Роман Ненаписанный дневник Глава 8

Август 1880
Самара
А. И. Сурикову
Самара. 12 августа 1880

Саша!
Я и тебе посылаю карточку Оли, снятую в другом виде. Ей теперь год и 11 месяцев. Вот твоя племянница. Бог даст, свидитесь в натуре. Напиши, как поживаешь, хорошо ли служишь? Мама, не нуждается ли в чем? Я хотел карточку послать в одном конверте с мамой – да не входит.
Жена кланяется. Оля целует всех, как и я. Я здоров совсем. Кумыс очень помог мне. Жаль, что я вовремя не послал денег на черемуху. Если тебе не будет трудно послать черемуху и лепешки из ягоды, то я вышлю тебе деньги непременно с первою же почтою.
Будь здоров. В следующий раз, когда приеду в Москву, напишу более. А теперь тороплюсь на почту отдать письмо. Адрес мой прежний же, у мамы на письме он написан.
Весь твой В. Суриков

Удалось, все-таки очередные вешние воды увидеть. Вон у Ильи Репина маем матушка ушла . А ведь я с хворобой своей не чаял уже июльский зной застать. Лиза-Лиленька выходила. Без ее хлопот и молитв забрали бы меня стрельцы с собой. Спасибо и Льву Николаевичу – подсказал, куда на кумыс ехать надо. Доктор его Захарьин считает, что кумыс – самое лучшее средство для лечения и предупреждения чахотки. Да и сам Лев Николаевич признался, что причиной его болезни было еще и состояние упадка: простуде он стал подвержен,  писать, и работать не смог – и это сильно отравляло ему жизнь. А после кумыса, скачек и степи – стал он как заново рожденный.
В минусинском уезде, у Кузнецовых в Узун-Джуле кумыс, конечно, тоже неплох. Но далековата туда дорога для семьи с малышкой, которой вот-вот исполнится два года. Да вдобавок и еще одно прибавление в роду Суриковых ожидается! Сестричка для дочки Оленьки. Или братик? Нет, все-таки сестричка – толкается вбок, да красоту мамину малость «подъела», как доктора говорят. Девочка значит будет. Посмотрим, до осени посмотрим – еще кумыс допить надобно, чтобы болезнь окончательно извести. А там уж глянем, что получится. Сейчас уезжать еще рано, а там, если что, так и в Самаре родить можно – здесь доктора не хуже московских. Вот и говорят, что, возможно, лучше в дорогу и не собираться, чтобы в пути не родить.

А в Самаре – чудесные места. Лев Николаевич, как съездил на кумыс, так поправился. Ему было чего бояться: от чахотки умерли оба его брата – Николай да Дмитрий. А семейная жизнь у него занялась… Хотя, какая семейная жизнь у Льва Николаевича? Жена его пряжу держать заставляет. Самого Толстого! Люди говорят, что у них сразу не задалось, с первого дня. Что же, семейная жизнь не ложится, зато творчество о-го-го! А мне, если следовать такому ряду, искусство много не обещает, потому что с Лизонькой все по-другому – по-хорошему получается.
Хотя… иногда так хочется остаться одному, потому что невозможно с кем-то еще быть рядом, когда мысли пытаются очертить в пустоте пространства образы, которые еще только теплятся неясными размытыми контурами внутри сознания. И бывает, сокрытое только-только соберется проясниться, как тут непременно тебя окликнут, и все рушится… Однако ж, живопись – это не столярное мастерство, где кончил строгать, а потом спокойно продолжил – и никто не заметит перерыва. Нет, братцы, тут образ, как рыба в ручье: не ухватил – так она скользнула меж камней, и жди ее теперь, пока она вновь покажется. Хорошо еще, если та же самая выйдет, а ведь и другая может явиться. Да… Бывает, что и прикрикнешь на жену с досады: чтобы не мешала. А она все обижается. Понятно, ведь мужчина и женщина – две разные души. Как часовые механизмы – вроде бы и идут рядом, но одному надо громадный маятник качать, гири на цепях опускать – а остановишь его, так и запустить проблема. А другой: небольшие часики с пружинным механизмом – так их и остановить, и вновь пустить не проблема.
Да, довольно о семейной страде… Вот поместья Лев Николаевич пробрел в этих краях – одно на Таналыке, другое на Моче. Всего пять тысяч десятин  взял, да крупный конный завод там завел. Страсть у Льва Николаевича к угодиям и поместьям. Пишет все про душу, а сам все землю скупает. Чем ему это поможет? Сам же говорит, что собственность его только тяготит. Притчу интересную рассказывал с Кавказа про три возраста мужчины. Первый – возраст ишака, когда человек работает, чтобы капитал себе заработать. Другой возраст собаки, когда на всех приходится лаять и ночами не спать, чтобы состояние сохранить. И последний возраст – обезьяны, когда человек становится лысым и страшным, оттого, что жил как собака. А нет имения – нет и проблем. Хоть и пришлось немного поишачить, но ни собакой, ни обезьяной становиться точно не хочется.
Граф-то совсем небеден! За него и другие могут и ишаками, и собаками поработать, чтобы он после не стал таким, как обезьяна. Вот он даже чтобы к кумысникам не ездить, приглашал к себе на усадьбу башкир с табуном дойных маток… а потом и сам лошадей разводить начал.
Имение – это хорошо, но и маеты с ним порядочно. Хоть сейчас времена уже другие, и сохранность капитала не зависит от прихоти одного лишь императора. Но…  Все равно, лучше не иметь того, что могут легко отнять. Нет ничего – и живется легче. Ни к чему не привязан. Нет у тебя завистников, что на имущество твое глаз положить могут. Так определенно безопаснее…
 Однако тут, под Самарой, все реже дурные мысли посещают. Кумысная жизнь так прекрасна! Ходишь себе целый день с утра до вечера чуть пьяный, и мысли только приятные думаются. Так и нервы день ото дня крепнут, и тело понемногу доброты набирает. Хорошо в лечебнице у доктора Постникова . Места тут красивые – между двух оврагов у реки. А третья сторона примыкает к степи, но там вал земляной устроен, чтобы кобылицы с выпаса не разбегались. Тут у него не все кобылицы: еще в степи снято сотен семь десятин для выпаса. А до клиники всего-то верст шесть из Самары на извозчике.
Неподалеку от местной земской больницы, где он когда-то работал, за молоканскими садами  и Николаевским монастырем, да позади воинского лагеря кумысолечебница и расположена. Разместиться у него есть где, но мы-то люди городские. Конечно, у Постникова есть и роскошный меблированный дом с садом на выезде из города, с прислугой и экипажем. Но это уже слишком для нас. Да и какой это отдых, если ездить туда-сюда приходится? Поэтому для постоя выбрали небольшую квартирку в трехэтажном доме лечебницы у склона, с общим залом. Так привычнее. Есть и два сблокированных дачных домика, конечно, и аж восемнадцать бараков, со штукатуркой и даже с каминами. Дачные домики такие снимают на весь сезон за сто семьдесят рублей серебром. А бараки идут от червонца до семи в месяц, в зависимости от того, сколько комнат. В общем, страждущим лечения есть, где разместиться. Но куда в дачки или в бараки с маленьким ребенком?
А какой прекрасный тенистый парк разбил Постников вокруг своей клиники! Со стороны взглянешь: так темной тучей деревья закрывают горизонт. В парке все направления прорезаны разнообразной ширины дорожками, обрамленными цветниками. Часть парка регулярно прореживается и красуется живописно раскинувшимися дубами, липами и кленами. А ближе к реке – так там растут березы и вязы.
И виды вокруг! Посмотришь вниз, за бараки, вдаль – там за зеленой полосой деревьев Жигули  на той стороне в тумане виднеются. Где-то там – в селе Ширяево Репин над своими «Бурлаками» работал. А в другую сторону – за двумя оврагами – белокаменная изгородь с воротами и угловыми башенками Никольского монастыря. Небогатый монастырь – из новых. Церквушка однопрестольная деревянная – во имя Иконы Божьей Матери.
Кумыс в лечебнице подают там же, где устраивают общий стол: в огромной общей кибитке. Готовят его киргизы  – прямо здесь же в огромных деревянных сосудах – сабах, и пить можно кружками из этих саб. Киргизы эти – целое семейство было специально выписано Постниковым для приготовления кумыса. Сам кумыс чрезвычайно питателен – напьешься его, и есть уже почти и не хочется. А все завтраки, обеды и ужины все равно уже оплачены: семнадцать рублей серебром на человека за месяц. На завтрак подают бивстек, телячьи или бараньи котлеты, а обед из трех блюд по выбору. На ужин, если кто был в состоянии до него дойти, часто подают уху, которую готовят прямо на берегу Волги прямо в виду заведения, из свежевыловленных стерлядей. А в другой вечер возвращаешься с вечерней прогулки, и тебя встречает дымчатый аромат баранины, приготовленной по киргизскому способу – на вертеле. И как не странно, все эти яства прекрасно дружатся с кумысом в желудке. Доктор предупреждал, что единственное, чего не выносит кумыс – это невареные плоды. А уж на вине точно можно сэкономить – и так ходишь навеселе от кумыса с утра и до вечера!
Сам кумыс – удовольствие не дешевое. Идет по цене микстуры – по двугривенному серебром за бутылку из-под шампанского. Однако можно приобрести пользование кумысом без ограничения за четвертной билет. Можно ходить за кумысом в общую кибитку, что, конечно, веселее. Либо посылать за ним, чтобы приносили в квартирку в бочонке, если выходить вдруг не хочется. Прислуга тут недорогая – два рубля в месяц, да еще рубля три за стирку белья, да и столько же за самовар с чайным прибором. Ну и за обеды в квартиру – еще червончик почти.
Давно уже не доводилось жить столь блистательно праздной и спокойной жизнью. Утром, в общей кибитке, тебя встречает добрым словом и приветливой улыбкой восточный кумысный мастер. Он наливает одну кружку, размером с шампанскую бутылку и потом еще вторую – в половинный размер. И все надо выпить разом. Когда опустошаешь вторую полукружку – уже начинаешь чувствовать прилив приятного расслабляющего жара к голове и приятную теплоту в желудке, как от рюмки старого доброго вина. И вскоре на тебя накатывает какое-то внутренне радостное самодовольство. Навеселе от кумыса быть можно, а напиться допьяна – нельзя. Легкая веселость, красное лицо, а затем и спокойный глубокий сон – этим все и заканчивается. И никакой головной боли при пробуждении. А что еще нужно для выздоровления?
Чтобы желудок настроился на кумыс – в первые три дня дают пить только кобылье молоко. Говорят, от этого желудок очищается. Да и удивительно – кумыс не переполняет желудок. Если столько квасу выпить – тут же лечь на месте можно. А кумыс пьешь – и ничего. Интересно, что совсем свежий кумыс отдает заварным кремом – такой же он сладковатый и жирный. А чуть постоял – и уже травяной аромат пробивается.
С непривычки в первые дни на кумысе клонит ко сну, а потом уже привыкаешь. Действовать же он начинает уже через неделю. Ощущается постепенный прилив неубывающей бодрости и свежести. Дыхание становится свободным. Исхудавшее за зиму в болезни тело вначале приобретает здоровый цвет, а уже недели через три и вовсе тучнеет. Так что старые московские знакомцы, попадись они сейчас, могли бы и не сразу узнать. Да – нет ничего лучше кумыса для приведения в порядок дыхательного снаряда . Доктор обещает, что склонность к чахотке после лечения предотвратится на долгое время.
После утреннего пития кумыса следует идти на прогулку, чтобы прибыть к девяти утра на завтрак, после которого опять подают кумыс. Удивительно, при питье кумыса, даже полуденный самарский жар не так обременителен, как без него. Тут можно либо в квартирке посидеть, либо продолжить кумыс пить, либо пойти наслаждаться ковыльным ветром в степи и ее видами с альбомчиком и акварелью. Сильную жару можно умерить, спустившись к Волге. А в Самару кататься желания никакого нет: только пыль да песок по жаре глотать. Только иногда приходится, чтобы письма отправить, на фотокарточку сняться, или в нежаркий денек с альбомчиком порисовать малость. Есть, однако, и некоторые неудобства: с проезжей дороги в сухотень пыль изрядная летит, а вечером изрядная роса выпадает. А роса для легочных – не очень полезное дело.
Днем же надо идти на процедуры к доктору Нестору Васильевичу – вдыхать сгущенный воздух. Очень пользительно, да и развлечение немалое. Представьте себе целое сооружение  у него в кабинете при курзале: один стальной цилиндр, заполненный водой, высотой больше аршина, а в него вставлен другой цилиндр и подвешен на блоках, чтобы свободно скользить в первом, уравновешиваясь грузами. У первого цилиндра внизу кран для выпуска воды и водомер, а у верхнего – из крышки выходит трубка с дыхательной маской и ртутный манометр. Доктор поднимает верхний цилиндр, наполняет систему воздухом. Надеваешь маску, а к цилиндру сверху прикладывают груз, и он сгнетает воздух в цилиндре, а ты медленно и глубоко вдыхаешь его. Через несколько процедур обнаруживаешь, как дышать становится легче. Что же, дамасскую сталь закаляют в сгущенном воздухе – верно и легким он закалку хорошую несет.
В три часа всегда подают обед. Можно и на общий стол выйти, а можно и в номере откушать – с ребенком за общим столом не совсем удобно, да и положение супруги такое, что надо бы от посторонних взглядов больше прятаться. А через час-полтора – пожалуйте обратно в кибитку кумыс принимать. Когда же тело и душа окончательно отдохнут от напряженной работы поглощения пищи и кумыса, можно часов так в шесть или семь выйти на прогулку по окрестностям, когда приятная прохлада уже начинает спускаться на землю. Можно оседлать какую-нибудь из киргизских лошадок и поноситься по степи одному или в компании других постояльцев. Или на пролетке постниковской прокатиться. Некоторые катались на лодках по Волге, что, однако, было затруднительно из-за сильного течения. Проще было удить рыбу на вечерней зорьке. Ну а вечером пить кумыс не рекомендуется – можно сон потерять.
А какие чудные посиделки с оживленными беседами вечером в общем курзале!  В том самом, с верхней террасы которого открывается чудесный вид, а над головой хлопает на ветру полотнище флага. Тут кто из обитателей клиники читает, кто играет в карты или на биллиарде – и так часов до одиннадцати, когда все кумысники расходятся спать. А иной раз и танцы бывают!
Когда глядишь на Волгу от Винного оврага, так все Репин вспоминается. В утреннем, неясном, спокойном и размытом Волжском свете идут бурлаки, тянут на лямах свою бечеву. Все – все они Репинские теперь. Этого не отнять. Как бурлак – значит Репинский. Вот ведь сила искусства! Только сами лямошные об этом не знают. Недалеко отсюда – у Ширяева буерака, в деревне, Репин останавливался. С покойным Федей Васильевым . Никто лучше Васильева пейзажи не писал. Он ведь в старой, скрупулезной манере работал. Но сейчас она уже не в такой чести. Репин с друзьями и на Царев курган лазали. Там, где Петр в персидском походе крест наверху срубил. И надпись, говорят, император на Лысой горе, близ Морквашей, в песчанике вырезал. Что за надпись была? Хоть она и частично сохранилась, прочесть ее Репин с товарищами не смогли. А Царев курган знаменитый – сколько про него легенд ходит. И что воины Ивана Грозного насыпали его своими шлемами. Да только не верна, скорее всего, та легенда, раз известна и другая, про то, как Тамерлан , великий хромец, остановился на кургане после победы над Тохтамышем,  да всю его вершину золотой парчой затянул. Так что, про шлемы воинов Ивана Грозного – все-таки легенда придуманная. Горазд у нас народ на легенды. А Петр точно там бывал.
И на заводы серные ездил – что поодаль на речках Сок и Сургут были. И нефть там нашли, и медь. Не только Петр сюда захаживал… Александр Данилович еще давно, с Азовского похода глаз на эти земли положил. Как в 1710 году Петр монастырские вотчины разорил , много монастырских земель по Самарской Луке и Волге Меншикову отписал. Только здесь: Новоалександровскую слободу, Новодевичью и Усольскую волости. На Усолье пески рыболовные знатные. И варницы старинные. А еще на реке Усе издревна разбойники промышляли. Следили за купеческими караванами, огибающими Луку. Корабль купеческий появится – а они на легких стругах наперерез и у устья Усы уже встречают: «Сарынь – на кичку!».
А в Александровой слободе Меншиков завод конный устроил. В бывшей мечети татарской. Так и назвал – Конюшенный дворец. И с тех пор мода пошла конюшни да скотные дворы в мусульманском вкусе возводить. И то верно – на большинстве церквей православных крест полумесяц попирает .
Петру I оборонять заводы от набегов башкирских кочевников пришлось. Земли переселенцам всем даром раздал, чтобы осели люди, да за землю свою и царскую стояли. Еще раньше, когда брат его Иоанн был жив, пришлось им указ такой же и о Самаре дать. А то Самара-городок двери всем волжским бунтарям открывала. Степана Разина впустила, да воеводу своего сдала. А Разин-то всех дворян, подьячих и всех других благородных в Волге утопил. Любил он это дело – в Волге топить. Бедняжку царевну Фатиму Меннеда, что захватил в Ферабате на Хвалынском море , тоже без жалости швырнул в волны.
Да не только Разин – все тут отметились. И Ермак, и товарищ его – Кольцо. Так вон – ниже по Волге так и стоят села Ермаковка и Кольцовка. А еще были Шелудяк, Булавин и Залетаев. Все «гуляли» здесь, все побывали на Луке. Но Разин – самый яркий след оставил. Столько песен о нем  через века дошло. А его ведь еще и колдуном почитали. Говорили, что в Царевом кургане прячет он свой летучий корабль, а под Стрельной горой, где была его стоянка, в подземельях, до сих пор хранятся сокровища атамана. Гулял Стенька, гулял по Волге, а все равно в Москву попал, да в Москве и пропал. Как и стрельцы. Опередил он их ненамного.

Ну, а мы, обратно в Москву, верно, скоро не поедем. Долечиться нужно до осени для закрепления результатов. А там уж и срок для Лили подходить будет. Лучше уж здесь в Самаре останемся. Нестор Васильевич обещал в родовспоможении посодействовать. Удивительно. У него жена также иностранка – англичанка, фрейлина королевы Виктории . Он ее в Англии от туберкулеза кумысом вылечил. Видно, из-за супруги своей, он и к нам добрые чувства питает. Говорил, что лечил уже одного Сурикова: самого Ивана Захаровича – народного поэта, что так образно казнь Стеньки Разина на Красной площади описал . Два года назад у Постникова он на кумысе лечился. Да только по весне, в апреле – скончался. А доктор-то, видно, и не знает о том. Хорошо бы, кончено, совсем излечиться от хворобы. Чтобы весен больше не бояться… Да, по всему выйдет, что новый божий подарок днями рядом с первым ляжет. В этот раз уж не будем до шести недель про ребенка никому говорить да кому-нибудь показывать, если Бог даст ему дожить до срока того.