Из дневниковых набросков

Однажды поздней осенью, когда дни уже стали короткими, а вечера темнели рано, старый фонарщик по имени Иван Петрович, как обычно, вышел на свой вечерний обход. Его шаркающие шаги по мокрой брусчатке отражались в тусклом свете уличных фонарей, которые он сам зажигал каждый вечер на протяжении сорока лет. Воздух был пропитан запахом прелых листьев и влажной земли, а небо затянуло свинцовыми облаками, обещающими скорый дождь.

Иван Петрович был человеком привычки. Его жизнь вращалась вокруг размеренного ритма заката и рассвета, вокруг трепетного пламени, которое он бережно зажигал и гасил. Он знал каждый фонарь в своём квартале, каждую скрипучую калитку, каждую тень, пробегающую по стенам домов. Но в этот поздний осенний вечер что-то казалось иначе.

Проходя мимо заброшенного дома на окраине квартала, где, по слухам, обитала лишь старая сова, Иван Петрович услышал тихий, мелодичный звук. Это было похоже на игру на пианино, но очень тонкую, почти призрачную. Он остановился, прислушиваясь. Звук доносился из окон второго этажа, где, как он знал, давно никто не жил.

Любопытство, непривычное для его многолетней рутины, охватило старого фонарщика. Оставив свой верный фонарь на скамейке, он подошёл к дому, обходя его по заросшему саду. Сквозь грязное стекло окна он увидел комнату, затянутую паутиной, но посреди неё, освещённая слабым, мерцающим светом, стоял старинный рояль. И на нём, словно невидимые пальцы, касались клавиш.

Иван Петрович замер, сердце его забилось быстрее. Он не боялся; скорее, его охватило странное чувство умиротворения и лёгкой грусти. Музыка была печальной, но красивой, наполненной воспоминаниями о чем-то давно ушедшем. Она звучала так, будто сам дом, забытый и одинокий, пел свою песнь осени.

Он простоял так, слушая, до тех пор, пока последние ноты не растворились в тишине. Потом, словно очнувшись, он вернулся к своему фонарю, зажёг его и продолжил свой обход. Но с этого вечера что-то изменилось. Каждый вечер, зажигая фонари, Иван Петрович поглядывал на заброшенный дом. И иногда, в особенно тихие вечера, ему казалось, что он снова слышит эту тихую, печальную мелодию, напоминающую ему о том, что даже в самой глубокой темноте и забвении может звучать красота, если прислушаться. И его фонари, горевшие в промозглом осеннем воздухе, казались ему не просто освещением, а маленькими маяками, хранящими тепло и свет в этом мире, который становился всё темнее с каждым поздним осенним вечером.