Возмездие

    
     С самого начала в команде было семь ребят. Семь пацанов, целый день слонявшихся по двору в поисках приключений, затевавших бесконечные игры на пустыре, пулявших рогатками в ворон, голубей и воробьев. Взрослые, провожая нас неодобрительными взглядами, называли нашу ватагу по-разному — шайкой, бандой, кодлой. Но для нас это была святая святых, братство, скрепленное кровью и общими тайнами. И тайны эти, испытания кровью и слезами, горькие и жестокие, выдумывал для нас Мишка по прозвищу Шрам.
Мишка был старше всех, и багровый шрам на его щеке был для нас не уродством, а печатью лидера, свидетельством его бесстрашия. Мы смотрели на него как на вождя, предводителя отчаянных приключений. Его слово было законом, а его затеи — смыслом нашего существования. И были эти затеи, порой, жестокими. Может, от врожденной злобы, а может, от неуемного желания постоянно утверждать свою власть.
Помню первое серьезное испытание — «полосу прочности». Надо было по-пластунски проползти через непролазные дебри колючего кустарника на пустыре. Кто пройдет весь путь, не издав ни звука, получал звание сержанта, пропуск и разрешение на следующий квест. Мы ползли, исцарапанные до крови, с впившимися в локти колючками, стиснув зубы. Левка, мой самый близкий друг, тихо скулил, как щенок, но лез, потому что отказ был бы хуже любых колючек. Много позже я узнал, что эти «вредные растения» имеют ботанические названия. Что чертополох, с его мощными корнями и красивым колючим цветком, — отличный медонос. Я узнал об этом в тот злосчастный день, когда, сминая его стебли, потревожил пчелу, которая вонзила жало мне в плечо. Но чертополох попался единожды. Гораздо чаще маршрут пролегал через заросли крапивы, так что на финиш мы выползали с волдырями по всему телу, но — под одобрительным взглядом предводителя.
Второе испытание было короче, но больнее. Шрам, вспомнив знаменитую сцену из «Терминатора», купил пачку «Космоса», выщелкнул одну сигарету, закурил и демонстративно, со смаком, потушил ее о собственную ладонь.
— Ну, чего ждем? — бросил он, окидывая нас холодным взглядом, - Или слабо?
Всем пришлось тушить. Запах горелой кожи смешался с табачным дымом. Лишь самый младший, Денис, заплакал и отказался. Шрам дал ему подзатыльник, назвал тряпкой и навсегда исключил из команды. Нас осталось шестеро.
И вот пришло время третьего, самого страшного испытания. Жили мы в двух девятиэтажках, стоявших так близко друг к другу, что между их торцами зияла щель шириной всего в полметра. Но внизу эта щель казалась пропастью. Шрам, указав пальцем на крышу, изрек: «Завтра поднимемся, подойдем к стыку и перепрыгнем на соседнюю крышу. Кто не прыгнет — тот трус и баба».
В тот вечер ко мне подошел Левка. Мы жили на одной лестничной клетке.
— Тоша, — прошептал он, глядя себе под ноги. — Я не смогу.
— Что не смогу? - я не понял, о чем шла речь.
— Не смогу! Прыгнуть.— Перебил он, и голос его дрогнул. — Я... я высоты боюсь. У меня ноги подкашиваются, когда с балкона смотрю. А тут девятый... Я перепрыгнуть не смогу. Я упаду. Точно упаду.
Я что-то буркнул про «всего полметра» , но в душе зашевелился холодный червяк страха.
На следующий день Шрам принес монтировку. Со скрежетом и треском сломал замок на чердачной двери. Мы вышли на крышу. Ветер был сильнее, чем внизу, а мир казался страшным и враждебным. Первым к краю подошел Шрам. Он усмехнулся, сделал легкий, почти небрежный прыжок и оказался на соседней крыше. Следом, один за другим, перебрались и мы. Дрожа, но перебрались.
Настала очередь Левки. Он стоял бледный, как мел. Деревянными, негнущимися ногами он шел к краю крыши. но в нескольких метрах от нее остановился.
Я, я не могу, - пролепетал пацан.
- Ты должен! Ты должен прыгнуть! - крикнул ему Шрам. - Иначе ты трус и баба!
Мелко дрожа, Левка маленькими шажками пошел к краю. И вдруг споткнулся — о несуществующий выступ, о собственный страх. Он шлепнулся на горячую кровлю, не удержался и, с тихим, нечеловеческим всхлипом, кувыркаясь полетел вниз, в узкую темную щель между домами.
В ужасе мы бросились к люку, к чердачной двери, но она была захлопнута. Пришлось возвращаться к той самой пропасти и вновь перепрыгивать, теперь уже с трясущимися от ужаса коленями. Мы помчались вниз, по лестницам, обгоняя друг друга. А внизу уже гудела толпа, мигал синий огонек «скорой». Его увезли, но все было кончено. На этом наша банда распалась. Детство кончилось. Трагедией.
На следующий день на чердаке висел новый, еще более грозный замок. Приходила милиция, нас с родителями допрашивали, но все как-то быстро заглохло, замялось. Словно Левка просто уехал куда-то далеко. А разговаривать с Мишкой мы перестали. Шрам попробовал, было, по старой памяти взяться за старое, но мы гурьбой накинулись на него. Еле-еле Мишке удалось убежать. После этого оне не рисковал даже попадаться нам на глаза.
А потом случилось вот что. Прошло около месяца. Во двор снова приехала «скорая». Оказалось — за Мишкой. Выяснилось, что, когда он зашел в лифт, туда же вошел какой-то мужчина. Оглушил его ударом по голове и выколол ему глаза. Садистским, хирургическим методом, тыкнув в глаз острым предметом, скорее всего, шилом. Как он выглядел, никто толком не запомнил. Только то, что был в широкополой шляпе и темных очках. Конечно, все шептались про отца Левки, но у того было железное алиби — он был на работе, и десятки людей это подтвердили.

Человека в шляпе так и не нашли. И я тогда думал, что в мире, наверное, существует свой, неотвратимый божий закон возмездия. Жестокий и таинственный, как тот незнакомец в лифте. И этот закон настигает тех, кто слишком жестоко решил сыграть с невинными людьми. А потом, повзрослев, понял, что все не так-то просто. Через десять лет умер отец Левки, тихий, скромный человек, так и и не смирившийся с потерей сына, а потому напрочь потерявший интерес к жизни. И на похоронах я увидев его же самого, один к одному. Это был его родной брат, единоутробный близнец, его точная копия. И тогда я понял, что боги тут ни при чем...