Роман Ненаписанный дневник Вступление

Демкин А.Д. Ненаписанный дневник: Роман / Демкин А. – СПб.: ООО Копи-Р-Групп, 2013. – 704 с.: ил.

Дизайн обложки Александра Окуня.
В оформлении обложки использован фрагмент картины  В.И. Сурикова
«Меншиков в Березове».


ISBN 978-5-905064-49-4


Какую цену приходится заплатить художнику за создание гениального произведения?
Для современников Василия Сурикова не было тайной,  что первые три его большие исторические картины – «Утро стрелецкой казни», «Меншиков в Березове» и «Боярыня Морозова» являлись отражением и продолжением образов из снов художника. Но неожиданно в его жизни и творчестве наступил перелом, и картины живописца зазвучали совершенно по-иному. Что же послужило причиной перемен?  Было ли творчество Сурикова лекарством для него самого или же, напротив, медленным ядом, отравлявшим всю его жизнь? 
Повествование в этом произведении сплетено из рассказа о судьбе не только самого художника, но и одного из героев его исторических полотен – светлейшего князя Александра Меншикова. Оказывается, им обоим пришлось пройти  по одному и тому же пути и остановиться  на краю одного и того же обрыва. Куда сделает следующий шаг Меншиков, и какой путь выберет Суриков? Превратится ли ртуть их душ в золото, пройдя путь алхимических превращений во время  долгой дороги из Петербурга в Сибирь?
Неожиданное переплетение истории и искусства, смешение снов и реальности, прошлого и настоящего, тонкая мистическая философия – таков роман Андрея Демкина. Книга для тех, кто предпочитает интеллектуальное чтение с долгим послевкусием.
Роман основан на реальных событиях.






© Демкин А.Д., 2013
ISBN 978-5-905064-49-4
Сайт автора:  www.OnKto.ru

Независимо от того, какие воспоминания
 вы храните о прошлом в настоящее время,
 прошлое, как и будущее, неопределенно
 и существует в виде спектра возможностей.

Стивен Уильям Хокинг, физик-теоретик


БЛАГОДАРНОСТИ




Автор выражает благодарность большому количеству людей, которые своим участием сделали возможным появление этой книги:

Любимой супруге Элен, которая поддерживала автора на всем пути творчества; 
историку искусства Владимиру Кеменову, за то, что он сказал в своих книгах о В.И. Сурикове больше, чем позволяла эпоха;
батюшке Адриану (Проворному) за отеческие наставления;
настоятелю Свято-Николо-Ильинского храма из Верхнего Услона отцу Владимиру (Чибиреву) за заботу о сохранности могильного камня княгини Д.М. Меншиковой и предоставление исторической информации;
сотрудникам Церковно-археологического кабинета при Московской православной духовной академии за предоставленную информацию о картине В.И. Сурикова «Исцеление слепорожденного»;
Наталье Железной из отдела эстампов Российской национальной библиотеки за поиск репродукций редких портретов князя Меншикова;
сотрудникам музея-усадьбы И.Е. Репина «Пенаты» за подробную информацию о художнике;
Людмиле  Рудневой из Государственного Исторического музея за помощь в разгадке тайны портретов светлейшего князя Александра  Меншикова;
эксперту-криминалисту Геннадию Хомутникову за помощь в идентификации лиц, изображенных на портретах, описываемых в книге;
Михаилу Фатееву из прихода Святой Екатерины на Невском проспекте за помощь в розыске информации о друге князя Меншикова монахе-францисканце Антонии Брукентале;
Галине Медцовой за помощь в сборе информации о самарском периоде жизни Василия Сурикова;
Владимиру Матыцину и его друзьям из города Чаплыгина (бывшего Раненбурга) за экскурсию в Раненбург времен ссылки князя Меншикова;
Екатерине Артемовой за работу в читальном зале Третьяковской галереи;
Арсению Полухину за рассказ о своем прапрадеде – архитекторе Свиньине;
Ольге Чернышевой за информацию об усадьбе Меншикова в Александрово;
Сергею Михельсону за фотосъемку бюста князя Меншикова в Метрополитен-музее в Нью-Йорке;
Елене Филипповой и Светлане Левич за критику и самоотверженную борьбу с ошибками и опечатками в рукописи;
Александру Окуню за дизайн обложки книги;
Зое Поповой и издательству ООО «Копи-р-групп» за быстрое и качественное издание книги;
моим добрым друзьям Игорю Бронштейну, Татьяне и Валерию Васильевым, Виталию Горелкину, Дмитрию Груману, Михаилу Гудкову, Анне Гурулевой, Ольге Матафоновой, Зое и Володе Поповым, Льву Трофимову, Николаю Углеву, Ольге Цигановой и всем анонимным благотворителям из сети Интернет за помощь в финансировании издания;
Ойстейну Рамфьерду, под чью вдохновляющую музыку писался роман;
британскому коту Ричарду за компанию при работе над рукописью;
всем, кто поддерживал и направлял меня зримо и незримо;
а также всем людям, опытом, знаниями и поддержкой которых я воспользовался при работе над  романом.

И я благодарю читателей, ради которых и написана эта книга…
 
АВТОРСКОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ








Однажды мне приснился сон. В нем я шел по улицам незнакомого старого города. Гулкий цокот копыт по мостовой, крики газетчиков и запах конского навоза заставили меня уйти прочь с шумной улицы. Я зашел во двор одного дома, который показался мне немного знакомым.  Желтоватая, местами облезающая штукатурка и огромные оконные переплеты, обрамленные мягкими закруглениями стен, встретили меня во дворе. Отворив   дверь в подъезд, я стал подниматься по лестнице. Когда я добрался до третьего этажа, дверь одной из квартир приоткрылась,  и человек, лица которого я не смог как следует разглядеть, пригласил меня войти. Коридор в квартире оказался достаточно узким и, кажется, почти сплошь заставленным какими-то коробками. Вдали в светлой просторной гостиной играли дети, а за столом сидела женщина. Человек, пригласивший меня, был уже в годах. Мне запомнились его густые усы с небольшой бородкой,  легкий парусиновый пиджак и рубашка навыпуск, подхваченная тонким пояском. Я был уверен, что он внимательно смотрит на меня, но глаз его я видеть не мог: такое иногда бывает во сне. Я хотел повернуться и уйти, но мужчина вдруг сказал мне:
– Ищи портрет.
Больше он не произнес ни слова, и я понял, что мне нужно идти. Спускаясь по лестнице вниз, я не слышал, чтобы дверь за мной затворили.
    
Я хорошо запомнил этот странный сон и свои ощущения. Через некоторое время, когда в отделе эстампов Российской национальной библиотеки я собирал материал для своей работы о светлейшем князе Александре Даниловиче Меншикове, мне пришла идея сделать запрос на поиск всех имеющихся в библиотеке репродукций портретов князя. Через неделю или две библиограф позвонила мне и сообщила, что собрала все, что я просил.

Когда я расположился за столом, передо мной положили внушительных размеров картонную папку, перевязанную матерчатым тесемками. Девушка–библиограф погладила  картон рукой в белой матерчатой перчатке:
– Здесь вы найдете все, что вам нужно. Кое-что мы еще до вас никому не выдавали.
Она улыбнулась мне и отправилась заниматься своими делами. Когда я, осторожно распустив бант тесемок, откинул лист обложки, передо мной оказалась стопка репродукций, переложенных тонкой папиросной бумагой. Аккуратно откинув полупрозрачный шуршащий покров с первого листа, я наткнулся на жесткий взгляд человека, которого я никогда раньше не видел. Еще до того как я прочитал подпись под эстампом, я уже понял, что передо мной тот самый портрет, который мне предстояло найти.

Благодаря этому портрету и появился роман, который представлен Вашему вниманию. 

Андрей Демкин
Санкт-Петербург, январь 2013 г.


Волшебной девушке Э.,
преобразившей мою жизнь.


ПРОЛОГ

12 ноября 1982 года
средняя школа № 213
Купчино, Ленинград

Край ногтя, как киль небольшого парусника, прорезал прямую линию через застывшие волны лака на школьной парте. Раз за разом кильватерный след становился все отчетливей и отчетливей, раздвигая матовой линией застывшие прозрачной янтарной смолой волны. Неожиданно волна, окрашенная в синий цвет школьной формы, ударила в борт, то есть, простите,  – в локоть.
– Темкин, прекратите творить безобразие! – густой баритон мягко грассирующими раскатами известил о начале шторма. За пределами лакового моря высилась невысокая, но весьма объемная скала, задрапированная в серо-коричневые складки костюмного твида, клетчатую рубашку и галстук. С вершины скалы – видно там находился эпицентр грозы, – неслись все новые и новые раскаты.
– Темкин, повторите, пожалуйста, мою последнюю фразу.
– Э-э… – Было невообразимо трудно вот так, сразу, вынырнуть из теплого моря, куда с таким трудом удалось спрятаться от тусклого, портящего настроение своей промозглой моросящей тоской, ноябрьского дня. – Прямая – это…
– Скажите, Темкин, что вы изволили изобразить на парте? – толстое бревно указки вонзилось в янтарный залив, пригвоздив ко дну вполне реальные матовые следы воображаемого парусника.
– Это –  прямая, Владимир Анатольевич, про которую вы нам рассказываете.
– Нет, Темкин, точные науки решительно вам не даются. А вы еще и отвлекаетесь на уроках, которые вам так пригодятся в жизни. То, что вы нарисовали на парте, называется не прямая, а отрезок. И я буду вам признателен, если вы объясните классу, в чем состоит главное различие между ними.
– Ну, прямая – это… такая линия, которая никогда не пересекается с другой, параллельной ей линией.
– Верно, Темкин, но это лишь свойство параллельных прямых, которое, кстати, мы еще не обсуждали. Скажите нам, в чем же состоит главное отличие прямой от отрезка?
– Но, мы же этого еще не проходили, Владимир Анатольевич!
– А вы подумайте немного, Темкин. Хоть в математике и вредно думать. В математике нужно знать! Но я даю вам шанс избежать двойки.
– Ну, отрезок – он на то и отрезок, что отрезан. То есть, у него есть концы. – В классе раздались приглушенные смешки. – А у прямой нет концов. То есть, она бесконечна.
– Хм, Темкин, как всегда, невнятно, но в целом – правильно. Хотя, некоторые ученые считают, что даже параллельные прямые, в конце концов, все-таки пересекутся. Но вам, особенно вам, Темкин, об этом знать еще рано. Да и вряд ли вы поймете суть вещей, даже, если вам все и рассказать. Так же как жители вашего двумерного мира, нацарапанного ногтем на парте, не могут представить себе роль вашего ногтя, возникающего из третьего перпендикулярного измерения и оставляющего неведомые следы в виде от-рез-ков! А не прямых. Вот так-то!


27 июля 1869 года
Петергоф

Василий сидел на скамье на краю глинта , любуясь на распластавшееся в низине, перед земляной дамбой, прямоугольное зеркало Марлинского пруда. Летний день уже клонился ближе к вечеру, когда легкая прохладца начинает стелиться по земле, поднимаясь вверх по пологому склону. В воздухе весело сновали туда-сюда ласточки, нарезая воздух на затейливые фигуры остро заточенными крыльями. Легкий и ненавязчивый птичий щебет дополнял идиллическую картину. Сладковато-пряный запах травы и цветов постепенно все отчетливее проступал сквозь смытые дождем остатки пороховой гари фейерверков. Такой же приятный, вечный травяной запах из детства, который получается, когда растираешь между ладонями хрустящие сочные стебельки сурепки.
Да, определенно, летом только загородные прогулки могут составить душевную отраду для петербургского жителя. Сколько же в этом городе пыли! И это несмотря на то, что почти весь город, за исключением, пожалуй, Васильевского острова, представляет собой сплошное зеленое море из парков, бульваров, аллей, садов, садиков и палисадников. Но по-настоящему от всепроникающей петербургской пыли спастись можно только за городом. Можно выбраться куда поближе – на острова. На Крестовский, например. Туда, от главной пристани у Летнего сада, можно пароходом Северным или Тайваньским   добраться за двугривенный. А можно и подальше по чугунке отправиться: в Царское село или в Павловск с его вокальным залом – там тоже красота.
Много под Петербургом славных мест, но Петергоф особенно хорош. Правда, сюда по чугунке вообще почти час добираться. Да еще и четвертак за проезд отдай. Но Петергоф – город самый парадный и аккуратный. Весь торжественный, начиная с чудесного готического вокзала. Сюда же можно и на пароходе добраться от Сенатской пристани. Так гораздо удобнее, так как не надо еще из города до вокзала добираться. Но и в пути дольше проведешь – уже целых два часа. А стоит билет так же, как по Петергофской железной дороге. Зато сразу попадаешь в Петергофе на пристань в центре парка, и все самое главное открывается прямо перед тобой в перспективе Морского канала. Это и дворец с серебряными крышами, отражающими небо и золотую царскую корону на центральном корпусе, и гигантский водяной столб, и ряды водометов по берегам, одетым в еловые аллеи. Красота!
На время оставив и без того не очень русский город, попадаешь уж и вовсе в превосходное королевство в каких-нибудь сказочных и небывалых Европах, сошедших с гравированных журнальных картинок. Говорят, что сам Александр Сергеевич Пушкин любил путешествовать в Петергоф на пироскафе , чтобы полюбоваться закатом с площадки перед Монплезиром. Там, по заведенному с незапамятных времен ритуалу, нужно расположиться на  деревянной скамейке под сенью развесистых старых лип и вдохновенно наслаждаться закатом под нежный плеск легкого прибоя, сливающийся с отзвуками музыки духового оркестра от царской купальни.
Да и во всем Петергофском парке просто совершенно другой мир: воздух с залива насыщен живительным зарядом морской свежести и смешан с ароматами листвы и цветов. Плеск прибоя, журчание воды в фонтанах, спокойствие вековых лип, дубов и кленов, столетние рыбы в прудах Марли да стриженые аллеи во вкусе Людовика XV.
А сегодня, на именины Государыни Марии Александровны  в Петергофе устраивают  настоящий праздник с иллюминацией. Так чем же не повод для хорошей загородной прогулки? Погода, правда, не особо сему благоприятствует: с утра уже закапал дождик.
Но, несмотря на пасмурную погоду, народу в парк привалило многие тысячи: и на пароходах, и на поездах. Дождик, конечно, заставил немного усомниться в счастливом исходе праздника в виде праздничной иллюминации с фейерверком. Однако к вечеру дождь догадался почти прекратиться, и парк-сад украсился праздничными огоньками: от дерева к дереву протянули гирлянды из китайских бумажных фонариков.
Публика, как принято, гуляет в двух местах: у Самсона и у Монплезира. С пяти часов пополудни у дворца выставили гвардейцев-часовых. Состоялась и традиционная лотерея Аллегри: за билет в гривенник можно было выиграть лошадь с упряжкой, обезьяну или овцу. Билетики продавали вполне хорошенькие молодые барышни со своими кавалерами в резных будочках, украшенных флагами. Конечно же, купленный билетик не принес выигрыша. Но не для выигрыша же и играешь: а только ради волнующего ожидания чуда. Ожидание-то состоялось! А этого уже никто не отнимет! Ветер с залива разнес по парковым аллеям пустые билетики чужих проигрышей. Но одному высокому парню в чуйке  все-таки повезло: он умудрился выиграть овцу. Счастливый победитель лотереи взвалил овцу на плечи и, крепко ухватив ее за ноги, отправился прогуливаться по аллеям парка. Овца громко блеяла, а толпа смеялась.
Из-за дождика фейерверк, конечно же, отсырел, и, несмотря на обилие треска и грома, огня и разнообразия в нем получилось мало. В народе поговаривали, что сам фейерверк обошелся Императорскому Двору почти в две тысячи рублей серебром. А это, между прочим, около семи тысяч рублей ассигнациями – целое состояние! Но – разве в этом главное дело…
Василий прилег на траву, заложив руки за голову. Здесь, на природе – ты всегда можешь быть в первом ряду театра, где без билетеров и антрактов для тебя одного дают бесконечное представление на просторном петербуржском небе. Нигде больше нет такого неба! Облака самой разной формы и цвета расположены в несколько слоев и ходят в разные стороны. Бывает так, что солнечный свет, особенно ближе к вечеру, самым причудливым образом окрашивает небесные покрывала. И нигде не дают это представление лучше, чем в Петергофе. Ближе к земле закатные облака могут быть сиреневыми, а выше – они уже золотятся как песок на берегу залива, или розовеют как щеки у барышни, в зависимости от времени.  Над водами облака клубятся как комки сахарной ваты, а на высоте порывы ветра могут разорвать их в клочки пуха и разметать по разным сторонам неба. А над всем этим будут величественно и невозмутимо плыть предвестники холодов – строгие и длинные ледяные перья.
Что же еще нужно городскому жителю для того, чтобы забыть суету дня? Мазки божественной кистью по небосклону, расслабляющий беззаботный птичий щебет и медовый запах цветов, что колышутся от слабого теплого ветерка. Небесное представление игры солнца и облаков. Шелест листвы. Тогда можно закрыть глаза и предаться любым мечтам…

Где-то вдали начали бить в колокол. Его низкий и глубокий звук накрыл тяжелым глухим одеялом все шелесты, щебеты и стрекотания тихого летнего вечера. Вот и совсем затихли луговые пташки. Видимо, громкий звук их пугает. Или солнце уже начинает клониться к закату? Да сколько же уже времени? Наверно, уже совсем пора идти на поезд. Но как же не хочется вставать! – Василий потянулся, всеми силами старясь не открывать глаза, чтобы не потерять ощущение с трудом добытой неги. Но колокол бил все настойчивее: теперь уже гораздо ближе и сильнее. Вот ведь незадача!
Пришлось приоткрыть один глаз. Кругом одна темнота. Ночь? Как же могло так быстро стемнеть? Это в белые-то ночи? Василий приоткрыл и второй глаз, но вместо золотящихся на солнце облаков его взору действительно предстал непроглядный сумрак с тусклым серебряным отсветом откуда-то сверху.
– Выходит, я заснул?
Резкий удар колокола прямо над головой внезапно разбил тишину. Василий встряхнул головой, и остатки сна разлетелись по сторонам. От неожиданного открытия сердце Василия подпрыгнуло в груди и застучало так, что было слышно в ушах. Стало тяжело дышать.
– Я спал! Боже, я просто спал, и это был сон! Не было никакой иллюминации, никаких птиц, никакого Петергофа. Но где же я?
Новая упругая волна звука накатила на Василия, совершенно поглотив его и, словно потащив по полосе прибоя, окончательно разбила остатки дремы о каменистое дно. Что это было? Мурашки пробежали по коже. Нет, не мурашки. Словно грубым мочалом подрали кожу. Казалось, все тело откликнулось на давно знакомый зов. Словно ключ, открывший потайные дверцы внутри души и выпустивший что-то неведомое доселе. Дрожь пробежала по телу. Неожиданно стало тяжело дышать, совсем тяжело…
– О, Боже! Петергоф, иллюминация – это был просто сон. Сон из первого года жизни в Петербурге. Когда все было так ярко и необычайно. И как можно было уснуть сейчас – прямо на скамье в храме!?

Первый орган.… Как давно это было. Нет, не тогда, я не о том. Сейчас, то есть, недавно. Ха, – недавно! Да уже шесть – семь лет прошло! За это время младенец разумным человеком становится. Как это было здорово. Первые ощущения – они всегда самые яркие. Шел тогда в Преображенскую, в храм на Фурштатской – церковь Святой Анны. Долго стоял, рассматривая колонны, ангелов над окнами. Зашел-таки внутрь. Там и прозвучало это огромное, гудящее и резонирующее слово – «орган».
Невозможно было пересилить свое любопытство и не остаться до мессы. Все это было.… Все было просто волшебно. Звук, наполнявший храм, был таким глубоким и первобытным, что, казалось, ты присутствуешь при рождении самых древних, настоящих природных вибраций – прародителей всей музыки. Они рождались там – на Олимпе божественных труб и рушились вниз аркадами реверберирующего раскатистого и очень глубокого звука, неожиданно чередующегося с тончайшим, почти струнным звучанием быстрой лестницы перебора обратно ввысь. После звук расплескивался по верхам и разбивался на множество почти хрустальных обломков, игравших как струйки весенних ручейков на еще обледеневших камнях. Что за чудо был этот звук! Как звук древнего бильца  в монастыре, который пронизывая насквозь, наполняет все тело, становясь частью самого тебя.

Василий сумел, наконец, полностью вынырнуть из-под пелены дремы и воспоминаний. Здесь, в храме Святой Екатерины, где он без сомнения сейчас и находился, орган звучит гораздо лучше. Но то, самое первое впечатление от органной музыки в храме Святой Анны, без всякого сомнения, никогда не забудется. 

Размытый полумрак окружающего пространства отступил, чтобы обнажить перед взглядом контуры внутреннего убранства величественного храма на Невском проспекте. Высокие гулкие своды. Витражи. Роспись и восхитительные статуи. Престол итальянского мрамора и бронзовое паникадило о ста свечах. Хороший храм. Дантес знал, где венчаться!
Нигде так не красочны микстуры и аликвотны, не пронзительны струнные гамбы  органа, как здесь. Орган – он вообще самый замечательный инструмент… Да нет – он больше, чем просто инструмент. Это что-то особенное. Такая гамма звуков, такая мощь! Все тело трепещет под тембром принципала, и ты чувствуешь, как звук проходит сквозь тебя. Ты необыкновенным образом пропитываешься им, словно бисквит торта – ромом.
И звук этот остается внутри тебя, так что ты можешь пить его и после, наслаждаясь его сладковато-ромовым послевкусием. А затем звуки «хора небесного» словно обнимают тебя, ласкают и убаюкивают своими мягкими вибрациями.
Жаль, что наша родная церковь не привечает в службе «гудебные сосуды». Взять бы русские распевы да с органом соединить: цены бы не было такому единению. Но даже Петр Великий на то не решился, хоть и хотел заказать у мастера Каспарини орган для Успенского собора в Кремле. Ах, если бы послы князя Владимира – крестителя Руси могли слышать орган, мы все определенно были бы сейчас католиками.
Вот если бы еще и публики вокруг не было так много. Не было бы этого шарканья, скрипов и чихания, чтобы можно было полностью отдаться волшебным звукам фуг! Только ты – и звук. И он льется с небес только для тебя. Только тогда можно дать волю своим чувствам, не зажимать себя, зная, что на тебя никто не посмотрит.
Но кто-то все-таки взглянул. Откуда-то спереди, слева. Обернулся через правое плечо чуть назад и посмотрел. Не видел, чей это был взгляд. Скорее почувствовал его. Этот необычный, долгий взгляд. Взгляд, которого давно ждешь, и знаешь, что когда-нибудь он встретится. Непременно встретится, среди тысячи тысяч чужих, посторонних и случайных взглядов. Не может он не встретиться!
Вот он – еще раз! Поймал! Словно выстрел. Огромные лучистые темные глаза. Светлый правильный овал лица, обрамленного каштановыми волосами.
Правильно! Таким и должен быть этот взгляд. Он уже был известен. Еще с Красноярска: там я уже видел этот взгляд. И он был всегда – этот предвечный взгляд. Похожие взгляды были. Похожие, да не те. И глаза такие, и лицо, и волосы. А не то, когда все вместе. Не составляется в образ, что ждешь.
Анюта – вот у нее был такой взгляд . Или почти такой? Да и не она ли там смотрит? Нет, показалось. Не может она здесь быть. Да и нельзя вот так вот пристально смотреть. Неприлично. Вдруг, кто заметит? Но женское сердце не обманешь. Прекрасная половина человечества точно знает, что такие взгляды означают. Мы, бывает, и не чувствуем такие взгляды, пропускаем их, а им достаточно со стороны глянуть, как уж все и понятно сразу делается. Нет, видел – определенно видел я уже это лицо. То ли во снах, то ли в мечтах. Она это. Сразу ясно – она. Глаза лучистые, яркие, горят просто. Лицо благородное, бледное. И волосы темные, обязательно темные чудесные волосы.
Эта милая барышня уже бывала тут раньше. Всегда в сторонке сидела, с сестрой или подругой – мессу слушала. Видно, и ей Бах близок. Что же я раньше-то ее не примечал? Или примечал… Не на балу ль в Обществе поощрения художников – в бывшем здании статс-секретариата царства Польского , что у Никольского собора?
Сердце бьется так сильно, что глухие удары отдаются молотом в голове. А внутри – словно пустота. Словно еще немного – и весь твой вес выйдет, как воздух из воздушного шара, и тебя словно понесет ветром. Как же подойти к ней возможно, без представления? Что обо мне подумают? Невежа сибирский. Неудобно.

Но что это? Что за странный шепот, силой своей перекрывающий звуки органа?
– «Он очнулся!» – О ком это они говорят?
Кто-то всхлипнул. И куда исчезли соборные своды?