Из дневниковых набросков

Так закончилась жизнь бабки Марфы, но её история продолжала жить — в людях, которых она исцеляла, в лесу, который она любила, и в сердцах всех, кто верил в чудо.

Тихо, словно осенний лист, слетевший с ветки, ушла бабка Марфа. Не было ни шума, ни драматических слов, ни жалоб. Только потрескивание сухих трав в её плетеной корзине, привычный скрип старой калитки и последний, еле слышный вздох, растворившийся в прохладном воздухе. Лес, её вечный спутник и друг, будто замер, прислушиваясь.

Ещё вчера она бродила по своим любимым тропам, собирая подорожник для больного Ивашки, ромашку для успокоения старушки Агафьи, коренья для утоления жажды путника. Её руки, узловатые, испещрённые прожилками, как карта земли, знали каждый листок, каждый цветок, каждый камень. Она говорила с лесом, и лес отвечал ей — шорохом листьев, пением птиц, журчанием ручьёв. Она видела то, чего не видели другие: скрытые силы, живую энергию, что пронизывала всё сущее.

Люди приходили к ней со своими болями, страхами и бедами. Не только телесными, но и душевными. Бабка Марфа не была ни знахаркой, ни колдуньей в привычном понимании. Она была слушателем. Она умела видеть корни болезни, которые часто таились глубже, чем казалось. Её травы, её отвары, её приговоры — всё это было лишь частью её дара: утешать, исцелять, давать надежду.

Она помнила, как однажды к ней привели мальчишку, который не говорил ни слова. Все врачи разводили руками, родители были в отчаянии. Бабка Марфа взяла его за руку, провела с ним весь день в лесу, рассказывая ему истории деревьев, показывая, как шепчутся травы. К вечеру мальчик заплакал, а потом тихонько произнёс: "Бабушка, а правда, что сосна всё знает?" С тех пор он заговорил, и много лет спустя стал учителем в местной школе, всегда с теплотой вспоминая свою лесную "крестную".

Бывало, приходили и те, кто сомневался, кто смеялся над "старой дурой". Но даже им, уходя, приходилось признавать, что стало легче. Не всегда физически — иногда просто уходила тяжесть с плеч, словно кто-то невидимый снял с них непосильный груз. Бабка Марфа не требовала веры, но не отвергала её. Она знала, что вера — это тоже исцеление.

Когда её не стало, казалось, что лес опустел. Птицы пели тише, ручьи журчали меланхолично. Жители деревни, привыкшие к её присутствию, чувствовали пустоту. Но пустота эта была не окончательной.

Сын её, Иван, который всегда был скептиком, вдруг обнаружил, что научился различать запахи трав, которые никогда раньше не замечал. Он стал приносить их для соседей и, к своему удивлению, обнаружил, что они помогают.

Молодая Анна, которую бабка Марфа выходила от страшной болезни, открыла в себе дар успокаивать плачущих детей одним лишь прикосновением.

Лес, оставшись без её заботливых рук, не захирел. Наоборот, он словно бы стал ещё гуще, ещё таинственнее. И люди, которые раньше боялись входить в него, теперь шли туда, ища утешения, словно чувствуя незримое присутствие своей хранительницы.

Так закончилась жизнь бабки Марфы, но её история продолжала жить. Она жила в каждом ребёнке, чья улыбка стала ярче благодаря её травам. Она жила в каждом путнике, что находил силы продолжать свой путь после её напутствия. Она жила в каждом лепестке ромашки, что успокаивал чью-то боль. И она жила в сердцах всех, кто, столкнувшись с трудностями, находил в себе силы верить — верить в добро, верить в исцеление, верить в тихое, но могущественное чудо, которым была сама бабка Марфа. Её след остался не на земле, а в душах.