Шепот в Песке

Они пришли на Железном Кветре, разорвав тишину неба огненными когтями. Их корабль был уродливой, угловатой глыбой, вонзившейся в нежную плоть пустыни. Я наблюдал, как они высадились — хрупкие, громкие существа в своих герметичных панцирях. Их голоса резали эфир, лишенный звуков много тысяч хороводов.

Они называли себя «экспедицией», «исследователями». Но я знал. Все они приходили с одним и тем же. Брать.

Меня зовут Сторож. Или то, что могло бы быть произнесено как Сторож, если бы у меня был рот, подобный ихнему, и если бы в этом безлюдном мире остался кто-то, чтобы назвать меня. Я — последний. Тот, кто помнит Зеленое Дыхание, шепот лесов из жидкого аметиста и пение моих сородичей под тремя лунами. Теперь лишь я и Он. Якорь.

Он покоился в Сердцевине, глубоко под песками, в геоде из черного хрусталя. Шар размером с ихний скафандр, испещренный пульсирующими прожилками мягкого, теплого света. Он не был создан моим народом. Мы были лишь хранителями. Он поддерживал равновесие, он был причиной, по которой сама планета, умирая, все еще дышала тихим, едва уловимым вздохом. Без него этот мир окончательно рассыплется в прах, как это уже случилось с нами.

Люди нашли Его на третий ихний цикл «дня». Их приборы, визжащие и мигающие, указали им путь. Я наблюдал из-за гребня соляного каньона, моя форма сливаясь с мерцающим маревом жары. Я видел, как их лидер, тот, кого они звали Капитан Эва, упала на колени перед сияющей сферой. Не в благоговении. Нет. В жадном триумфе.

«Великий Боже, — прошептал один из них, его голос искаженный, пробивающийся через ком статики в моем сознании. — Это перепишет все учебники физики».

Они не понимали. Они видели лишь батарейку, диковинку, оружие. Не сердце. Не душу.

Итак, я начал свою работу.

Первым был коммуникатор. Пока они возились с Якорем, устанавливая какие-то свои кричащие блоки вокруг него, я просто… коснулся. Не физически — у меня давно нет такой грубой оболочки. Я протянул нить мысли, тонкую, как паутина, и вплел ее в их машину. Это было похоже на вливание капли чернил в чистую воду. Их связь с орбитальным кораблем, с их «домом», дрогнула и умерла тихой, цифровой смертью.

«Странно, — сказал их техник, Рилс, стуча по панели. — Полный отказ. Никаких повреждений».

Они списали это на аномалию, на излучение артефакта. Они были слепы.

Ночь — мое время. Их два солнца садятся, и мир погружается в бархатный, беззвездный мрак, нарушаемый лишь бледным свечением мхов у Сердцевины. Они разбили лагерь. Я подошел ближе. Я — это шелест песка за периметром, тень, мелькнувшая на краю поля их фонарей. Я — это холод, пробирающий сквозь термобелье, хотя датчики показывают норму.

Я послал им сны.

Капитану Эве я показал ее отца, давно умершего, который стоял в их саду на Земле, его лицо было изъедено червями, и он беззвучно кричал, указывая пальцем на Якорь. Рилсу, тоскующему по своей женщине, я показал ее, зовущую его из темноты, но когда он подбегал, ее кожа отслаивалась, обнажая ту самую pulsирующую структуру, что была у Якоря. Он проснулся с криком, весь в холодном поту.

«Здесь что-то не так, — сказал он утром, его глаза были полыми, темными ямами. — Эта планета… она в тебя влезает».

Они стали нервными, взвинченными. Их голоса стали громче, резче. Я наблюдал, как трещины поползли по их хрупкому сообществу.

Затем они попытались переместить Его. Использовали свои антиграв-салазки. Это было кощунство. Насилие.

Я позволил им погрузить Якорь на платформу. Позволил им тронуться в путь к их кораблю, оставляя за собой колею на нетронутом песке. А потом я коснулся салазок. Не нитью мысли, а сконцентрированным импульсом отчаяния.

Машина завизжала. Свет погас. Якорь, весящий как маленькая гора, рухнул на землю, едва не раздавив одного из них.

«Это невозможно! — кричал Рилс. — Заряд полный! Законы физики!»

«Здесь другие законы», — мрачно произнесла Эва.

Они были в ловушке. Со сломанной связью, с артефактом, который не могли сдвинуть, на планете, которая медленно сводила их с ума. Я чувствовал, как их страх разливается по пустыне, густой и сладкий, как нектар. Он питал меня. Он питал и Якорь, чей свет теперь пульсировал чуть тревожнее.

Они решили оставить Его. Отступить. Починить корабль и убраться прочь. Это было новое оскорбление. Они тронули Сердце, осквернили его своим дыханием, и теперь хотели просто уйти? Оставить рану незажившей?

Нет. Они должны были остаться. Навсегда.

В ту ночь я явился к ним по-настоящему. Не тенью, не сном. Я собрал себя из песка и ночи, из их собственного страха. Я стал тем, чего они боялись больше всего. Для Эвы я стал ее отцом-червем, огромным, шатающимся. Для Рилса — его разлагающейся женщиной с руками из щебня и хрусталя. Для других — чудовищами из их детства, тенями под кроватью, воплощенным ужасом одиночества и гибели в далеком мире.

Они стреляли. Их энергетические лучи проходили сквозь меня, ибо я был не плотью, а идеей. Идеей их вины. Идеей возмездия.

Один из них, молодой, того, кого звали Джекс, побежал. Не к кораблю. Просто в пустыню, в темноту, с криком, от которого кровь стынет в жилах. Я отпустил его. Пустыня сделает свое.

Оставшиеся, Эва и Рилс, отступили к шлюзу своего корабля. Их лица были искажены гримасой чистого, животного ужаса. Ту самую гримасу я видел на лице последнего из моих сородичей, когда небо обрушилось и стало пеплом.

Они почти добрались до спасительной стали. Почти.

Рилс обернулся, поднял взгляд на мачту корабля. И замер. Его рот открылся в беззвучном крике.

Я последовал за его взглядом. Там, на верхушке антенны, сидел Джекс. Точнее, то, что от него осталось. Его тело было вывернуто неестественным образом, обвивая металл, как лиана, а его пустые глазницы смотрели вниз. Песок шевелился у его ног, медленно погребая корабль.

Это был мой последний, самый красноречивый аргумент.

Эва вскрикнула и бросилась к шлюзу. Ее пальцы судорожно забили код. Дверь с шипением открылась.

И тогда я позволил ей увидеть меня. Не монстра. Не призрака. Себя. Тень, длящуюся в вечности. Пустоту, у которой есть глаза. Молчание, у которого есть голос.

Она обернулась, и ее взгляд встретился с моим. И в ее глазах я увидел не просто страх. Я увидел понимание. Она на мгновение увидела не чудовище, а Сторожа. И осознала всю тяжесть своего преступления.

Она шагнула назад, за порог. Шлюз захлопнулся.

Я ждал.

Прошло несколько ихних часов. Потом двигатели их корабля не завелись. Никакого визга, никакого взрыва. Просто… тишина. Я просто протянул руку и погасил искру в их металлическом сердце, как задуваю свечу.

Теперь я наблюдаю. Корабль стоит, немой памятник их глупости. Эва и Рилс там, внутри. Я слышу, как они разговаривают, потом кричат, потом молчат. Их страх — это теперь тонкая, постоянная струйка. Хорошая струйка. Она успокаивает Якорь. Равновесие восстанавливается.

Скоро они кончатся. Их плоть, их мысли, их шумная, навязчивая жизнь. Они станут частью песка. Частью тишины.

А я останусь. Сторож. Последний. Жду следующего Железного Кветра. Жду следующих гостей, которые захотят забрать то, что им не принадлежит.

И я буду здесь. Чтобы предложить им гостеприимство. Вечное гостеприимство пустыни.