Тайны старинных коллекций 1899 год

Тени старинных коллекций

Дело табакерок

Глава 1



Зима в Глушицах всегда наступала внезапно — будто кто-то из ангелов опрокидывал белоснежный мешок прямо над уездом.
Горожане встречали декабрь как добрую знакомую:
пучили галстуки, развешивали рождественский еловый лапник, а бабы трижды крестили окна — «чтоб мороз не треснул».

В усадьбе Черёмушки готовились к празднику. Дмитрий Акакиевич Большаков велел разложить на столе рождественские подарки для прислуги: пару новых валенок, шерстяные носки, баранки — символ хозяйской щедрости.

Суета перестала быть уютной ровно в тот миг, когда в гостиную ввалился лакей Иван — как половая тряпка выжатый и бледный.

— Барин… там… в… барыненой комнате…
— В чьей?! — Большаков поморщился: он зарёкся туда входить.
— В покойной… Убитый… Лакей Герасим…

Большаков не помнил, как очутился у той двери, которую за год открывал только раз.
Лишь услышал, как заскрипела половица — будто не желала тревожить покой.

В комнате — всё, как оставила покойная барыня: пудреница на туалетном столике, кружева накрыты салфеткой, часики замерли навеки на четверти восьмого.
А на ковре — Герасим.
Бледен, как мел.
С огромной кровоподтёковой полосой в правой височной части. И небольшая лужица крови под головой.

— Удар с размаху… — пробормотал Дмитрий Акакиевич. — Такой… от быка бы уложил…

Полицейский пристав Селиван Иванович явился важный, как министр, и объявил:

— Убийца один — Митька-конюх! Известен кулаком — быка бьёт с одного замаха!
— Он правша, — тихо возразила Аглая, вошедшая незаметно. - А удар нанёс левша. Видите кровь справа.
— А! — пристально глядя на потолок, нашёлся пристав. — Ну… авось левой махнул!
— У него руки целые.
— В рукавицах бил, чай не лето на дворе! — бодро заключил Селиван Иванович и, довольный, повёл Митьку под белы рученьки.

Митька лишь бормотал:

— Я ж не ходил туда! Честно!
— Молись, душегубец, — отрезал пристав, путая шаги в ковре и едва не шлёпнувшись носом в шкаф.

Аглая, сжав губы, заметила другое:
в шкафу не было старинной фамильной реликвии — серебряной табакерки, подаренной когда-то французским генералом её деду Большакову за доблесть на поле брани.

Значит — убийство не на почве пьянства.
И Герасим пришёл сюда по делу. Но с кем-то вещь не поделил...

Аглая уже знала — всё расследование пойдёт прахом, если доверить его приставу, который путает левую руку с правой и «мысленно служил в Петербурге». Однако,  дельную мысль он все же высказал: " В рукавицах бил...". А что если так?

Позже она, укутавшись в шаль, отправилась в дом Карпухиных — крестьян с десятком босоногих сорванцов.

— Дети, зовите всех! — Аглая угощала их леденцами, будто новоиспечённый Мороз Иванович ( и только в конце 1930 появится всем известный Дед Мороз). — Ищите по всей округе рукавицы: старые, новые, чьи угодно!
Нашли — принесите. Вот вам денежки…
— Мы всё найдём! — хором рявкнули ребята, и через минуту уже копошились в сугробах, как стая снеговых хорьков.

Аглая смотрела на деревню — огоньки в окнах, запах печи, звон колоколов от церкви.
Страшно, что под Рождество заводятся самые дурные преступления.

Ей казалось:
если не помочь Митьке — угаснет свет праздника.
И кто-то в Глушицах позволит себе ещё один удар.




Глава 2



Утро после гибели Герасима было странно тёплым для декабря. Снег в Глушицах не столько падал, сколько задумчиво таял, оставляя на крышах лохмотья коричневой сажи и сухой стружки. По улицам носилась праздничная суета: лавочники торговали пряниками, у церкви репетировали колокольный перезвон, а дети, обутые в одни валенки на двоих, скупились на леденцы, потому что на ярмарке елка стояла особенная — с яблоками и бумажными игрушками.

В это самое утро в Глушицы прибыл князь Игорь Владимирович Оленьев — молодой человек с аккуратно подстриженными усиками и видом того, кто привык, что мир слушается его рассуждений. Он ехал к тёте: старой, устроенной даме, у которой в городе всегда находилось место для чая и разговоров о благородстве. Но вместо тётиных анекдотов уездная жизнь встретила его вестью об убийстве. 
Отдохнув после дороги и отобедав с тетушкой молодой князь отправился в усадьбу Большаковых.

— Игорь Владимирович! — в дверях встретила его Аглая, вся в тёплой шали, с глазами, которые не успели потерять свет детской озорности. — Вы как раз вовремя.

Он поклончиво прикрыл шляпу, взглянул на Никого — на следы на снегу, на людей, на ту дивную тревогу, что поселилась в доме. В его голосе слышался город: спокойно, как будто в его речи всегда оставался отзвук лекций по праву.

— Я слышал… — сказал он приглушённо. — Мне очень жаль, сударыня. Чем могу помочь?

Аглая кивнула: ей не хотелось сваливать бремя на молодого гостя, но в её женской наблюдательности проснулась надежда: вдруг он мыслит иначе, чем наш пристав Селиван?

Митьку в тот день, как и полагается, держали в участке. Ходили слухи, что он «кулаком славен» — не только по деревне, но и по загону: одного быка мог убрать так, что того и следа не осталось. Помещик Дмитрий Акакиевич, хмурясь, пришёл в участок: он не любил публичного скандала, но против нужды встал горой за человека, который всю жизнь стоял у его конюшни.

Пристав в участке выглядел важным, эдаким  величественным. Это была его территория, где он был и царь и бог в одном лице. Мог карать и миловать одним росчерком пера.

— Я вас прошу, Селиван Иванович, — обратился помещик к приставу, — вы не могли бы… хоть пока! Митька не из тех, кто по прихоти топчет людей. Он добрый парень, честно вам говорю.

Селиван Иванович приподнял бровь, перекрестился и заявил, что закон есть закон. Но видно было, что даже он, привыкший к спокойной монотонности дел, слегка смутился — не каждый день у городового возникает необходимость удержать махину, которую приравнивали к быку на прежних ярмарках.

Тем временем дети Карпухиных, как и было велено Аглаей, принесли с собой находки: ворох валялых рукавиц — старых, новых, сырых и сухих; разные по цвету, по шерсти, по размеру. Аглая рассортировала их на столе при свете лампы, и тут сердце её ёкнуло: одна пара лежала сложенная вместе, а на внутренней стороне левой рукавицы плямка крови, ещё не засохшая до конца — тёмно-бордовая, липкая.

— Это ли не та? — спросила она Игоря Владимировича, всучив ему рукавицу. Он снял перчатку, примерил её, как мог быть примерщиком чужих судеб. Рукавица сидела тесно: на его руке выглядела чужой, на Митькиной — казалась бы мала.

В полицейский участок вошли Аглая и Игорь Владимирович, а в след за ними ввалилась стая голделой ребетни. Городок провинциальный, маленький и украденная курица в нём целое происшествие, а тут убийство. Тут уж никто не остаётся равнодушным.

— Селиван Иванович, — сказал князь Оленьев спокойно, обращаясь к приставу, — вы сделали осмотр природы улик? У вас есть свидетельства, что Митька носил такие рукавицы?
— Нет, князь, — ответил тот, — но дети нашли эти рукавицы недалеко от сарая. Митька же… он конюх, ходит всегда в своих… крепких, больших.

Митька стоял, плечи его было трудно согнуть: он был неловко высок, как столб, с загрубелыми кистями рук, на которых и сейчас виднелись натоптыши. Его рост и плоть не сходились с тем, что оставила кровь на тесной перчатке.

Пока Селиван Иванович велел охранять подозреваемого, в прозекторской уже началось вскрытие: тело Герасима отвезли туда, и врач — Григорий Семёнович, мужчина с медицинским образованием из губернского города — доложил свое краткое, но важное заключение. Он описал следующее: удар нанесён в правую височную область; кровоподтёк широкий, глубокий — указание на сильный, направленный удар. Судя по линии и углу падения, нанесён он был тем, кто находился ниже роста убитого. И это, сказал врач без улыбки, значит: убийца, скорее всего, ниспробовал атаковать снизу — возможно, человек невысокого роста или же тот, кто ударил, находился в согнувшейся позиции, либо — что ещё вероятнее — действовал левой рукой, нанося удар рукой, сожатым в нечто подобное рукавицам. Удар мастерский, смертельный.

Эти слова разрезали комнату, как холодный нож: если удар нанесён слева направо, и на рукавице — след крови именно на левой стороне… то налицо было противоречие с версией о Митьке как о праворуком звере…

Аглая молча смотрела на дверной проём участка: за ним стояла жизнь, полная шуток и пирогов, но сейчас эта жизнь пахла керосином и старой кровью.

 Князь же, дав детишкам по монетки за работу, прищурился и сказал совсем по-другому:

— Значит, Митька под подозрением. И что ж… пусть он будет под стражей. Но это ещё не приговор.

И в его словах Аглая услышала то, что её сердце желало: не торопливость обвинений, а обещание разыскать истину — шаг за шагом, варежка за варежкой.

Селиван Иванович был непреклонен, рукавица для него была не доказательством, тем более выяснилось, что и табакерка времён Наполеона пропала. Ни при убитом, ни при Митьке её не обнаружили, значить был ещё кто-то. А Митька-конюх вполне мог оказаться если не душегубом, то наводчиком.  И восхищаясь своими выводами пристав торжественно вручил Аглае варежки и выпроводил молодых людей восвояси.

Вечером, когда лампы в домах уже начали терять свечи, а в Глушицах зазвучал колокольный звон, Аглая стояла у окна и держа в руке леденец, думая, что праздник — это тонкая плёнка над землёй, которую легко прорвать пальцем скверны. Она знала: рукавицы — это первый ключ, но далеко не последний. И если в деле замешана табакерка — вещь, привезённая из чужой войны, с печатью и историей, — то за ней тянется не просто награда, а целая сеть людей, истории и обид.

 


Глава 3



Утром, когда город проснулся, Аглая и князь Оленьев шли по узким улицам Глушиц, держа рукавицу в руках бережно — словно ту самую нить, которая однажды выведет их в центр преступления. Кожа перчатки была грубой, но сшита умело — эта не казённая вещь, а работа мастера.

Игорь Владимирович, ещё не успевший привыкнуть к тому, что в уезде новости разносятся быстрее колокольного звона, старался говорить спокойно, с расстановкой, но в глазах у него разгоралось азартное пламя следователя.

Первым делом они направились к ряду лавок, где торговали рукавицами. Там царил запах овчины, сажи и дешевого пива: здесь покупали всё — от новых лаптей до ненужных сплетен.

Лавочник — круглый, как бочонок, мужичок с румяными щеками — принял рукавицы в свои пухлые пальцы, поднёс к глазам и фыркнул:

— Да знаю я эту работу! Семён Гордеевич шил. Он в конце улицы держит мастерскую, что у кузницы.

Семён оказался угрюмым мастером с глазом-измерителем и бородой, в которой, казалось, жили иголки.

— Ага… мои, — признал он неохотно. — Вот только пара редкая — крепкая кожа, подкладка теплая, заказывали недели три назад.

— Кто? — одновременно спросили Аглая и князь.

Семён почесал затылок:

— Да чёрт его знает по имени. Невысокий такой, плечистый, лицо… будто ножом резано. На ногу прихрамывал — правую. Всё молчал, только деньги отсчитывал. Нечистый народец!

Аглая переглянулась с князем — зацепка была явная.



Дальше путь их лежал на рынок — туда, где шум никогда не замолкал и где свежие слухи продавались даже активнее, чем свежий хлеб. Там они разузнали о другом мужчине: молодом, щеголеватом, модно одетом городском красавце. Говорили, что тот рассыпал деньги так, будто у него их никогда не станет меньше.

— При нем ходил хромой, — сказала торговка рыбой, утирая руки о фартук. — Глаза у того, хромого, как у волка: глядел — и мурашки по спине. А щёголь — всё улыбался. Словно знал, что его улыбака — лучше любой сабли.

— Когда видели их в последний раз?
— Да вот вчера и видели. В трактир заходили: ели, пили, а потом умотали.



Трактирщик, разумеется, помнил посетителей: таких не забываешь.

— Остановились на ночь в номере, к первым петухам и исчезли. Документы показывали — только, по правде сказать, бумага-то новая, лежит как только что из типографии. А печати незнакомые мне — не ставили таких у нас ни в канцелярии, ни в уезде…

Попытались узнать, на чём уехали, но никто не видел ни саней, ни телеги — словно растаяли.


На улице Аглая прижала ладонь к груди — тревога в ней переплелась с восторгом поиска.

— Значит, убитый лакей мог знать их?
— Или видеть что-то такое, чего знать не должен был, — тихо ответил князь. — И тогда… табакерка — важнее, чем кажется.

Аглая кивнула:

— И ещё… Селиван Иванович, похоже, рад бы закрыть дело поскорее — лишь бы на праздники не работать.

Князь усмехнулся:

— Бюрократия — хуже мороза, сударыня. Она душит живое и надеется, что никто не заметит.

Их расследование только начиналось — но уже захватывало город, как вьюга крышу. Те двое — хромой с волчьими глазами и щеголь с улыбкой — стали тенями, скользящими где-то рядом.

Аглая посмотрела в серое небо, где не хватало снега и спокойствия.

— Если они причастны к смерти Герасима, — сказала она решительно, — мы их найдём.

Князь слегка поклонился:

— Мне нравится ваш настрой, Аглая Дмитриевна. Давайте спасём хоть одну человеческую жизнь… пока не поздно.

И снег, наконец, посыпался — как будто сам город вздохнул перед тем, что ждёт его впереди.


Глава 4



В гостиной Большаковского дома трещал камин, и праздничный хвойный запах уже начал пробираться в комнаты. Там, под мягким светом ламп, князь Оленьев беседовал с Дмитрием Акакиевичем — помещик, хоть и добродушный с виду, но сейчас в голосе его звучала тревога.

— Дело, видите ли, принимает иной оборот, — говорил князь, аккуратно подбирая слова. — Скажите мне: пропавшая табакерка… Что она собой представляет?

При этих словах взгляд помещика потеплел — будто речь зашла о члене семьи.

— Вещица драгоценная не ценой, а памятью, сударь.
Это подарок французского генерала моему отцу… за храбрость при Бородино. Отец тогда ещё молод был, поручик — горяч как огонь, лих как ветер. Генерал тот, хоть враг, но человек честный — признал доблесть, снял с себя табакерку с орденским знаком и вручил ему лично.

Большаков поднялся и поманив за собой гостя направился в комнату своей покойной жены, где табакерка раньше занимала самое заметное место. На стекле всё ещё виднелся её пыльный отпечаток — как пустое место в сердце.

— С тех пор она — наша реликвия. Присяга памяти отца. Ни за что бы я её не продал… никому.

— Даже если предлагали большую сумму? — уточнил князь, чуть склоняя голову.

Помещик тихо усмехнулся:

— А ведь предлагали… месяца три назад.

Он обернулся и нахмурился, подбирая воспоминания.

— Приезжал один молодой человек, представился учёным-антикваром. Городской такой… щеголеватый, в манерах излишне учтивый. Говорил много и с огоньком: то про редкости, то про историю, то ещё какую диковину. Уговаривал продать табакерку — предлагал сумму неприличную. Я-то и подумал сначала: уж больно сильно интересуется!

— Имя его вы не запомнили?
— Записал… где-то бумажка была… Спросите у Аглаи — она с ним чаще беседовала. Он у нас два дня гостил… и уехал как ни в чём не бывало.

Князь медленно прошёлся по комнате, руки за спину, взгляд — острый, как клинок.

- Простите, Дмитрий Акакиевич, а почему табакерка стояла в комнате вашей жены?

- Дык, я уж и не помню.  Повелось так. Да и нравилась она ей больно. "Пусть у меня стоит. Вещь доблестная", говорила. Я тогда, три месяца назад, впервые то, после смерти моей Глафирушки и отворил двери в её комнату, чтобы табакерку гостю показать. Да и побыли мы минуту не больше. И чего меня дернуло, дурака старого, хвастаться, сам не понимаю.

— И всё же странно, сударь: редкая вещь исчезает именно сейчас. И — позвольте догадку — молодой щёголь, что интересовался стариной, весьма похож на того, кого нам описывали торговцы.

Большаков вздрогнул.

Подозрение — тяжкая вещь, особенно когда тихая жизнь вдруг становится чем-то опасным.

— Думаете… это может быть он?
— Думаю, что нить ведёт к нему. И к тому хромому человеку, что его сопровождал.

Князь остановился и спокойно добавил:

— Мне понадобится связаться с Петербургом. Если этот «учёный» — охотник за антиквариатом или, хуже того, участник какого-нибудь подпольного дела… там наверняка о нём что-то известно.

Помещик медленно присел, понимая, что за реликвию отцовской доблести, возможно, пролилась кровь.

— Ради Митьки, ради памяти отца… И ради того, чтобы убийца не ушёл без наказания… Делайте всё, что нужно.

Князь кивнул.

И в этот момент часы на стене пробили полночь.
В 1899-м году оставались считанные дни — и мир, казалось, сам спешил открыть новую страницу своей истории…



Глава 5



Письмо в Петербург ушло быстро, но ответ ждать пришлось почти неделю — с рождественскими хлопотами почта еле дышала.
И всё же ранним утром курьер доставил прошивку бумаг, запечатанных официальным сургучом.

Князь Оленьев сидел за письменным столом, и чем больше он читал, тем сильнее поднималась бровь.

— Любопытно… очень любопытно, — бормотал он.

Аглая, сидевшая рядом, буквально горела от нетерпения:

— Ну же, князь! Говорите скорей!

— Во-первых, — начал он, — антиквар действительно существует. Василий Петрович Савинов. В определённых кругах — Васька-Антиквар. Долгое время торговал редкостями… порой сомнительного происхождения.

— Ах он жулик! — всплеснула руками Аглая.

— Погоди, — князь поднял палец. — Самое главное — Савинов уже три года вообще не в деле. Более того, никаких помощников у него никогда не водилось. Работал один.

— Так… — Аглая задумалась. — Значит, тот молодой человек — самозванец?

— Либо… ученик, которого никто не знал.
Но есть ещё кое-что, — князь отложил бумаги. — Петербургская сыскная контора взяла Ваську под наблюдение. И он… сам попросил встречи с властями.

Аглая придвинулась ближе:

— И что же он сказал?

— Что его честное имя запятнано. И, чтобы доказать свою невиновность, он хочет отправиться к нам и помочь поймать того, кто действует под его видом.

Аглая не удержалась и улыбнулась:

— Вот это поворот!

— Поверьте, барышня, — усмехнулся Оленьев, — иногда преступники бывают куда порядочнее чиновников.



Спустя два дня в город въехал небольшой экипаж.
На ступеньке ровно стоял мужчина лет сорока, лицо суковатое, но глаза — внимательные, умные, даже усталые. Одет просто, никаких щёгольских манер.

Он был похож не на кого-то, кто наживается на чужом горе…
А на того, кто слишком много видел человеческой алчности.

— Василий Петрович Савинов, к вашим услугам, — представился он, слегка кивнув. — Разрешите узнать, где здесь у вас убивают из-за цацок?

— Из-за реликвий, — поправила его Аглая строго.

— Ну да… реликвии… — Антиквар криво усмехнулся. — Иногда между ними разница только в оправе.

Он шагнул ближе и понизил голос:

— Но скажу вам: таких убийств не совершают ради золота. Тут что-то другое… гораздо большее.

Князь переглянулся с Аглаей.
В их расследовании появилась новая, опасная фигура.

И далеко не факт, что они все — на одной стороне.




Глава 6



Осмотр дома Большакова проводился самым тщательным образом.
Савинов двигался неспешно, но так внимательно, что казалось — он видит то, что другим и не снилось.

Он откинул крышку старинного буфета, осмотрел подсвечники, провёл пальцем по резному комоду:

— Хм… странно-то как… — пробормотал он.

— Что именно? — спросил князь.

Антиквар оглянулся на них с лёгкой насмешкой:

— У вашего барина добра — на десяток краж вперёд хватит. И серебро, и бронза, и миниатюры — всё дорогое, всё с историей…
А взяли одну табакерку.

Аглая нахмурилась:

— Но она ведь редкая…

— Да редкая, куда ж без этого, — отмахнулся Савинов. — Только воры редко бывают романтиками, барышня. Они хватают что ближе к руке — и что продать легче.
А тут кто-то пришёл за конкретной вещью.

Он присел, осмотрел пол у шкафа покойной Глафиры Пантелеевны.
Обнаружил на паркете странную царапину — свежую.

— А это видали? — Он показал пальцем. — Значит говорите, в городе странного хромого видели. Вот кто тут был. Набойка на обуви из-за хромоты паркет и поцарапала.
А когда вор полез — лакей, скорее всего, случайно застал.

Антиквар поднялся и заключил сухо:

— Парень погиб только потому, что оказался не вовремя не в том месте.

Аглая побледнела, сжав руки:

— Бедный Герасим…

Князь записывал каждый вывод.



И тут, как на грех, появился Селиван Иванович, раскрасневшийся и самодовольный как индюк:

— Господа, дело раскрыто! — торжественно заявил он, подбоченясь.

— О? — князь поднял глаза. — И кого же вы подозреваете на этот раз?

Селиван Иванович, разгорячённый собственной «гениальностью», вещал:

— Убийца хозяйки — сам хозяин!

Комната притихла. Большаков побелел от возмущения. Аглая прикусила губу. Даже князь на секунду остолбенел.

И только Савинов слегка наклонил голову, глядя на полицейского поверх очков, явно изготовленных в Европе:

— Простите, кого убили? — спросил он почти вежливо. — Хозяйку дома… или лакея?
Или, чего доброго, обоих?

Селиван моргнул. Дважды.
Затем густо покраснел:

— Я… то есть… ну… покойная барыня ведь тоже… умерла!

— Год назад, — уточнил антиквар. — От воспаления лёгких. Без насильственных действий.
А нынче — убит лакей. В её бывшей комнате.
Это, знаете ли, немного разные дела.

Селиван Иванович открыл рот, но в этот момент дверь распахнулась, и вбежал молодой стражник, запыхавшись:

— Г-господин сыщик! Срочная депеша!
В соседнем уезде… грабёж у графа Резанова!
Табакерка пропала… редкость… времён похода на Париж…

— И без убийства? — уточнил пристав.

— Т-точно так, ваше благородие! — стражник вытянулся.

Антиквар медленно повернулся к князю и Аглае:

— Видите? Почерк один.
Но в этот раз — успели скрыться, никто не помешал.

Он поднял с камина оброненный следственной комиссией листок с описанием табакерки:

— Хм, похожа на вашу, Аглая Дмитриевна, если я правильно понимаю. Кто-то собирает конкретные трофеи наполеоновской эпохи.
Значит… это только начало.

Селиван Иванович, чтобы спрятать свою глупость, снова надулся:

— Мы всех найдём!

— Если они вас дождутся, — тихо заметил Савинов.
И посмотрел на Аглаю острым, хищным взглядом:
— Мы должны торопиться.
И тихо добавил:
- Завтра навестим этих Резановых.


Глава 7



К тракту Резановых подъехали в санях трое:
Савинов, князь Оленьев и Аглая Дмитриевна.

Едва они ступили в гостиную, как графиня Резанова —
дородная, румяная и чрезмерно гостеприимная —
расправила плечи, как боевой индюк, и всплеснула руками:

— О-о, гости из столицы! Мы в провинции всегда рады светскому обществу!
Снима-а-айте шубы! Проходите! В гостиную пожалуйте! Вот сюда!

Графиня как квочка кудахтала вокруг гостей, рассаживая их за стол.

- Пейте чай! Варенье пробовали? Не пробовали! Срочно пробуйте!

И, не дав никому слова вставить, уже звала прислугу:

— Клавдия! Тащи ещё вишнёвое! И смородиновое! Да всё тащи!

Аглая сжалась на стуле и шепнула князю:

— У неё варенье... как будто государственный резерв.

Князь кивнул серьёзно:

— Это оборонный продукт.

Графиня присела напротив и строго покосилась на Савинова:

— Я вас узнала! Вы тот, что антиквариат изучает.
Значит, нам надо следить, что вы руками трогаете!

Савинов скромно улыбнулся:

— Я, сударыня, по рукам ещё никого не узнавал.

— А зря! — отрезала графиня. —
Руки — зеркало души! Вот у моего мужа руки — как у ангела!
Потому что ими он ничего не делает!

Где-то в стороне несчастный граф чихнул.

- Не беспокойтесь, сударыня, я помогаю полиции отыскать преступника. Так сказать, консультант по антиквариату.

- Ах, как интересно,  - театрально всплеснула она руками. - Напали на след?

Савинов  откашлялся и осторожно начал:

— Скажите, графиня Елизавета Ефимовна… табакеркой вашей интересовались?

Она закатила глаза:

— Ах! — и сразу же:
— А вы в театр ходите? У нас премьера! «Русалка на снегу»!
Анфиса Павловна — это что-то!
Если не смотреть на ноги… и на голос… и лучше на сцену не смотреть…

Аглая захихикала в платочек.

Князь дипломатично поддакнул:

— Искусство требует жертв.

— Да, — гордо подтвердила графиня. —
И наш театр — сплошная жертва.

Савинов терпел:

— Всё же, табакерка…

— Ах, табакерка! — вспомнила она наконец. —
Дед мужа привёз её с войны!
С кем он там воевал… с французами или ... ? Не помню.
Или с кем-то во Франции, но …
В общем, он всех победил!

Граф снова чихнул — видимо, в знак протеста.



— И никто, кроме одного молодого учёного, ею не интересовался? — уточнил князь.

Графиня тут же расплылась в мечтательной улыбке:

— Ах, интересовался! Такой щеголь!
Ресницы — как у актрисы…
Только от него пахло… библиотекой.
Ужасно!
Но ручку мне поцеловал — значит культурный!

Савинов и князь переглянулись.
Аглая сжала, до хруста накрахмаленную, салфетку: всё сходится.


После чаепития Савинов попросил осмотреть место происшествия. Хозяйка отнеслась к просьбе настороженно. А точнее — дородная графиня Рязанова не доверяла гостю, но не смогла отказать.

«Этот человек непременно что-нибудь украдёт.»

Поэтому она ходила следом за ним, как сторожевая гусыня:
шуршала шёлковым платьем, оттопыривала локти и даже дышала в затылок.

Савинов, сохраняя невозмутимость, оглядывался на стены:
портреты предков — в модных когда-то мундирах,
мебель — тяжёлая, но, к сожалению, совсем не стоящая внимания.

- Так где вы были в момент ограбления?

Графиня надув губы обиженно произнесла:

- Ах, боже мой,  ну я же вам говорила - в театре на премьере "Русалка в болоте".

- ... на снегу... - поправил супружницу граф.

- Вот уж право, какая разница, - завелась графиня. -  Болото для русалки куда больше подходит. Вот скажите мне, дорогой князь, - она взяла гостя под руку и с видом знатока вещала, - что русалке делать на снегу? Она на нём просто замёрзнет? Да и вообще,  что это за спектакль? Откуда на сцене снег?

- Полностью с вами согласен, дорогая Елизавета Ефимовна, - желая поскорее убраться ответил Игорь Владимирович.


Савинова, Аглаю и князя Оленьева провожали так же неумолимо спешно, как и встречали. Видимо у Резановых все делалось в суматохе. Приехал гость, не дав ему раздеться - напоили чаем. Уезжает - выталкивают за дверь не дав надеть калоши.


Снег скрипел под санями.  Небо к вечеру прояснилось, а мороз крепчал. Укутавшись в шубы, молодые люди вволю насмеявшись,  обсуждали услышанное.

Савинов, задумчиво:

— Воры не трогают бриллиантов… не трогают золота…
Они охотятся только за реликвиями времён Наполеона.
И действуют в одной местности…
Точно зная, у кого что есть.

Князь поджал губы:

— То есть кто-то ведёт список… или наследует чужой.

Аглая шепнула с тревогой:

— Но зачем? Ради денег?

Савинов посмотрел в белую даль дороги:

— Нет, Аглая Дмитриевна…
Кажется, дело здесь не в цене.
А в военной тайне, за которую по-прежнему убивают.

Сани покатились быстрее.
Кто-то впереди опережал их на шаг.




 Глава 8



Утро выдалось промозглым, но в полицейском участке царила почти праздничная суета.
Селиван Иванович, заливая чаем пол, маршировал от окна к двери и громогласно диктовал писарю:

— «Объявление! Продаётся сабля Багратиона! Настоящая! Царём подаренная!»
Пиши, Пантелей! Не жалей бумаги — у нас служба государева, а не булочная!

Троица едва успела переступить порог, как пристав величаво обернулся:

— А! Столица пожаловала! Ну, говорите, что нашли?

Они изложили всё: совпадения, табакерки, странного «учёного».
Селиван Иванович выслушал равнодушно, побарабанил пальцами по пузу…

— Значит так, ловим! Засадой! Как на гуся! — объявил он, довольный своей стратегией.

Савинов прищурился:

— Простите, милостивый государь… почему сабля Багратиона?

— Так герой ведь! Рука-то у него золотая была! — сделал пристав движение, будто крошил воздух невидимой шашкой. — А уже там, глядишь, и злодей примчится.

Савинов стукнул кулаком по столу, так что чернильница подпрыгнула:

— Тогда уж пишите сразу — сабля самого Наполеона!
Чего мелочиться?!

— Н-ну… — почесал затылок пристав, — Наполеон… он как бы… ого- го какой… Нам не поверят, что он сабельку потерял.

— А Багратион, по-вашему, по полям сабли разбрасывал? — не выдержал Савинов. — Вашей удою только лягушек ловить! Никому ваша сабля НЕ НУЖНА!

Селиван Иванович вспыхнул багровым, как самовар перед взрывом:

— Это мы ещё посмотрим!
И чтоб вас тут больше не видел!

Он ткнул пальцем, расставляя приказы:

— Вы, князь, с дорожки устали — езжайте отдыхать к вашей тётушки и привет ей от меня передавайте и пусть она прыть вашу попридержит.
Вы, Аглая Дмитриевна — шли бы уже домой  , батюшка небось волнуется.
Ну и вы, господин Савинов… идите уж. Большое спасибо за помощь! — последние слова прозвучали как пощёчина.

Писарь Пантелей испуганно спрятался за чернильницу.

Князь Оленьев тихонько наклонился к Савинову:

— Кажется, нас… уволили.

— Я и не нанимался, — сквозь зубы ответил тот.



Когда дверь за ними захлопнулась, Савинов остановился, втянул морозный воздух и процедил:

— Отлично. Полиция на хвосте у собственной гордости.
И это даже полезно — мешать нам они теперь не будут.

Князь усмехнулся:

— Селиван Иванович решил заманить медведя… на капусту.

Аглая, нахмурившись:

— Значит, действуем сами?

Савинов поднял воротник, глаза его блеснули:

— Сами. Будем искать настоящий приман.
Тех, кто воевал под Бородином.
У кого могли остаться реликвии — ценные для убийцы.

— И немедленно телеграфируем в Петербург, — добавил князь. —
Пускай ищут похожие преступления.

Аглая сжала перчатки, решительная:

— Мы опередим их всех.
Если не мы — никто.

Они переглянулись — теперь они вместе.
Трое против невидимого врага, который знает каждую их улицу и каждую реликвию.

Снег предательски скрипел под ногами.
Казалось, кто-то слушает.




Глава 9



Пока в типографиях рассыпали литеры для громогласного объявления о «сабле Багратиона», а депеша из Петербурга всё не приходила, троица не сидела без дела.

— Если полиция ловит мышь на колокол, — буркнул Савинов, — придётся самим искать кота.

И они отправились всего за пять вёрст от уездного городка — к отставному генералу Ивану Степановичу Перовскому: седому, сухому, но с орлиным взглядом. Его уважали: он был из тех редких военных, в чьём доме действительно помнили Бородино.

Генерал усадил гостей в свой кабинет — стены увешаны картами, саблями и старым знаменем с прожжёнными дырами.

— Слушаю вас, господа, — сказал он, разливая чай с каким-то густым, почти чёрным вареньем.

Савинов, как всегда прямо:

— Благородный государь, у нас странное дело. Грабят помещиков, похищают только табакерки времён Наполеона. Две уже исчезли.

Генерал медленно поставил чашку.

— Две… — повторил он, — значит… началось.

Аглая вздрогнула:

— Простите, что началось?

Перовский поднялся и прошёл к комоду — достал потрёпанную записку.

— Это рассказал мой старый денщик перед смертью. Отец его при моём деде служил. Я был в отъезде и возвернулся только вчера вечером, о том, что в округе произошло толком ничего кроме убийства в вашем доме, Аглая Дмитриевна, не знал, но теперь понимаю. И он поведал тайну, которую носили десятилетиями…

Он заговорил негромко, но каждое слово будто падало ядром:

— Под Бородино сошлись четверо товарищей:
молодой ещё Большаков, отец вашего батюшки Аглая Дмитриевна, постарше — граф Резанов,
ваш дед — князь Оленьев, милостивый,
и мой дед.
Взяли они в плен французского генерала… и тот, желая спасти жизнь, признался:

С французами отступало золото — награбленное.
Спрятано.
Место — на тайной карте.
Карта — в одной из трёх табакерок. Табакерки у трёх генералов.
Табакерки — особые, подарочные. Их всего три.
Кому достались — знает только судьба.


Большаков получил от генерала одну — ту самую, что похитили.
Вторая — у Рязановых… тоже исчезла.
Генерал обернулся:

— А третья, милостивый князь… у вашей тётушки. В нашей семье табакерки никогда не было.

Оленьев побледнел:

— У тётушки?! Но она… она ведь не знает…

— Никто не знал, — жёстко ответил генерал. —
Пока не умер денщик.

Он осёкся и добавил ещё ниже:

— А после его смерти у меня исчез лакей.
Сапогов Апполинарий… дрянной человечишко.
Писаный красавец, услужливый, грамотный — и слишком болтливый. Люди поговаривали: якшался с кем-то опасным.

Савинов счёл — сходится:

— Он мог подслушать? Узнать тайну?

— Мог, — кивнул генерал. —
И если он с бандитами…
Они уже знают о третьей табакерке.

Он подошёл ближе, его голос стал приказом:

— Немедленно возвращайтесь к княгине, князь!
Если желаете — дам двух надёжных парней.
И ещё…

Он посмотрел каждому в глаза:

— Берегитесь.
За этим золотом охотились и при Бонапарте…
и будут охотиться всегда.



В этот момент врывается адъютант, хотя и в отставке, как впрочем все солдаты в помемтье генерала:

— Иван Степанович!  Посыльный из полицейского участка! Депеша из Петербурга для князя Оленьева!

Игорь Владимирович разорвал печать, бегло прочёл и передал Савинову:

«Подобных преступлений в Империи не выявлено.
Действует местная группа.
Предположительно — профессионалы.»



Савинов медленно сложил бумагу:

— Значит, вся игра — здесь.
И ставки выше, чем думали.

Оленьев надел перчатки, Аглая подняла подбородок.

— В путь? — тихо сказала она.

Савинов улыбнулся краем губ:

— Теперь у нас есть карта.
Только мы пока не знаем, где она.

Возвращаясь в Глушицы троица, сидя в санях, обсуждали события.

Савинов задумчиво произнёс:

- Что мы имеем? Три табакерки. Выходит, что ваши деды нашли все три табакерки. Каким образом, этого мы уже не узнаем.

- Но, погодите, Василий Петрович, - встряла Аглая, - если моему деду французский генерал сам  табакерку подарил,  и в ней, получается, изначально не было карты, тогда зачем у нас её воровать? Да ещё и человека убили.

- Видите ли,  Аглая Дмитриевна,  я думаю, что этот Апполинарий, до того как попал на службу к генералу и раньше мелкими преступлениями не брезговал. А когда он тайну  узнал, то наверняка весь дом осмотрел. Не найдя табакерки у генерала Перовского  он отправился к вашему родителю. Он должен был знать, что искать. Мало ли табакерок в государстве. А вы ведь его должны были видеть.

- Вы правы, я его и видела. Он вежливый,  но какой-то незапоминающийся, скользкий. Говорил хорошо, грамотно, с лёгким акцентом,  но всегда ускользал от прямого взгляда. Мне тогда показалось его стеснительность... Да и говорил он много обо всем и ни о чём одновременно.

- Ха-ха-ха, Аглая Дмитриевна,  вам бы в сыск. Вы превосходно описали хорошего проходимца. Поверьте мне, я то уж знаю.
И друзья громко расхохотались.


Глава 10



Полиция торжествовала заранее.

Селиван Иванович собственной персоной командовал операцией по «поимке французского картеля», как он уже успел назвать преступников. В объявлении красовалось:

Сабля князя Багратиона!
Продаётся. Дёшево. Срочно.
По адресу...


— Уж поползут, гады! — уверенно повторял пристав, проверяя солдат. — Всех повяжем разом!

А повяжут они действительно много:
купца, пришедшего по дешёвке купить легенду Багратиона,
несколько перекупщиков, да пару мелких проныр —
всё «злодейская шайка» по мнению полиции.

Но настоящая охота разворачивалась у Оленьевых.


Княгиня Оленьева встретила племянника спокойно… почти слишком спокойно. В её глазах читалась усталость людей, которые уже видели слишком много.

— Табакерка? — повторила она, поправляя кружева. — Да, была. Мой батюшка привёз её после войны.
Но позже подарил государю… как знак преданности.

Она вздохнула:

— Так что искать тут нечего.
…Но воры об этом не знают. Кстати, друг мой Игорешенька, - обратилась  княгиня к племяннику, - а почему воры после Большаковых сразу ко мне в дом не явились?

Племянник поцеловал руку тётушки и спокойно ответил:

- Убийство наделало много шума. Я думаю, убивать не хотели. Все должно было быть тихо...

- Простите, сударыня,  а к вам разве месяца три назад учёный не заезжал и про табакерку не расспрашивал? - поинтересовался Савинов.

Княгиня пожала плечами:

- Я в имение месяц назад возвернулась. Может кто и заезжал...

- Тётушка,  а если бы про табакерку спросили, ты бы ответила, что её Государю подарили?

- А это был секрет? Не знала...

И княгиня с достоинством объявила:

— Сегодня вечером я уезжаю в гости к графине Мезенцевой.
Пусть те, кто крадёт тени, явятся за своим призом.

Она уехала на экипаже, а дом погрузился в напряжённую тишину.

Савинов остался в кабинете, медленно проверяя револьвер.
Оленьев у окна, настороженный: тень за тенью.
Аглая — между ними: сердце стучит, но взгляд твёрдый.

— Боитесь? — спросил князь тихо.

— За вас, — ответила она ещё тише.

Савинов хмыкнул:

— Ох, голубчики… роман нам тут устроили. Держим ухо востро.



Час за часом.
Ночь сгущала воздух, будто перед грозой.

И когда стрелка часов перескочила за полночь —
в коридоре раздалось скольжение.

Шаги… но с тяжёлым прихрамыванием.

Савинов шепнул:

— Он.

Дверь в кабинет медленно открылась.
На пороге возник Хромой — широкий в плечах, шея быку впору.
На лице — кожаная маска, в руках — металлическая дубинка, вся в пятнах ржавчины или… крови?

Он шёл уверенно.
Профессионал, не первый дом в его жизни.

Но в ту же секунду Савинов взвыл:

— Лови его!

Князь бросился, Аглая вскрикнула, стул с грохотом опрокинулся.
Хромой ударил — дубинка со свистом рассекла воздух, едва не задев Оленева.
Князь схватил его за запястье — но тот двинул левым кулаком так, что отозвалось в стенах.

Силы были неравны.

Хромой почти вырвался… почти…

Пока ударом "хук" Савинов не загнал его  к шкафу и не щёлкнул наручниками:

— Попался, голубок. Я, к твоему сведению, в боксе подавал большие надежды.

Тот зарычал, как зверь, но уйти было некуда.

— Где табакерки? Где твой хозяин?! — рявкнул Савинов.

Хромой лишь усмехнулся искривлённым ртом:

— Поздно. Он уже рядом.

В этот миг раздался тихий звон стекла где-то на нижнем этаже.

Савинов обернулся:

— Что за… ЕЩЁ ОДИН?!

Оленев схватил оружие:

— Это отвлекающий манёвр! Он не один!

Троица переглянулась — и ринулась вниз.



Параллельно — в участке

— Поздравляю, господа! — торжествовал Селиван Иванович, окружённый горой связанных «преступников».

— Мы задержали всех, кто пришёл на объявление! Вот что значит правильно вести следствие. Попались голубчики.

- Я купец второй гильдии, вы не имеете право, - возмущался один из задержанных, - я хотел сабельку прикупить,  а вы вязать. Я буду жаловаться.


— Конечно,  конечно. Разберёмся. Зато порядок! — не сдавался пристав. — Это главное!

Солдаты молчали.
И только снег тихо падал за окном.




 Глава 11



Дом Оленьевых казался спящим… но это был сон волка.

Савинов бежал первым — ловко, почти бесшумно.
За ним — князь, уверенный и злой.
Аглая старалась не отставать, хотя сердце в груди билось так громко, что, казалось, слышно на весь дом.

На лестнице остановились.
Тишина снова сгущалась.

— Где? — шёпотом спросил Оленьев.

Савинов прислушался.

Лёгкий-едва слышный скрип…
Тень скользит вдоль стены…

— В гостиной, — выдохнул он.

Они двигались цепочкой — медленно, как охотники.



Гостиная была озарена лишь лунным светом.
Серебро отражало синеву, словно весь мир стал холоднее.

У окна стоял человек.

Высокий. Тонкий.
Одет — как столичный щёголь:
утончённый сюртук, блестящие ботинки, перчатки ослепительной чистоты.

Он ничуть не походил на разбойника.

Савинов направил револьвер:

— Руки!

Чужак даже не вздрогнул.
Повернулся… и улыбнулся.

— Господа… я очень рад познакомиться.

Улыбка — вежливая, абсолютно спокойная.
Глаза — острые, как иглы.

— Кто вы? — спросил князь, не убирая прицела.

— Коллекционер, — мягко ответил незнакомец. — Ищущий своё.
А вы, вижу, ищете меня.

— Ах вот оно как? — хмыкнул Савинов. —
А то мы думали, что ты пришёл табуретки тырить.

Аглая почувствовала, как по спине бежит холодок.
Что-то в этом человеке было… неправильное. И в то же время он походил на учёного, который посещал их дом. Тот и не тот одновременно.

— Ваш подручный задержан, — сказала она. — Бежать некуда.

— Подручный? — Незнакомец чуть наклонил голову, будто задумался.
— Ах, этот громила? Всего лишь слуга грубой силы.
Я предпочитаю… утончённые методы.

И тут он сказал то, от чего у всех перехватило горло:

— Передайте Хромому благодарность:
он честно заслужил свою часть золота.

— Какого золота? — рявкнул Савинов.

Человек улыбнулся шире.

— О, господин Савинов, вы ведь сами прекрасно знаете.
Вы же бывший антиквар.

Савинов вздрогнул.
Князь замер.
Аглая почувствовала, как земля уходит из-под ног.

— Но не переживайте, — продолжал он тихо.
— Сегодня никто не умрёт.
Мы все ещё в начале большой игры.

Он медленно поднял руки…

И в окне полыхнула вспышка!

Стекло разлетелось.
Аглая вскрикнула и закрыла лицо.
Князь бросился вперёд, но…

Незнакомца уже не было.

На подоконнике — порывом ветра — упала одна-единственная перчатка.

Белоснежная.
На манжете — крохотная вышивка золотой нитью:  V

Савинов напрягся — будто ударили.

— Видимо, это его подпись, — прошептал князь.

— Нет, — мрачно ответил Савинов, поднимая перчатку.
— Это хуже.

Он посмотрел на молодых людей:

— «V» — пятая буква.
А их было четверо:
дед генерала… дед графа Резанова … дед Аглаи… дед князя.

Случайность исчезла навсегда.

Аглая прошептала:

— Значит…

Савинов кивнул:

— Да.
Он считает себя пятым.
Пятым наследником золотой тайны Бородино.

И теперь… он охотится за нами.

Савинов тяжело выдохнул, глядя на друзей:

— Он убеждён, что необходимая табакерка принадлежит вашему роду, князь. А если не у вас — то у вашей тётушки.

Князь Оленьев расправил плечи:

— Но табакерки у нас давно нет! Ещё мой дед передал её Государю, когда вернулся с войны и вы сами это слышали от моей тётушки.

— Ему это знать необязательно, — мрачно отозвался Савинов. —
Для убийцы важна не истина, а жадность. Он уверен, что табакерка — ключ к золоту. Значит, вы — препятствие.

Аглая нервно сжала пальцы в кружево перчатки:

— Но если он всё-таки узнает, что вещь у Государя? Тогда он отстанет?

Савинов усмехнулся коротко, зло:

— Нет, тогда он решит, что вы лжёте. Скрываете добычу.  А это, поверьте, гораздо хуже.  А за такое, по его понятиям…
убивают быстрее, чем за золото.


Повисла тишина.
Холодная, как предутренняя мгла.

Князь тихо произнёс:

— Значит… он будет охотиться?

— Да, — теперь уже без тени сомнений сказал Савинов. —
Он придёт. Потому что думает, что вы знаете, где золото.
А если не скажете — значит, умрёте с тайной во рту.


В это мгновение все трое впервые поняли:
это уже не поиски старинной вещи.
Это — война.
Личная.
Тихая.
Бесчестная.

И проигрывать в ней нельзя.




Глава 12



Когда обсуждение зашло в тупик, Савинов остановился, ударив кулаком по подоконнику:

— Он знает, что мы его будем ждать у тётушки.
И потому больше туда не сунется. Если только… сама княгиня выйдет из дома.

Князь Оленьев напрягся:

— Но тётушка не должна рисковать! Я не позволю...

— Никто и не предложил, — перебил Савинов, глаза его хитро блеснули. — Мы дадим ему другую тётушку.

Аглая недоумённо уставилась на Савинова:

— Вы хотите… заманить его?

— Он охотник. Но мы сделаем вид, что добыча сама просится в капкан, — Василий уже размечал план в уме. —
Отставной генерал даст нам двух-трёх надёжных солдат.
Нужен лишь приман… человек, который сыграет роль княгини.

— Артист! — воскликнула Аглая.

Князь хлопнул себя по лбу:

— Театр! У тётушки на содержании половина уездной труппы…
Там есть молодой офицер, что ушёл в отставку и подался на сцену.
Стройный, высокий… подбородок поднимет — и сама тётушка!

Аглая прыснула:

— Только голос у него басом.

Савинов махнул:

— Голосом он пользоваться не будет.
Нам нужно лишь силуэт и шаль.
Пусть выйдет вечером «в гости», с корзинкой.
А мы — вокруг. Невидимые.

Князь тяжело вздохнул, но решимость уже застывала в глазах:

— Значит, мы поймаем его. Раз и навсегда.

Савинов ответил холодной уверенной фразой:

— Если всё пройдёт, как я задумал — он попадёт к нам живым.
Если нет — мы трое можем и не дожить до утра.

Театр находился на главной улице уездного городка — ярко окрашенное здание, пахнущее тесом, гримом и провинциальными амбициями. Когда троица переступила его порог, режиссёр — низенький, с драматическим профилем — всплеснул руками:

— Милостивые государи! Чем обязан?

Савинов, не тратя времени:

— Нам нужен человек… похожий на княгиню Оленьеву.

Режиссёр фыркнул:

— Похожий? Да у нас половина актёров на неё похожи, особенно по части капризов!
Но… вы, конечно, о Гавриле Петровиче?

Тот самый офицер, что ушёл в труппу.
Ему и правда хватало величавых манер — даже слишком.



Гаврила Петрович стоял посреди гримёрки, закатив глаза к потолку, пока две актрисы шустро крепили на него парик из искусанных временем кудрей.

— Ненавижу румяна, — буркнул он, — от них кожа грубеет.
— Потерпите уж ради Отечества, — хмыкнул Савинов, — Бородино ведь ради него отстояли.

Аглая придерживала роскошную шаль тётушки:

— Только не сутультесь! Княгиня держит спину идеально прямо.

— Господи… — взвыл Гаврила, выпрямляясь так резко, что шаль с него чуть не слетела.

Князь Оленьев невольно улыбнулся — впервые за всё время.

— Вы — точная её копия.

— Да неужели? — офицер задрал подбородок, и все дружно ахнули:
в этот миг он и правда стал княгиней.

Режиссёр перекрестился:

— Дай вам Бог не встретить жениха.


Снег поскрипывал под ногами.
Небо нависло тёмным сводом, только луна выхватывала блёклые огни фонарей.

Гаврила — тётушка — неторопливо вышел из подъезда, держа корзинку с пирожками.
Идеально. Как будто и впрямь направилась к соседке.

С обеих сторон улицы — невидимо — рассредоточились:

два солдата генерала, князь с револьвером, Савинов с отмычками и кистенём, Аглая — наблюдатель у окна второго этажа
(как ни просили — не ушла).


Секунды тянулись вязко.
Тёмные оконные проёмы казались глазницами чудовища.

И вдруг…

С заднего переулка — едва уловимый шорох.
Силуэт отделился от стены.

— Пошла… — прошептал Савинов.

Фигура — высокая, уверенная, движущаяся так, словно собственная тень ей подчиняется.
Сапогов.

Он нагнал «княгиню» почти без шагов — молнией.
Ладонь на рот. Нож к ребрам.

Но Гаврила не зря служил.
Разворот, локоть в лицо — и крик:

— Сейчас!!

Из снежной темноты — вспышка, глухой удар, лязг.
Солдаты схватили разбойника за руки — тот взревел, как зверь.

Сапогов попытался рвануться — Савинов ударил кистенём в запястье.
Нож звякнул о лед.

Князь подскочил, прижав ствол револьвера к виску бандита:

— Попался, мошенник.

Апполинарий задышал чаще, злобно, но руки разжал.

— Думали, умнее вас нет? — прохрипел он. —
Табакерки… вам не найти. Вас уже приговорили.

Савинов прищурился:

— Кто они?

Разбойник лишь ухмыльнулся — криво, пугающе:

 — Тех, кто служит золоту Императора.





 Глава 13



Сапогов сидел, склонившись на скамье, высокий, худощавый, красивый, но скользкий какой-то. На правой щеке — свежий багровый след: Савинов успел “поздороваться”, когда тот бросился на стражников.

— Скажешь нам по-хорошему, кто твой хозяин, — спокойно начал князь Оленин, — и мы ещё сделаем вид, что ты полезен следствию.

Апполинарий усмехнулся, зубы его блеснули волчьими осколками: — Хозяин? Нет у меня хозяев.

— Конечно, — с иронией протянул Савинов. — Ты же сам себе барин. Сам убил, сам украл, сам в Наполеоновской войне участвовал — вылитый маршал Не;й…

Сапогов зло сплюнул на пол:

— Я не убивал того лакея! Он заорал… Увидел… меня… хромой его одним ударом— он запнулся.

Аглая подалась вперёд: — Увидел кого?

— Того, — хрипло ответил Хромов, — кто велел табакерку добыть. Я только прикрывал. А он… Француз. Щёголь. В якобы учёного играет. Ходит, как павлин, трость с золотой головкой.

Оленин и Савинов переглянулись.
Щеголеватый незнакомец… тот, что был у Резановых …

— Имя, — твёрдо сказал князь.

— А вот имен вы от меня не услышите, — Апполинарий посмотрел снизу вверх, с мрачным торжеством. — Он меня найдёт и выпотрошит. Меня, понимаете? НЕ ВАC.

Савинов медленно прошёлся по комнате:

— Значит, он француз. И работает не один?

Апполинарий захохотал тихо: — Он — потомок полковника Бомона. Тот, что при Наполеоне служил. У него долг — вернуть золото Франции. А мы… так… мелкие пташки.

Тишина повисла густая. Даже Аглая не нашла слов.

— Где вы встретились? — князь наклонился ближе.

— На ярмарке в Гамбурге. Кто ж знал, что русские так золото охраняют? — Сапогов метнул тяжёлый взгляд на Савинова. — Он за своё не моргнёт — шкуру спустит.

Савинов сжал кулаки.

Французский след. Бомон… Потомок офицера из той самой войны.

- А что вы, любезный, что в Гамбурге делали?

- А это вас не касается.

- Поговори мне ещё,  - Савинов замахнулся, - сейчас зуботычину ещё разок испробуешь.  Отвечай когда спрашивают. Как к генералу Перовскому на службу попал?

- Так француз и велел устроиться. Бумаги справил, рекомендательные письма... так и попал. А в Гамбург я... от каторги сбег. Было дело...

— И последнее, — тихо, почти дружелюбно произнёс Оленьин. — Где он сейчас?

Сапогов поднял глаза:

— Здесь. В вашем городишке. И он знает о вас.

Он ухмыльнулся — и на мгновение выражение его лица стало по-детски беспомощным:

— Берегите девчонку.

Аглая вздрогнула.

— Почему? — спросил Савинов резко.

— Потому что может на неё вас всех  взять — прошипел Апполинарий. — Таких он не оставляет в живых.


Глава 14



Снег всё падал и падал. Казалось, сам декабрь решил скрыть под белым саваном тревоги уездного городка. Утро началось с резкого колокольного звона телеграфной станции — депеша.

Оленин, Савинов и Аглая стояли рядом, когда оператор торжественно развернул узкую ленту. Князь пробежал глазами и побледнел:

«Вниманию князя Оленина.
В Европе объявился некий Антуан де Бомон,
выдающий себя за исследователя эпохи Наполеона.
Предположительно связан с преступлениями
в Гамбурге, Любеке и Варшаве.
Работает дерзко, по-французски изыскан,
но след оставляет кровавый.
Чрезвычайно опасен. Не вступайте в контакт без военной поддержки».


Аглая тревожно сжала руки: — Значит… это он?

Савинов нахмурился: — Де Бомон… На ярмарке хвастал, что предки его жили среди золота императора. Если он действительно ищет сокровище — он не остановится.

Князь аккуратно сложил бумагу, будто та могла ранить:

— Сокровище? Да это миф эпохи бедствия… Где уж тут истина?

Савинов сухо усмехнулся: — Иногда миф страшнее пороха. Он движет людьми.

Но самое страшное их ждало дома.


Вернувшись в усадьбу Большаковых…

Дворня металась взволнованная, а у крыльца стояли… полицейские.

— Батюшка дома? — воскликнула Аглая, сердце её болезненно сжалось.

— Барин… ранен, — тихо сообщил старый кучер.

Аглая, побледнев, почти побежала внутрь. В гостиной отец сидел в кресле — бледный, с перевязанным плечом. Врачи хлопотали.

— Папенька! Кто это сделал?

Он с усилием поднял глаза на дочь:

— Незнакомец… щеголь… говорил по-русски, но… с акцентом. И хотел мне задать вопросы о табакерке…

Аглая сжала отца за руку, чувствуя, как мир пошатнулся.

- Папенька,  а вы его разве не узнали, это же он - учёный,  что три месяца назад гостил у нас?

- Ох, душа моя, да и впрямь и похож и нет. Я его толком и не рассматривал.

Савинов прошёл по комнате, заметив следы борьбы. Тонкие, почти незаметные… но он понял.

— Мы опоздали, он опережает нас,— сказал он хрипло.

Князь молчал, но пальцы его дрогнули — он держал себя только силой воли.

- Он хотел убить моего отца, - рыдала Аглая.

- Нет, он предупреждает нас, Аглая Дмитриевна, - погладив по плечу девушку, произнёс Савинов.


Заполночь Аглая у окна.

Тёмный сад стоял неподвижно. Но где-то внутри неё всё дрожало — от страха и ярости. Она думала:

 «Он пришёл за нами. Он знает, что мы на верном пути».

И вдруг — в свете луны — она увидела движение у ворот.

Фигура. Высокая, худая. Трость в руке.
Шляпа с изящной лентой.
Он поднял голову… и улыбнулся прямо ей.

Аглая отпрянула.

Савинов ворвался в комнату — только что заметил странное.

— Барышня, что с вами?

Она указала на окно:

— Он… он здесь. Бомон.

Но в саду уже никого не было.

Савинов сжал револьвер:

— Ну что, сударыня Аглая…
Похоже, охота действительно началась.




 Глава 15



Утро началось тревожно. В усадьбе Большаковых стояла тишина, будто сам дом затаил дыхание. Лишь где-то в конюшнях нервно фыркали лошади — чувствовали беду.

Савинов, вернувшись из города с донесением генералу, бросил на стол свежую газету:

— Вот, полюбуйтесь. Наш уважаемый пристав опять распорядился напечатать объявление о сабле Багратиона — крупным шрифтом, с описанием и даже рисунком. Праздник для вора. Ещё пара купцов и мелких прохвостов попадут в ловушку...

Оленин с досадой ударил кулаком по спинке стула:

— Так он сам ведёт его за руку!

— Да приставу важнее звания да громкие выстрелы, — буркнул Савинов. — А нам с вами предстоит думать.

Аглая медленно прошлась по гостиной, тяжело подбирая слова:

— Мы должны предупредить княгиню Оленьеву… ведь она тоже в опасности.

Оленин поднял на неё взгляд. В нём впервые мелькнула настоящая тревога — не за честь семьи, а за дорогого человека.

— Я уже направил к тётушке двух надёжных людей генерала.
Но… если Бомон решит действовать сегодня… Вопрос: "где"?

Савинов перехватил его взгляд:

— Он решит. У него мало времени.
И чем дальше — тем отчаяннее он станет.


Все понимали, хоть и усиленная охрана… но враг всё ближе.

Во дворе усадьбы появилась телега с сеном — обычное дело для хозяйства. Никто не обратил внимания, как возница в широком полушубке слишком уж низко опустил шапку на лицо.

Он медленно проехал к задним постройкам…
И исчез в тени.



Аглая принесла раненому отцу чай. Он благодарно кивнул — силы пока не возвращались. Девушка устроила подушки удобнее и подошла к двери… и в этот момент почувствовала что-то не то.

В коридоре пахло… табаком. Чужим. Резким.
Французским.

Аглая замерла.

— Кто здесь?..

Хруст пола.
Она обернулась — и едва успела вздохнуть.

Тень. Чёрная.
И сталь, блеснувшая в руке незнакомца.

Но в тот же миг дверь распахнулась —

— Назад! — Савинов, быстрый как выстрел, толкнул Аглаю за спину и ринулся вперёд.

Преступник отскочил, ударив тростью по лампе. Та взорвалась вспышкой, погрузив коридор в полумрак. Князь выбежал из гостиной, схватив канделябр как оружие.

— Стоять! — крикнул он.

Тень метнулась к окну. Стёкла разлетелись в снег, и фигура исчезла наружу, растворившись в белом вихре ночи.


Несколько секунд — и снова тишина.

Савинов осторожно подошёл к разбитому окну. На подоконнике темнела капля крови.

Он произнёс тихо, почти уважительно:

— Хитер, чертяка… Но не безгрешен.

Аглая всё ещё дрожала:

— Он был… совсем рядом…

Савинов повернулся к ней и впервые за всё время
в глазах его не было насмешки — только забота:

— Теперь, сударыня, вам — ни шагу без охраны.
У него цель. И цель — вы.

Оленьев резко выдохнул, сжав кулаки:

— Я не дам ему ни малейшего шанса.

Савинов мягко усмехнулся:

— Вот это уже разговор мужчины. Но, друзья мои, у меня есть план.




Глава 16



Утро выдалось морозным, серебряный иней ещё держался на ветвях старых лип. Дворовые мальчишки с удивлением смотрели, как к крыльцу Большаковского дома подкатила карета с гербами Перовских: блеск стали, звон упряжи — всё говорило о высокой чести визита.

Генерал Иван Степанович Перовский, всегда прямой и быстрый в движениях, даже не успел струсить снег с полушубка, как уже начал говорить:

— Депешу получил — и сразу к вам, — сухо отчеканил он. — Чем помочь могу?

— Батюшка с вами говорить желает, — скромно произнесла Аглая. — А после позвольте пригласить вас к нашему столу.

— С удовольствием, милая, — генерал едва заметно смягчился. — Проводите.


В покоях помещика пахло лекарствами и сушёными травами. Их аромат смешивался с еле уловимым запахом воска, свечей и старых книг. Аглая осторожно подложила дополнительную подушку под спину отца, взглянула ему в глаза с тихой тревогой — и бесшумно закрыла за собой дверь.

— Ну здравствуй, Дмитрий Акакиевич! — генерал покачал головой, усаживаясь. — Опять ты в передрягу? Как же тебя угораздило?

— Ерунда это всё… — старик попытался улыбнуться. — Я о другом…

— Покаяться хочешь? Так я, видишь ли, не священник, — старый воин хмыкнул, подкручивая усы. — Говори про табакерки. Думаешь, я слеп? Такой переполох — пора и мне знать правду.

Большаков отвёл взгляд к окну, где в лучах зимнего солнца медленно кружились снежинки.

— История длинная… даже не знаю, с чего начать.

— С начала и начни, — строго произнёс Перовский. — Как ваши семьи получили три одинаковые табакерки? Одну  французский генерал твоему отцу лично дал, а две другие?

Большаков заговорил глухо, будто каждое слово давалось болью:

 - Заваруха под Бородино была знатная, и без мародерства не обходилось. Вот одного такого и повязали. Твой дед тогда звание полковник имел. Других высоких чинов рядом не оказалось. Вот к нему и приволокли мародера. Мешок вытрясли, там добра снятого с погибших французов разного и среди них эти табакерки то и были. Мародера в расход, а табакерки дед твой забрал.
Покрутили, посмотрели, вроде все три одинаковые. Но никакой карты не нашли. Подумали, может механизм какой есть. Французы уж шибко механизмы любили. Тут бой. Не до тайн.
Прошло время, дед твой хорошо израненый с войны вернулся.

- Погодь,  Дмитрий Акакиевич,  я сейчас возвернусь, - сказал генерал и вышел.

В гостиной чувствовалось напряжение.

- Голубушка, Аглая Дмитриевна,  у вас хватит места для четы Резановых, княгини Оленевой и меня, разумеется?

- Всех расселим. Что-то серьёзное? - сжав руки на груди спросила Аглая.

- Все потом. Вы, голубушка, комнатки приготовьте. А вы, князь, - генерал обратился к Оленеву, - мигом за тетушкой и моих ребяток, что с ней в имении, прихватите.

Перовский вышел на крыльцо и дал распоряжение привезти супругов Резановых. Отставной генерал, отставные солдаты, но вместе - хорошая военная сила.

Завтрак подали в покои помещика и генерал приготовился слушать дальше.

- Возвернулись не все. Денщики графа Рязанова и князя Оленева сгинули на войне. Денщику твоего деда повезло более всех -  без ранений. Дед твой совсем израненный вернулся. Опять не до тайн было. Восстанавливать многое пришлось. Незадолго до смерти твой дед собрал таки своих товарищей. Табакерки и ту, что моему отцу француз самолично дал,  перемешал и выдал каждому по одной. Себе не оставил - чувствовал, что смерть скоро. Взял слово о молчании. А если всё же клад есть - вернуть Отечеству. А поступил так, чтобы товарищи не перегрызлись и грех в душах не затаился.

- Теперь выходит, что если карта и была - она могла оказаться и в твоей табакерке.  - Задумчиво протянул генерал.- А дальше что?

-  Отец взял с меня слово и приставился. А механизм был в нашей табакерке.

После этих слов генерал вопросительно посмотрел на помещика и машинально подкрутил усы.

- Я ради этого в столицу поехал. Нашёл специалиста по этим разным штукам.  Он мне механизм и открыл. Тончайшая, скажу тебе,  работа. Там с боку у дна иголку только и можно было всунуть и одно дно откидывалось. Но в табакерке между днами ничего не оказалось.  Вот так то. Более ничего сказать не могу.

- Теперь понятно,  почему такие напасти именно на твой дом.

- Думаешь, только одна табакерка с секретом была?

- А пёс их знает.  Возможно преступник так и считает. Если табакерка пуста, то карта где-то спрятана. Скоро княгиня и граф с женой приедут. Как думаешь, они что знают об сём деле?

- Может и нет.

Генерал оставил Большакова отдыхать и направился давать распоряжения. 
Расквартировал по хатам своих отставников. Позаботился о провианте.  Выставил охрану. Создал оборонительные условия в случае любой осады. Поместье Большаковых превратилось в военную крепость.

Вечером гости собрались в гостиной. Огненные блики от камина играли на лицах, превращая выражения в маски — то благородные, то настороженные.

 

- Ну что господа, милейшие дамы и барышни! Пока история с табакерками не закончится,  вы все находитесь под охраной моих людей и моей личной. А теперь пора поговорить по-душам. Как человек военный, в звании генерала - освобождаю вас от данного когда-то слова... Да и никому оно уже не нужно, участников тех давних событий  нет в живых,  а нам надо подумать о тех, кто в опасности сегодня.

Генерал пересказал, что узнал от Большакова.

- Граф, - обратился Перовский к Резанову, - что вы можете добавить?

Граф поправил пенсне и посмотрел на свою жену, словно ища поддержки. Графиня величественно восседала на стуле рассматривая роскошь помещика Большакова. Какое ей дело до того, что там когда-то, с кем-то , что-то происходило. Когда поместье помещика Большакова более зажиточно, чем поместье графа Резанова.

- Понимаете, Иван Степанович, я собственно ничего и не знаю, - словно оправдываясь начал граф. - То что вы рассказываете, я впервые слышу, да-с. Мой дед, после войны 1812 года не так долго и пожил.  Если что и было, то он унёс с собой в могилу, да-с. Табакерка была. Все что знаю - это военный трофей - не более.

- Милостивая княгиня, - и генерал поцеловал даме ручку, - Вам наверняка тоже нечего добавить.

- Отчего ж, -  Княгиня поднялась — спокойная, величественная, словно богиня, сошедшая с античного барельефа, - раз уж, Вы генерал, освобождаете нас от данного нами слова и, к тому же, Вы совершенно правы, сейчас думать надо о тех, кто в опасности.
После смерти Вашего деда, друзья собрались осмотреть табакерки. Так вот наша табакерка была другой.

Присутствующие ахнули.

- Да! - Спокойно продолжила княгиня.  - Если не присматриваться, то сходство было, но при тщательном осмотре оказалось, что рисунок слегка отличался и медальон на нём отличался. Возможно,  кто-то пытался скопировать те - другие. Или мастер другой. Этого я не знаю, но механизма в нашей табакерке не оказалось. А вот в табакерках графа Резанова и Большакова механизмы были, но никакой карты или ещё чего там не было. Когда моего деда вызвали ко двору, он Государю трофей и подарил. Про историю с табакерками естественно умолчал. Я думаю, генерал, Вы понимаете почему? Никто не поверил бы, что золота не было, а людей погубили бы на пытках. Поэтому все и молчали и только перед смертью тайну раскрыли. Да и мы, зная все это, не знаем что с этим делать. А теперь - сумасшедший, что охотится за табакерками.

- Прошу прощения,  - поднялся Савинов, - не понимаю, хоть убейте, не понимаю. Нет в этой истории великой тайны, чтобы требовать друг от друга "клятвы". ЗАЧЕМ?...

- Мнда-а-а, - подкручивая усы протянул генерал, - с одной стороны всё глупо. С другой - опасно.

- Кхм, кхм, - обратил на себя внимание граф Резанов. - Я думаю, догадываюсь. Мой отец тогда малой был, когда ваш дед, генерал, пришёл к моему деду и невольно слышал разговор.
Попали они в засаду, тогда когда генерала взяли. Хорошая мясорубка была. Предал их кто-то. Вся беда, что кто-то из своих был. Подозрения падали на любого, кто жив остался. А их было мало. Наши деды-отцы и денщик полковника. Возможно предатель пал на поле брани. Но думаю, великодушно простите меня, генерал, это был денщик вашего деда. И чтобы поймать шельму, ваш дед и затеял такую аказию.
Генерал поднялся и с минуту молча мерил гостиную шагами.

- Может Вы и правы, - задумчиво вымолвил Перовский, - французский генерал наверняка про свои табакерки говорил на французском. А денщик деда вроде как и писать не умел, а разговор понял, если я об этом узнаю от его внука. И когда дед это осознал, то с ним и случился апоплексический удар.

- И что же он себя, денщик этот, не проявил если разговор про золото понял? - спросил Оленьев.

- Так это то как раз и понятно, - возразил генерал, - пил он по чёрному, совесть видать мучила. Так от горькой и помер. Да и французский, а ведь мог знать... как же, как же - память у него была... как слово то это модное...

- ... феноменальная... - подсказал Савинов.
- Точно! Но  это не позволяет думать,  что денщик был предатель...
- Это лишь говорит о том, что денщик понимал французский, а это не доказательство вины в измене. - Подтвердил Савинов.



Глава 17



Когда все тайны были раскрыты и гости слегка успокоили нервы обедом. Пришло время разработать стратегический план по поимке преследователя.

Мужчины заперли двери.
Дам и Аглаю отправили обсуждать помады и новые ткани.

Генерал рвался в бой. Окружить. Поймать.  Порубить в капусту.
Князь считал иначе - на живца.
Граф - мирный человек, мысленно отсутствовал. Он не хотел никого рубить в капусту. Он мечтал об одном - о спокойной жизни.
И только Савинов задумчиво сидел в стороне.

- Простите,  господа, - он встал со стула, решительно подошёл к двери и позвал Аглаю.

В гостиной воцарилась тишина.

- Аглая Дмитриевна,  есть среди дворовых серьёзный человек, которому можно полностью доверять? Позовите его.

Через минуту вошёл здоровенный мужик в тулупе и шапке ушанке.
Чисто медведь.

- Ну и богатыри у вас, Аглая Дмитриевна, - восхитился генерал.

- Это Прохор,  старший брат Мити нашего конюха, что за убийство задержали.
Савинов подошёл к мужику:

- Вот что, Прохор, надо чтобы ты сделал то, о чем мы тебя попросим. Поверь, это для блага и твоего брата.

Прохор мотнул головой в знак согласия.

- Пойди и покрутись во дворе возле самой болтливой бабы. Надо, чтобы ты по секрету рассказал, отчего Большаковы армию понагнали. Что мол Большаковы клад собираются выкапывать, государству сдать и ждут человека из столицы.  Чтобы всё чин по чину. И как тот человек приедет, а приедет он завтра вечером, так утром клад и выкопают. А клад находится за опушкой в ложбине у старой мельницы. Справишься?

- Так немудрено дело. Чего не справлюсь? Справлюсь.

Прохор вышел и тут же поднялся шквал голосов. Савинов подождал когда все успокоятся:

- Господа, поверьте специалисту, что наш преступник вряд-ли военному делу обучен. Поэтому, Иван Степанович, завтра вечером вы его в капусту  и порубите. Обещаю! Генерал,  рапорядитесь, чтобы рабочие и крестьяне из поместья беспрепятственно могли выйти в город. И если я прав, то через полчаса сюда ворвётся злой и грозный наш пристав Селиван Иванович. 

Савинов не ошибся. Не снимая  галош, не стряхнув снег с валенок, поругавшись на пороге с человеком генерала, в дом Большакова влетел пристав.

- Это чёрт знает что, - кипел как самовар Селиван Иванович, - почему о кладе я узнаю последним?

- Да, слухи в вашем городе распространяются быстрее чем я думал, - спокойно произнёс Савинов. - Не извольте беспокоиться, господин пристав, если бы мы послали гонца,  вы о кладе узнали бы несколько позже... А так, в течение двадцати трёх минут, как об этом стало известно - вы уже тут.

Селиван Иванович мерил гостиную шагами. В этом доме ему, как человеку на государевой службе,  нанесли оскорбление.

- Произвол! Неоказание помощи следствию! Сокрытие... Сокрытие...

Аглая подошла к приставу и пока он размышлял о сокрытие чего, она  помогла снять с него  шинель и пригласила за стол. Откушав чай со сладостями Селиван Иванович слегка подостыл.

- Ладно,  чего у вас там?
- Завтра приезжает из департамента полиции человек, надо бы его встретить, - сказал Савинов.
- Знаю. Встретим. А вы то откуда знаете?... Это секретная информация...
- Я его и вызвал.
- Вы, милостивый государь,  прохвост!
- Пусть так. Нужно кострища подготовить - землю обогреть,  чтобы удобней было клад выкапывать. Людей дадите?
- Пару человек дам.
- Вот и замечательно!

Пристав ушёл. 
Оленьев проводил его взглядом в окно и спросил:

- Василий Петрович,  ты уверен,  что Де Бомон клюнет на наш маскарад и придёт?

- Что клюнет- нет. Но что придёт- да.
- Как это?
- Он одержим. Он идёт напролом. Ему уже неважно есть у нас карта или нет. Мы его личные враги. Его цель нас уничтожить. Мы на весь уезд объявили, где его будем ждать и сегодня под утро он туда придёт. А вот тут наш генерал со своим опытом военного нам и поможет. Аглая, пригласите ещё раз Прохора.

Прохор пришёл незамедлительно. Стоял прямо, глаз не отводил.

- Прохор,  скажи,  можно к старой мельницы пройти так, чтобы и мышь не заметила?

- А чего ж нельзя.  Можно!
- А если после полуночи пойти и схорониться там. Можно?
- Можно!
- А если разбойники - убрать их тихо без звука - можно?
- Можно!
- Ну и разговорчивый же ты, Прохор...
- Так ты, барин, коли в засаду идёшь и хочешь чтобы все знали, ты нашу тётку Марфу возьми с собой. Или ту барыню, что давеча с барином, - и он головой на графа Резанова указал, - приехали.

- Не сердись, Прохор, надо через три часа провести туда несколько человек генерала и своих прихвати. Залечь и ждать. Когда разбойники придут. Схватить их тихо и опять залечь, пока не прявимся мы. Ну как,  можно?
- А чего ж нельзя? Можно!

Генерал выбрал пять человек, Прохор - троих из крестьян и небольшой отряд огородами направился к старой мельнице.


Глава 18

Снег подмерз, хрупко звенел под подошвами.
Луна — блеклая монета — висела над чёрными стенами старой мельницы.
На ней — следы времени, как шрамы.
 
Отряд остановился за елями.

- Вот это место, - указал Прохор на освещённую луной низину.

- Прохор,  смотри,  тут следов много, видать гости раньше нас пожаловали, - шёпотом сказал старший у солдат Архип.

- Это столичный барин постарался. Он когда велел слух про клад пустить, я и смекнул для чего. Тут весь трактир сегодня побывал. Ну да ладно, командуй своими. А мы охотники лес чуем.  Сейчас тут никого. Если разбойники пожалуют,  то оттуда незаметней, - и он указал в сторону старой мельницы. - Мы их руками, а вы если что - саблями да оружием подсобите.

Прошло время. В засаде — безмолвие.

Казаки лежали среди елей, укрывшись бурыми шинелями.
Крестьяне с дубинами замерли ближе к месту откуда по их мнению могут незаметно появиться разбойники.
Мороз крепчал. Луна исчезла и пошёл крупный снег. Ждать долго не пришлось.  Послышался хруст снега с разных сторон от крестьян. Разбойники рассредоточились, но шли уверенно. Засаду не ждали.

Послышался глухой "Бум".

Затем: "Бум", "Бум".

Разбойники замерли, но было поздно. Ещё несколько "Бум" и полная тишина, только лёгкая возня возле тел. К крестьянам незаметно подбежали двое казаков.
С кляпом в ртах семь связанных тел скинули в одну кучу под ельником.

В это время в доме Большаковых.

Князь Оленев и Савинов надели повзаимствованные у крестьян тулупы и шапки ушанки. Вооружились револьверами и в сопровождение местного Силыча вышли к месту встречи с Де Бомоном.
Генерал, не желая рисковать жизнями гражданских, собрал всех в одной комнате. На возмущение графини Резановой, что ей так неудобно при всех спать, непреклонно ответил:
- Дорогая графиня, лучше неудобно остаться в живых, чем удобно умереть.
После чего демонстративно перекрыл двери креслом и сел в него с револьвером в руках.

Оленьев, Савинов и Силыч благополучно добрались до старой мельницы. Силыч подал условный знак. Ему ответили. Архип тихо подошёл.

- Там семеро связаны. Ждём ещё кого?
- До рассвета. Если больше никто не придёт - уходим.

Снег усилился.
У груды камней — Савинов.
Рядом — Оленьев, сжимающий пистолет так, словно то была последняя надежда.


— Слышишь? — шепнул Оленьев.

Савинов кивнул.
Да.
Шаги.

Негромкие, уверенные… слишком уверенные для человека, идущего на преступление.
Так шагают охотники, а не добыча.

Из тьмы вышел силуэт. Высокий. Плечистый. Шляпа надвинута на глаза.

Бомон.

Один. Впрочем, он считает что не один...

 
Он остановился прямо в центре небольшого пустыря, огляделся…
и улыбнулся.

— Пусто, господа, — произнёс он громко, отчётливо.
— Вы же не думаете, что я поверю в такую… сказку о кладе?

Он говорил по-русски мягко, почти без акцента.

Савинов шагнул вперёд:

— Руки! Медленно!

Бомон не шелохнулся.

— Вы испугали моих друзей. Они не любят сюрпризов.
Но раз уж мы все здесь… поговорим откровенно.

Ответом была тишина.

— Меня интересует только одна вещь.
Третья табакерка.
Её у вас нет.
Но она где-то есть.
И вы — знаете, где искать.

— Она перешла Императору много лет назад! — крикнул Оленьев, не выдержав.

Бомон вздохнул с разочарованием.

— Молодой человек… Если бы это было правдой —
вы бы не ставили ловушку.


И вдруг — взмах руки!
Блеск стали!

Он метнул нож прямо в Савинова —
тот едва успел уйти в сторону, клинок вспорол тулуп у плеча.
В это время глухой "Бум" и тело Бомона упало в снег.

- Прости, барин, думал ваш знакомый.
Гора по имени Прохор облокотился на дубину и почти по-детски смотрел на поверженного.

 Светало. Город проснулся рано. Очень рано. Перед полицейским участком толпа гудела как улий. Народ, с тележками дров, нетерпеливо ждал распоряжения устанавливать кострища и выкапывать клад.

В это время у ворот усадьбы Большакова чертыхался Селиван Иванович.

- Немедленно пропусти к барину, - кричал он на здорового мужика в военной шинели.
- Не велено! - отвечал тот равнодушно.
- Да я тебя на каторге сгною, сукин ты сын.
- Не велено!
- Подняли весь уезд, а сами здоровы спать...

- Дяденька, барин, пристав, - перебил запал Селивана Ивановича мальчуган,  - там шайку Кольки-Косого привели. Связанных. Всех. И барина не нашего ихний Прохор на плече принёс.

Пристав вскочил в сани и помчался к участку.
Народ испуганно молчал.
Ближе к вечеру прибыл чиновник из департамента полиции Петербурга.



Глава 19


Полицейское управление уездного городка не знало такого столпотворения со времён приезда губернатора. В коридоре теснились городовые, шептались служки, даже писарь забыл о своей вечной скуке и глазел, вытянув шею, на дверь комнаты для допросов.

За столом — князь Оленьев, строгий, молчаливый; рядом Савинов, перекинув ногу на ногу и играя пальцами с серебряной пуговицей на жилете; в стороне — Аглая, по-обычному бледная, но глаза её сверкали, не упуская ни одного движения арестованного.

А напротив них — тот самый “антиквар”. Руки его были скованы, но осанка оставалась надменной. Он сидел, словно на троне, а не на грубом стуле с облупленной краской.

— Назовите себя, — тихо, но властно произнёс чиновник из департамента полиции Петербурга.

— Меня, месье, зовут граф Антуан де Бомон, — он с презрительным блеском поднял подбородок. — Наследник славы и чести великой Франции.

Савинов хмыкнул:

— Наследник… а ездите с разбойниками и живёте в дешёвых постоялых дворах?

В глазах француза мелькнуло бешенство.

— Я — потомок генерала де Бомона! — выпалил он. — Он сражался под Бородино! Он отдал табакерку вашему храбрецу! Он вернулся во Францию нищим, в ранах, оскорблённый и ограбленный! А вы… — он сверлил взглядом присутствующих. — Вы жировали на нашем золоте!

Аглая дрогнула, но выдержала его взгляд.

— Вы убили лакея, — тихо сказала она. — За что?

— За Францию! — выкрикнул он, дернувшись так, что стул заскрипел. — За Империю! Я найду сокровище, верну мощь Орла — и мир падёт к моим ногам!

Он улыбнулся — растянутая, болезненная улыбка, от которой у Аглаи по коже побежали мурашки.

Савинов подался вперёд, глаза его блеснули холодным иронией:

— Мир? Батенька, да по вам слепень рыдает, какой вы Наполеон. Буанапарт хоть на лошадях ездил, а вы — на соседских возах.

— Молчать! — Антуан забился, как пойманная птица. — Я возрожу Империю! Я — Император!

Князь медленно встал. Он говорил не громко — и оттого каждое слово резало воздух:

— Императоров судит история. Вас — суд присяжных.

Антуан засмеялся. Высокий, дрожащий смех:

— Вам не понять величия… жалкие! Все вы — жалкие! Но Франция восстанет! Мой прадед вернётся! Вы увидите! Вы…

Слово оборвалось, когда дверь распахнулась, и в комнату вошёл приглашённый доктор — маленький седой человек с усталым, чутким взглядом.

Он оглядел Бомона — одного взгляда хватило.

— Господа… перед вами больной, — тихо сказал доктор. — Мания величия. Опасен и для себя, и для других. Его место — под строгим присмотром, а не в тюрьме.

Француз полыхнул глазами, закричал — но городской стражи было достаточно, чтобы поднять его и, перекрывая вопли, повести к выходу.

Перед тем как дверь захлопнулась, он выкрикнул:

— Россия падёт! Я вернусь! Я вернусь!

Тяжёлый удар двери — словно точка, поставленная судьбой.

Комната опустела.
Аглая выдохнула со стоном облегчения.
Савинов потянулся, как после тяжёлой работы.

А князь подошёл к окну, долго смотрел на серое зимнее небо и сказал:

— Худшее позади.

Но где-то глубоко в душе каждого из них оставался тот скользкий холод:
они стояли лицом к лицу не с великим стратегом —
а с безумной жаждой власти, которая способна на убийство.




Эпилог



Уездный полицейский участок утопал в шуме и важности.
Пристав Селиван Иванович Качалов расхаживал по кабинету с видом льва-победителя, вот-вот готового предстать перед народом:

— Похвально, похвально... Честь мундира! — бурчал он, расправляя усы.

А писарь, едва сдерживая икоту хохота, с каменным лицом читал вслух свежую столичную газету:

«…Благодаря исключительному профессионализму,
неизмеримой скорости действий,
блестящему уму и
безупречному служебному руководству полицейского пристава
господина Селивана Ивановича Качалова,
раскрыта целая серия дерзких преступлений,
связанных с антикварными похищениями времён Наполеона…"



Тут писарь запнулся, но мужественно продолжил:

 «…опасные злоумышленники арестованы,
несколько мелких мошенников — задержаны,
раскрыто убийство… Обезврежена и заключена под стражу шайка разбойников и их предводитель Колька-Косой..."



Селиван Иванович важно кивнул:

— Ну-у, я ж говорил. Работаем — без сна!
Боевые, так сказать, единицы!

Писарь же, едва не поперхнувшись, дочитал до конца:

«Особая благодарность в содействии:

Василию Петровичу Савинову,
помощнику и консультанту по антиквариату...

Митька-конюх оправдан и отпущен на свободу.»


У пристава от слов «помощнику» и «консультанту» нервно дёрнулся глаз.

— Да-а… помощь, конечно… Некоторым… — проворчал он, выпрямившись ещё выше, чтобы значительность не сползла.


Генерал читая газету ударил, от возмущения, кулаком по столу:

- Вот же шельма, ты послушай Агафон, что пишут: "... Благодаря исключительному профессионализму...".  Нет, как тебе? Мы этих мерзавцев поймали только благодаря тому, что пристав под ногами не путался.


А тем временем, в доме Большаковых…

За чайным столом звучал такой смех, что даже домовой, вероятно, усмехнулся где-то под печкой.

Князь Игорь Владимирович Оленьев откинулся на спинку кресла:

— Ну что ж, наши имена — в конце. Как и положено скромным людям.

Аглая Дмитриевна, сияя глазами, покачала головой:

— И всё же — мы знаем, кто на самом деле спас честь нашего уезда.

Савинов, лениво глядя в окно, поправил:

— Да бросьте, голубчики. Главное — дело сделано.
А уж кому лавры достанутся… — он усмехнулся. —
Чем гуще лавры, тем активнее моль живёт, я так думаю.

Тут Аглая хитро взглянула на князя:

— Только… одно осталось нераскрытым.

Князь поднял бровь:

— Что же?

Она улыбнулась — чуть-чуть, почти по-женски тайно:

— Тайна отношений между князем-адвокатом и одной… слишком любопытной барышней.

Князь покраснел.
Савинов тихо хмыкнул:

— Вот это — самое интересное дело.
И, как я вижу, оно… ещё только начинается.


И хотя газеты уже разнесли по всей России имя
Селивана Ивановича — «гения сыскного дела»…

В городке хорошо знали:
истинную славу носят те,
кто не мечтает о газетных строках.

И где-то в морозном воздухе Рождества
будущий адвокат и храбрая барышня
свою историю только начинают…

Конец первой книги.
Но далеко не конец истории.