Глава 9 суперпустота

Глава 9 СУПЕРПУСТОТА

Поначалу версия портье вполне себе подтверждалась. Герман, посветив хилым фонариком смартфона, заметил в дальнем конце коридора прислоненные к стене мешки с какими-то строительными смесями внутри, валяющийся у плинтуса грязный мастерок, бухту скрученного каната.

Он продвигался все дальше, гладя лучом дрожащего фонаря обшарпанные стены и ободранный потолок, пока не добрался до двери с табличкой «00». Вначале он подумал, что это туалетная комната, дверь оказалась полураспахнута. Герман направил луч в проем, но фонарик осветил нечто вроде обычной прихожей, наличествующей в каждом номере. Тогда он протиснулся внутрь, стараясь не шуметь, не скрипеть дверью и так далее.

Да, изнутри это выглядело как обычный номер в стадии текущего ремонта: вешалка, снятая с креплений, валялась в углу; вместо лампы освещения с потолка свисало два толстых провода. И запах в помещении стоял соответствующий: мокрой штукатурки и подсохшей краски. Герман — раз уж зашел — решил дойти до гостиной, которая была прикрыта межкомнатной дверью. Мазнув по створке светом, он рассмотрел криво и неряшливо нарисованные кистью прямо на полотне цифры «47». Пожав плечами, Герман свободной рукой потянул за ручку. Дверь предсказуемо заскрипела и открылась с некоторым усилием.

Внутри комнаты было пусто. Луч прыгал по голым, ободранным до бетонных панелей стенам, по грязному полу с сорванным покрытием, по облезлому серому потолку: ни мебели, ни строительных инструментов — ничего.

Герман посветил туда, где по его понятиям должно располагаться окно. Но луч слабеющего из-за разрядки смартфона фонарика повел себя странно — он рассеивался в темноте, не достигнув противоположного конца комнаты.

Тогда Герман сделал несколько шагов вперед, ощущая подошвами мелкую шуршащую крошку.

Но окна по-прежнему видно не было.

Герман мучительно прищурился, вглядываясь, сделал еще небольшой полушажок и… едва не потерял равновесие. Носок его ботинка словно бы провалился в пустоту, Германа качнуло, и ему пришлось судорожно отклониться назад, иначе он бы… что? Упал? Но куда?

Герман перевел луч вниз: оказывается, пол в комнате заканчивался грубой ломаной линией, обрываясь в непонятную яму.

Герман почему-то сильно занервничал, его даже стало слегка потрясывать — он водил лучом по кромке вправо-влево и еще раз убеждался, что перед ним какой-то провал, в который он, кстати, едва не сверзился!

«Оригинальный способ ремонта», — мелькнуло у него на краешке сознания. Он заставил себя немного успокоиться и стал светить в яму. Но с лучом происходило то же, что и при попытке достигнуть окна — он полностью рассеивался во тьме, не способный отразиться от чего-то вещественного. Создавалось впечатление, что Герман стоит на пороге бездны: пол комнаты, словно козырек-утес нависает над черным ничто.

Ощущение было настолько пронзительным, что Германа передернуло.

Вдруг ему в голову пришла некая идея. Он порылся в кармане и извлек оттуда монетку. Повертел ее в руках, а потом бросил в провал. Ему захотелось узнать глубину ямы: долетев до дна, она неминуемо должна была звякнуть. Герман напряг слух. Ничего. Ни звука, ни звяка. «Возможно, — подумалось ему, — монетка просто упала на что-то мягкое, сыпучее, например, на песок. Не может же она лететь до сих пор…»

Герман опасливо заглянул в пропасть, осторожно наклонившись над краем. Ничего особо не изменилось — луч по-прежнему вяз во тьме.

Герман упорно вглядывался вниз до тех пор, пока не стали слезиться глаза. Он моргнул и только тут смог рассмотреть во тьме мелкие-мелкие почти микроскопические точки. Они слабо мерцали непонятно на какой глубине: едва-едва просматриваемые, но все же видимые.

Герман выключил фонарик, чтобы не мешал, и опустился у провала на колени, намереваясь рассмотреть огоньки получше.

Удивительно, но это помогло. Точки как будто придвинулись и стали намного заметнее. Мало того, теперь они вырисовывались внизу в какие-то очень узнаваемые узоры. Точки мерцали, переливались, словно бы размытые некоей прозрачной дымкой.

И только тут до Германа дошло: да это ведь земля! В том смысле, когда смотришь из нее из кабины самолета. Если нет облачности, и ты уже спустился с рабочего эшелона. Вокруг ночь, самолет постепенно снижается, теряет высоту, а внизу точно также светятся огоньки какого-нибудь провинциального города. «Но как такое возможно? — обескураженно мелькнуло в сознании — …и откуда я вообще это знаю?»

Герман снова непроизвольно моргнул — и огоньки пропали. Сколько он ни всматривался в бездну, она оставалась теперь абсолютно пустой и равнодушно-черной.

Герман уже хотел было отстраниться, подняться на ноги, когда до его слуха донесся слабый монотонный гул. Будто ветер гудит в трубах.

А потом бездна открыла глаза. В прямом смысле.

Теперь на Германа из тьмы уставились два красных гигантских глаза. Они смотрели, не мигая, и не отрываясь. Черные точки зрачков, обрамленные багровой радужкой, просвечивали насквозь, вызывая почти физическую боль.

Герман, не в силах оторваться от вселенского аттракциона, с трудом проглотил вставший в горле комок. Ему показалось, что он сейчас упадет в яму, что безумные глаза притянут его к себе, загипнотизируют, лишат воли. Он инстинктивно вцепился руками в края разлома и чуть отстранился назад. Но глаза не отпускали.

Фраза родилась в его сознании ниоткуда, но отчетливым отголоском привычного звука.

— Тебе следует кое-что понять, Герман Гранин. Кое-что насчет суперпустоты… — сказал кто-то.

Герман продолжал тупо пялиться на направленные на него красные глазницы. Тело стало невесомым, будто бы его одежда сейчас облегала пустую оболочку.

—… Но ты слишком тороплив… — добавили в его голове.

— П-почему? — еле выдавил он из себя. Слова давались с огромным трудом.

— Потому что есть черта, за которую нельзя переступать. Никому. Даже мне.

— А кто… ты? — Герман снова судорожно и гулко сглотнул.

— А ты сам разве не догадываешься? — спросил некто. — В любом случае, мы еще встретимся.

Невидимые веки закрылись, скрыв красные глаза, и Германа отчаянно замутило, голова закружилась, в последней судорожной попытке он постарался отодвинуться-отползти назад, но сознание смазалось в сторону, полностью растворяя любую ориентацию.

Но Герману казалось, что он все равно отползает и отползает, хватаясь руками за бетон пола, скребя по нему ногтями…

***

Очнулся он в коридоре.

Рядом, светя фонариком вверх, лежал его смартфон. Сам Герман стоял почему-то на четвереньках. Опомнившись, он вначале сел, а потом, подхватив телефон-фонарик, пошатываясь, встал на ноги. Посветил на себя — колени на джинсах оказались безобразно вымазаны в белой пыли, словно он проделал на четвереньках немалый путь. То же касалось и ладоней — они еще и болезненно ныли из-за микро-царапин.

Герман поводил лучом по сторонам, заметил полураскрытую дверь с цифрами «00», помотал головой и пошел прочь. Обратно по коридору, туда, где горел свет.

***

Заходить в «свой» номер смысла не было, поэтому Герман просто решил покинуть мотель — и плевать, что там подумает тетка-портье. Но уже начав спускаться по узкой лесенке на первый этаж, он понял: что-то не так. Лесенка выглядела по-другому. Нет, она оставалась прежней, но создавалось впечатление, что по ней не ходили очень давно: на перилах лежала пыль, а ступени поскрипывали от старости.

Не менее удивительный сюрприз ждал Германа и в фойе. Того фойе, в которое Герман вошел тридцать минут назад, попросту не было. Да, общие контуры остались прежними, узнавалась стойка, но… черт возьми. Во-первых, свет. Из яркого, хорошо освещающего пространство, он превратился в слабый лимонно-желтый, едва рассеивающий темноту — как при аварийном освещении. Во-вторых, ощущение затхлости: в нос бил запах плесени; слой пыли, такой же как на перилах, покрывал и стойку, и предметы мебели. С потолка свисали неряшливые гроздья паутины. Тусклый свет не добивал до углов — в них будто клубилась мгла. В-третьих, на месте деревца в кадке стоял железный таз со сбитой эмалью снаружи и водой внутри, которая отсвечивала неприятными масляными разводами; вместо висящего над стойкой телевизора, у стенки стоял, кажется, радиоприёмник. За конторкой портье никого не было.

У Германа перехватило дыхание. В горле запершило и захотелось прокашляться.

Выглядело все вокруг так, будто последний клиент заходил в эту гостиницу лет двадцать назад.

Голова все еще соображала очень плохо: Герман просто пересек помещение по диагонали, оставляя следы в пыли. Последнее, что он заметил, выходя из мотеля — это фартук горничной, небрежно перекинутый через спинку допотопного стула. К лямке фартука был прикреплен бейдж, но что на нем написано Герман не разглядел.

Он вышел — почти выскочил на крыльцо — и затравленно обернулся, глянув вверх. Нет, вывеска никуда не делась. Она все так же светилась разноцветным неоном:

ЛАГНРАНЖ

24/7 Добро пожаловать

КЛОУН

— Вообще-то мы не принимаем пациентов так поздно, — сообщил Герману щуплый мужичок, кивком приглашая его зайти. — Только в экстренных случаях.

«Ага, — подумал Герман. — И в случаях, когда дерут по двойному тарифу. Что-то я последнее время сорю деньгами: то покупаю зачем-то ночь в мотеле, то теперь вот это… Такими темпами мне за комнату нечем будет платить в срок…»

Кабинет психолога выглядел стандартно. Герман прошел и присел на удобное кожаное кресло, напротив массивного стола. Сам «д-р Шлейхтер», как следовало из дверной таблички, расположился в похожем кресле по другую сторону. Столешница была пуста, если не считать непонятного приспособления, сотканного из хаотично перекрещенных спиц с шарообразными металлическими набалдашниками на концах. По стенам располагались высокие книжные шкафы с заполненными полками. Корешки книг стояли на них аккуратно: по цвету и ранжиру.

— У нас есть тридцать минут, — сообщил д-р Шлейхтер, масляно улыбаясь. Его глубоко посаженные глазки смотрели выжидательно. А тоненькая полоска тщательно подбритых усиков под носом придавала ситуации некий сочувствующий драматизм.

— Не знаю, с чего начать, — Герман неуютно передернул плечами от избитости фразы. Он и чувствовал себя сейчас именно так: не в своей тарелке; скажи ему кто-нибудь еще месяц назад, что он придет на прием психологу, Герман искренне бы посмеялся над таким глупцом.

— Да! — вдруг вскинулся доктор Шлейхтер и выдвинул нижний ящик стола. — Совсем забыл! — виновато признался он, извлек что-то из ящичка и кинул на стол перед Германом лист с отпечатанным текстом.

Герман вопросительно вскинул бровь, скользя взглядом по строчкам.

— В обычных обстоятельствах мы гарантируем клиентам полную конфиденциальность, — пояснил психолог. — Поэтому, вам следует подписать.

— В обычных обстоятельствах? — тупо переспросил Герман.

— Именно так. В данном случае, если я получу некие материалы, прямо или косвенно имеющие отношения к противоправным действиям, я обязан буду сообщить об этом в полицию. Соответствующий циркуляр спустили нам — опять же под подпись — из департамента.

Герман попытался сосредоточиться на тексте документа, но этого не получалось. Строчки, состоящие из обычных слов, не связывались в осязаемый смысл; никак не удавалось толком сосредоточиться.

— Да вы не волнуйтесь, — подбодрил его Шлейхтер. — Это всего лишь формальность.

— Я не волнуюсь, — отозвался Герман, ощущая внутри какую-то брезгливость. Будто от него требовали подписать разрешение на донос. — А можно поинтересоваться, на каком основании, как вы выражаетесь, спущен этот документ? Я всегда полагал, что в медицинских учреждениях термин «врачебная тайна» одно из непреложных правил.

— Несомненно, вы правы, — психолог трагически склонил голову. — Но имеются два нюанса. Первое — практикующий психолог не обязан иметь диплом врача, а это значит, назвать данное учреждение медицинским, — доктор сделал рукой обводящий жест, — можно лишь условно и с большой натяжкой. Вы же пришли не к психотерапевту или, не дай бог, не к психиатру. А второе — мы не разглашаем сведения о здоровье пациента, мы лишь обязаны оповестить о противоправных деяниях клиента, если таковые будут сообщены. Или о полученной информации, относящейся к серьезным противоправным действиям. Поверьте, если вы признаетесь, что расписали баллончиком фасад местной биржи, никто из-за такой ерунды не станет беспокоить наши доблестные органы, а вот если…

— Если что? — с неподдельным интересом спросил Герман.

Д-р Шлейхтер устало вздохнул.

— Так и быть, — решил он. — Посвящу вас в кое-какие детали, о которых вы и так наверняка знаете. В нашем городе такое шило не утаишь…

Психолог выжидательно посмотрел на Германа, но тот молчал.

— Полиция подозревает, — продолжил, наконец, доктор, — что у нас в области орудует серийный маньяк. Полагаю, до вас доходили слухи… По последним данным преступник убивает попутчиков, которые подсаживаются к нему в автомобиль. Девушек, как правило насилует, над мужчинами просто издевается. Тела потом расчленяет и закапывает или скрывает иным образом. Я почему вам это рассказываю — все эти материалы есть в открытых источниках. Полиция лишь мобилизует свои силы, рассылая циркуляры для того, чтобы попытаться выйти на след маньяка. Он очень дерзок и хитер. И пока особых зацепок у детективов нет. Они даже не знаю марку его машины!

Герман ощутил покалывание в кончиках пальцев — такое происходило, когда он начинал сильно нервничать.

— Прошу прощения, но мы отвлеклись, — спохватился Шлейхтер. — Время сеанса идет. Итак, вы подпишите? — психолог протянул через стол авторучку.

Герман взял ее и торопливо поставил витиеватый росчерк в нужном мете.

Доктор резво подхватил листок, глянул на подпись и удовлетворенно кивнул.

— Отлично, — сказал он. — Я — весь внимание.

И тут Герман понял, что не знает о чем говорить. Новости, на голубом глазу выданные д-ром Шлейхтером потрясли его. Даже не столько своим содержанием, а именно неожиданностью. Оказывается, весь город об этом судачил, а Герман, сознательно ограничивая любое дневное общение и пренебрегая новостными передачами по местному телевидению, о таком просто-напросто не знал! Не подозревал. Не ведал.

Но ведь незнание не освобождает от ответственности, правда?

— Ну-ну, смелее. Вам нечего стесняться… — продолжал наседать доктор.

Герман облизал губы.

— Вы знаете… Я иногда вижу… Того, что нет… — слова выходили у Германа какие-то нелепые, он вдруг потерял способность внятно формулировать мысль.

— Так-так, — Шлейхтер подался чуть вперед. — А поподробнее.

— Ну… как во сне, — выдавил из себя Герман и сглотнул. — А потом пропадает… — он поднял на доктора беспомощный взгляд.

— Скажите, — психолог забарабанил пальцами по столу. — А в этих ваших видениях. Вы находитесь в локации один или с кем-то? Кто-то другой еще видит то же, что вы?

— В том-то и дело, что нет. Никого. Хотя. Почти никого.

— Как это понимать?

— Не знаю. Я сам запутался. Возможно, я кое-что забываю. То, что делал. То, что случалось ранее, — Герман мучительно подбирал фразы. — Я почему и обратился к вам…

— И правильно сделали, но вы должны осознавать, что мне нужны более подробные описания вашего расстройства. Если оно имеет место быть. Только так мы сможем выявить причину, составить в общих чертах анамнез, а главное: постараться купировать приступы, если они могут быть купированы немедикаментозными средствами.

— То есть, вы намекаете… — по виску Германа потекла капелька пота. «Убийца садит в свою машину попутчиков», — подумал он про себя, — …что мое э-э-э недомогание может быть довольно серьезным и понадобится какое-то стационарное лечение?

— Не совсем так, — мягко заметил д-р Шлейхтер. — Но ведь лучше предполагать худшее, а получить банальный психоз, чем наоборот.

— Что?.. Ах, если в этом смысле…

— Признаться, вы не оставляете впечатления человека с… эээ… ярко выраженными признаками… эээ…

— Доктор, я, пожалуй, пойду, — неожиданно заявил Герман и начал привставать с кресла, опершись о подлокотники.

— Как же так? — недоуменно пробормотал д-р Шлейхтер, его тонкие усики скорбно изогнулись. — Мы ведь, по сути, даже не начали.

— Я понимаю, но… Мне просто слегка нехорошо. Тяжелый день… В следующий раз… — Герман встал на ноги и прижал руку к сердцу.

— Хочу вам напомнить, что оплату за сеанс, — доктор тоже поднялся с кресла, — мы не возвращаем, даже если прием закончился раньше.

— Да, да, кончено, спасибо… — Герман круто развернулся и, чувствуя, что его вот-вот стошнит, быстрым шагом, почти бегом покинул кабинет.

***

Герман забрался в свой мустанг, завел двигатель. Стрелки в подсвеченных окошечках на приборной панели прыгнули на свои привычные места. Форд урчал на холостых оборотах, пытаясь успокоить хозяина.

Но Герману было не до спокойствия.

«Зачем я убежал? — с нотками паники думал он. — Следовало рассказать этому дрыщу… Про что? Про красные глаза и суперпустоту? Про труп в белых носочках? Про мертвеца в соседней квартире? Или про массовое захоронение в лесу? Он ведь сразу же сдал бы меня копам — никаких сомнений. Но я же не виноват! Я не убийца! Это просто… Это просто… что?..»

Герман изогнулся на сиденье, доставая из кармана смартфон. Тыкнул в экран, начал лихорадочно листать.

— Да где же ты?! —  бормотал он, вперившись взглядом в дисплей. — Мы же разговаривали с тобой по телефону! Я точно помню!

Наконец его поиск увенчался успехом. Он снова тыкнул в экран и приложил трубку к уху.

«Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия…» — раздалось из динамика.

— Черт! — крикнул Герман, отставил руку и вперился глазами в смартфон. — Черт! Нет! Возьми трубку!

Некоторое время он сидел, трясясь от злости. И только потом сообразил, что ничего страшного, возможно, и не произошло. Учитывая профиль деятельности Изабелль, скорее всего, она просто иногда отключает телефон, чтобы не отвлекаться от клиента. Это же логично!

Герман с тоской глянул сквозь лобовое стекло на пустынную ночную улицу — ни души. Карикатурно замершие вдоль мостовой подстриженные деревья, мутно-желтые ореолы фонарей, чернильно-черные окна притихших домов.

И тут завибрировал смартфон.

Герман подхватился, судорожно приложил девайс к уху.

— Звонил, что ли?  — высоким и тонким голосом поинтересовались в трубке.

— Изабелль? — уточнил Герман, чувствуя, как кольцо в груди разжимается.

— Изабелль, только учти, я сильно занята, так что постарайся…

— Давай встретимся, — перебил ее Герман. — Есть… разговор.

— Разговор? Разговоры можно и бесплатно поразговаривать. Только у меня все расписано.

— Я заплачу, — заторопился Герман. — Как положено. Мне надо срочно. Сегодня.

На том конце провода помолчали.

— М-м… Если только под утро, в «Ерше». Загляну туда.

— Давай. Ладно. Буду ждать.

— Ох ты, мой пупсик сладкий, — сказала Изабелль и отключилась.

— Сука! — сказал Герман в пространство и вздрогнул, едва не подпрыгнул на сиденье, потому что в стекло водительской дверцы требовательно постучали.

Герман испуганно повернул голову и обомлел.

На него снаружи смотрело… лицо. Неестественно белая кожа, гротескно обведенные синим глаза, карикатурные-толстые нелепые красные губы.

Герман поспешно клацнул кнопкой центрального замка, запирая двери мустанга.

Лицо за стеклом тем временем принялось гримасничать. Делать какие-то ужимки, морщиться, что-то неслышно восклицать.

«Да это же размалеванный клоун! — наконец дошло до оцепеневшего Германа. — Или городской сумасшедший, загримировавшийся под него!»

Клоун тем временем, подергав безрезультатно ручку двери, вдруг приложился белой щекой к стеклу. Глаза его горели инфернальным безумием. Он прижимался все сильнее и сильнее, расплющивая свое лицо. Герман видел его приоткрытый от усилий рот с криво торчащими из десны гнилыми зубами. Клоун с отвратительным свистящим звуком проелозил щекой по окну сверху вниз: на стекле остался бело-красный смаз от краски, как кровавая ссадина на бледном фоне.

Герман выжал сцепление, вслепую воткнул первую скорость, и дернул мустанг вперед. Отчаянно взвизгнули шины.

Сумасшедший клоун остался позади, кажется. он продолжал пританцовывать и смеяться, но Герман не стал рассматривать его ужимки в зеркале. Он лишь придавил педаль мустанга, все увеличивая скорость. Светофоры на перекрестках уже мигали желтым ночным огнем.