Солнце встает с востока. 121. Чем она хвастается?

-Вы преувеличиваете, - дальше невразумительное, мол, до настоящего времени было не так хорошо, и, вообще, все не так, как они думают - всякое было. Ее слова утвердили Туренина в мысли, что и они ссорились. И кто его знает, чем все заканчивалось. Возможно, что и кровью. Но здесь он, явно, преувеличил. И дальше он задавал себе вопрос: «Почему Юрий Николаевич должен быть другим, не таким, как их сумасшедший зять?» - мол, тот топором замахивался на Юлию, и этот мог бы, но не на Юлию, а на Татьяну Георгиевну, хотя по виду не скажешь. Он такой тихий, всегда улыбается, всегда рот до ушей. Но всякое бывает или может быть: вдруг неконтролируемое проявление агрессии, и что тут сделаешь. Речь идет даже не о водке. Есть много других способов отвлечься от рутины, обыденных аспектов жизни, может быть чужая женщина, которые могут испортить эту самую жизнь. И на трезвую голову можно такой фортель выкинуть, что только держись.

-Почти как у твоей подружки. Тоже любовь была. Оба биологи. На одном курсе учились. Он работал на станции искусственного осеменения. Осеменял коров. Ха! Ха! Не муж, а находка. Нет, начальник плохой, дескать, ему дал две комнаты, а сам получил трехкомнатную квартиру, уходи с этой работы и ищи другую. Вот он и искал – ходил по соседям, занимая деньги на сигареты (у Нины занимал). Это она, она! руку приложила. Она сказала Татьяне, что Виталий занимает деньги. Его и выгнали. Жил у мамы. Потом ему ноги отрезали. Вот такие дела. Хороший мужчина. Жив он или умер? – он посмотрел на Нину Николаевну, как бы спрашивая уже ее: жив ли – и добавил, его добавка была, как контрольный выстрел, приговор всему женскому роду. – Акчурина Лариса тоже выгнала.

-Акчурин – его однокурсник, - пояснила Нина Николаевна. – Твой Акчурин – пьяница и лентяй. А вы любите своего нового зятя?

-Трудно сказать. И какое это имеет значение? Меня, например, свекровь не любила.

-Меня тоже, - съябедничала Нина Николаевна.

Туренин уже привык к такого рода жалобам. Подав их ему ли, покойной ли свекрови, она представала, главным образом, в своих глазах этакой жертвой, бедной и несчастной. «А он, он, - теперь речь шла о Туренине, и он уже задавал вопрос. –Он – не жертва?» Да он большая жертва, хотя бы, потому что слушать такое, если б раз, два, а то сорок лет, невозможно, это такая мука, что для того, чтоб избавится от нее, чтоб все прекратить: и это Нины Николаевны нытье и, так сказать, душевные страдания - он кричал или бил кулаком по столу. Теперь же он только скривился.

-Она считала меня хитрой. Юра молодой и такой неопытный. Его соблазнили. А по-другому и не могло быть, - она усмехнулась. - Мы познакомились в институте. Я на год старше его. Уже училась на втором курсе. Значит, с опытом. Он же только поступил. Не только завлекла или как это у нее – совратила, но действовала расчетливо, с прицелом на трехкомнатную квартиру в центре города. Да, мы, мои родители были бедными. Его были богатыми: совершенно роскошное жилье, шикарная мебель. Но разве в квартире дело. Пожили мы там с месяц. И все. Дима старается. Он отсылает резюме, пошел на курсы.

Туренин ждал случая, чтоб пройтись по беженцам, вначале они вроде как спасались от смерти, но теперь, почему теперь им не вернуться, конечно, еще страшно, но не так, как в первые дни войны. Он делал вывод, что выгодно. Его бесило даже не то, что сидят там, не то, что за деньги, которые потом надо будет возвращать, и кто этот, так сказать, должник? а то, что учат, что надо делать и как говорить.  И вот он представился. Он, конечно, мог бы и Зое Акимовне, которая требовала от него украинский язык, выдвинуть контр претензию, дескать, а что у вас, почему Игорь не в армии, но то Зоя Акимовна, что тут говорить, он побаивался ее. Больше того, он мог спросить ее, зачем она потащила за собой Ирину. Только для того, чтоб та вышла замуж за немца? Ей и до замужества было неплохо: Москва, квартира в Одинцово, новая машина. Ага! чтоб она через три года получила постоянный вид на жительство? Но для этого та должна терпеть оскорбления старика-мужа, до которого тут дошло, что его используют, что никакой любви не было, не было даже симпатии, и теперь нет уважения, на которое он имел законное право, которое заслужил, а было заблуждение. Он гонит ее, мол, уходи, мне самому нужны мои деньги. А она, изобразив на лице воплощенную невинность: «Я твоя жена, а ты мой муж», - и что тут скажешь в ответ. А Лера Нины Николаевны? Для нее война – подарок судьбы. Осуществилась ее мечта жить в Лондоне. Теперь она там живет. Но где? У Найджела, который тоже и хочет и не может выгнать ее. Но там другая история: ему за нее платит государство, но ему хотелось бы, чтоб и она хоть что-то платила, хоть какую-то мелочь, что удовлетворить свою капиталистическую жадность.  Даже Юлия, у нее тоже не все так просто, то есть не только потому, что хочет спасти Влада, но и потому, что, черт с ним, они перетерпят все невзгоды эмиграции, зато, возможно, в будущем их ждет светлое будущее, оно вот, его можно уже потрогать, то есть оно не строчки из "Программы" коммунистической партии, а, например, бесплатная медицина.

-Курсы ему не помогут, - бросил Туренин. Ирина тоже  учится на курсах и после того, как продаст булочки в супермаркете, мечтает о другой работе, то есть утром курсы, затем кафетерий и вечером яркие фантазии о новой жизни.

-Они, наверное, там и останутся, - подсказала Татьяне Георгиевне Нина Николаевна.

-Не знаю, что и сказать, Нина Николаевна, - вздохнув, и вздох такой нежный сердечный, что хотелось, чтоб она еще раз вздохнула, чтоб получить удовольствие от ее вздыхания, произнесла она. – Юля сильно скучает по дому. Она уже бы вернулась. Но Дмитрий против. Ему там нравится.

Вздох был вызван больше воспоминанием о Юлии, чем сложившимся противоречием: одна буквально рвется домой, а другой не против того, чтоб остаться в затерянном среди песков поселке, таким он представлялся Туренину, без деревьев, без травы, зато море (но что в нем хорошего?)

-Они там, - Туренин надавил вилкой на голубец, рассчитывая быстро разрезать капустный лист, но тот не поддавался, из-за чего он начал нервничать, и Нина Николаевна заметив это его состояние, тоже не без раздражения, но, не выдавая себя, подумала: «Опять», – Никому не нужны.

Наконец голубец поддался. Туренин успокоился. Когда он сказал, что они там никому не нужды, то имел ввиду, в первую очередь, Зою Акимовну. Ему вдруг стало так жалко ее, такая его взяла досада, что он чуть не прослезился. «Куда, куда она? и еще выпендривается перед братом, бравирует… Чем она хвастается?» - с тоской и боль в сердце подумал он.