сбой системы

  Мир не исчез с хлопком. Он не погас, как лампочка в дешёвом отеле. Он поплыл.
  Я стоял у барной стойки, сжимая в руке бокал с дрянным виски — жидкостью цвета янтарной тоски. Внезапно звук саксофона из колонок превратился в вязкий гул, словно кто-то зажал пальцем вращающуюся пластинку реальности.
  В моей голове что-то лопнуло. Не метафорически. Физически.
  Это был не тот вежливый ишемический инсульт, о котором шепчутся старики на лавочках, обсуждая холестериновые бляшки. Нет. Это был геморрагический инсульт. Это когда сосуд в твоем мозгу, устав от давления этой бессмысленной симуляции, просто взрывается. Кровь — густая, горячая, токсичная для нежных нейронов — хлынула в пространство черепной коробки.
  Представьте себе серверную, в которую плеснули ведро соленой воды. Искры. Дым. Замыкание цепей. Моя правая гемисфера — та самая, что отвечает за творчество, образы и контроль левой половины тела — начала тонуть в собственной жизненной силе.
  Я упал. Пол ударил меня по лицу, но я почувствовал это только правой щекой. Левая часть меня уже была оффлайн. Я лежал, глядя на неоновую вывеску "ВЫХОД" над дверью, и понимал: выход есть, но он не там, где горит лампочка.

Глава 1

  Очнулся я в стерильной белизне, пахнущей хлоркой и безысходностью. Врач, молодой парень с глазами, полными профессионального безразличия, объяснял мне ситуацию. Он рисовал схемы, говорил о гематомах, о компрессии тканей, о том, как кровь убивает клетки мозга, прикасаясь к ним.
— У вас левосторонний гемипарез, — сказал он, словно зачитывал меню. — Ваша левая рука и нога парализованы.
  Я посмотрел на свою левую руку. Она лежала поверх одеяла. Розовая, целая, с пятью пальцами и тонкими венами. Мои глаза видели её. Моя зрительная кора, этот лживый графический процессор, рендерила изображение руки в 4K разрешении.
— Поднимите её, — сказал я сам себе.

Тишина.

  В мозгу прошла команда. Импульс побежал по нейронным трассам, но уткнулся в обрыв. Моста больше не было. Но вот в чем был ужас и психоделия момента: мой мозг отказывался верить в обрыв.
  В первые дни я чувствовал, что двигаю ею. Я давал команду "сжать кулак", и мой мозг рапортовал: "Команда выполнена". Но глаза видели неподвижный кусок плоти.

  И тут меня накрыло.

  Если мой мозг может врать мне о том, что я двигаю рукой, когда она лежит мертвым грузом... то о чем еще он мне врет?

  Это стало первой трещиной в стекле аквариума.

  Вся наша реальность строится на обратной связи. Ты трогаешь стол — чувствуешь твердость. Ты видишь красный цвет — мозг говорит "это красный". Но инсульт показал мне, что "интерфейс" может работать автономно от "железа". Мозг — это не окно в мир. Это проектор, который крутит кино в темной комнате. И теперь пленку заело.

Глава 2

  Ночи в реанимации — это чистый нуар. Тени от капельниц ползут по стенам, как пауки из ночных кошмаров Лавкрафта. Из-за повреждения правой доли, отвечающей за пространственное восприятие, мир начал сбоить.
  Это называют "синдромом игнорирования". Я перестал воспринимать левую часть пространства как существующую. Если ко мне подходили слева, для меня человека не существовало, пока он не пересекал невидимую черту посередине моего обзора.
  Я ел кашу только с правой половины тарелки. Я брил только правую щеку. Левая часть вселенной просто перестала рендериться.
  И вот, лежа в три часа ночи под ритмичный писк монитора, я понял: Симуляция экономит ресурсы.
  Зачем прорисовывать мир там, где "игрок" (я) не может взаимодействовать? Геморрагический удар выбил меня из общего сервера на локальный, аварийный режим. И в этом режиме я увидел баги.
  Я видел, как медсестра застыла на секунду, а потом "телепортировалась" на метр вперед. Лаг. Пинг подскочил.
  Я слышал, как звуки улицы за окном зациклились. Один и тот же шум шин по мокрому асфальту. Сэмпл длиной в четыре секунды.
  Моя парализованная левая рука стала ключом. Она была здесь, но не здесь. Она стала объектом Шрёдингера. Я смотрел на неё часами. Это был глитч. Текстура без коллизии.
  Если я не могу доверять своему телу — самому близкому мне объекту в этой вселенной — то с какой стати я должен верить в существование Нью-Йорка, налогов или любви? Всё это — лишь электрические сигналы, интерпретируемые куском жира, плавающим в темноте черепа. И этот кусок жира сейчас сломан. Или... наоборот?

  Может быть, инсульт — это не поломка. Может быть, это джейлбрейк?

Глава 3

  В отделении нейрохирургии люди умирают тихо. Но некоторые уходят добровольно. Я видел их. Людей, которые оправились от удара, вернули речь, начали ходить... а потом просто переставали есть. Или находили способ наглотаться таблеток.
  Врачи называют это "постинсультной депрессией". Биохимический сбой. Нехватка серотонина.

Чушь.

  Мы сидели в курилке больничного двора (да, я нашел способ выкатиться туда на коляске, подкупив санитара пачкой сигарет). Рядом был старик, бывший профессор математики. У него тоже "отключило" левую сторону.
— Ты видел это? — спросил он, глядя не на меня, а куда-то сквозь кирпичную стену.
— Что именно?
— Изнанку.
  Когда происходит кровоизлияние, мозг испытывает колоссальный стресс. В этот момент, на грани жизни и смерти, "шлем виртуальной реальности" слетает.
  Те, кто выбирают смерть после инсульта, делают это не от отчаяния. Они делают это от скуки и омерзения.
  Представь, что ты играешь в самую захватывающую игру в своей жизни. Ты вжился в роль, ты любишь, страдаешь, добиваешься успеха. И вдруг игра вылетает на рабочий стол. Ты видишь обои Windows. Ты видишь ярлыки. Ты понимаешь, что все твои страдания были просто строчками кода.
  А потом тебя снова закидывает в игру. Но магия исчезла. Ты видишь полигоны на лицах своих близких. Ты знаешь, что диалоги прописаны скриптами.
  Смерть, которую мы увидели там, в момент удара, — это не ад и не рай. Это не тьма.
  Это Административная Панель.
  Старик затянулся, и дым вышел из его рта странными, геометрически правильными кольцами.
— Смерть — это просто выход в лобби, — прохрипел он. — Там нет Бога. Там есть Оператор. Или, скорее, алгоритм. Мы боимся смерти, потому что думаем, что это конец. Но инсульт показал мне, что это просто конец сессии. И знаешь, что самое страшное?
— Что?
— Следующая сессия может быть в теле крысы или бактерии. Рандомный респаун. Поэтому я хочу выйти сейчас, пока помню, как нажимать Alt+F4.
  На следующий день профессора нашли мертвым. Он перегрыз вену на здоровой руке. Это было грязно, но логично. Он хакнул систему единственным доступным инструментом — собственными зубами.

Глава 4

  Я стал одержим. Я перестал делать упражнения ЛФК. Зачем качать мышцу, если её не существует? Вместо этого я начал наблюдать.
  Я часами смотрел на трещину в потолке. И клянусь, иногда она меняла форму, складываясь в QR-код.
Я слушал врачей. Их речь порой превращалась в бессвязный набор звуков, похожий на звук dial-up модема. Это были не слова. Это был обмен данными.

  Моя парализованная левая сторона стала антенной. Она не чувствовала прикосновений, но она чувствовала потоки данных. Холодный сквозняк, который я ощущал левым плечом, был не ветром. Это был кулер процессора, охлаждающий мир.
  Я понял: геморрагический инсульт разрушает фильтры восприятия. Эволюция создала наш мозг так, чтобы мы видели только то, что нужно для выживания: еду, опасность, партнера. Мы не видим радиацию, не слышим ультразвук. Мы слепы к 99% реальности.
  Кровь, залившая мою теменную долю, смыла эти фильтры. Я стал видеть то, что скрыто.
  Я видел, как время течет неравномерно. Иногда секунда растягивалась в час. Врачи говорят "нарушение восприятия времени". Я говорю — лаги сервера из-за высокой нагрузки.
  Я видел, как у людей пропадали лица, если я не фокусировался на них. Оптимизация видеопамяти.
  Мы живем в симуляции, запущенной на дешёвом железе. И я — битый пиксель на этом экране.

Глава 5

  Прошло полгода. Я научился ходить с тростью. Моя левая рука висит плетью, скрюченная в спастике, прижатая к груди, как лапка тиранозавра.
  Я сижу в парке. Осень. Листья падают, но я вижу не листья. Я вижу падающие фрагменты кода. Оранжевые и желтые строки: fall_trajectory(x,y,z).
  Люди проходят мимо. NPC. Боты с примитивным ИИ. "Привет, как дела?", "Погода сегодня ужасная". Скрипты.
  Я знаю правду. И эта правда делает меня самым одиноким существом в этой вселенной. Я фаталист, потому что знаю: сценарий написан. Я не могу изменить сюжет, но я могу видеть декорации.
  Но сегодня случилось кое-что особенное.
  Ко мне подошла маленькая девочка. Она держала в руках красный воздушный шар.
  Она посмотрела на мою скрюченную руку, потом мне в глаза. В её глазах не было зрачков. Там был статический шум. Белый шум телевизора, потерявшего сигнал.
  Она улыбнулась и сказала голосом, который звучал не в воздухе, а прямо у меня в голове:
— Разработчики в курсе твоей проблемы. Патч уже скоро.
— Что это значит? — спросил я, чувствуя, как холод пробирает до костей, но не от ветра, а от ужаса узнавания.
— Твой баг вызывает нестабильность в локации, — сказала она сладко. — Мы не можем допустить разрушения всего сектора.

  Она протянула палец и коснулась моего лба.

  И в этот момент я понял концовку. Ту самую мрачную шутку Вселенной.
  Я думал, что я — игрок, который осознал игру. Нео, проснувшийся в капсуле. Философ, заглянувший в бездну.
  Но когда её палец коснулся меня, я увидел всплывающее окно. Синее, с белым текстом.
[System Error: Object 'Philosopher_v1.0' corrupted. Memory leak detected.]
[Action: Delete Object? Y/N]
  Я не был игроком.
  Я не был пользователем.
  Я был всего лишь вредоносным файлом. Ошибкой в коде, которая возомнила себя сознанием. Моя гениальная теория, мои страдания, мой "геморрагический инсайт" — всё это было просто сбоем алгоритма, генерирующим мусорные данные.

Девочка нажала Y.

  Мир не исчез.
  Просто курсор потащил меня в Корзину.
И последнее, что я успел подумать перед тем, как меня стерли:
"Надеюсь, в Корзине хотя бы есть нормальный виски"…