Картошка раздора...

Иван проснулся от того, что его дом танцевал ламбаду. С потолка сыпалась известка, на полке дребезжала единственная фамильная гордость – хрустальная ваза в виде лебедя, выигранная его дедом в 1984 году в лотерею «Спортлото». Иван не удивился. Он просто потянулся к тумбочке, достал запыленные часы-ходики с кукушкой вместо стрелок, повесил на стену, и мутно посмотрел на них. Кукушка, трясясь от вибраций, прокуковала восемь раз и сдохла, застряв на пол-выдохе.

– Опять, – констатировал Иван и пнул висящую на стене балалайку, которая отзывалась жалобным дребезжанием, вторившим вазе.

Вибрировал не дом, вибрировал весь мир. А если точнее,  вибрировал трактор «Беларус» модели года первого полета Гагарина в космос, который заводил под самым окном Ивана его сосед, Семен Семеныч, по прозвищу «Бульдозер».

Семен Семеныч был не человек, а стихийное бедствие на двух ногах, облеченное в драную телогрейку и промасленные штаны. Он вставал с петухами, а ложился спать, только когда окончательно убеждался, что все живое в радиусе километра уже спит или притворяется мертвым.

Его жизненным кредо было:

— «Если ты проснулся, значит, все должны проснуться. Если ты работаешь, все должны видеть, как ты работаешь. А если ты отдыхаешь, то все должны видеть, КАК ты отдыхаешь!».

Иван, напротив, был философом. Он считал, что утро должно начинаться с тишины, запаха свежего чая и созерцания того, как солнце медленно поджигает росу на траве у сарая. Он выращивал огурцы, которые были кривыми, но какими то даже душевными, и картошку, которая хоть и не была размером с кабанчика, как у Семена, зато имела свой неповторимый, слегка грустный вкус.

Война между ними длилась с тех пор, как Иван купил этот дом и участок, наивно полагая, что будет наслаждаться сельской идиллией. Семен Семеныч воспринял его появление,  как личное оскорбление и объявил тотальную войну за звание «Главного Мужика на этой Улице».

Иван, отодвинув занавеску, увидел знакомую картину. «Беларус», испуская клубы черного дыма, похожего на сигналы бедствия инопланетной цивилизации, медленно полз вдоль забора, плугом поднимая в воздух не только землю, но и несколько несчастных кротов, которые сейчас молились своим кротовым богам о пощаде. Семен Семеныч сидел в кабине, и его лицо, похожее на хорошо пропеченный каравай, выражало блаженство.

– Семен! – крикнул Иван, открыв окно. – Чего так рано? Курам спать не даешь!

Семен Семеныч заглушил трактор. Наступила блаженная, оглушительная тишина.

– Рано? – удивился Семен. – Иван, уже восьмой час! Время-то, деньги-то! У меня тут план: сегодня пашню закончу, завтра свеклу сажать начну. А у тебя что? Опять огурцы-мутанты?

– У меня огурцы с характером, – огрызнулся Иван. – А у тебя свекла, как чугунные ядра. Только из пушки  стрелять вместо снарядов!

– Зато растет! – самодовольно хлопнул себя по животу Семен. – Сила в росте! А не в этом твоем… характере.

Он снова завел трактор, и дом Ивана снова затрясся. Иван закрыл окно и вздохнул. Война продолжалась...

Вечером того же дня Иван решил отомстить.
Мелко, тоже по-соседски.

Он взял старый дедовский аккордеон, вышел на крыльцо и заиграл. Играл он, мягко говоря, ужасно. Аккордеон в его руках звучал,  как стадо раненых мартовских котов, попавших в бетономешалку.
Он играл «Вечерний звон» в ритме польки, перемежая это частушками собственного сочинения:

— У  соседа, у  Семена трактор  дохлая коза!
Целый день он не смолкает, у людей течёт  слеза!

Семен Семеныч, который как раз наслаждался вечерним покоем, сидя на лавочке с кружкой самогона, нахмурился. Его идеальный вечер был сейчас просто  разрушен. Он терпеть не мог музыку, особенно такую. Через десять минут он не выдержал:

– Иван! Концерт закончи! У людей тоже есть нервы!

– Что, Семен Семеныч, не нравится? – крикнул Иван, не прекращая играть. – Это же искусство! Душа просит!

– У моей души сейчас икота начнется! Иди лучше картошку окучивай!

Это было попадание в больное место. Картошка у Ивана в этом году слегка захирела.
Иван замолчал, занес аккордеон для следующего аккорда, но передумал и ушел в дом. Ничья...

На следующий день Иван обнаружил, что его любимая тыква, которую он растил с нежностью, достойной лучшего применения, и которую уже мысленно назвал «Царица Полей», была слегка подстрижена. Ровно с той стороны, которая прилегала к забору Семена. Стрижена была аккуратно, секатором. Иван подозревал, что это дело рук Семена Семеныча, который «случайно» перекидывал шланг для полива и , якобы, «задел» тыкву.

Война шла с переменным успехом. То Иван «случайно» направлял дым от костра из осенних листьев прямиком на белье Семена, которое сушила его жена, Глафира.
То Семен «забывал» выключить на ночь прожектор, освещавший его двор ярче, чем стадион «Лужники», и свет бил прямиком в окно спальни Ивана...

Но все это были цветочки. Ягодки, вернее, картофелины, созрели к середине лета...

Картофельное поле Ивана было его гордостью и болью. Он не признавал химикатов, выращивал все «по старинке», как учила его бабка Ульяна: с золой, с луковой шелухой и с заговорами от колорадского жука. Жуки, надо отдать им должное, заговоры уважали и обходили участок Ивана стороной, предпочитая буйные химические посадки Семена...

Но в этом году случилось нечто ужасное. Картошка Ивана… как то  мутировала!

Сначала он не поверил своим глазам. Вместо привычных округлых клубней из земли на него смотрели странные, вытянутые образования, отдаленно напоминающие… ну, скажем так, части человеческого тела. Одна картофелина была точной копией носа его тещи, другой клубень скривился в ухмылке, очень похожей на ухмылку Семена Семеныча, а третья и вовсе представляла из себя нечто сюрреалистическое, напоминающее то ли морского конька, то ли инопланетный корабль!

Иван в ужасе отпрыгнул от своей  грядки. Он потрогал нос тещи. Картофельный нос был твердым, пах землей и жизнью. Это был кошмар!

– Бабка Ульяна! – прошептал он. – Что же ты назаговаривала?

В этот момент с другой стороны забора раздался раскатистый хохот. На своем идеально прополотом поле стоял Семен Семеныч и, держась за живот, указывал пальцем на урожай Ивана:

– Иван! Ты что, людей в землю закапываешь? Это у тебя картошка или восковая фигура Ленина прорастает?

Иван покраснел от злости и стыда.

– Это сорт такой! – выкрикнул он первое, что пришло в голову. – Заморский! «Антропоморфный душевный» называется! На выставку его  готовлю!

– На выставку уродцев, значит? – продолжал хохотать Семен. – Нууу, первое место твое! Сразу видно, что  туда вся душа вложена!

Иван схватил первую попавшуюся под руку картофелину (она была похожа на скорчившего гримасу гномика) и швырнул ею в Семена. Картофелина пролетела мимо и угодила в ведро с водой, стоявшее у Семена. Раздался звонкий плюх.

– Ага, боевые действия начинаются! – обрадовался Семен, и, выхватив из ведра свою картофелину, размером с добрую дыню, запустил ее в Ивана.

Началась самая нелепая битва в истории села Медвежья Радость.

Два взрослых мужика, хозяина и кормильца, швырялись друг в друга овощами, принимавшими причудливые формы. Картофельный нос тещи угодил Семену в телогрейку, картофельное ухо прилипло к забору, а картофельный… неопознанный объект в форме морского конька с грохотом разбил оставшееся целым стекло в сарае Семена.

Битву прекратила Глафира, жена Семена, выскочившая из дома с криком:

– Семен! Иван! Да вы с ума посходили! Мужики, в самом деле! Картошкой друг в друга кидаетесь!

Мужики, запыхавшиеся и перемазанные землей, опустили руки. Стыд пронзил их острее, чем слова Глафиры.

– Ладно, – проворчал Семен. – Кончай цирк. Иди свои мутанты собирай!

– Сам ты мутант, – беззлобно буркнул Иван и побрел к своему дому, чувствуя себя полным идиотом.

Проблему нужно было решать. Иван не мог позволить себе позор. Слух о «картофельных человечках» разнесся бы по всему селу быстрее, чем новости о том, что председатель колхоза снова пропил премию. Он сидел на крыльце и с тоской смотрел на ведро со своим «урожаем». Из ведра на него смотрели десятки пар картофельных глаз, картофельных ртов и картофельных носов. Это было как то даже  жутковато...

Внезапно его осенило. А что, если… продать это, как преимущество? Деревенские жители  народ суеверный. Может, они воспримут это как знак? Как какой то магический артефакт?

На следующий день Иван нарядился в свою лучшую, чуть помятую рубашку и отправился на сельский рынок. Он поставил стол, накрыл его чистой скатертью и выложил свои картофелины. Рядом прикрепил табличку, написанную от руки:

— «Чудо-картофель "Лик Божий". Обереги на счастье, здоровье и урожай. Штучный товар. Каждый клубень уникален!».

Первое время народ обходил его стороной, поглядывая с недоверием. Но тут подошла тетя Маша, местная знахарка и главный распространитель сплетен. Она прищурилась, взяла в руки картофелину, похожую на молящегося монаха...

– О-хо-хо, – сказала тетя Маша. – Сила-то какая. Земля-матушка говорит с нами. Это ж не картошка, это целое  знамение!

– Именно! – подхватил Иван, почуяв  возможность пропиарить свой товар. – Вот этот, например, – он взял клубень, напоминающий кулак, – для мужской силы. А этот, – он показал на плавно изогнутую картофелину, – для женского счастья. Дом  полная чаша!

– А это что? – тетя Маша ткнула пальцем в «нос тещи».

– Это… от сглаза, – не растерялся Иван. – Над входной дверью надо повесить!

Тетя Маша купила «монаха» и «нос тещи». Новость эта разнеслась мгновенно. К Ивану выстроилась очередь. Одни хотели картошку, похожую на кошелек  для богатства. Другие искали клубень в форме сердца  для любви. Третьи просто тыкали пальцем в самую странную, на всякий случай!

К вечеру у Ивана не осталось ни одной картофелины, а в кармане оттягивало штаны от мелочи и нескольких хрустящих купюр. Он был в шоке. Его позор превратился в золотую жилу!

Семен Семеныч, наблюдавший за этим с другого конца рынка, где он безуспешно пытался продать свои идеальные, но скучные килограммы картошки, побагровел даже  от злости. Его гигантские, ровные, как солдаты на параде, клубни никто не брал. Все шли к Ивану за его уродцами!

– Колдовство! – шипел Семен. – Мракобесие! Дурят нашего брата!

Но внутри его глодал червь сомнения. А что, если в этом что-то есть? Может, Иван и впрямь нашел какой-то секрет?

В тот вечер Иван впервые за долгое время чувствовал себя победителем. Он купил себе хорошей колбасы и бутылку портвейна, не самого дешевого.

Сидя на крыльце, он с наслаждением прислушивался к тишине. Семен Семеныч не заводил трактор. Он, видимо, был слишком потрясен...

Но Иван недооценил своего соседа. Семен Семеныч не сдавался. Он начал собственную операцию под кодовым названием «Клон»...

Если Иван нашел свой путь случайно, то Семен подошел к вопросу с научной, с его точки зрения, тщательностью. Он вычитал в старой советской книжке по садоводству, что на форму корнеплода может влиять состав почвы, полив и… даже  физическое воздействие.

– Значит, нужно формировать! – решил Семен.

Его план был гениален в своем идиотизме. Он взял несколько пластиковых бутылок из-под кваса, обрезал у них горлышко и донышко, получив прозрачные цилиндры. Затем он аккуратно, чтобы не повредить корни, надел эти цилиндры на молодые картофельные кусты. Его идея была проста: картошка будет расти внутри ограниченного пространства и примет его форму! Он будет штамповать картофельных «человечков»,  как на конвейере!

Прошла неделя. Картошка внутри бутылок чувствовала себя плохо. Она чахла, желтела и отчаянно пыталась найти выход, упираясь в пластиковые стенки. Вместо красивых фигур получались какие-то сплющенные, деформированные уродцы, больше похожие на инопланетные организмы, чем на что-то божественное...

Семен Семеныч ругался, пинал бутылки и поливал несчастные кусты двойной дозой удобрений. От этого они окончательно сгорели...

Тогда он перешел к плану «Б».

Если нельзя вырастить красиво, нужно сделать уродливо искусственно! Он отобрал несколько десятков своих самых крупных картофелин и, вооружившись ножом, стамеской и напильником, уселся в сарае. Он был похож на сумасшедшего скульптора. Он вырезал уши, вытачивал носы, пытался придать клубням вид то животных, то святых ликов.

Получалось ужасно. Его резьба была грубой и неумелой. Его «медведи» были похожи на клубни с пролежнями, а «лики святых»  на персонажей из кошмаров. Пахло это дело не «знамением», а уже  откровенным мошенничеством...

На следующий день он выставил свои «творения» на рынок по соседству с Иваном. Рядом прилепил табличку: «Картофельные талисманы ручной работы. Сила, умноженная мастерством!»

Народ подходил, смотрел на эти обрубки с неровными краями, пахнущие свежей мякотью, и молча уходил. Одна старушка, пощупав «лисю», вырезанную Семеном, сказала:

– Сынок, это ж картошка резаная. Она сгниет через неделю. Тот, – она кивнула на прилавок Ивана, – хоть цельный, от земли. В нем сила природная!

Семен Семеныч был полностью  уничтожен. Его технологический и художественный подход провалился. Он сидел на ящике из-под яблок и с ненавистью смотрел, как Иван легко и непринужденно продает свои странные, но естественные картофелины.

Вдруг его взгляд упал на ведро с водой, в котором Иван мыл особенно грязный клубень. И его осенило. Гениальная, злобная, соседская идея.

Иван, окрыленный успехом, стал относиться к своему огороду с благоговением. Он больше не видел в своих картофельных уродцах позор, а видел в них целый  потенциал.

Он начал вести каталог:

— «Нос тещи – 2 шт.»,

— «Смеющийся гном – 1 шт.»,

— «Нечто – 3 шт.».

Он даже придумал им имена.

Однажды ночью его разбудил странный шорох. Не тракторный гул, а именно шорох – как будто кто-то осторожно копался в земле. Иван подкрался к окну и замер.

При свете луны он увидел знакомую коренастую фигуру. Это был Семен Семеныч! Он стоял на коленях на его, Ивана, картофельной грядке! И он не воровал картошку. Нет. Он делал нечто гораздо более страшное!

В одной руке Семен держал фонарик, в другой небольшую садовую лопатку и мешочек. Он аккуратно подкапывал куст, находил молодые, только начинающие формироваться клубни и… придавал им форму! Он сжимал их, стараясь сделать вытянутыми, заламывал, пытаясь создать подобие конечностей, вкладывал мелкие камушки, чтобы получились «глаза».

Иван онемел от возмущения. Это был акт вандализма! Саботаж! Покушение на его бизнес и на его картофельную душу!

Он не стал кричать. Злость была холодной и расчетливой. Он тихо отошел от окна, надел сапоги и вышел через заднюю калитку. Его план был прост – поймать диверсанта с поличным.

Он бесшумно подкрался к Семену сзади. Тот был так увлечен своим занятием, что что-то бормотал:

— «Ну, давай, становись человечком, а то Иван опять всех деньгами задавит…»

– Стоять, Семен Семеныч, – тихо сказал Иван у него над ухом.

Семен взвыл от неожиданности и подпрыгнул на месте, роняя фонарик и лопатку.

– А-а-а! Иван! Ты чего тут?

– Я тут живу. А ты чего на моей картошке по ночам извращаешься?

Семен, оправившись от шока, встал в боевую стойку.

– Земля-то общая! Я проверяю, не растет ли что запрещенное!

– Запрещенное? – фыркнул Иван. – Ты моим картофельным людям конечности ломаешь! Это садизм картофельный!

Завязалась драка. Но не картошками, а по-настоящему. Два мужика, в пижамах и сапогах, покатились по грядке, сокрушая картофельную ботву, размахивая кулаками и шипя друг на друга, чтобы не разбудить всю округу.

– Ты колдун несчастный! – хрипел Семен, пытаясь прижать Ивана к земле.

– А ты – картофельный маньяк! – отвечал Иван, выкручивая ему руку.

Они были так увлечены, что не заметили, как на огороде появился третий.
Это был дед Ефим, старейший житель села, который, как все думали, уже лет двадцать ничего не слышит и не видит. Он стоял, опираясь на палку, и с интересом наблюдал за схваткой.

– Молодо-зелено, – сказал он наконец своим скрипучим голосом. – За картошку деретесь. В наше время за девок дрались. Прогресс!

Иван и Семен застыли в неестественной позе и разомкнули объятия, сгорая от стыда.

– Дед Ефим, он у меня картошку… – начал Иван.
– Он у меня бизнес гробит! – перебил Семен.

Дед Ефим подошел ближе, наклонился, поднял с земли один из «отмоделированных» Семеном клубней, посмотрел на него при луне и бросил обратно.

– Дурни, – просто сказал он. – Оба. Картошка она и есть картошка. Хоть круглая, хоть квадратная. Сила не в форме, а в том, что из нее можно и борщ сварить, и водку настоять. А вы друг другу жить спокойно не даете. Соседи. Позор.

С этими словами он развернулся и поплелся прочь, бормоча себе под нос: «В наше время за одну такую картофелину на танцы провожали…»

Иван и Семен остались стоять среди помятой ботвы. Гнев куда-то ушел, осталась только усталость и тот самый стыд, о котором говорил дед.

– Ладно, – первым нарушил молчание Семен, отряхивая грязь с пижамы. – Кончился цирк. Пойду спать.

– И я, – сказал Иван.

Они разошлись по своим домам, не глядя друг на друга.

На следующее утро трактор Семена Семеныча не завелся. Вернее, он завелся, но Семен, посидев в кабине минуту, заглушил его и вышел. Он прошелся до калитки, посмотрел на помятые грядки Ивана, почесал затылок и пошел в дом.

Иван тоже не вышел на рынок. Он сидел на крыльце и пил чай. Прошла неделя. Тишина по утрам стала для Ивана непривычной, даже тревожной. Он привык просыпаться от гула. Теперь он просыпался от тишины и первым делом смотрел в окно – не умер ли Семен?

Они избегали встреч. Но однажды их столкнула жизнь. У Глафиры, жены Семена, был день рождения. И по старой деревенской традиции, даже если ты в ссоре, на день рождения к соседям зайти надо. Хотя бы на пять минут.

Иван купил в магазине торт «Прага», который пах пластиком и вечной грустью, и, поколебавшись, пошел к соседям.

Семен открыл дверь. Они постояли молча.
– Ну, заходи, – буркнул Семен.

В доме пахло пирогами и тушеной капустой. За столом сидели несколько родственников. Все было чинно, благопристойно и немного натянуто. Иван вручил торт Глафире, поздравил и сел на краешек стула.

– Ну, как дела? – из вежливости спросила Глафира.
– Да нормально, – ответил Иван. – Картошка… почти вся продалась.
– Ага, – хмуро сказал Семен. – Моя в погребе лежит. Места много занимает.

Наступила неловкая пауза.
– Может, компоту? – предложила Глафира, пытаясь разрядить обстановку.

Она принесла графин с вишневым компотом. Разлила по стаканам. Иван сделал глоток и поперхнулся. Компот был… соленым. Очень соленым. Он покраснел, пытаясь сдержать кашель.

Семен, тоже сделав глоток, скривился.
– Глаша! Ты что, соль вместо сахара насыпала?

Глафира всплеснула руками.
– Ой, батюшки! Да я же перепутала! Мешки стояли рядом!

Все засмеялись. Это был тот самый нелепый, спасительный смех, который смывает всю накопившуюся неприязнь. Иван смеялся до слез, глядя на перекошенное лицо Семена. Семен, видя смеющегося Ивана, тоже рассмеялся.

– Ну, сосед, – сказал Семен, поднимая свой стакан с соленым компотом. – За то, чтобы впредь только картошкой не бросаться.

– Согласен, – Иван чокнулся с ним своим стаканом. – За мир.

Они выпили этот отвратительный соленый компот, и это был самый вкусный напиток в их жизни.

Осень в том году выдалась на удивление теплой. Иван и Семен Семеныч больше не воевали. Трактор Семена заводился все так же рано, но теперь он старался отъехать подальше от дома Ивана, прежде начинать работу. Иван же свой аккордеон доставал только по большим праздникам и играл на нём гораздо тише.

История с картофелем стала местной легендой. Ивану даже предлагали продать несколько «человечков» в краеведческий музей, но он отказался, оставив их себе на семена.

Как-то раз, в ясный сентябрьский день, они сидели на бревнышке у забора и пили чай из самовара, который топили шишками.

– Знаешь, – сказал Иван, – а картошка у меня в этом году выросла самая обычная. Круглая.

– И у меня, – кивнул Семен. – Скучная такая, ровная. Ни одного уродца!

Они помолчали...

– А может, это к лучшему? – спросил Иван.

– Наверное, – согласился Семен. – А то опять бы драться начали. Я вот думаю, на следующий год тыкву попробовать вырастить гигантскую. Таких размеров, чтобы на всю область!

Иван посмотрел на него с ужасом:

– Только давай без трактора под окном в шесть утра? Договорились?

– Договорились, – хитро подмигнул Семен. – Буду в пять сорок пять заводить!

Иван фыркнул и налил соседу еще чаю.
Война закончилась...

Началось соседство. А это, как выяснилось, гораздо сложнее и интереснее. Где-то вдали прокричал петух, и его крик уже не раздражал, а казался частью этой большой, немного нелепой, но такой настоящей сельской жизни...