Освобождение от хлопка

     1970 год, октябрь, мы, 10-е классы, собираем хлопок в четвертом отделении совхоза Учкурган. Где-то на четырнадцатый день битвы за урожай белого золота у меня раздуло щеку из-за пустулы и меня отправили в город на лечение. Лечение я проходил в первой поликлинике, у тети Фариды, легендарной медсестры. Говорили, что она сама себе отрезала мозольна пальце ноги. Поэтому я с некоторой опаской поднялся по ступеням поликлиники и постучал в первую дверь справа. Это был процедурный кабинет, в котором работала тетя Фарида и тетя Рахима. Тетя Фарида молча посадила меня в кресло, быстро проткнув мой фурункул, обработала рану, наложила крест-накрест лейкопластырь и дав справку, отправила домой.
      Дома дней за пять щека зажила, освобождение же было на 7 дней, поэтому я решил вечером выйти на улицу погулять. Там на соседской скамейке сидели мои однокашники Наиль из класса «А» и Сашка из класса» Б», тоже освобождённые от сбора хлопка. У Наиля было что-то с сердцем, а у Сашки мама работала кассиром аэропорта. Я тоже присел на скамейку, и мы начали болтать о том и о сём. Потом мы решили пройтись, дошли до углового магазина, в котором приобрели две бутылки портвейна 26 и три плавленых сырка «Дружба». В круглосуточной столовой хлопзавода мы попросили большую пиалу и зайдя за угол начали праздновать отдых. Прикончив портвейн и сырки, мы вернули пиалу. От выпитого нас немного развезло, мы уселись на травку закурили Яву-100, что только усилило действие красненького и нам захотелось подвигов.
      Первым делом Сашка кинул пустые бутылки на проезжую часть дороги, где они веселым звоном разбились. Затем мне в голову пришла фееричная мысль. По нашей улице денно и нощно проходили тракторы с прицепами полными хлопка, который они сдавали на завод. Я предложил забирать с каждого прицепа хлопка сколько можем забрать, складировать дома, отвезти на хирман, там сдать и валяться на солнце, не собирая эту кавайную вату. Но мысль оказалась неудачной, нас заметили и выгнали, сразу, когда мы начали забираться на прицепы.
      Тогда Сашка предложил пойти на другой завод и попытать счастья там. Но там нам тоже не повезло, и Наиль предложил зайти в гости к Борьке-однокласснику, который жил рядом и который вроде бы приехал с уборочной. Почему-то мы подошли не к двери, а к окну двухэтажного дома и начали стучать костяшками пальцев по стеклу. Через некоторое время окно распахнулось и показалась взъерошенная голова женщины, которая начала кричать благим матом. Оказывается, уже был первый час ночи. Тут, конечно, мы сбежали и пробегая остановку автобуса я увидел соседа Юрку, с которым остановился поздороваться, но услышав истошный вопль Борькиной мамы, которая неустанно следовала за нами, взял ноги в руки и дал такого дёру, что подо мной задымился асфальт.
       Прибежав домой, я тихонько прошел к себе, разделся, лег на кровать и укрылся одеялом с головой пытаясь заснуть. Но спать мне не дали, потому что часа в два ночи тревожно зазвенел дверной звонок. Отец, открыв дверь, увидел участкового милиционера, двух ППСников и взъерошенную женщину с не менее лохматым мужчиной. Оба были в домашних халатах и шлепанцах на босу ногу. После непродолжительной, но ёмкой беседы вся кодла во главе с Борькиной мамой пошла и вытащила из постели Наиля. Сашку сосед Юрка сдать не смог, потому что не видел его, ну и мы с Наилем промолчали.
     На машине ППС нас с Наилем привезли в квартиру, в которую мы совсем недавно стучали, поставили по стойке смирно в зале квартиры и Борькины родители приступили к жесткому допросу, намереваясь пройти в дальнейшем к экзекуции. Участковый сидел за столом и всё записывал. Борькина мать не уменьшая тональности, иногда переходящей в ультразвук, обвиняла нас в попытке ограбления и даже похоже изнасилования. Отец Борькин уже готовил розги для будущего истязания нашей плоти. Атмосфера раскалилась донельзя. Но, кажется, наверх уже поступил сигнал о намерении совершения аутодафе над детьми, несовершеннолетними гражданами страны и помощь пришла совершенно с неожиданной стороны.
      Больное сердце Наиля не выдержало, и он мешком свалился на пол. Положение изменилось в один миг. Все вначале замерли, затем принялись поднимать и откачивать Наиля. Участковый резко растворился в воздухе, оставив фуражку на столе, которая через некоторое время тоже исчезла. Наиля осторожно уложили на спину на диван, подложили под ноги подушку, чтобы они находились выше уровня головы. Отец Борькин открыл окна, мать начала расстегивать рубашку Наиля, потом начала похлопывать его по щекам, потом побежала за полотенцем. Смочив его, она начала вытирать бледное его лицо. Всё это время она ревела белугой и просила прощения, то у него, то у меня, то у исчезнувшего участкового.
      Производимые над Наилем действия в конце концов привели к положительному результату, он пришёл в себя и захотел домой. Но Борькина мама попросила его полежать еще полчасика. Она живо покрыла стол свежей скатертью, достала коробку конфет «Птичье молоко», полную вазу конфет «Мишка на Севере», пару вафельных тортов, нарезала сервелат,сыр Рокфор и Камамбер, поставила на стол баночку с красной икрой. Из серванта она достала фужеры, бутылку марочного Вермута, армянский коньяк и бутылку пшеничной. Потом они с мужей пододвинули стол к дивану, осторожно усадили Наиля и налили нам по полстакана Вермута, сама Борькина мама резко выпила фужер коньяка, а папа Борьки еще поспешнее опрокинул в себя двухсотграммовый стакан водки. Дальше они начали кормить нас бутербродами с маслом, икрой, сыром и колбасой.
     Часовая стрелка приближалась к четырем часам утра, когда успокоившиеся и хмельные Борькины родители проводили нас домой, почти на коленях долго извинялись перед нашими родителями, подарив каждой семье по бутылке коньяку. Я наконец добрался до своей комнаты снял куртку, карманы которой были набиты шоколадными конфетами, упал на кровать и наконец заснул.
     На следующее утро отец, заставив собрать теплые вещи, отвез на полевой стан нашей школы, хотя у меня оставался еще день по справке. Мы успели почти к обеду, но к вечеру я собрал норму и даже немного больше. Так как на мне было почти три килограмма конфет, я начал угощать девочек, в основном учетчицу и в итоге я имел норму хлопка за день. Вечером после ужина, я вновь засел в своей аппаратной будке, крутил музыку для танцев, рассказывал по бумажке последние новости, а с сигналом к отбою, выключил аппаратуру, отправившись в каморку-спальню, лег на своё место и попытался уснуть.
     Проснулся оттого, что кто-то копался в районе моих ног. Так и есть, был начат ритуал посвящения новичка в хлопкоробы, поэтому Комар пытался просунуть листочек бумаги между пальцев моих ног и поджеть. Называлось это «велосипед», потому что от ожога человек начинал крутить ногами. Увы, у него ничего не получилось, потому что я предусмотрительно привез спальный мешок. Я задремал, и Комар повторил попытку делая мне «балалайку», когда листочек бумаги просовывают в пальцы рук и поджигают. Я проснулся почти вовремя и не ощутил ожога, затушив бумажку, отругал Комара, который притворился спящим. Но я не спал и ждал продолжения действа обряда. И дождался. Дверь тихонько скрипнула, в проходе раскладушек появилась изящная тень девушки, которая на цыпочках подошла ко мне и начала усердно мазать моё лицо зубной пастой. Я немного подождал, пока у неё не кончилась паста, вскочил, заключив её в объятия, звонко чмокнул где-то в районе губ. Тень пискнула, взвизгнула и в мгновении ока телепортировалась из нашей спальни.
     Да, теперь можно было быть уверенным в том, что я опять штатный хлопкороб и больше испытаний для меня не было предусмотрено, поэтому повернувшись на правый бок, начал постепенно перемещаться в царство Морфея, с мыслью: «Как же хорошо на хлопке!»
 P.S. Тогда я так и не узнал кто заходил мазать меня зубной пастой. Девочки милые, дорогие, прошло 55 лет с той ночи, может признаетесь, кто же это был?