О, этот день Глеб будет помнить долго! Он будет помнить, как в весьма изысканном прикиде в субботний день нарисовался у подъезда Веры. На чёрной-чёрной «Волге» сверкающей на солнце новым лаком и с номерами 2020 МО. «Хоть целый день прожду, но всё-таки дождусь», — подумал Глеб, готовясь ждать часами. И как же он был удивлён, когда вдруг через полчаса в хвост его «Волги» почти уткнулась «Лада». Та самая — белее снега. Уткнулась потому, что больше на парковке места не было. Из «Лады» вышел всероссийский «Овод» — Андрей Аронов — и, нетерпеливо взглянув на часы, нагнулся к рулю. Посигналил. «Что, до сих пор не вхож? Или подняться поленился…» — подумал Глеб. Минуты тянулись, как часы, и нервы парня натянулись до предела. Ещё минута, ещё одна, другая, третья. Сзади опять раздался длинный сигнал. «Нетерпеливый Овод…» — подумал Глеб, хоть сам уже готов был броситься в подъезд, взлететь на третий этаж и вынести Веру на руках. Но в это время дверь отворилась и — вот она — его рыжеволосая мечта. Глеб выскочил из машины и… ноги приросли к асфальту. Он застыл рядом с «Волгой», как будто не хозяин был, а нанятый водитель — такой подобострастно-приглашающий его светился взгляд. И Вера тоже замерла. Она переводила свой взор с одного кавалера на другого. С утончённого красавца актёра — любимца публики, на русоволосого провинциала-крепыша — товарища недавних дел. С блестяще-благородной чёрной, будто нагуталиненной, «Волги» — на сверкающую белокипенную «шестёрку». Мучительные, тяжкие, неразрешимые сомнения так и сверкали в двух влажных изумрудах её глаз. И «Овод» тоже понял, что эта «Волга» явно неслучайна. И что сейчас решается, кто — несчастливец, ну а кто — счастливчик. Кому она подарит жизнь, ну а кому же — смерть. Ещё минута и Вера села к… Глебу. И сердце его вспыхнуло таким огромным счастьем, каким ни ранее, ни впредь уж больше не пылало никогда. Он слышал, как с рычанием и матом рванул назад автомобиль актёра. Глеб тронул с места и спросил: — Вер... почему?! — Ты — свой. А он — чужой… — ответила она мгновенно, как будто ожидала тот вопрос. — Развлечься я могу с чужим. Не более. Но ты ведь помнишь — не бросаю я своих. — Глеб радостно кивнул. И в тот же миг ему, как телеграмма сверху: «А как же Ян?! Он тоже свой! Он — первый…» — Но Глеб мгновенно скомкал эту телеграмму и зашвырнул её подальше: «Так сложилось…» — универсальная отмазка!
Да только не всегда она универсальна. На следующий день пришла вдруг Глебу телеграмма: «Привет позвони вечером домой. Ян» И сразу запекло под ложечкой: «Как будто видит всё на расстоянии. А вдруг о Вере спросит… Что сказать?» Нет, не спросил. А сразу: — Глеб, привет! Мишаню посадили на семь лет. За драку. Я собираюсь пилить к нему, на зону. Найти концы… передать бабки. Ты как? Со мной?
Глеб онемел. Тот день, что он провёл в Кремне он даже не подумал, что Мишка с Яном уже с армии пришли. И не зашел к ним. «И батя ничего мне не сказал? Хотя ему кроме меня и дела не было ни до кого… И как же быть теперь?! С учёбы не сорваться. Да и деньжат уменьшилось прилично. Что же, скажу, как есть. Ложь — сразу распознает». — подумал Глеб. Так и сказал. И тишина на другом конце телефонного провода была куда сильней и громче крика. Долгая тишина… И ни одного слова в упрёк. Он уже хотел попытаться ещё что-то сказать, объясниться… Но в трубке вдруг заныли короткие гудки. Как приговор: «Всё с тобой ясно! Не надо больше слов!» И стало так погано на душе, что, выйдя из «межгорода», Глеб завернул в кабак и нахлестался водки. Не помогло. Душа болела. «Братуха! Ян! ! Ведь ты же знаешь, что никого ближе тебя у меня не было и нет. И за тебя я всё готов отдать. Но… Веру?! Блин! Тут... тут — другое. Не мы их выбираем, Янчик. Они нас выбирают. И выбрала она меня! Реально! Да если б даже отказался я, то что? Ты был бы счастлив? Конечно, нет! Ведь все те годы, что ты был с ней, ты же страдал безмерно. И видели мы с Мишкой, что безответной у тебя была любовь. Она тобой вертела, как хотела… Хотя… а что... со мной — не так?! Ты был её рабом, теперь я стал. Но, чёрт нас побери, что делать, если вот она такая?! Что? Отказаться? Да я скорее в омут с головой нырну. И ты такой же. Я знаю, что поступаю, как козёл! Но ни хрена поделать не могу. Нет! Ни за что!.... Прости…» — жгли мысли по пути в общагу, где Глеб упал на койку и уснул. Да так уснул, что до обеда спал, не поднимаясь.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.