Лунный странник

За именами персонажей кроется тайный смысл, за сюжетом — притча о том, как легко перепутать жертву с хищником, и как быстро тьма заполняет человеческие сердца, оставленные без любви...

По мотивам стихотворения А. Кумачёва «Зло»: http://proza.ru/2018/05/19/2033

***

Зима в этом году в Тверской губернии выдалась лютая — такая, что старики качали головами и припоминали, не случалось ли подобного при их жизни. Нет, такого давно уже не было. С ноября почти не прекращался снегопад: белые хлопья густо облепляли крыши, заваливали тропы, превращали нашу деревню Шевригино и поля за окном в безмолвную белую пустыню. Зачастили и метели, порой валившие с ног крепкого деревенского мужика и делавшие округу совершенно непроглядной. И только густой чёрный лес на горизонте в моменты безвьюжья напоминал людям о том, что белая мгла всё же имеет своё окончание.

Зовут меня Геннадий. Я жил один в старой избе на деревенском хуторе. Дом достался мне от моего деда — крепкий, с толстыми брёвнами, почерневшими от времени. Внутри хаты всегда пахло дымом, сушёными травами и старым деревом. Русская печь, сложенная ещё дедовой рукой, грела так, что в самые лютые морозы в избе было тепло, как в жарких странах.

По вечерам я топил печурку, варил в ней сытную похлёбку сразу на пару-тройку дней и прислушивался к завываниям ветров. Иногда мне казалось, что за бревенчатой стеной кто;то шепчется, царапает её снаружи, грызёт — кто-то из потустороннего мира. Односельчане много всякого понарассказывали: и про то, как умершие родственники иногда домой возвращаются, и про домовых с банниками, гремящих чугунками и тазами по ночам, и про некоего Бесносвята, якобы жившего в былые времена неподалёку. Но я гнал эти мысли обратно к чертям — ерунда всё это.

Три года назад я потерял свою любимую жену. Надежда простудилась на покосе, а через две недели её уже не стало — лёгкие не выдержали. Я похоронил её на нашем деревенском кладбище — в версте от дома. С тех пор отчая изба опустела — взрослые дети уехали работать в Петербург, а соседи... Соседи очень любили Наденьку — добрую и жизнерадостную женщину, и после её внезапной смерти озлобились на меня за то, что я её не уберёг. Теперь они не удосуживались даже зайти на мой хутор, и уж тем более зимой, когда проваливаешься по колено в снег.

Но я не обижался на них. Дед учил: «В мире и так много тьмы — не умножай её». Потому каждый вечер я ставил на стол несколько лишних тарелок — будто Наденька или дети вот;вот вернутся, а может, заглянет кто из соседей. И каждый раз, когда кто;то стучался в дверь, я открывал её без раздумий.

В тот вечер всё началось как обычно. На улице шумела пурга. Я помешивал свой ужин в миске, когда уловил скрипучие по снегу шаги за окном. Прильнув к стеклу, я попытался отогреть дыханием морозный рисунок и что-нибудь увидеть сквозь метель. В свете сумерек я едва различил чью-то фигуру: человек бродил вокруг дома, спотыкаясь о сугробы.

Когда странник поравнялся с моим окном, то в его свете стал лучше виден, и я понял, что это был оборванный, замёрзший, с всклокоченными волосами, мужчина лет пятидесяти. От его одежды остались одни лохмотья, едва прикрывавшие тело, а ноги были замотаны в какие-то тряпки вместо обуви. Он то останавливался, то снова начинал кружить, будто не мог решить — уйти или подойти ближе.

Сердце моё сжалось.

— Что ты ходишь там, под моим окном? Коль не можешь сам — заходи в мой дом, — невольно вырвалось у меня, и я постучал ему в окно.

Когда я распахнул дверь, то лютый холод рванулся с улицы внутрь хаты, словно демон. Я замахал незнакомцу рукой, приглашая войти. Мне было жаль его, и я хотел, чтобы он понял — здесь его ждёт лишь добро.

— Не брани судьбу, коль пришёл в село — заходи в избу и прими тепло, — сказал я, когда странник, весь дрожащий от холода, переступал порог моего дома.

Он едва держался на ногах, а его борода и усы были все покрыты сосульками. Я усадил незнакомца у печи, налил горячей похлёбки из чугунка, дал ему старую тёплую телогрейку, ватные штаны и обувь. Странник принялся есть, то и дело, отогревая ртом свои околевшие руки, еле держащие ложку. Он ел жадно, не поднимая глаз, и молчал, а я всё приговаривал:

— Ты прими добро, полно от души, и возьми харчи, кушай не спеши. На, оденься, друг, будь как человек. Горестей и бед не пугайся век...

Постепенно человек оттаял. Доев похлёбку, он даже попытался в качестве благодарности мне улыбнуться — криво, неловко, но искренне. И тогда я начал его расспрашивать:

— Откуда ты, мил человек? Как оказался в нашей глуши? Почему в виде таком? Может, беда какая с тобой приключилась?

Он помедлил, потом тихим голосом стал рассказывать:

— Моё имя Володя — Владимиров сын. Я… был кузнецом в селе Михайлово, за полсотни вёрст отсюда. Может, слыхали? Зиму назад в наших краях началась хворь. Люди умирали один за другим. А я… один я оставался здоров. И односельчане решили, что это я приношу беду. Я жил на отшибе, как и вы, в одиночестве. Никого у меня не было.

Пару недель назад деревенские выгнали меня из родного села, а хутор мой сожгли вместе со всем моим скарбом. Они кричали мне, что я — нечистый, и угрожали заколоть вилами...

Его голос дрогнул.

— Но я не делал зла. Клянусь! А они бросали мне в след камни, лили святую воду, крестили… Правда, настоятель местного прихода, Кирилл, пытался заступиться за меня, видя грешное неистовство своих прихожан. Но люд не слушал его, обзывал меня тангалашкой, гнал прочь. Я бежал от этих сумасшедших, куда глаза глядят, пока не остался один в этой метели...

Я вспомнил, как сам стал почти что изгоем после смерти Нади. Как соседи перешёптывались: «Он виноват. Нужно было позвать Вальку-знахарку, а он повёз её к врачам-убийцам». Как дети вдруг перестали писать, комфортно обустроившись в городе. Как дом наш остался без души и стал холодным...

Мы сидели у огня, и я чувствовал, как между нами рождается что;то важное — не просто благодарность гостя, а связь, которую редко встретишь в этом жестоком мире. Я уже начал думать, что сделал доброе дело. Не спас собственную жену, так спасу странника, дав ему в лютую стужу тепло, еду и одежду.

Но вдруг метель за окном в раз стихла, тучи расступились, оголив мрак ночного звёздного неба, и на него медленно выкатилась полная Луна, залив своим светом наш хуторок. Яркий луч ночного светила пронзил окно насквозь и упал на моего гостя.

И тогда незнакомец застонал нечеловеческим, ужасным голосом. Тело его выгнулось, руки скрючились, а из горла вырвался невероятный звериный вой. Вдруг странник застыл как статуя, и с грохотом повалился со скамьи на пол, опрокинув на себя стол и всё, что на нём было.

Я испуганно отпрыгнул к печи и машинально схватился за тяжёлую кочергу. На миг воцарилась гробовая тишина, и в следующую же секунду из-под стола выскочило страшное, покрытое чёрной, как смоль, шерстью существо, похожее на волка, но гораздо большего размера. Владимира уже передо мной не было, а стоял настоящий оборотень. Огромный, с пеной на клыках, с глазами, горящими жёлтым огнём.

— Ангел Божий, Святой мой Хранитель, данный мне от Бога с Неба в охранение, — стал я креститься и читать молитву, но закончить не успел...

Зверь яростно накинулся на меня. И последнее, что я помню, были его челюсти, сомкнувшиеся на моём горле...

***

В холодное время года Солнце восходит поздно и, кажется, слишком медленно. Но вот, наконец, на улице рассвело, и заснеженный дом на окраине деревни возник из ночного мрака. На сугробах возле избы ясно проступали глубокие следы звериных лап, а снег около разбитого окна был весь залит багровой кровью. Было тихо, и только вороны, будто почуяв кровь, слетелись на хутор и поочерёдно кричали.

А между тем, за полями, в морозном утреннем лесу, среди заснеженных елей, осторожно переступая сугробы и обходя стороной поваленные деревья, бродил большой чёрный волк. Время от времени он останавливался, принюхивался к чему-то и выл — уже не злобно, не угрожающе, а жалобно, как воют потерянные души.

Полная Луна давно ушла за горизонт, но волк так и не смог вернуть себе человеческое обличие. Эта ночь и для него стала роковой — он шестьсот шестьдесят шесть раз вкусил человеческой крови, и теперь навсегда останется зверем — таков закон сурового проклятья.

Однако зверь теперь был не один. Отныне у него появился кровный собрат, дьявольские возможности которого пока ещё позволяли входить в доверие к добрым людям. Вдвоём они теперь могли добыть себе гораздо больше пищи...