Однажды в... СССР Книга 2 Глава 31

На этап в зону Мишку провожала вся хата, кроме Хряка, не вылезавшего со своего места у параши. И хоть Мишка уж никак не был причастен к его горю, Хряк ненавидел Мишку не меньше, чем тех, кто его опустили. Не мог простить потомку самурая такое уважение и фарт.                «Ну и чёрт с ним, с позорным Хряком! Заслужил!» — подумал Мишка, покидая хату, где три недели он учил отпетых урок уличному бою. У некоторых получалось. Особенно у Цыгана. Тот был неутомим и отрабатывал показанное Мишкой целыми часами. Он и прощался сердечнее всех:                — Ништяк, Спецназ! Я тоже от себя маляву про тебя послал на зону. Встретят, как положено. Давай!                — Спасибо, Цыган! Дай Бог, свидимся ещё! Покеда, пацаны…                Весь путь до зоны занял пару дней, и всё это время Мишка не мог избавиться от мыслей о том, как сложится его судьба в грядущие, без малого, семь долгих лет:                «Седой пообещал маляву кинуть… И Цыган обещал. А раз пообещали, то, значит, беспокоиться мне вряд ли стоит. На пересылке же сработала малява, которую Седой послал. Дай Бог, всё будет хорошо!» — так думал Мишка по пути на зону.                И впрямь, в «Столыпине» всё было ровно. Он познакомился с узбеком Умиджоном — подельником и земляком Валета, из той же банды, смуглым, молчаливым. Узбек разговорился лишь тогда, когда узнал, что Мишка был в одной семье с Валетом. У Умиджона был авторитет, поэтому и место Мишке без труда нашлось внизу. Но ехал он в другую зону, и вместе быть им не светило.               
Когда потомка самурая четыре месяца назад везли в СИЗО, он как-то не взглянул на те ворота, по одну сторону которых была неволя, а по другую — воля. Не обратил внимания.                Зато теперь, въезжая в автозаке в зону, он внутренне весь сжался, увидав два необъятных и могучих вороньих крыла — две створки ворот, затмившие весь горизонт и всё пространство вокруг. И это не они захлопнулись за ним, за автозаком, за его спиной — то схлопнулась его былая жизнь.                Та жизнь, в которой обитали Глеб, Оксанка, Ян, сестрёнка, мама — и дружба, и любовь. В которой полыхали краски яркие, и счастье, и удача.                Осталось чёрно-белое кино, в котором роль его была неочевидна, сплошной вопрос. И как её играть, кто будет режиссёром — он не знал. Хотя предполагал,  как сказал Цыган, бежала слава впереди его.                «Ну а раз так, то и бояться нечего». — И с этой мыслью он вошел в большую комнату, где вновь прибывшие и проходили карантин. Целых три дня.                Как видно, в этот день был не один этап, и в карантин набилось вновь приезжих — выше крыши. Почти все нары были заняты, и Мишка, с трудом отыскав незанятое место, швырнул туда матрас.                — Эй, ты, киргиз узкоглазый! А где — «ЗдорОво?! Ты ж не в хлев зашёл!.. Или ты думаешь, что в хлев? А мы тут кто — быки или коровы?! — Раздался голос с армянским акцентом из угла хаты.                На Мишку пристально смотрел здоровый лоб с неправдоподобно белыми для кавказца волосами и ресницами, а также розовой, как у молочного поросёнка кожей лица. И взгляд его не предвещал ничего хорошего.                — ЗдорОво! — Буркнул Мишка, обводя глазами сидельцев. — Это для всех. А для тебя, — он повернулся к альбиносу, —  запомни, я не киргиз. Ещё раз вякнешь — за базар ответишь!                «Сейчас начнётся!» — Подумал он. — «Похоже, не дошли малявы  ни Цыгана и ни Седого…».                Альбинос вместе с ещё одним, немолодым уже широкоплечим и длинноруким мужиком, один глаз которого был затянут бельмом, вскочили с нар и бросились к Мишке.                Нырнув в проход между нарами, чтоб не быть атакованным с тылу, Мишка подпрыгнул, отжался на двух параллельных верхних нарах и с силой влепил двумя ногами сразу прямо в  розовую морду подлетевшему к нему  альбиносу.                Тот отлетел к столу и, шмякнувшись спиной об острый край лавки, с залитым кровью лицом сполз на бетонный пол.                Его товарищ был поосторожней. Он не рискнул рвануть в проход, а ждал посередине хаты, зажав в руке заточенную ложку.                «И сколько их ещё?» — подумал Мишка, но не заметив, чтобы  кто-то приподнялся с нар, спрыгнул на пол и сблизился с противником. Он стал в стойку и глядя в подбородок мужику, ждал нападения.                Мужик, сделав ложный замах левой рукой, прыгнул вперёд, нанося удар правой сверху вниз. Но Мишка легко увернулся вправо и проводил мужика таким хлёстким ударом левого локтя в затылок, усилив инерцию его движения вперёд, что тот, пролетев с метр, рухнул, впечатав голову в железную ножку нар.                И тут же дверь распахнулась и двое дюжих контролёров кинулись на Мишку. Заломив его руки за спину и заставив согнуться ниже пояса, они повели его сначала в коридор, а затем и в ШИЗО — штрафной изолятор. На десять суток.                А по пути доблестные прапорщики по доброте душевной влупили Мишке по бокам дубинкой так, что он  ещё долго отходил от побоев. И хоть на календаре уже был март, в ШИЗО стоял такой дубарь, что Мишка был уверен — воспаления лёгких не избежать.                Но пронесло. Он вышел сильно похудевшим — пайка положена такая, чтоб только с голоду не сдохнуть. К тому же — пожелтевшим, ведь камера была без окон. Иссера-жёлтая кожа да кости — ему б ещё лохмотья и точно был бы вылитый дервиш-скиталец, нищий.                Пришлось переодеться в серую бесформенную зоновскую куртку, штаны, застиранную на два размера больше фуфайку и вслед за «прапором» поковылять в отряд, огороженный от других отрядов проволочным забором.                — Твоя бригада — первая, туда канай! — Буркнул контролёр, кивнув головой на одну из трёх дверей, ведущих в разные комнаты. — Можешь отдохнуть в тепле, пока все на работе. — Неожиданно смягчился он.                «Все да не все…» — подумал Мишка, переступив порог огромной комнаты, в которой могли разместиться сорок человек на нарах в два ряда. В углу сидели и полулежали четверо в черных блестящих милюстиновых и подогнанных по фигуре костюмах. На тумбочке стояли чашки, из которых шёл пар.                «Чифирят… не работают… — подумал Мишка. — Авторитеты…»                — Здорово! — произнёс он, высматривая свободные нары, чтобы бросить постель и полотенце.                — Опа-на! Пацаны! Смотри на него! Так это же… так это же, наверное, Спецназ, бля буду! — Приподнялся с кровати пожилой мужик с блестящей золотой фиксой во рту.                — Сынок, — это уже к Мишке, — да ты неплохо начинаешь! В отряд — не с карантина, а с ШИЗО! Прямо с ШИЗО! Прикиньте, пацаны! — те одобрительно загудели.                — Мне за него Иннокентий прикалывал. — Продолжал фиксатый. — Аж две малявы за него пришли: от Цыгана и от Седого. Писали, что пацан — всё правильно — что на тюрьме он уважуху заслужил по полной; что гасит всех подряд; что на китайца, вроде бы, похож (Мишка скривился); и чтобы встретили его достойно. Ну так давай, братан. Кидай свои шмотки туды, — он показал на единственную свободную нижнюю койку недалеко от входной двери, — специально для тебя освободили.                Мишка отнёс и разложил матрас, заправил простыни, укрыл их одеялом и вопросительно посмотрел на фиксатого. Тот приглашающе махнул ему рукой:                — Канай к нам. Ты же в ШИЗО небось оголодал. Ну так давай, мы угощать умеем.                В одну минуту на тумбочке возник шмат копчёной колбасы, банка «Кильки» в томатном соусе, два огурца и белый хлеб. У Мишки рот наполнился слюной.                — Давай, Спецназ! Налетай! Мы уже пообедали. Потом чифирчиком полирнёшь! — Без грани рисовки предложил мужик. Или сто грамм? — Мишка отрицательно помотал головой.                — Меня Забором кличут. — Продолжал мужик. — А это — Перс, — указал он на молодого смуглого парня со свежим  шрамом на щеке, кивнувшим Мишке, — это Серый, — высокий худощавый зэк с длинным носом поднялся с койки и пожал Мишке руку, — а это Циркач, не слышал за него? Он тоже оттуда, откуда и ты, с Кремня. Значит, земляк твой кровнячий, — Мишка внимательно посмотрел на небольшого роста жилистого улыбчивого парня. Нет, он его не знал.                — Он в цирке начинал когда-то, ну а потом занялся форточками. Короче, в любую хату мог залезть, обчистить и уйти без пыли. По глупости спалился… Пошёл в крутую хату по второму разу, и там нарвался на засаду. — Пояснил Забор.                И пока Мишка, почти не жуя, заглатывал колбасу, огурцы, консервы и хлеб, Забор вкратце рассказал ему истории своих корешей, степенно потягивавших чифирь не из алюминевых кружек, а из настоящих домашних чашек, с весёленькими цветочками на них.                Мишке тоже дали такую чашку, и хоть он так и не привык к горечи чифиря, чтобы не ронять себя, присоединился к авторитетам.                — Ну, жить, конечно, будешь пацаном?! — Не то спросил, не то утвердил Забор.                — Да и куда тебе ещё? После ШИЗО — другой дороги нет. УДО уже не светит. А мужиком горбатиться резону нет. Я правильно тебя понЯл? — С нажимом закончил он.                — Да, всё путём. — Подтвердил Мишка, вспомнив предсказания Сани Волкова. — Конечно, пацаном.                — Лады, — кивнул Забор. — Кеша Сибирский сейчас на втором отряде, но к ужину вернётся. Так это… приодеть тебя бы надо. По-людски… Давай, Циркач, тащи сюда Портного.                Циркач ушёл и вскоре вернулся с крупным полным мужиком, глаза которого излучали доброту и кротость. Он в пять минут обмерял Мишку сантиметровой лентой и исчез, но уже через какие-то пару часов принёс новёхонький такой же, как и на авторитетах, чёрный милюстиновый костюм, который оказался, как на Мишку шит. Вдобавок «подогнал» не серую, а чёрную приталенную «пацанскую» фуфайку.                — Ну вот, теперь ты на человека похож, а не на чучело, — Довольно произнёс Забор.                — Земеля, тебе б на подиум в таком прикиде. — Подмигнул Мишке Циркач.                                — Так это… А я... Сколько я должен? Я же пока пустой… — смущённо заговорил Мишка. — Но я надеюсь… Мне кенты по воле что-нибудь подкинут. Подогреют… Я уверен.                — А раз уверен, так и не об чём базарить. — Заключил Забор. — Иди покемарь пару часиков. Привалит Иннокентий, там разговор у вас небыстрый будет. Седой абы за кого маляву не напишет. Значь, должен соответствовать…
После обильного обеда Мишку разморило, и он с удовольствием провалился в сон не на железных полосах нар в ШИЗО, а на матрасе панцирной кровати, показавшемся ему пуховой периной. Но уже через пару часов проснулся от гомона голосов — бригада вернулась с работы. Мишка сел на койке, протирая глаза.                И тут же к нему подсел гора-мужик с руками, как лопаты, и, дружелюбно улыбнувшись, сообщил, что он — «Бугор», ну, значит, бригадир. И что его уже предупредили, чтоб он в наряды Мишку не писал, пока тот не отъестся и не оклемается после ШИЗО. А дальше, мол, посмотрим.                — Захочешь — поработаешь, — пояснял ему Бугор, — у нас на зоне пацаны, которые крутиться не умеют, работают. Им это не западло. Ну а крутиться сможешь, так и нахрен тебе на промзоне париться. У вас, у пацанов, всегда свои дела найдутся.                «Во как! — Реально удивился Мишка. — Так, значит, пацанам вообще тут можно не работать! Ну, Ян, не подведи…» — подумал он.   
                ————————————

                Продолжение в Главе 32