На ней держался род

Есть женщины, которые не жили — они держали. Дом, детей, беды, мужскую слабость, времена, которые не спрашивали ни имени, ни возраста. Моя бабушка была из таких. Мать десятерых детей. Женщина, у которой руки пахли хлебом и усталостью, а глаза — тем особым светом. Светом тех, кто слишком много видел и всё равно продолжал. У неё был спокойный, ровный голос. Тот редкий тембр, в котором нет ни усталости, ни злобы, ни желания доказать своё. Когда дедушка срывался, она оставалась тихой, как вода в глубине колодца. Женщина, у которой сила жила не в словах, а в том, как она молчала. Я не знаю человека мудрее, чем она. И речь не о книгах — она их не цитировала. Её мудрость была в том, как она смотрела на мир: без жалобы, без театра. Просто жила. Просто выдерживала удары судьбы.

Когда был школьником, я каждый день после уроков шёл к ним домой. Снимал рюкзак и сразу чувствовал: здесь тише. Здесь можно быть собой (порой мне кажется, что никто — ни раньше, ни теперь — не видел меня так ясно, как видела она). Я часто оставался с ночёвкой. И видел… видел, через какой ад она прошла. Видел, как она несла своё прошлое так, будто это не груз, а обязанность. Она терпела боль тише, чем другие терпят дождь. Я видел это каждую  ночь.  Её жизнь была тяжёлой, но шаги — лёгкими. Её сердце было битым, но руки — тёплыми.

Сегодня День матери. И я думаю о ней. О женщине, которая прожила жизнь без громких слов, без длинных праздников, без сцен. Но сумела сделать главное — вырастить десятерых детей и дать им силу идти дальше. Сказать ей ‘спасибо’ сейчас — поздно. Но сказать — нужно. И ещё одно: спасибо тебе и за мою мать — она несёт твою тишину, твою стойкость, твой свет!

Бабушка Ашура, ты была из тех людей, на которых держится род. И если во мне есть хоть капля стойкости — она от тебя.