Шерлок Маус. Дело о пропавшей ёлке

Продолжение цикла о мыше-сыщике от нас с Сашей Веселовым
Иллюстрация Вадима Кузнецова


В один снежно-серебристый декабрьский вечер, когда воздух звенел от предпраздничного напряжения, как оконные стёкла от топота слона в посудной лавке, в мою норку ворвалась паника. Не та, что ломает мебель и крушит сервизы, а та, что витает в воздухе, заставляя пылинки танцевать тревожное па-де-де. Вслед за паникой впорхнула в комнату моя гостья – изящная Снежинка…

Красивая, с ажурными лучиками, но с таким на редкость отвратительным голосом, что её визг ударил меня по ушам, как взбесившийся децибел.

Я поморщился и слегка прикрыл уши лапами.

К противному голосу гостьи бесплатным бонусом прилагалась иностранная речь. Другой бы на моём месте ничего не понял, но я достаточно образован, чтобы отличить французский язык от сербохорватского.

Я вообще много чего знаю. Начитан. Раньше жил в Центральной библиотеке. А чем заниматься в библиотеке? Ну не книжки же грызть?

Впрочем, я отвлёкся. Терпеть не могу беспорядка и шума в своей норке.

А потому я строго сказал снежинке:

– Гражданка! Прекратите кричать! И извольте изъясняться на языке страны, в которой находитесь.

Та мелко затряслась от неудовольствия. С веточек посыпалась ледяная пыль. Прямо на портрет Коперника.

– Катастроф! – прошелестела она. – Большой толстый катастроф, как говорят русские.

– Русские так не говорят. Но неважно. Успокойтесь и расскажите по порядку. Что вас привело ко мне? И почему вы говорите на французском?

– Они украли её! La principale! Саму ёлку! Украли ту самую, пушистую, из центра парка! Ту, что лично мэр на прошлой неделе утвердил ударом каблука об лёд! Без неё Новый год рассыплется, как сухой снежок! Я родилась под Парижем! Пришла, потому что все знают: мудрый мышь способен разыскать даже чёрный кошка в тёмный комнат!
От волнения у неё сильно прорезался акцент.

– Э-хе-хе, – вздохнул я. – Придётся снова становиться Шерлоком Маусом. – Я достал с полки шапочку, кашемировый шарф, а в рот сунул короткую трубку.

Новое дело пахло не просто криминалом, а криминалом с ароматом хвои и государственной важности.

Как говорил гениальный Холмс? Есть дела, которые можно раскрыть не выходя из кабинета. А иные требуют осмотра места происшествия.

Я напялил шубку. Всё-таки не месяц май, и велел снежинке:

– Показывайте дорогу, мадемуазель.

***

На месте преступления царила идеальная, если можно так сказать, неразбериха. Вокруг пустого постамента метались растерянные снегири, а местный дворник-пессимист философствовал: «А я говорил, привязать надо было. В наше время даже ёлки на месте не стоят. Наверняка сбежала праздновать Новый год»

От дворника разило алкоголем и философией.

А ещё были следы. И они явно не от саней Деда Мороза. Две аккуратные, едва заметные колеи. Я приложил к ним лапку:

– Скейтборд. Старый, с разболтанными колёсами. И этот запах… – я понюхал воздух. – Пахнет меланхолией, гречневой кашей «на один раз» и… старым просроченным клеем…

– Клеем? – удивилась Снежинка.

– Ментальным клеем, мадемуазель. Этим пахнут незаурядные умы, склеивающие реальность по своему усмотрению.

Мой мозг, отточенный поеданием яичницы, выдал результат. В нашем микрорайоне был лишь один персонаж, подходящий под этот фантомный профиль: ёжик-авангардист по имени Арчибальд. Он жил в старом бомбоубежище и считал, что всё классическое – «тюрьма для восприятия».

Мы со Снежинкой двинулись в путь. Бомбоубежище благоухало сыростью, застарелой плесенью и дерзкими манифестами, наклеенными на стены. «Подвиньтесь – я иду!», «Искусство – не суп с повидлом», «Дуркование – наше всё!» Перечислять можно долго, но тогда вы решите, что я продвигаю идеи футуризма, а я сторонник чистого искусства. Помимо плакатной графики здесь было немало колючих инсталляций из стальной проволоки, отражающих, по мнению Арчибальда, его гениальные прозрения, устремлённые в будущее, здесь же стояли и раскрытые коробки с канцелярскими скрепками, ещё не превратившимися в мысли художника, но готовыми к тому.

Сам Арчибальд встретил нас приветствием:

– Кого это там принесло?

В руках у ежа была скрепка, которую он предварительно распрямлял, прежде чем превратить в очередной шедевр.

– А! Это ты, Мышь, заходи, а кто это с тобой?

– Здравствуй, Ёжик, это – Снежинка. Она – снежинка!

– Вижу, что не Фонарь. Вы по делу? Или вам делать нечего?

– Мы по делу о пропавшей Ёлке, которая с утра каталась на твоём скейте, кстати, не знаешь, куда и зачем?

Авангардист не до конца ещё вытеснил классическое искусство из моего знакомого ёжика, поэтому он начал издалека и витиевато:

– Случаются такие пустые, холодные ночи, когда художник не может спать, мысли о вечном тревожат его, желание поведать миру о них распирает грудь, и только отсутствие подходящего материала мешает идеальному воплощению. Так вот. Мне не спалось. Мятущийся жар души выгнал меня на улицу и направил в центр города, там мы встретились с ней, она сияла серебряным инеем, она была нежна и доверчива, как наша вселенная в первый день творения. Едва увидев её, я понял – никто лучше не способен передать мои чувства миру. Мы были созданы друг для друга. Я метнулся за скейтом. Вернулся на площадь. Бережно уложил на него моё сокровище и отправился домой, упоённый мечтами о творчестве.

Рассказ ёжика показалось мне длинноват, поэтому я спросил:

– Где ёлка, Ёжик?

– Не знаю, Мышь, не знаю. Когда я побежал за ключами от парадного, с чёрного входа с такой ёлкой не пролезешь, случилась катастрофа, я вернулся и нашёл возле крыльца пустой скейтборд. Не знаю, чья это шутка и шутка ли это вообще, но рана нанесена моему сердцу глубокая.

– А рана, нанесённая сердцу нашего города, ещё глубже, – заспорила Снежинка.

Я же этой дискуссии не поддержал и пригласил всех продолжить следствие.

– Мне нужно осмотреть скейт, где он?

– Где и всегда, в кладовке!

– Где кладовка?

– За углом, третья дверь после инсталляции «Вечность, застрявшая в дверном проёме». Она из скрепок, не промахнёшься.

Мы двинулись в указанном направлении. Кладовая оказалась маленькой комнатушкой, заваленной художественным хламом и пахнущей уже не меланхолией, а прямой тоской. В углу, на фоне порванного плаката с лозунгом «Завтра уже вчера!», одиноко стоял тот самый скейтборд.

– Вот он, сообщник! – прошептала Снежинка.

– Тише, мадемуазель, – осадил я её. – Не надо оскорблять транспортное средство. Оно и так несчастное.

Я присел на корточки и начал осмотр. Скейт и впрямь был старый, колёса разболтаны. Но не это привлекло моё внимание. Царапины. На деку было нанесено столько царапин, линий и чёрточек, что она напоминала карту метро неизвестного мегаполиса.

– Арчибальд, – спросил я, не поднимая головы, – вы, случаем, не наносили на скейт тайный шифр о тщетности бытия?

– Нет, – ёжик надулся. – Это его естественные морщины. Шрамы уличной борьбы.

Я провёл лапкой по самым свежим царапинам. Они складывались в странный, но очень чёткий узор. И тут меня осенило. Это же не карта! Это... схема!

– Три тысячи дохлых акул! – вырвалась у меня присказка бумажного пирата. Я вскочил и снял шапочку. – Да это же план ограбления!

– Чего?! – хором воскликнули ёжик и Снежинка.

– Смотрите! – ткнул я лапой в замысловатые линии. – Вот это – контур парка. А эта волнистая линия – забор. А вот этот кружок с крестиком – наша ёлка! Это не ёжик-авангардист похитил ёлку! Это ёлку похитили С ПОМОЩЬЮ ёжика-авангардиста!

Арчибальд побледнел (насколько это может сделать ёжик). А может, посерел. Было темно – не разобрал.

– То есть... меня использовали? Как кисть... для преступления?!

– Хуже! – торжественно провозгласил я. – Как транспортное средство и отвлекающий манёвр! Пока ты бегал за ключами, настоящие преступники подошли к скейту, сняли с него доверчивую ёлку и погрузили её на... – я присмотрелся к ещё одному набору царапин, – ...на детские санки-чётки! Им нужен был скейт, чтобы подкатить ёлку к месту перегрузки, не оставив следов! И они нанесли этот план прямо сюда, пока вы бегали! Наглость невероятная!

– Но кто?! – ощетинился колючками Арчибальд, в отчаянии ломая над головой очередную скрепку.

Я снова сунул в рот трубку и принял позу мыслителя.

– Кому выгодно? Кто обладает детскими санками, хладнокровием ледяной глыбы и не боится оставлять следы на свежем искусстве? Кто считает, что Новый год – это не про перфомансы, а про старые добрые традиции... вроде воровства чужих ёлок для собственного праздника?

Я выдержал паузу, глядя на ёжика и Снежинку. В их глазах читалось полное непонимание.

– Банда садовых гномов из соседнего частного сектора! – огласил я вердикт. – Их главарь, Унгрим по прозвищу Железный сапог, ещё летом клялся, что его огород украсит главная городская ёлка. Все думали, это метафора! Ан нет – это был бизнес-план! Как я сразу не вспомнил его обещание?

В бомбоубежище повисла оглушительная тишина. А потом Снежинка прошептала:

– Mon chien sale! Что же делать?

– Не выражайтесь, сударыня! Грязная собака здесь ни при чём.

– А я с девчонкой согласен! – прорычал Арчибальд. – Собака и есть! Нет! Хуже! Шакал! Вонючий шакал!

Я вздохнул, надел шапочку обратно и решительно направился к выходу.

– Что делать, мадемуазель? Есть яичницу! А потом – вызволить бедную ёлку из лап бездушных традиционалистов! Арчибальд, ваш скейт снова понадобится. И ваши скрепки. Из них получится отличная смирительная рубашка для Унгрима.

– Никакой рубашки! – взревел ёж. – Я заколю негодяя насмерть! Превращу в подушечку для иголок! Ему не жить!

– Арчи, – я молитвенно сложил лапки. – Прошу тебя, не надо под новый год «мокрухи». Ты же интеллигентный, талантливый художник. Позволь, я сначала сам поговорю с Железным сапогом? Может, всё сложится как надо…

Авангардист надул щёки и фыркнул:

– Ладно. Но если что – так и знай – уничтожу паразита.

Я не стану искусственно затягивать повествование, так делают слабые ещё не оперившиеся художники. Не стану пересказывать, как мы отправились в сторону улицы Урочище каменных грив, как готовились к непростому поединку с гномами, что говорили и о чём мечтали, всё это лишние фокусы.

Железный сапог Унгрим сам вышел нам навстречу. В вечерних сумерках он казался мрачным великаном. За собой он тянул санки, на которых покоилась пропавшая ёлка.

– Здравствуй, Унгрим, куда ёлку катишь? – спросил я, едва мы поравнялись с ним.

– Известное дело куда, на городскую площадь!

– А зачем же ты стащил её оттуда?

– Не стащил, а нашёл возле дома твоего приятеля Арчибальда. Я думал, она ничья.

– Однако, не будь я самый правдивый Мышь, ты сам похвалялся забрать городскую ёлку себе.

– Чего не скажешь, откушав кислого мёда! Считай это шуткой.

– Хороша шутка, если ёлка в конце концов оказалась у тебя дома!

– Она там пробыла недолго, мои шалопаи сынишки Тиль и Тель вернулись из города в слезах и рассказали, что теперь без ёлки в городе не будет праздника, а не будет праздника – не будет и подарков.

– Так, я понял, отцовское сердце дрогнуло, и ты решил отвезти ёлку обратно. Как раз вовремя – уже здорово темнеет.

Арчибальд и Снежинка взялись помогать гному с санками. А я шёл следом и размышлял о таком трогательном явлении, как чадолюбие. Конечно, я не поверил в версию о случайной находке. И схема, нанесённая на скейт уверенной и твёрдой рукой, подтверждала мои выводы. Гномы не бросают слов на ветер, и если уж Железный сапог поклялся, что утащит главную ёлку, то кровь из носа – сделает. Мне уже приходилось иметь дело с этими упорными и ловкими бородачами. Один Хрум Ушастый чего стоил. Если хотите, я расскажу вам о нём. Но в следующий раз. А пока по всему выходило, что Праздник нам подарили малыши Тель и Тиль.

А ещё через час Ёлка, украшенная игрушками и шарами, вспыхнула сотнями ярких огней, площадь вокруг закричала «ура!». Все были счастливы, вскоре должен был раздаться торжественный бой курантов. Снежинка от избытка чувств поцеловала мой нос. Арчибальд, кажется, прослезился. Унгрим толкнул меня в плечо и воскликнул:

– С Новым годом, Мышь! С новым годом!

– Постойте, друзья мои. – запротестовал я. – Это нонсенс! Новый год не может быть два раза в один день. Сегодня в обед я уже отмечал праздник. И шампанское выпил! И «ура» кричал. Потом уже ко мне прибежала Снежинка, мы пошли к Арчибальду и всё такое прочее. Нет уж, увольте. Мне спать пора! Это же надо, что придумали – два раза в день новый год встречать! Это уж чересчур!