Детка, — вздохнула Катя, — а ты не думала, что люди меняются? И что его мнение двенадцатилетней давности не имеет никакого значения? Ты вчера сама с трибуны говорила, что мозг заточен на негатив. Так может, хватит ему потакать?

— Легко сказать.

— А ты попробуй! — Катя вскочила и схватила со стола блокнот с котиками. — А где твоя волшебная книга? Где все эти добрые слова? Ты вчера была королевой! Зал аплодировал тебе стоя! Марк смотрел на тебя, как на воплощение всех своих грез! А ты из-за какого-то Серёги, который в девятом классе был круглым идиотом (да и сейчас, похоже, недалеко ушел), все это в помойку списать готова?

Алиса молчала. Катя была права. Абсолютно права. Но разумом понимать одно, а чувствовать — совсем другое.

Прошла неделя. Алиса ходила на работу, редактировала рукописи, вечерами смотрела сериалы. Она снова открыла свой блокнот и вывела новый пункт.

«11. Катя сказала, что я была королевой и что Марк смотрел на меня, как на воплощение всех своих грез».

Она перечитала все одиннадцать пунктов. И что-то внутри дрогнуло. Одиннадцать доказательств против одной старой, потрепанной фразы. Математика была на ее стороне. Но эмоции — нет.

Она понимала, что должна позвонить Марку. Объясниться. Или просто попрощаться. Ситуация требовала решимости.

В пятницу вечером, собрав всю свою волю, она набрала его номер.

— Алиса, — он ответил почти мгновенно. В его голосе прозвучало облегчение. — Я уже думал, что ты решила исчезнуть из моей жизни навсегда.

— Марк, мне нужно… мне нужно тебе кое-что объяснить. Можем мы встретиться?

— Конечно. Где и когда?

— В том кафе. Через час.

Она надела самый простой свитер и джинсы. Без каблуков. Кроссовки. Она шла на казнь, и ей хотелось быть в чем-то удобном.

Он уже сидел за столиком, когда она вошла. Он выглядел уставшим.

— Привет, — тихо сказала она, садясь напротив.

— Привет, — он улыбнулся, но улыбка была напряженной. — Я заказал тебе капучино. Как ты любишь.

Спасибо. Она молча смотрела на пар, поднимающийся от чашки.

— Марк, то, что произошло после лекции… это не твоя вина.

— А чья? Волкова? — спросил он прямо. — Он что-то сказал тебе? Что-то обидное?

Алиса вздохнула. И начала рассказывать. Всю историю. Про Серегу Волкова. Про «тормоз». Про то, как эта фраза преследовала ее всю жизнь, как она становилась фильтром, через который воспринимались все комплименты и достижения. Она рассказала про свой мозг, заточенный на негатив, про пожарные сирены и фоновую музыку. Она даже показала ему свой блокнот с котиками.

Она говорила долго, не поднимая на него глаз, боясь увидеть в них насмешку, разочарование или, что еще хуже, жалость.

Когда она закончила, воцарилась тишина. Марк не говорил ничего. Она рискнула поднять на него взгляд.

Он смотрел на нее с таким выражением, которого она никак не ожидала. В его глазах не было ни насмешки, ни жалости. Там была… ярость. Сдержанная, холодная.

— Погоди, — медленно проговорил он. — Ты все эти годы… все свои успехи… всю свою потрясающую, невероятную самость… ты измеряла по дурацкой, идиотской реплике какого-то лузера из девятого класса?

Алиса кивнула, не в силах вымолвить слово.

— Боже правый, — он провел рукой по волосам. — Алиса… знаешь, кто такой Сергей Волков?

— Твой старый приятель? — неуверенно предположила она.

— Нет. Не приятель. Мы учились в одной бизнес-школе. Он — хвастливый, самоуверенный тип, который всегда старается быть в центре внимания. Он пришел на лекцию, потому что знает, что я руковожу престижной галереей, и хочет втереться в доверие. Он всем всегда говорит то, что, как ему кажется, они хотят услышать. Вчера — комплименты тебе. А завтра — сплетни о тебе за твоей спиной. Его слова не имеют никакого веса. Он — пустышка.

Алиса слушала, раскрыв рот.

— Но… он сказал, что всегда считал меня…

— А тебе не кажется, — перебил он ее, — что если бы он и вправду так считал, он бы даже не вспомнил, кто ты такая? Он бы просто кивнул вежливо и прошел мимо? Он тебя узнал, Алиса. Потому что ты произвела на него впечатление. Всегда производила. А его слова в школе — это был самый примитивный способ привлечь твое внимание. Мальчишки так часто делают. Дергают за косички тех, кто им нравится.

Мысль была настолько революционной, что Алиса не смогла ее сразу осознать.

— Но… почему же тогда я это запомнила? Почему это так больно?

— Потому что ты — человек с тонкой душевной организацией, — сказал Марк мягко. — Потому что ты принимаешь все близко к сердцу. И потому что твой мозг решил, что это важная информация для выживания. Но он ошибся. Это была не опасность. Это был просто шум. Белый шум от незрелого мальчишки.

Он взял ее руку в свои. Его ладони была теплыми и твердыми.

— Алиса, я познакомился с тобой, когда ты летела на меня, как снаряд. Я видел, как ты справляешься со своим страхом и выходишь к публике. Я слушал, как ты говоришь о сложных вещах с такой мудростью и теплотой. Я видел, как ты заботишься о друзьях, как ты шутишь над собой. Я вижу перед собой умную, красивую, талантливую женщину с огромным сердцем. И ты хочешь, чтобы я поверил в то, что какое-то дурацкое слово, сказанное кем-то, кого ты не видела сто лет, важнее всего того, что я вижу своими глазами? Важнее того, что я чувствую?

Он замолчал, давая ей прочувствовать сказанное.

Алиса посмотрела на него, и вдруг внутри что-то щелкнуло. Стена из обид, страхов и сомнений, которую она годами возводила вокруг себя, дала трещину. А потом рухнула.

Он был прав. Абсолютно, на все сто процентов прав. Она позволяла призраку из прошлого управлять своей настоящей жизнью. Она отдавала свою силу тому, кто этого не стоил.

Слезы снова навернулись на ее глаза, но на этот раз это были слезы облегчения.

— Я… я тормоз, — прошептала она, но теперь в этом слове не было боли. Была ирония. Признание абсурдности ситуации.

Марк улыбнулся своей широкой, открытой улыбкой.

— Знаешь, а мне нравятся тормоза. Они не несутся сломя голову, не видя ничего вокруг. Они успевают рассмотреть детали. Они вдумчивые. Надежные. Если ты и тормоз, то самый лучший, самый быстрый и самый стильный тормоз на свете. И я бы ни на что его не променял.

Она рассмеялась сквозь слезы.

— Это будет пункт номер двенадцать в моем блокноте, — сказала она. — «Марк сказал, что я самый стильный тормоз на свете».

— Обязательно запиши, — он подмигнул ей. — А теперь давай закончим с этим капучино и пойдем куда-нибудь, где нет клоунов, глубоководных существ и идиотов из твоего прошлого.

— Давай, — кивнула Алиса.

И впервые за долгие-долгие годы фраза «ну ты и тормоз» прозвучала в ее голове не как приговор, а просто как старая, потрепанная пластинка, которую можно было, наконец, снять и убрать на самую дальнюю полку. Ее память, конечно, обожала драму. Но ее жизнь, как выяснилось, могла быть куда интереснее.