Глава 8 ОДНО ЛИЦО

Глава 8 ОДНО ЛИЦО

Герман не стал догонять Изабелль, а просто проследил за ней. Девушка, пошатываясь, пробралась мимо всюду припаркованных машин, потом пересекла двор, детская площадка которого напоминала в ночи странный зоопарк замерших железных животных, и вошла в подъезд своей малосемейки.

Герман подождал пока за Изабелль закроется тяжелая подъездная дверь, сел на ближайшую лавочку и закурил.

В голове плавал туман. Он не хотел думать о вскрытом футляре, оставшимся в машине, но и не мог думать о чем-то другом. Память навязчиво, с мазохистским наслаждением, выталкивала на поверхность сознания жуткую картинку — розовую плоть, упакованную в целлофановую пленку.

«А может, показалось? — спросил себя Герман. — Свет так упал или еще что?..»

И аж скривился лицом: так позорно и жалко прозвучал этот «спасительный» вопрос.

Возвращаться к мустангу не хотелось. В том числе и от го, что Герман понимал всю неизбежность такого исхода.

Никуда не деться! Ему придется.

Герман докурил, с силой расплющил тлеющий бычок о бетонный парапет скамейки и бросил сморщенный в гармошку цилиндрик в урну.

Посмотрел на застывший в диковинных позах ночной «зоопарк» на детской площадке. Железные конструкции для лазанья, как лианы, тускло отсвечивали в бликах подъездных фонарей. Невысокая горка-слон уныло опустила свой хобот. Разнокалиберные качели-страусы притихли в ночи — у одной едва слышно поскрипывали от ветра цепи, держащие сидушку. Змея детского лабиринта свернулась усталой спиралью.

Герман вспомнил свою детскую площадку — на ней, кроме стихийной песочницы имелась всего одна качель: к двум металлическим штангам была приделана плоская досочка — дети садились на нее и раскачивались. Герке нравилась эта качель. Он умел хорошо отталкиваться, чтобы набрать начальную амплитуду, и потом сжиматься и разжиматься всем телом, давя руками на штанги, ускоряя ход нехитрого аттракциона.  С каждым качем он поднимался все выше и выше — досочка отрывалась от земли на все большее расстояние. Окружающий мир причудливо преломлялся, шатался, пролетал мимо, останавливался на мгновенье и снова падал за шиворот. Ветер шумел в ушах. В какой-то момент Герка решил совершить настоящий подвиг: разогнать досочку так, чтобы она сделала полный переворот — солнышко. Оказалось, это не так просто. Герка взмывал над землей, оказываясь в пике полета почти вниз головой над землей, но все время не хватало чуть-чуть. И однажды, после совершенно отчаянного кача — досочка с сидящим на ней Геркой застыла в максимально возможной верхней точке окружности — еще сантиметр и она перевалится на другую сторону, сделав вожделенное солнышко. Герка тоже застыл в этой позе, замер, заледенел своим маленьким телом, вися вниз головой. Такое хрупкое равновесие, как ему показалось, длилось очень долго. А потом — раздался хруст. Что-то металлически хрустнуло в конструкции качели — Герка с отчаянием осознал, что сейчас разобьется. Но… досочка всего лишь скользнула обратно, так и не преодолев непреодолимое. С тех пор Герка никогда больше не пробовал делать солнышко.

Герман встал со скамейки, засунул руки в карман ветровки и, ссутулившись, побрел к мустангу.

***

Он не стал смотреть, что находится в футляре. Он заправил обратно — как смог — оберточную бумагу, осмотрел разорванные Изабелль концы упаковки. Девушка особо не церемонилась, просто грубо разорвала своими длинными когтями картонные лепестки. Как попало разорвала, даже не по линиям сгиба.

Герман достал из бардачка два скотча: фирменный и обычный, прозрачный, ножницы и тюбик «бумажного» клея. И принялся «колдовать».

Нельзя сказать, что получилось, как было. Восстановить целостность упаковки после такого варварского вскрытия уже не представлялось возможным. Да и скотч — хоть и был фирменным, — но немного отличался цветом. Если обратить внимание — даже особо не присматриваясь, — сразу станет видно, что коробку вскрывали. Но Герман рассчитывал на то, что человек, которому адресован этот жуткий груз, не станет заморачиваться такими мелочами: или вовсе не посмотрит на кустарно заклеенный разрыв или не придаст этому значения: он ведь заказывал не футляр, а содержимое! А содержимое — Германа передернуло — курьер не трогал. Даже пальцем не прикасался. Так что шанс сдать заказ без особых проблем определенно оставался.

Осмотрев заново запечатанную тару со всех сторон, Герман удовлетворенно бросил футляр на пассажирское сиденье.

Достал телефон, открыл транспортное приложение и — о, чудо! — программа без проблем загрузилась.

Воодушевившись — кажется, пошла белая полоса, — Герман стал заполнять электронный бланк возврата. Вбив необходимые реквизиты, он кликнул на кнопку «отправить», но система выдала ошибку.

— ****ь! — сказал Герман вслух, еще раз проверил введенные данные и повторил процедуру. И снова на экране возник белый крестик, вписанный в красный круг — ошибка.

Герман отчего-то вспотел. Рубашка на спине гадко прилипла к коже.

Он попытался разобраться, что делает не так, и после долгих бесполезных попыток, до него наконец дошло, что надо посмотреть главный реестр. И когда он открыл эту страницу, то не поверил глазам. Статус его заказа изменился. Вместо ожидаемого «в пути», напротив индекса его футляра значилось «вручен». Причем строчка подсвечивалась зеленым, что обозначало — сделка полностью закрыта.

Герман недоуменно перевел взгляд на посылку, валяющуюся на его пассажирском сиденье. Потом опять на зеленую строчку. «Вручен».

Что это значит? Что за очередная чушь? Что за…

***

Герман торопился, потому что еще немного и начнет светать.

Он гнал мустанг по знакомым улицам, рискуя нарваться на очередной штраф от старины Джо. Но в этот раз пронесло.

Фура стояла все так же — частично перегородив проезд.

Герман не стал ее в этот раз объезжать, припарковал машину на обочине и быстрым шагом направился в офис.

Менеджер в этот час уже не спал, да и штора, как показалось Герману, висела на своем месте.

— Кажется, я вас уже видел, — подозрительно поинтересовался дежурный, глядя на подходящего к перегородке курьера.

— Я тебя тоже, — многообещающе сообщил Герман. — Мы так-то в одной организации работаем.

— Что правда, то правда, — не стал спорить менеджер. Оказывается, он, перед тем как его потревожили, разгадывал бумажный сканворд, который лежал на управляющем пульте.

— Заказ… — и Герман назвал индекс, — посмотри, пожалуйста, по своему компьютеру.

— А что с ним такое? — нахмурил лоб дежурный. — А… — вспомнил он. — Ты возврат хотел, так я же говорил, что…

— Ты посмотри вначале! — повысил голос Герман.

— Не надо нервничать, — заявил менеджер и стал щелкать кнопками клавиатуры. — Ажур с твоим заказом. Закрыт.

— Как он может быть закрыт, если коробка у меня?

— А я-то откуда знаю? — обиженно проговорил дежурный. — Мое дело маленькое, — и он указал пальцем в экран своего монитора.

— Но это ведь странно! — Герман не собирался отступать. — Налицо ведь явная ошибка. Клиент подаст жалобу!

— Жалобу? — переспросил менеджер. Упоминание о возможных проблемах, кажется, его немного взбодрило.

— Ага, — подтвердил Герман. — И я обязательно напишу в объяснительной, что сообщал тебе о накладке.

— Не надо лезть в бутылку! — озабоченно проговорил дежурный, клацая клавишами, — Сейчас поднимем протокол… А… Ты прикалываешься! — и он довольно рассмеялся. — Ты ведь Г. Гранин? — менеджер поднял взгляд. — У меня тут указано — курьер Г. Гранин.

— Ну да, это я, — слегка обескураженный такой реакцией, подтвердил Герман.

— Так тут черным по белому указано, что курьер и получатель одно лицо, — сказал дежурный и слова засмеялся. — Приколист.

***

Совершенно обескураженный, Герман вышел из офиса-распределителя и дошагал до своего мустанга.

«Одно лицо, — стучало у него в мозгу, мешая сосредоточиться. — Одно лицо».

Если бы еще Герман не знал о содержимом футляра, а так одно наложилось на другое.

Но как это возможно?! Естественно, Герман не сомневался, что он никакой посылки для себя не заказывал! Но откуда тогда взялась эта чертова доставка?

Герман открыл дверцу и энергично плюхнулся на водительское сиденье. Запустил двигатель. Скосил взгляд на сверток. Подхватил его, взвесил в руке: футляр был относительно тяжелым.

Еще бы, подумал Герман. Запакуйте-ка в футляр кусок мяса…

Он положил посылку обратно на сиденье и стронул мустанг с места.

Начинало светать, небо у горизонта бледнело, и в окружающем пространстве уже чувствовалось ленивое пробуждение нового дня.

Герман ехал домой — а что еще делать? Поставить мустанг на стоянку, сказать: «Привет!» Спайдеру, вколоть себе дозу чонки (рубец на нёбе почти не тревожил) и забыться наконец мерцающим сном, чтобы все это хоть на какое-то время закончилось.

Однако, въехав на небольшой мосток, Герман резко затормозил. Шины с коротким свистом чиркнули об асфальт.

Герман взял футляр, выбрался из салона и прошел к ограждению моста.

Внизу, метрах в пяти, еле угадываемая в ночной мгле текла небольшая речка.

Герман попытался рассмотреть ее колеблющуюся поверхность, прищурился, но было еще слишком темно. Зато он услышал тихий умиротворенный шум течения.

Герман поднял футляр над ажурными перилами:

«Бросить — и дело с концом! Это ведь теперь мой товар. Что хочу с ним, то и делаю!»

Но в самый последний момент пальцы не послушались, не разжались, словно из принципа решив сделать владельцу наперекор.

«Несмотря на вес, — подумал Герман. — Посылка может и не утонуть. Да, ее понесет течением, но где-то ниже все равно прибьёт к берегу. Так что ее скорее всего обнаружат. Потом вскроют, увидят, что внутри, и станут выяснять, кому она адресована… Черт! Может, привязать к ней какой-нибудь камень? Но где его найти? Еще немного и станет светло, по дороге поедут машины — меня, шарящегося под мостом, могут увидеть…»

И Герман опустил руку обратно.

ПЛОТЬ

Дом встретил его прохладной тишиной. Спайдер где-то дрых, видимо, переев ночью корма — горочка на обрывке газеты за холодильником практически исчезла.

Слава небесам, Герману, поднимающемуся с футляром под мышкой, никто не встретился на лестнице.  А дверь четырнадцатого номера оказалась закрытой.

Герман умылся холодной водой, поправил покрывало на ванном зеркале и проследовал на кухню. Там он взял большой разделочный нож, взрезал с торца упаковку и, оскальзываясь пальцами, принялся разрывать посылку.

Он внутренне настроил себя на то, что увидит. И поначалу этот настрой вполне себе соответствовал действительности.

Вот в неопрятном разрыве показалась часть упакованной в целлофан плоти, Герман даже рассмотрел знакомые очертания — кажется это была часть конечности.

Вытащив внутреннюю упаковку полностью, последние сомнения исчезли. Плотно укутанная в целлофан, в футляре до этого времени хранилась часть человеческой руки — предплечье и кисть.

Рука была стерильно чистая — никакой крови — и с какой-то неестественного-пепельного цвета кожей.

Герман пока не решился снимать целлофановую обертку — да и зачем?

Он положил отрезанную от кого-то руку на кухонный стол и рассматривал ее некоторое время.

До тех пор, пока его не начало мутить. Рвотный спазм отчетливо подбирался из живота к его горлу. Во рту появился кислый привкус.

И тут он неожиданно приметил странную деталь. В том месте, где шел разрез предплечья, не было свежей раны, как ее себе представлял Герман. Создавалось впечатление, что разрез затянут той самой матовой кожей и в центр его вставлен какой-то… крючок? Или что?

Герман сглотнул противную слюну и с опаской приблизился к запакованной конечности, чтобы рассмотреть получше. Действительно, на месте разреза не просвечивало никакого мяса, не белела кость, и так далее. Другими словами, рука не создавала впечатление отрезанной. И там и вправду торчал непонятный крючок.

И вдруг Германа прошиб холодный пот догадки.

Он схватил сверток со стола и принялся грубо сдирать прозрачную пленку.

Стоило подушечкам пальцев ощутить кожу отчлененной руки, Герман сразу же почувствовал ее неестественный, неживой холод.

И тогда он решительно освободил конечность от целлофана полностью.

Это не была человеческая рука.

Это был кукольный протез или часть манекена. Сделанная реалистично, но не из живой плоти, а из какой-то особой пластмассы, чем-то утяжеленной внутри. Сразу стало понятным, для чего крючок — для сочленения с соответствующим сегментом остальной части «руки».

Герман в полном опустошении смотрел на кукольную конечность, лежащую в центре его кухонного стола, и задавался вопросом: получается, он начинает сходить с ума?

***

Руку от куклы или манекена Герман упаковал в черный непрозрачный мусорный пакет. Вместе с какими-то недавними огрызками, засохшими корками и подобной ерундой. Затянул сверху завязку и поставил под раковину, в темную нишу к своим мешкам-собратьям.

Голова соображала плохо. Сказывалась усталость после ночи, организм требовал отдыха. Герман плохо ощущал себя самого, словно бы смотрел фильм про стороннего героя. Вот он — экранный герой — допивает чашку кофе, вот ставит на конфорку агрегат для приготовления чонки, вот — трогает неправдоподобно быстро заживший рубец на верхнем нёбе.

Пока выпаривался раствор, в кухню заявился Спайдер. Вначале Герман не обратил на него особого внимания, но потом, присмотревшись, заметил довольно странную вещь — паук словно бы подрос. Увеличился в размерах. Герман даже протер начинавшиеся слезиться от усталости глаза, но это не помогло. Спайдер, раньше визуально помещавшийся со своими габаритами в спичечный коробок, сейчас выглядел существенно больше, где-то раза в полтора от своего обычного размера.

Озадаченный таким удивительным превращением, Герман взял из-за холодильника пачку с кормом, чтобы насыпать новую порцию на газетный обрывок, и тут его взгляд упал на этикетку. Заинтересовавшись, он прочитал инструкцию, состав и предупреждение внизу: «Осторожно, есть побочные эффекты, которые могут проявляться в перманентном гигантизме питомца». Раньше эту идиотскую надпись Герман не видел. Или не обращал внимания? Что еще за перманентный гигантизм?

Спайдер тем временем осуществлял обычный маневр — шевеля мохнатыми лапами перебирался от нижнего плинтуса по стене к притолоке.

«Не давать, что ли, ему больше корма?» — засомневался Герман, но все-таки сыпанул небольшой курганчик на обрывок газеты. «Авось в слона не разнесет!» — мысленно хмыкнул он, прибирая пачку обратно.

Тем временем раствор чонки был готов.

Герман, позабыв о своем мохнатом приятеле, стал готовиться к инъекции. Держа в уме вчерашнее фиаско, он крайне тщательно проводил каждый этап медицинской процедуры. Понятно, что доставлять лекарство до своего мозга в этот раз он решил «через нос».

К счастью, все прошло штатно. Если не считать особенно сильного хруста протыкаемых иглой хрящей. И взрыва сверхновой в голове, пока не наступило действие анестетика.

Герман медленно отложил шприц после инъекции, поднялся с табуретки и на ватных ногах прошел в комнату-спальню. Разделся, пошатываясь, погасил верхний свет и упал-отрубился: провалился в бездонную и бескрайнюю черную яму.

РЕЙС 0047

«Дамы и господа! Добро пожаловать на борт нашего самолёта, выполняющего рейс номер два ноля сорок семь. Наш полет займет около двух часов. В целях безопасности пристегните ремни, приведите спинки кресел в вертикальное положение и убедитесь, что столики закрыты. Внимательно ознакомьтесь с инструкцией по безопасности в карманах кресел. Командир корабля и экипаж желают вам приятного полета!»

Слова в сознании Германа звучали лениво и размеренно, создавая впечатление обычности. Но странность заключалось в том, что Герман одновременно слышал эту рутинную тираду, сидя в пассажирском кресле самолета, и говорил ее же в гарнитуру микрофона, прикрепленную к большим наушникам. Он еще успел подумать, какой у него необычный голос. И тут…

В пространство неприятной сиреной ворвался резкий зуммер — пилик-пилик-пилик…

Герман открыл глаза и понял, что лежит в своей холостяцкой кровати, укрытый одеялом. Зуммер — звук будильника смартфона, а речь, услышанная им — всего лишь очередной глупый сон.

Герман снова закрыл глаза и застонал сквозь зубы. Вставать и вообще что-то делать категорически не хотелось.

***

Минут через двадцать, немного придя в себя, Герман вдруг воспроизвел кое-что из своего путанного сновидения — видимо, подсознание избавилось от ненужной информации, перенеся ее в сон, но Герман уцепился за эту, казалось бы, незначительную деталь. Он кое-что вспомнил!

Герман проследовал в прихожую и извлек из кармана висящего на вешалке плаща картонный прямоугольник.

НАТАЛЬЯ

«Лагранж»

— было написано на лицевой стороне. Герман перевернул бейдж —

0047

— от руки, размашисто.

«Так вот откуда появился номер рейса в моем сне, — окончательно удостоверился Герман. — Значит, надо съездить в мотель еще раз…»

***

В «Лагранже» мало что изменилось за те сутки, что прошли с его прошлого визита. Телевизор висел на месте — теперь по нему передавали бокс. Дерево в кадке тоже никуда не убежало, только вот неприветливого портье сменила дородная женщина лет сорока с неожиданными желтыми веснушками на лице.

— Номер? Выпивку? Девочку? — дежурно, слово в слово, поинтересовалась она, безучастно разглядывая ночного посетителя.

— Номер, если можно, на пару часов, — сказал Герман и заискивающе улыбнулся.

— На пару часов нельзя, — отозвалась портье, никак не реагируя на улыбку. — Только полсуток. Двенадцать часов — минимум.

— Что ж… Только у меня большая просьба — дайте мне сорок седьмой.

Женщина вскинула взгляд и посмотрела на клиента уже более осознанно. Что-то явно мелькнуло в ее глазах, но что именно, Герман уловить не сумел.

— Сорок седьмой не получится, — сказала портье после некоторой паузы.

— Почему же? Номер занят?

— Нет, не занят. Просто там… ремонт.

— Вот оно как, — Герману показалось, что женщина чего-то недоговаривает. — Ну тода что-нибудь подобное.

— У нас все подобное, — портье нагнулась под стойку и выложила перед Германом пузатый декоративный бочонок с притороченной к нему цепочкой с железным ключом. На бочонке были выжжены цифры «44». — Только пожалуйте, мил человек, денежки вперед…

***

С некоторым трепетом Герман, под наставления портье, поднялся по узкой лесенке на второй этаж и очутился в слабо освещенном гостиничном коридоре. По обе стороны располагались двери номеров, начиная почему-то с тридцать второго — справа четные, слева нечетные.

Герман без труда добрался до двери с цифрами 44 и вставил ключ в замок. А потом глянул вглубь коридора — дальняя его часть, где по идее, должен был располагаться сорок седьмой — тонул во тьме, плафоны там не горели, и рассмотреть что-то с этого места не представлялось возможным — не исключено, что в том крыле действительно шли ремонтные работы.

Герман распахнул дверь «своего» номера, а потом с силой — чтобы хлопнуло — закрыл ее обратно. Положил бочонок с ключом в карман и двинулся в затемненную часть коридора.