Эти глаза напротив...

   Байджарахи. Ледник Ойгосский Яр.
   Фотография автора.

      Я вздрогнул и втянул голову в плечи в ожидании неминуемого удара по голове. Всё внутри сжалось в плотный комок. Огромная тёмная тень совершено бесшумно внезапно налетела сзади и накрыла не только меня, но и окружавшие со всех сторон байджарахи - высокие холмы, сооружённые ледником из вечной мерзлоты.  Луна, низко висящая над морем, пририсовала к их массивным тёмным телам длинные тени, очень похожие на хвосты страшных доисторических динозавров, вылезших из тающего ледника и поднявших свои головы к небу. Я всегда чувствовал себя несколько необычно, даже днём, проходя через это беспорядочное нагромождение высоких мрачных земляных холмов, оставшихся после таяния многометрового пласта древнего льда. А что говорить о глубокой ночи, когда в свете лунных лучей окружающая меня местность приобрела загадочный и, я бы сказал, какой-то застывший неживой и несколько жутковатый вид? И именно яркий лунный свет придавал этой картине интенсивно разрушающегося ледника эту загадочную и тревожную атмосферу –– атмосферу ледового кладбища. Это и вправду было кладбище могучих древних животных, чьи вытаявшие изо льда бивни и кости здесь были совсем не редким явлением. Чёрные печальные байджарахи стояли, словно памятники, установленные северной природой этим могучим исполинам. И, наверное, чтобы подчеркнуть эту необычную и немного неземную картину, в эту минуту сверху на меня упала огромная тень, разом заставив сжаться и затем сильно забиться моё сердце. Чувство возникшей в душе опасности заставило резко пригнуться, словно на мою голову сейчас свалится с неба что-то тяжёлое, и быстро сдёрнуть с плеча карабин, а затем после нескольких мгновений тревожного ожидания чего-то ужасного облегчённо вздохнуть и выругаться. Я погрозил кулаком этой северной птичке с размахом крыльев метра в полтора, пролетевшей достаточно высоко над моей головой, от чего тень от её крыльев в свете луны была в десятки раз больше их истинных размеров и сравнимой с тенью от крыльев большого самолёта. Зрелище полёта большой полярной совы, бесшумно планирующей над ледником в лучах лунного света в сопровождении своей гигантской тени на земле, было очень красивым и просто завораживающим.

      В детстве, вставая ещё затемно, чтобы с первыми лучами солнца оказаться на своём любимом месте рыбалки, я заметил, что в тихие безлунные ночи преодолевать двухкилометровый участок густого леса, через который проходил мой путь к глубокому речному омуту, было значительно спокойнее. А вот когда густые тени от кустов и деревьев становились непроницаемо чёрными в лучах яркого лунного света и по своей форме почему-то превращались в злобных затаившихся свирепых хищников, которые неожиданно бросаются тебе наперерез, когда лёгкий ветерок нарушал ночной покой леса и приводил кусты и ветви деревьев в движение. То в такие ночи спокойствие, с каким я входил в лес, вмиг улетучивалось, как лёгкий туман на ветру, из моей души. И тогда пробираясь по узкой тропинке через лесную чащу в этом мертвенно-ярком лунном свете, я всякий раз с суеверным страхом ожидал, что вот сейчас случится что-то ужасное и страшное. Случится какая-то чертовщина и в итоге я, цепляя удочкой за ветви низко нависших над тропинкой деревьев, срывался на бег и мчался со всех ног, что бы быстрее вынырнуть из этого тёмного царства злых и злобных теней.

      Вот и теперь я смотрел на этот лунный пейзаж, раскинувшийся перед моим взором, и как в том далёком босоногом детстве, с беспокойством и неясной тревогой в душе ожидал чего-нибудь необычного. И надо сказать, я был вознаграждён в полной мере, даже, наверное, с некоторым перебором для одного дня. На правой стороне обширного ледяного плато возвышалась многочисленная группа старых байджарахов с уже округлыми и оплывшими вершинами, свидетельствовавшими о том, что процесс таяния их ледяного каркаса уже подходит к концу. Это подтверждала и молодая трава, которую так любят северные олени, начавшая пробиваться у их подножья и на склонах холмов. Там краем глаза я уловил какое-то движение. И в эту минуту с оторопью увидел, что ближний ко мне байджарах шевельнулся и изменил свою форму. Словно оживший динозавр поднял и повернул в сторону моря свою голову, а затем опустил и спрятал её в тени своего большого тела. Я уже не говорю, что в эту минуту я просто обалдел от этого зрелища. Чтобы байджарахи шевелились и двигались –– это было явно из области чего-то мистического и потустороннего, что, кстати, очень подходило к этому фантастическому лунному ландшафту. Как громом поражённый этой непонятной и таинственной чертовщиной, я застыл, превратившись в ледяной столб, напряжённо всматриваясь в этот оживший древний земляной холм. В голову пришла мысль о злых якутских духах, оберегающие священные для них места и, похоже, решивших воплотиться в эту ночь в доисторического динозавра, чтобы напугать и изгнать чужака, нарушившего покой этой охраняемой ими территории упокоения древних животных.

      Я сильно потряс головой, словно хотел вытрясти из неё всякую чушь, которая в эту минуту в неё лезла. Накануне о злых якутских духах –– абасах –– рассказывал большой знаток и почитатель якутских мифов и сказаний –– Борис, мой товарищ по работе и сосед, чья раскладушка сейчас стояла параллельно моей через узкий проход в нашей палатке КАПШ. И мысль о вылезающих сейчас из нижнего (подземного) мира по мою душу мстительных северных духах в виде древних давно умерших животных, сразу же пришла в голову. По словам Бориса, эти злобные северные существа могут принимать любой облик.

     Сильные линзы морского бинокля приблизили ко мне вершину байджараха и его склоны, облитые холодным лунным светом, и густую тень от неё, плотно сливающуюся с тёмной жидкой грязью у его подножья. На душе стало немного неуютно от этой непонятной лунной чертовщины. И тут я понял, что это не байджарах шевелится, а что-то, скрывающееся за ним и не различимое в его плотной и мрачной тени. И когда это что-то выходило за её пределы, то лучи луны, низко висящей над морем и подсвечивавшие обрывистую ледниковую террасу немного сбоку, сразу, как на экран, проецировали его движущуюся тень на мокрую блестящую под луной поверхность ледника.

      В этом районе уже давно не наблюдали белых медведей. Это был не их район обитания и здесь не проходили их пути миграции. Но кто же знает, что этим полярным бродягам может прийти в голову. Они ведь могут появиться в любом месте побережья моря Лаптевых. Хозяину Арктики указ не писан, где ему гулять. Будь я сейчас в тундре, то в эту минуту выбрал бы укромное место, залёг и продолжал бы наблюдать из своего укрытия за происходящим. Но здесь, на тающем леднике, кругом меня была жидкая грязь и залечь в неё –– такая мысль мною была отвергнута сразу. Буду встречать этого духа или, возможно, какого-то зверя стоя –– можно сказать, не преклоняя колен, но не от своей чрезмерной гордости, а в связи с больно грязным и липким пейзажем вокруг. Поэтому я, как тот неразумный болванчик, застыл в ярком свету этого лунного прожектора на виду у всех. Перехватил поудобнее карабин и замер, тревожно всматриваясь в плотную тень байджараха.

      А ведь ещё час назад, когда я проснулся, ледник воспринимался мною как огромное живое существо, которое меня, кстати, и разбудило в эту ночь. Где-то совсем недалеко от нашей палатки, установленной на верхней террасе ледника, раздался оглушительный треск и грохот, и затем последующий сильный всплеск воды подтвердил падение большого куска льда, потерявшего многовековую связь с телом ледника. Если затихает постоянно дующий в этих краях северный ветер, ты хорошо слышишь звуки, который издаёт ледник. Вот в верху ледяной стены подтаял лёд и большой кусок земли, закрывавший ледник сверху, повис в воздухе без всякой опоры под собой. Слышно как он отрывается и скользит по гладкому ледяному склону. Мягкий шуршащий шёпот сопровождает его до прибрежной кромки ,где прибойная морская волна своим длинным языком слижет его и унесёт в море. Словно он тихо жалуется, что ещё один кусочек многовековой истории земли потерян навсегда. Большие массивные глыбы льда, отколовшись от ледника, с шумом и треском несутся вниз со скоростью курьерского поезда и, когда он набирает скорость на крутой ледниковой трассе, то издает сильный свистящий звук, словно перед своей последней остановкой прощается с этим миром. И завершается его путь оглушительным взрывом при падении в тёмную холодную воду моря Лаптевых. И этот звук  я воспринимал всегда, как громкий крик боли и отчаяния древнего ледника. Словно он кричал людям: «Сделайте что-нибудь, наконец, с этим убийственным для меня потеплением!» Да и, наверное, и не только для него.

      Говорят, что на чистом воздухе на природе хорошо спится. Воздуха здесь чистого пропасть. Но вот спится не очень. Наверное, потому, что природа –– она везде живая. В родной Белоруссии в детстве я часто ночевал в одиночестве в палатке на берегу какой-либо лесной речки. Тогда там везде, где была хоть какая-то вода, было очень много бобров. Только начинаешь дремать, как этот неутомимый речной работник выходил в ночную смену, пристраивался рядом с палаткой и начинал грызть свою любимую осину. И когда надоест слушать громкий хруст откусываемых щепок древесины и выйдешь шугануть этого «лесоруба», то в эту минуту всё кругом враз оживает и наполняется громкими звуками. Спусковым крючком служит падение тридцатикилограммового тела этого хвостатого соседа-«лесоруба» с высокого берега в воду. И это всегда вызывало цепную реакцию по всей реке. В панике бобры, до сих пор занятые своими делами по обрывистым берегам, бросались в речную воду, и ночная тишина разбивалась вдребезги. Словно военный корабль плыл по реке и сбрасывал в воду глубинные бомбы и их гулкие взрывы постепенно уплывали вместе с ним всё дальше и дальше по реке. Ну, а на уханье филина, крик совы, шелест крыльев летучих мышей или свист крыльев уток, низко пролетающих над палаткой, стоящей на берегу реки, можно было и совсем не обращать внимания после этой «бомбёжки».

      Я уже не говорю о походах по горным рекам, когда в оглушительном рёве порогов сильно устанешь, намахавшись до одури алюминиевыми вёслами, увёртываясь на байдарке от бросающихся на тебя каменных «быков» и тебе в конце трудного дня очень хочется спокойно отдохнуть в тишине. Но не тут то было! Неумолчный грохот реки, беснующейся в ущелье и с лёгкостью катящей огромные валуны, и они, падая с отвесных подводных скалистых террас, глухо ударяются в глубине о каменное дно реки, сотрясая скалу под твоим спальником, и она вздрагивает всем своим телом, словно напоминая тебе об огромной силе реки, с которой завтра ты опять столкнёшься.

      Что уже говорить ночёвке, когда, разбив палатку на каком-либо острове в море Лаптевых, как правило, рядом с местом работы, то есть с маяком или навигационном знаком, видишь на снегу свежие следы, который оставили после себя хозяева этих мест –– белые полярные медведи. И после того, как посмотришь на размер лапы, то есть на их отпечатки, оставленные на снегу или песке, то почему-то спишь не очень крепко, часто просыпаясь и беспокойно прислушиваясь к звукам за её тонкими брезентовыми стенами. Правда, немного улучшает сон проверенное местное успокаивающее средство –– заряженный карабин, лежащий рядом с твоей раскладушкой. Так что сон на природе и свежем воздухе –– далеко не всегда лёгкий и спокойный.

      Вот ведь казалось, что и древний ледник под твоей палаткой, уже насчитывающий не одно тысячелетие, должен вести себя с учётом своего возраста как-то спокойнее. Но и ему, похоже, сегодня не спится. Словно он отлежал свои бока за свою многовековую историю, его большое тело ищет более удобное положение, и он шевелится и громко жалуется на свой возраст.
      Я проснулся, разбуженный ледником среди ночи, и не смог больше уснуть. Ворочался с бока на бок в своём верблюжьем спальнике, сопровождаемый скрипом изношенных суставов старой алюминиевой раскладушки. Лежал и смотрел на полог палатки, высветленный яркой луной, и неожиданно вспомнил, какое необычайно сильное впечатление на меня произвёл светящийся и, казалось, парящий над землёй в лучах такого же яркого лунного света беломраморный Тадж-Махал в далёкой жаркой Индии. И тут я подумал, что раз мне не спится, а не посмотреть ли ещё раз на ледник в эту ясную лунную ночь. По предыдущим ночным вылазкам я хорошо знал, что отсвечивающие блестящей сталью в лунном свете ледниковые отвесные стены и беспорядочное нагромождение высоких чёрных байджарахов у их подножья делают эти места очень необычными и слегка пугающими.

      Раздался глухой тягучий гул, а затем земля под ногами задрожала, и оглушительный треск ломающегося льда заполнил всё вокруг. Я дёрнулся и в испуге посмотрел на свои ноги, ожидая, что земля под ними сейчас  разверзнется, и я рухну в образовавшуюся в леднике трещину. Хотя эти звуки были мне хорошо знакомы. Уже давно на нижнем ярусе ледника на торце тридцатиметровой вертикальной ледяной стены появилась  длинная трещина и его многотонный отвесный край начал постепенно заваливаться в сторону моря. Звук отрывающегося и теряющего связь с основным телом ледника огромного толстого пласта чистейшего льда, как тяжёлый стон, время от времени будоражил окружающую тундру.
 
       Громкий взрывной звук разрушающегося льда, похоже, напугал не только меня. Он испугал и этого до сих пор невидимого мне злобного духа. Он внезапно выпрыгнул из мрачной тени байджараха, повернул голову в мою сторону и замер на мгновение, как высеченная из белого мрамора статуя. Его большие золотистые глаза ярко блеснули в лучах лунного света. Я вначале подумал, что длинный волос на его боках покрыт инеем, как у якутских лошадей в сильные морозы, отчего они становились совершенно белыми. Но сейчас была осень, снег уже, правда, выпадал, но долго не пролежал, смытый дождями и туманами, и я понял, что это лунный свет подсветил и покрыл серебристым инеем белый от природы волос на его теле. Дух, похоже, был не очень злобный, потому что в этот момент он появился передо мною в образе белого оленя, мех которого в лунном свете приобрёл отчётливый серебристый оттенок.
 
     Через секунду он сорвался с места и, как пущенная из туго натянутого лука серебряная сверкающая стрела, понёсся в лучах лунного света на фоне тёмного и мрачного окружающего ландшафта. Олень стремительно влетел на покрытую тонким слоем воды ледяную линзу и из-под его копыт брызнула вода, капельки которой засветились, словно искры, в лучах ночного светила и фонтаном полетели во все стороны. И эта картина, наполненная светлыми искрящимися красками, поразила меня до глубины души своей нереальной красотой и, я бы сказал, своей какой-то сказочностью происходящего. В следующее мгновение этот стремительный серебряный вихрь промчался мимо меня и угас, затерявшись в беспорядочном тёмном лабиринте холодных  байджарахов.
 
      Я проводил его глазами и с удивлением подумал, что, несмотря на наше совсем бедственное положение с продовольствием, у меня даже ни на мгновение не возникла мысль выстрелить в него, словно он своим взглядом заворожил меня. Борис мне явно не простит этого. Постоянный оппонент и критик–– мой внутренний голос ––не преминул поддеть меня и ехидно спросил: !Ну что, великий охотник и следопыт? Небось задрожал, как заячий хвост, при одной мысли о страшных духах, прячущихся за тем байджарахом. У страха, конечно, глаза велики, но чтобы дух был размером с динозавра –– это ты явно хватил!». «Да ладно тебе, –– ответил я ему. –– Ну пришли в голову всякие страшилки после всех этих рассказов Бориса об этих злых северных духах. Можно сказать, бес попутал.

      Мне приходилось видеть тысячные стада оленей, которые широкой непрерывной лентой, извивающейся в междуречье северных рек, шли по своим постоянным маршрутам миграции. Но до этого дня белого оленя-альбиноса я ни разу не видел. Можно сказать, чудо какое-то. Большая удача мне выпала. Якуты говорят, что белого оленя может увидеть только человек с чистым сердцем и благими намерениями. Хотя к этой категории людей я себя, наверное, не отнёс бы.
 
     -Да ладно тебе, отстань. Ну, хорошо, обычный олень, что тут ещё скажешь. Правда, совсем белый. Но вот что меня сильно смущает. Ты помнишь, как он бежал? Он бежал точно по тому месту, на котором вчера Борис с оглушительным грохотом, разнёсшимся далеко вокруг, рухнул, поскользнувшись на покатом дне этой ледяной лужи. Правда, грохот шёл не от его костей, а от деревянного ящика с теодолитом, который он нёс на своей спине. А потом помнишь, в каких сильных выражениях он комментировал это падение, когда наполовину мокрый выполз на относительно сухое место с зашибленным при падении локтем?
 
  - Я к чему это тебе говорю? Когда олень влетел, как та торпеда, в воду, разбрызгивая её во все стороны, то я сильно испугался за него, у меня даже сердце ёкнуло в ожидании беды, такой же, какая постигла вчера Бориса в этом месте. А он хоть бы хны –– пролетел, как лёгкое пёрышко, на ветру над этой луже. И не только не упал, но даже не поскользнулся, словно бежал он по совершенно сухой тундре. И это мне совершенно непонятно. Дело в том, что по времени года острые зимние копыта у него ещё не отросли, что подтверждали и его летние глаза золотистого цвета. Одним словом, загадка для меня какая-то. А ты говоришь, обычный олень. Да и не только это меня смущает.»
 
     Когда я вернулся в палатку, дрова, которые я перед уходом подбросил в печку, уже прогорели. Но она ещё была горячей. Залез в свою тёплую подводную лодку, двойная оболочка которой состояла из спальника на верблюжьей шерсти и мехового спальника и под уютное потрескивание остывающей железной печки начал засыпать. Но окончательно провалиться в царство сна мне не давала одна беспокойная мысль. Я снова и снова вспоминал тот момент, когда выскочивший из тени байджараха белый или, правильнее сказать, серебряный олень на секунду замер и повернул голову в мою сторону. Не знаю, что и думать, но я ясно видел в бинокль, что перед тем, как сорваться с места и затеряться в запутанном лабиринте тёмных байджарахов, он моргнул одним глазом. Получается, что олень мне подмигнул. То ли предупреждал о чём-то, то ли знак какой подавал. И ещё меня сильно поразили его глаза. Больно какие-то осмысленные были. В тот момент они сверкнули в свете луны, а потом на мгновение вспыхнули, словно засветились изнутри. Мне даже немного не по себе стало от этого взгляда. Может, и правда не олень это был? Вот и думай сейчас, что хочешь. Хорошо, однако, что я не выстрелил в него. Лучше не злить этих непонятных и загадочных для человека северных духов, а то себе дороже станет. Да ещё в такую очень необычную яркую лунную ночь. И с этой мыслью я, наконец, спокойно заснул.