Токмаковская вотчина

Иван Грозный шёл по коридору Приказа Особого двора, скорым шагом, размахивая длинными рукавами, отмеряя ногами зараз по аршину с четвертью пути, челядины за ним еле поспевали, порой переходя на бег, некоторые так и следовали вприпрыжку, подхватив полы своих ферязей .

Его, князя, чёрный кафтан-терлик , запоясаный кушаком такого же цвета развевался своими полами, обнажая меховой подклад тонкого меха, толи соболя, толи норки. На голове мурмолка чёрного бархата с красными отворотами-лопастями.
Суровое выражение лица с орлиным профилем большого носа, унаследованного от бабушки Софьи Палеолог, являло  рещительный настрой его владельца, видимо с утра озадаченного какой-то возмутительной вестью.

Не останавливаясь перед дверью цели своего визита, Иван толкнул её серебряным резным набалдашником своего посоха. Дверь отворилась, но ударившись обо что-то за ней, устремилась обратно, входящий перехватил её ногой в кожаном сапоге, отодвинул рукой, прошёл дальше. Находящиеся внутри комнаты писари с подьячими попадали ниц, узнав вошедшего. Знатные посетители пересекли залу, остановились перед следующей дверью, остановились все кроме Великого князя. Сопровождавшие переводя дух, о чём-то между собой бойко переговаривались, писарьчуки с опаской начали подниматься, усаживаться на свои скамьи за большими массивными столами из карельской берёзы.

В особенной комнате канцелярии Приказа находился дьяк приказа Митрофан Куделин. Войдя и ответив на приветствие дьяка, Великий князь спросил о делах по его ведомству. Внимательно выслушал, дал краткие распоряжения.
Великий князь Иван Васильевич власть получил в трёхлетнем возрасте, от тяжело заболевшего и вскоре умершего отца. Великий князь Василий III, понимая, что жить ему оставалось не долго, позаботился об управлении своей вотчиной, учредил опекунство, называемое в последствии седьмочисленной боярской комиссией или семибоярщиной. Противиться своим опекунам молодой Иван стал уже в возрасте тринадцати лет, спустив собак на Андрея Шуйского, заподозрив того в измене. А в пятнадцать лет взял власть в свои руки. Сейчас ему двадцать три года и уже знатно поднаторел в делах государственных.

- Вот, что Митрошка, найди-ко мне, хоть из-под земли достань дворовых Токмакова да Милославского, пусть оне явятся в середу к обедне в храм Пресвятой Богородицы, буду судить их.
- Твоя воля, Великий государь, а чего они, паршивцы, опять натворили? Ведь три года как получили московское дворянство да вотчины в Московии, чего им неймётся?
- Неймётся им, кровь застоялая бурлит, никак не уймутся после похода на Казань. Знать, им мало забот, я им, отступникам святого креста, найду занятье. В ратном деле они молодцы, пусть на пользу государству послужат в мирных делах. А то, взяли себе лиходеи моду пьяные гульбища устраивать, собаки хульные.
- Это не ту ли заваруху в Китай-городе, да погром в Торговых рядах они учудили.
- Вот-вот. Ты тоже знашь?
- Как не знать, их там человек десять было дворян Разрядного приказа.
- Вот, давай-ко их всех ко мне на правку, лиходейство из них буду изводить.

Зачинщики и участники буйной пьянки разысканы и было строго наказано быть перед царёвы очи. Виновные, как было велено, явились в назначенное место. После обедни царь прошёл мимо их, не поведя даже бровью, что не предвещало ничего хорошего, обычно он был благосклонен. Но, аудиенция была назначена, и они были препровожены в палаты, где проходили приемы государя.

Иван Васильевич соизволил быть своей особой, когда приговорённые порядком устали от ожидания и проголодались. Только одна служба в церкви длилась часа три, да тут не один час простояли. У входа встали стрельцы, не уйдёшь, коль караул выставлен.  Не поймёшь, толи их стерегут, толи порядок таков заведён, а те внимательно наблюдают за присутствующими, периодически перекладывая из руки в руку вострые начищенные до блеска  алебарды. Стульев и скамей в палате нет, мо;лодцы мыкались от окна к окну, да временами между собой озабоченно переговаривались, обсуждая чем всё это кончится. Знали они, царь праведных жалует, неправедных казнит, а тут он как эту шалость расценит, одному Богу ведомо.
 
Дмитрий Милославский с Юрием Токмаковым сдружились во втором походе на Казань, где после неудачной осады получили указ строить крепость в Свияжске. Несмотря на разницу во всём, особенно в характере – вода и пламень – общим мог быть только возраст. Пламень в этой компании являл собой длинновязый и порывистый Дмитрий Данилович, категоричный в суждениях и несдержанный в поступках. Юрий Иванович был противополож-ностью, роста не многим выше среднего, предельно собранный, в повадках напоминающий кого-то из рода кошачих,  источающий в окружающее пространство спокойствие и надёжность. Длинные русые вьющиеся волосы, спадающие до плечь, повсеместно привлекали взоры прекрасного пола. А вкрадчивая манера вести разговор располагала к себе собеседника.

Возможно, эта его черта приворожила Милославского, человека крутого, в запале теряющего границы норм поведения, подсознательно нуждающегося в тормозе своему темпераменту. В такие моменты Токмаков ненавязчиво приводил его в чувство своим спокойствием и рассудительностью.

Вся эта компания и оказалась здесь, в значительной степени, благодаря разгорячившемуся Милославскому. Именно он распалил товарищей, с утра заняших корчму на краю Китай-города. Споры и дискуссии вылились на улицу, компания уже имела намерение разойтись по домам. Но, некстати попавшийся под руку немчин и заступившиеся за него другие торговцы рынка привели к печальным последствиям. Теперь они ждали заслуженной расплаты за бесчинства.
Послышался звук открываемой двери. Вошедший царь на сей раз уже был в парадном одеянии для приёмов - красный парчовый кунтуш с серебряным шитьём и собольей опушкой.

Настроение государя было вполне благодушное, хотя надменное выражение лица, подвижные глаза осматривающие собравшихся могли создать обратное впечатление, улыбки на его лице отродясь не бывает, кроме редких случаев осознания некоторой опасности, да и тогда она бывала зловещей, поэтому некоторая суровость в чертах лица была свойственна его обыденному состоянию. Те из собравшихся, кто знали царя ближе, успокоились, судить будет без казни. Уже благодарили в душе Бога, что избежали его гнева, в котором его буйство доходило до безумия, а посох в руках становился смертельным орудием.

Он, государь, остановился около стула с высокой спинкой, стоявшим возле небольшого столика со стопкой чистой бумаги, медной чернильницей и несколькими перьями в деревянной ступке. Посох прислонил к стулу, рукам место нашлось в карманах кунтуша. Широко расставив ноги, велел стоящим поднять головы из поясного поклона.

Некоторое время внимательно осматривал вызванных дворян, заметно оробевших и от того смущённых. Обращение к собравшимся начал с крепких слов по поводу причины сбора молодых людей, часть из собравшихся действительно были довольно молоды, может быть, за исключением двоих, Милославского и Токмакова, которым уже перевалило за тридцать лет, бывавшие во многих военных походах и сражениях, в том числе за Казань. Говорил он «красноречиво зело», мерно перекатывая своё сухое, но могучее тело с пальцев ступни на пятки и обратно, иногда привставая на носочки, при этом его крупные раскосые глаза с высоты огромного роста пристально наблюдали за присутствующими самим зорким образом.

После того, как хульникам было объяснено, что они враги царства и святой православной веры, сподвижники гордыни боярской. - Заместо службы отчине и дедине заливаете адским жаром кишки свои, набиваете желудки ветчиной и колбасами, да девок за жопы лапаете. Вона морды гладкие какие упитанные праздной жизнью. Вам бы в искупление греха пожить на рыбке жареной с несолёным хлебом, да с ковшиком кваса. Вскоре речь государя иссякла.

Каждый в суровости царской получили назначение на службу для пользы царства российского. - Милостив я к верным слугам, к неверным суров. Кои упорствуют в неверности своей – тех в смолу кипящую. Посмотрим как вы себя в деле покажите.
- Покажем Великий государь, - ответил кто-то за всех. 
- Все ли крест целовали на верность царю всея Руси?
- Целовали, целовали, - послышался разнобой голосов.
- Ступайте!

Зачинщики князь Токмаков и дворянин Милославский были оставлены для особого суда, остальные отправлены восвояси.

Вы, двое, мои сподвижники, вместе воевали татар, вместе отбивались от ливонцев. Вы хоть и молоды, но не дело разменивать свою жизнь на пустые праздности, и тем более не уподобляться старым князьям у которых грузны седалища, боярам с непомерными чревами, шакалам с вострыми языками для клеветы. Земля моя велика и планы мои велики, с вами дворянами моими и строить эти планы.
Вскорее откланялся и Милославский, отправившись сначала в свою вотчину Лютальскую в Дмитровском уезде, затем к воеводе Черемисину, помогать собирать войско для похода на Астраханское царство.

- Князь Токмаков, где твоя вотчина, князь? Ты, ведь из древнего нашего рода Рюриковичей?
- Мы, Звенигородские, государь, Рюриковичи. Там мой престарелый родитель хозяйствует, мы же с братом, князем Василием Ивановичем купили усадьбу в Гравороново в Коломенской округе.
- Ну и хороша ли усадьба? У кого взяли?
- Купили  у  Андрея Петровича  Ноздреватого-Звенигородс-кого. Усадьба хороша, устроена добротно, там брат Василий постоянно живёт, любитель хозяйственного устройства. Мужики местные не ленивы, работящи.
- У земляка, значит купил. А чего дворянский надел не берёшь? Брезгуешь государевыми землями? Без выкупа отдаю моим сподвижникам в великом деле устройства государства русского.
- Спасибо Великий государь, чего бы брезговать. Есть уже у нас родовое гнездо. Я бессемейный, живу с семьёй брата. Моё дело военное, куда будет указ туда и отправляться мне. Как понадобится вотчина, подам челобитную на землю государеву.
- Значит, говоришь бессемейный. И не собираешься семью иметь? Так и будешь ходить смуту наводить, людей тревожить, да погромы устраивать?
- Помилуй государь, случайная оказия вышла, бес попутал. Не будет больше беспокойства, прими мои слова, государь, не во гнев, а в милость. Жениться покуда не собираюсь. Как определится дело с постоянной службой, так и надумаю.
- Я слышал к Софье дочери Дмитрия Бельского бываешь?
- Ну, как к дочери, Бываю у Дмитрия Ивановича по дружбе. Так не обязательно к Софье, у него и другие дочери есть.
- Не темни, говори прямо, какая тебе люба? Говори как на духу.
- Пришлось быть в Великих Луках, приглянулась мне там дочь боярина Насонова - Надежда. Да больше и не встречались.
- Ладно. Придёшь через неделю, в Разрядный приказ, получишь мой Указ. У тебя будет месяц на женитьбу на девке боярина Насонова, если хошь, сам поеду с тобой сватом к Дмитрию Николаевичу.

А Указ тебе будет ехать на кормление  и на устройство двоения Устюжского уезда в Вологодских землях на два уезда, шибко хлопотно там стало. Будет тебе великое дело устроить Усольский уезд в городе Сольвычегодске. На все дела устроения освобождаю тебя с уездом от налога в казну на два года, сделай всё до;бро и надёжно. Подбери себе помощников, кого хочешь, не шибко много. Остальных на месте найдёшь.

Там много местного пермского зырянского народа по Вычегде да Печоре да по Сысоле, никого не обидь, сделай по-отечески. До сей поры ясак с них собирали силой, поставь надёжных людей, сделай так, чтобы сами отдавали, дай льготы, поблажки всякие как Бог вразумит, их сородичей привечай. Край там богатый, но дремучий, худо проходимый, надо приближать его к Московии. Должно быть у нас с ними любовное согласие и союз естества.

- Через уезд твой сношаемся с пермскими землями, с сибирскими ханствами. Наладь там ладом мытный сбор с товаров попутных, чую, не всё ладно устроено. Солеварнями богата усольская земля, Анике дана грамота на добычу всего, не только соли, подгоняй его, пусть пошевеливается, пусть мытарит Строганов в округе, может ещё есть чего полезного. Серебряные руды да железные надо поискать.

- Твоя воля, Великий государь. Всё сделаю как велишь.
- Давай, иди князь Юрий Иванович, послужи земле русской. Ныне будет не по роду честь, а по заслугам. Хорошо дело сделаешь, поедешь наместником во Псков. Есть подозрение, Псков с Великим Новгородом шашни с немчурой да с ливонцами водят, надо их прижучить. Новгородцы те совсем обнаглели, вышли из воли нашей. Доносят мне, Софийская сторона за Литву да Ливонию ратует, боем бьются с Торговой стороной, нашими союзниками. Забыли как дед мой их к порядку приводил, надо заново начинать. Придёт время, я ими сам займусь, сам судить поеду.
Князь Юрий Иванович Токмаков прибыл со своей свитой в город Сольвычегодск в конце 1552 года санным путём. Загодя в Великий Устюг были отправлены квартирьеры с тем, чтобы организовать строительство домов в Сольвычегодске для прибывающей свиты волостеля  – воеводы. Дом к его приезду был готов, сложены печи. Другие прибывшие были размещены у местного купечества.

Прибывшим воеводой Токмаковым были даны распоря-жения относительно постройки государственных зданий. По уезду отправлены распоряжения в земские сельские общества о выделении в Сольвычегодск работного люда для заготовки леса, строительных материалов, участия в строительстве.
В верхолальскую Михайло Архангельскую церковь гонец из Усольска (Сольвычегодска) привёз для старосты требование направить трёх человек добрых здоровьем, умелых, смекалистых для строительства государственных учреждений для прибывшего воеводы, при себе иметь конскую упряжку.

Церковный староста, он же и староста прихода, зная местное население, предложил записать Симку из Курьянова, Григорья Нема из Сирина и Гаврилу Вани Сенькинова со Стрекова. Поп Игнатий, знал этих молодых мужиков, сразу согласился со старостой, они все из многодетных семей, работников у них останется, не пропадут семьи. Да и не на каторгу пойдут, отпустят их, как дело сладят, заодно и денег заработают.
Известно, власти платят не натурально, деньгами платят. Алтын и тот в хозяйстве многого стоит, вон за железный топор каких денег надо, попробуй-ко заробить шестьдесят копеек на него. Церковь за год дани в епархию платит две рубли да двенадцать алын, а тут топор эстолько. Топор дорог, бывало по наследству передаётся от отца к сыну, потому берегут. Эти рекруты потом спасибо скажут, что их отправили.

Назначеные в казённое тягло, явились в канцелярию воеводы. Им указали, где быть и куда ставить лошадь. А быть предстояло в строящейся казарме, которую и надлежало достроить имеющимися её жильцами. Спали строители, где приведётся, молодёжь тут же на соломенных подстилках, укрывшись привезёнными тулупами и покрывалами, которые постарше попросились к местным "христа ради" хотя бы в санике переночевать или на повити. Поутру распределялись на делянки, на пильные станки, на казарму. Гаврило со Стрекова оказался на строительстве казармы: потолок был уже устроен, заканчивали крышу, чесали стены, ровняли половые плахи. Кормили всех казённым харчом.

Гаврило оказался смышлёным и проворным работником, иногда ему давали поручения сходить в приказную избу, там он и наслушался, что набирается воеводская дружина. - Чего бы не попробовать ратником послужить? Баская тёплая одёжа, жалованьё, хорошо кормят, каждому положен конь, ружьё. Попросил писаря свести с нужным человеком, да слово замолвить. Замолвить он, конечно, отказался, а куда идти указал.

Десятника дружины на месте не оказалось, велено было прийти к вечеру. Когда встреча состоялась, десятник без энтузиазма отнёсся к претенденту, тот хоть и коренаст и на вид крепок, однако не богатырского роста: - Ты знаешь ли, поступив в дружинники, служить надо не менее пяти годов?
- Теперича знаю, - кивает головой Гаврило.
- Ты знаешь ли, что тебе надо пройти испытание, устоять против самого сильного моего дружинника? Ну, а если уж ты его ещё и  повалишь, сразу беру без разговоров.
- Испытывай меня "боярин".
- Хе, боярин. Я тебе не боярин. Ладно, пока испытание не прошёл, пусть будет боярин. Эй, Дорофей, иди-ко сюды, тут надо саламатника испытать.
Кто-то ещё крикнул: - Дорофей, поди сюды, начальство зовёт.
На крыльце появился стрелец на голову выше Гаврилы с густой бородой и клоком чёрных волос из-под шапки.
- Чево доспелось, кудысь меня зовут?
- Дорофей, видишь вот этого молодца, испытай его на годность к стрелецкой службе, потешься - обьяснил десятник задачу.
- К стрелецкой? Ну, это можно, кабы-ть в полсилы. Только сниму кафтан.
- Давай в полсилы, не покалечь. Видал я его в конторе, он на строительстве работает, ещё пригодится, - усмехается десятник.
Дорофей, приготовившись к испытанию, закатал и рукава рубахи, широко улыбаясь добродушной улыбкой, начал надвигаться на Гаврилу, тот приготовился, отбросив рукавицы в сторону. С первого размаху левой руки наступающий не попал по противнику. Мгновенно последовавший второй размах и удар тоже пришёлся по воздуху, Гаврило ловко отскочил в сторону замаха потому он его и не достал, а сам Гаврило промахнувшегося бойца толкнул левой рукой в поясницу, тот вынужден был пробежать пару шагов. Дорофей быстро развернувшись, снова пошёл в атаку. Так повторилось в другой раз.

Тут испытатель сменил тактику, попытался схватить против-ника в охапку, это ему почти удалось, но тот поджав ноги, увлёк Дорофея вниз, заставив его наклониться и резко дёрнул на себя, сейчас только оставалось подставить колено и перекинуть его через себя. Дорофей от неожиданности распластался спиной на сыром мартовском снегу, широко раскинув руки, - Ну, брат, ты меня уделал, гледи-ко, сколь хитёр.
- Ну, справился, ведь с испытанием! Как тебя зовут? – подозвав поближе, спросил десятник. 
- Гаврило я, боярин. 
- Откудова будешь?
- Так из Верхолалья, со Стрекова.
- С Лалы значит, слышал такую реку. Грамоту разумеешь? Имя умеешь своё написать?
- Нет, тут не силён. Чего нам было писать, мы хлеб пашем.
- А считать хоть умеешь.
- Счёту обучен, до сотни хоть сейчас, да и там дальше соображу.
- Ладно, вижу, сможешь одолеть грамоту. У нас все должны быть грамотными. Теперь ты не пахарь, ты власть представ-ляешь, опора воеводы. Понял?
Значит, посулился  я тебя взять, коль повалишь Дорофея, так и быть, будешь стрельцом воеводы князя Токмакова. Ты, смотри-ко, как быстро справился с испытанием, - довольно похвалил он Гаврилу и похлопал по спине, - ловок, ловок.
Сейчас иди, работай, когда надо будет, позову. И называть ты меня теперича будешь не воеводой, а Екимом Захаровым. Товарищей своих по дружине мы другами называем.
 
Гаврило проработал на строительстве еще с месяц, до самого таяния снега. Казарму закончили, начали строить новую большую Приказную избу. Симаху из Курьянова ещё с тремя мужиками на трёх лошадях снарядили и направили в Вологду за стёклами для домов. В это время и велели Гавриле явиться в стрелецкую команду воеводы.
Поступив в стрельцы, Гаврило начал привыкать к новой жизни. Утро начиналось с молитвы, потом был завтрак, следом хозяйственные работы – уборка территории, конюшни, заготовка дров и топка печей, уход за конским составом. Кони опричников должны содержаться в самом лучшем виде, поэтому их мыли и чистили – на конюшне проводили много времени. Верховая езда для деревенского мужика не диковинка, но здесь ему пришлось переучиваться - ездить в седле, везти при себе оружие, снаряжение – при всём этом держать осанку. Отдельно учили владеть саблей и пикой в конном строю. Учились заряжанию ружья - пищали и стрельбе из него.

Обещанная десятником учёба начиналась вечером, когда все поужинали, начинали заниматься личными делами, необученные садились за стол, зимой со свечами сальными или с лампадами и под надзором кого-то из писарей Приказной избы учились писать закорючки, учить буквы и составлять слова. Учёба давалась не легко – учить прописные, надстрочные, подстрочные буквы – дело не простое, надо всё это запоминать, когда голова уже хотела спать от усталости и непонятности учения.

Поручения стрельцам чаще давал управляющий Приказной избой – дьяк Тимофей Силыч Собакин, привезённый князем из Коломны вместе с семьёй. Рыжый, широкий костью, с суровым лицом в деле и улыбающийся во внеурочное время был ранен в битве, от того левую руку, имел такую привычку, держал прижатой к туловищу. Поговаривали, что он родня самому царю, родственник умершей царицы и даже как-то родня Малюте Скуратову. Не зря простой дьяк по канцелярскому делу фамилию имеет, тут раньше только воеводы по фамилии писались, да предприниматели Строгановы имеют такую честь царём жалованную.

 Хоть он, Собакин, и был прост в обращении, однако его побаивались даже больше чем самого воеводу Токмакова.

Гаврило уже почти полгода пробыл в Сольвычегодске, а своего начальника воеводу князя Токмакова видел не часто, да и то издалека. В конвой для сопровождения воеводы брали опытных стрельцов.  Первый раз вблизи привелось увидеть в Девято воскресенье. По великому празднику, стрельцам на обед был пожалован бочонок пива от воеводы, а потом он и сам появился в стрелецком двору.

Стрелецкое хозяйство выглядело как укреплённый городок, его начали строить сразу, как только поставили дома начальства и казармы для работников. Внутри высокой деревянной ограды площадью в четверть десятины поставили казарму с горенками на двух человек, спали не на полатях, на деревянных кроватях. Там же была трапезная. Обед готовила стряпуха, за порядком присматривала ключница. По кругу внутренней площади расположились навесы для упряжи, амбары, просторная конюшня с просторными денниками - стойлами, сеновалы, колодец для водопоя лошадей.

В центре был устроена площадь для тренировок, отделённая от плаца столбовой изгородью. Для этого стрельцы полгода копали глину, вывозили. Затем из реки Вычегды завозили песок на место глины для чистоты и красоты на площади своей резиденции.

По поводу праздника стрельцам на сегодня указаний не было. Празднично пообедали, после сидели за столом сказки сказывали, да поднесёное пиво пили с сушёными сорожками, привезёнными роднёй Петруше из Петровского сельца. Кто-то крикнул: "Князь во двор".

Сидящие метнулись к окну. Действительно, ворота отворились, въхала группа всадников. Из узнаваемых сразу определили князя Токмакова и дьяка Собакина, потом ещё узнали казначея Фистунова. Остальные, видимо, были гости из Великого Устюга. День был довольно тёплый, спешившиеся легко одеты – большинство были в доломанах, на ногах чоботы, на голове тафья. У князя тафья украшена жемчужным узором, из-под неё выбивались вьющиеся волосы. Аскетичный двор дружины как бы осветился дополнительным солнцем от парадной цветной одежды прибывших.
Десятник крикнул всем: "В строй, с бердышами" – сам со всех ног кинулся на улицу, на ходу одевая свой  ферязь и накидывая саблю. Стрельцы тоже поспешили следом, натягивая на нательные рубахи свою одежду.

Когда Гаврило вылетел вместе со всеми на плац, гурьба приехавшись, оставив коней у коновязи, направилась на осмотр хозяйственных построек, десятник Еким что-то им рассказывал, показывая рукой своё хозяйство.

Выполняя команду "В строй, с бердышами", стрельцы выстроились на месте построения, как этому неоднократно тренировались. Не смотря на то, что Еким Захаров приехал вместе с князем из Москвы, он был из устюжан, отец мастеровой послал его в столицу набираться опыта, там он и пристроился на царёву службу . Служил в московском стрелецком полку. Службу знал, уклад в своём маленьком войске установил сразу по столичному порядку.

К тому времени, как начальство подошло к стрельцам, все навели чинный марафет в своей одежде, сделали трезвые лица.

Князь вблизи создавал собой благоприятное впечатление: молод, кудряв, роста чуть выше среднего, быстр в движениях, светел глазами, держится уверенно, на лице лёгкая улыбка, видимо по поводу праздника. Осматривая строй, он прошёл вдоль его туда – обратно. По выражению лица видно, что он вполне доволен своей маленькой дружиной. Определив на взгляд новеньких, поинтересовался у каждого откуда будут, задавал и другие вопросы. Сопровождающие молча стояли в паре десятков шагов от строя, наблюдая за происходящим.

Остановившись напротив Гаврилы, князь задал такой же вопрос, как и придыдущему стрельцу:
- Ты чей будешь, как звать тебя?
- Гаврило, черносошного крестьянина Ивана с Лалы, княже - ответил чётко, ничуть не робея. Десятник всегда на построениях тренировал правильно представляться начальству.
- Добро. Где эта Лала? Я пока знаю в уезде из больших рек Вычегду, Двину, Северную Двину, Виледь.
- От Виледи наша Лала не далеко, всего-то вёрст двадцать будет в сторону полдня. Только она течёт к Великому Устюгу. Сюда мы на ладье через Виледь, дальше по суху добираемся.
- Что там ещё есть рядом?
- Ну, вот там Аникино, Папулово. В сторону Устюга Целяково, Палема.
- Стало быть ты с самого края Усольского уезда будешь в той стороне. Целяково это уже Устюжский уезд. Обращаясь к сотнику: "Еким, на неделе навестим Яренск с волостью, а потом, в августе поедем на Лалу к твоему Гавриле. Посмотрим как и чем там мужики живут-поживают".
- Чем мужики у вас на Лале занимаются?
- Знамо, княже, пахотой, да ловлей дичи. Да жемчуг лал немного водится, кто мастеровит на него, так бусы далают, да наперстники медные или серебряные с бусинками.
- Гаврило, все ли там по-русски разговаривают?
- Как же, князь Юрий Иванович, только по-русски, мы чистокровные славяны, других языков не ведаем, не слыхивали. Свой род ведём от новгородских крестьян, добытчиков, охотников.
Закончив аудиенцию с новенькими стрельцами, князь обратился к дружине: "Как живётся мо;лодцы, хорошо ли кормят, ладно ли в казарме?"
- Любо, любо, - ответил дружный хор, правда, в разнобой, но искренне, бойко и уверенно.
- Давайте с Богом, счастливо оставаться, - пожелал князь.

Токмаков вернулся к стоящим, кратко переговорив, все прошли к коновязи, вскочили на коней и умчались дальше по своим делам. Оставшиеся стрельцы, с хорошим настроением от посещения воеводы, живо обменивались мнениями, обсуждали то, кто, что заметил. Не спеша начали возвращаться в трапезную, гремя своими бердышами. Пиво ещё не закончилось.

Поездка в Яренск, была первым выездом Гаврилы для сопровождения воеводы в деловой поездке. Переезд занял три дня, по пути следования заезжали в селения для общения с жителями и ночовки. Гаврило на второй или третий день первый раз услышал чудную не русскую речь. В поездке был толмач, знавший зырянский разговор, он бойко пересказывал, что говорил собеседник, однако большинство встретившихся хорошо говорили по-русски, иногда вставляя в разговор свои слова, что не влияло на понимание смысла сказанного. А в самом Яренске все говорили по-русски, там толмач скучал, пока князь решал дела со старостой и его писарями, пересчитывали содержимое складов собранной дани, вёл суды по челобитным. На судах для важности десятник ставил возле князя почётный конвой, двух стрельцов с бердышами при саблях, для этого предусмотри-тельно были взяты красные парадные ферязи и большие бобровые шапки.

Через четыре дня продолжили путь до Усть-Выми, там была резиденция местного епископа и ещё недавно отсюда вёл свою мессионерскую деятельность Степан Храп, стяжавший большое уважение у местного населения и имя: Степан Пермский – просветитель язычников.

Поездка в зырянские земли заняла без малого три недели, Гаврило ждал когда воевода поедет на Лалу и неоднократно интересовался у десятника, когда же будет поездка и возьмут ли его в поездку. Уже более полугода, как уехал из дому, как там все живут? Его товарищи Симка и Гриша уже были отпущены домой ещё в начале лета, а он, вот, на воеводской службе.

Наконец счастливое известие поступило, Гаврило назначен в поход. К этому событию уже были приготовлены подарки отцу и матери, да сладости братьям с сёстрами.
На второй день прибыли в Ильинско-Подомское. Ильинск был таможенным городком на пути из Великого Устюга в пермские земли и далее за Уральский камень. Здесь собирали мытную дань с проезжающих за провозимый товар. Таможня стояла на берегу реки Виледь, это крепость, перекрывавшая дорогу, с высоким частоколом, осадными сооружениями от лихих людей, пожелающих поживиться собранным товаром и деньгами. Внутри было достаточное количество ружей, пороха и несколько пушек малого калибра, легко устанавливаемых на башнях по углам стены. Внутри крепости и разбили лагерь.

Поутру следующего дня всем табором пошли на утреннюю молитву в Ильинскую церковь. На небывалое зрелище собралось народу столько, что даже пришлось многих не пустить в церковь, чтобы не создавать толчею. У входа поставили стрельцов. После службы занялись целью визита.

Воевода Токмаков с дьяком Тимофеем Собакиным два дня посвятили ревизии волости и таможни. Таможенный дьяк Якунька по прозвищу Тропников настойчиво указывал на ветхость крепости, неудобства, которые терпят проезжающие купцы из-за отсутствия ночлежной избы. Жаловался на устюжских чиновников, не обращавших внимания на жалкое существование важного заведения.

- Скажика, сколько у тебя в казне денег и товара? – поинтересовался воевода, листая приходную книгу.
- На сегодня мытного сбора московских рублёв 47 да 32 копейки да тринадцать алтын, серебряных монет на 36 рублёв, рухляди мягкой на 206 рублёв, товару разного на 66 рублёв, - доложил таможенник, водя пальцем в своей книге.
- Сколько тебе надо на строительство ночлежной избы?
- Не шибко и много, княже, поди двадцати рублёв хватит, это если сделать хотя бы с одной окольничей да печь с трубой, - толи поскромничал, толи переборщил, ещё не понимая которое из них, брякнул обрадовавшийся Тропников, но понимающий, что его просьба услышана.
- Ну, так как же без окольничи-то? Вам без окольничи никак нельзя. В этом и счастье-то заключается, - задумчиво отозвался на просьбу воевода, - Это чего такое окольнича у него, Тимофей?
Видя замешательство приказного дьяка, - это так окно у них называется, - подсказал десятник Еким.
- Ладно, окольнича, так окольнича, пусть будет. И печь сделай по-умному, в Москве Великий государь уже запретил печи делать без дымохода. Сколько можно пожары тушить. Тимофей, сейчас же напиши ему указ на выделение денег из его же подотчётной казны сорок рублей на устройство ночлежки и ремонт крепостных сооружений. И сроку – крепость ремонти-ровать к Покрову, а избу выстроить, скажем, к масленице.
- К масленице избу поставим, битую печь не сделаем в зимнюю стужу. Распорядись, княже, кирпичу выдать для пользы дела.
- Экий ты ловкий. Тимофей, выдай из казённых запасов кирпича таможне, пусть приедет заберёт.
- Таможенный начальник остался довольный, на такую сумму он не только стены с избой возведёт.

Дело шло к вечеру, волостной староста попросил высоких гостей отужинать у него. За столом зашёл разговор как удобней проехать на Лалу.
Волостной предложил ехать в верховья Лалы через Пречисту и спускаться по реке. Стоявший в карауле Гаврило, подошёл к десятнику, шепнул, что надо поехать через Березник лесом на Стреково, тут как раз к деревням, не надо никаких плотов строить, да от комаров обороняться. Тот вмешался в разговор, подсказал. Решено было ехать посуху, при этом десятник кивал на Гаврилу.

Назавтра в пути князь вспомнил стрельца, который отсюда родом. Попросил быть рядом, Гаврила перебежал на повозку ближе к воеводе.
И вот показались деревенские дома по берегу реки, они с угора были как на ладони, напротив пожня Паберега.

- Гаврило, это твоя деревня? – кивнул воевода в сторону домов.
- Да, княже, вон мой дом.
- Не плохое место, я бы порыбачил здесь. Река рядом, спокойная такая, - подстал к разговору дьяк Собакин.
- Давай Тимофей сейчас поедем на Погост с церковью, там обоснуемся, а Гаврилу вечером отпустим к дому, к родичам. Еким, распорядись, как встанем лагерем. Тимофей, хочешь так тоже поезжай порыбачить.
- Будет сделано, княже, - откликнулся десятник.

Спустились с угора, проехали нижним лесом, лесная колея вывела к Плесовице. Речка за лето сильно обмелела, пешему можно было её легко перешагнуть. Поднялись к угору, через каких-то несколько сотен метров выехали к домам. Справа, отражая небо, тёмно-синей лентов медленно текла река Лала, солнце отражалось в дальнем переборе, он блестел как рыбная чешуя. Блистающая водяная  лента огибала угор и уходила вправо к носку Наволока. Пожни были выкошены, зелёная мелкая трава создавала прекрасное обрамление водной глади. Слева - золотистые полоски почти созревшего льна уходили Горками вверх и дальше в Зады.

- Гаврило, мы куда заехали, как этот рай называется? – воскликнул оживившийся князь Юрий Иванович, его голубые глаза, казалось, засветились ещё ярче от встречного полуденного солнца, ветер слегка волновал длинные кудреватые волосы соломенного цвета спадающие на плечи.
- Это деревня Тютяково.
- Да, название невзрачное. Далеко ли отсюда до приходской церкви?
- Тут рядом, княже, версты две даже не будет.
- Ну, вот, здесь мы и сделаем привал. Еким, разбиваем лагерь над рекой. Давай-ко, вон там, на высоком угоре, над речным перебором. Там даже лучше будет.
Обогнув слева небольшой лог, кавалькада пересекла узенький перелесочек, открылась взору большая пожня и новая строящаяся изба, дальше был спуск к заливной пожне, её огибала река Лала.
- Вот здесь и остановимся, - обьявил князь Юрий Иванович, смотрите-ка вон и церковь местная вдали на угоре. Действительно недалеко. Будь бы я сам себе хозяином, построил бы здесь свою резиденцию. Тимофей, как ты считаешь, может быть так и сделать, отсюда мне управлять уездом? – раскинув руки, показывая ширь простора округи, уже спешившийся князь, спросил у своего дьяка.
- Воля твоя, княже. Только это самая окраина уезда, другой – то край без малого в пятиста верстах. Мы и в Усолье-то не в середине уезда. И там тоже не плохой вид округи.
- Ладно, не бурчи, давай располагаться. Пока лагерь разбивается, проедем-ка до Храма. Давай Гаврило, показывай дорогу, отдал он команду, вскакивая на коня.

Комендантом лагеря в силу своей должности остался Еким, он должен организовать установку палаток, княжеского шатра и подготовку ужина.

Путь лежал через Сирину гору. Деревня состояла из двух домов да над угором, около самого крутяка, стояла одинокая изба. В ней жила с ещё неженатым сыном крепкая, со следами былой красоты русской женщины, Зоя Стёпиха. Её муж давно утонул в весеннее половодье, перевозя сено с той стороны реки. Плот уткнулся в топляк, его вздыбило, сено опрокинулось прямо на Степана и утянуло в холодную воду, его больше никто не видел. Она, Зоя, часто сиживает на бубне этого угора, всматриваясь вдаль, откуда не вернулся её Степан. Местные, часто наблюдавшие одинокую фигуру над угором, стали называть угор Зоюшкиным угором.

Князь, под впечатлением уже увиденных пейзажей, продолжал осматривать окрестности, не пропустил вниманием и этот Зоюшкин угор, - Да, здешние места один другого краше. Смотрите-ка какие увалы, один другого сменяющие, какая, должно быть тут красота осенью, когда деревья начнут одеваться в золотой наряд. А вон и церквушка, - тронув коня уздечкой, двинулся дальше.

Вьехали на Повост, церковь была незапертой, внутри никого не было. Приехавшие вошли в трапезную. Видно, что церква не так давно выстроена. Крашеный тёртой краской разных цветов, иконостас был простым, но создавал приятное впечатление. Икон было не много. Чисто и просторно. Свет давали два маленьких стеклянных оконца с южной стороны, освещавшие крашеный пол и тёсаные стены из крупных сосновых брёвен. В углу стояла отопительня печь с дымоприёмным раструбом.
 
Вышли на улицу, навстречу бежал диакон, вероятно увидевший не совсем обычных всадников, подьехавших к церкви. Поклонился вышедшим их церкви, не решаясь задавать вопросов важным по виду гостям, просто стоял, что-то ожидая от них.
- Скажи-ка любезный, как ваша церква называется и кто здесь поп? – поинтересовался воевода.
- Церковь Михайло-Архангельская с попом Савватием, я диакон Василий.
        -  Почему Михайло-Архангельская?
-  Народ здесь решительный, можно сказать временами буйный, самый тот для битвы с Сотоной под водительством Архангела Михаила.
- Надо же, скажи-ка каков народ. Ладно, посмотрим ещё на них, покличь нам попа.
- Стой, - остановил, побежавшего было диакона, Тимофей Собакин, - скажи попу, его ждёт воевода Усольский, князь Юрий Иванович, пусть поспешит.
Поп, уже не молодой, поспешал, сопровождаемый диаконом, расчёсывая на ходу свои длинные патлы волос на голове и бороде. Уже приближаясь, натянул на голову свою чёрную шапку-колпак.
- Гой еси батюшка наш, княже, - приветствуя поясным поклоном, произнёс нараспев настоятель прихода Савватий, - какое дело привело тебя в наш приход.
- Объезжаю владения Усольского уезда, брат во Христе. Расскажи, как тут у вас дела? – спросил князь.
- Дела у нас не хуже других, вот Храм божий благоукрашаем, недавно выстроили, колоколенка с колоколами. Расточительностью Гледенского Троицкого монастыря из Устюга разбогатели оными колоколами. Приход увеличивается, думаем другое здание клетью строить для летней поры.
Крепостной Городок тоже содержим в должном порядке. Там чистота и порядок, всё на местах.
- Крепостной городок? Что я слышу? У вас есть крепость? – удивился воевода Токмаков, - Тимофей, что ты об этом скажешь?
- Я сам стою, диву даюсь, княже, - ответил дьяк, - ну-ко скажи подробней.
- Как же родимые, он ведь давно тут, на нас и нашего церковного старосту возложена обязанность его блюсти. Устюжские власти его запроход проверяют. Вот он, его видно, за рекой на угоре.

Повернувшись к западу, приехавшие увидели значительно выдающийся мыс огороженный частоколом с виднеющимися за ним двумя крышами.

- Оно и понятно, Устюжское правление его нам не будет передавать, потому мы о нём ничего и не знаем, - догадался дьяк Тимофей, воздохнув с облегчением, это не его вина, что воевода ничего о нём не знал, - Гаврило, ты-то знал о нём?
- Как же не знать, знал, даже бывал в нём. Года два назад обновляли колья в тыну. Которые подгнили, мы их выдёргивали, да новые забивали.
- Если тут укреплённый Городок, он не может быть сам по себе. Он должен быть частью оборонительной системы. Скажи-ка Савватий, где ещё есть городки? – начал догадываться князь Токмаков, будучи человеком военным.
- Я знаю Ботище при устье Лалы, километрах в пяти от реки Лузы. Знаю Ильинский таможенный городок, в  Чаброво и в Рязани есть городки – это в сторону Сольвычегодска. А в сторону Устюга, верно, в Палеме будет городок, - показал свою осведомлённость поп Савватий.
- Вот всё и складывается. Строгановская крепость-кремль вокруг их усадьбы сюда же. Надо полагать от Сольвычегодска в сторону Устюга где-нибудь около Красавина ещё должна быть крепость, подытожил Собакин, осведомлённый о правилах устройства крепостей ещё с коломенской службы при боярине.

Пока разговаривали о Городке, диакон Василий быстро сбегал в церкву за ключами от Городка, сообразив, что сейчас придётся туда идти.

Городок посетили, он расположился на троеугольном угоре с одной стороны спуск к старице, с другой стороны заболотевшая низина, с южной стороны двойной вал с небольшим рвом между ними. Осмотрели постройки, полати вдоль крепостного тына. Князь собственноручно проверил пищали, пощупал на сухость зелье в пороховницах, их крепость и герметичность.
- Гаврило, покажи-ка своё умение управляться с ружьём, заряди, проверим как оно в деле.
Стрелец, как учили, со знанием дела засыпал с дула пороха, забил пыж, закатил дробин в ствол, закупорил другим пыжом. Вопросительно посмотрел на князя, тот рукой показал куда палить. Гаврило щепёткой посыпал порох на курковую полочку, прицелился, спустил курок. Кремень выбил искру, оружие, издав шипяще-воющий протяжный звук, почти со свистом выбросило заряд дроби. Когда дым рассеялся, дьякон уже подходил к месту попадания дроби, рукой очертил круг. Воевода был удовлетворён. Оружие исправно.

- Савватий, от кого вы тут обороняетесь, кто вам грозит, - поинтересовался воевода.
- Тут отродясь никто не шалит, а вот на устюжан набеги бывают от черемисов да вотяков, усольским бывает от литвинов беспокойство. До нас они не доходили ещё.
- Ну и слава Богу. По вашим увалам шибко не погуляешь, угоры да болота. А вот моему дьяку понравилось тут. Правда, Тимофей? Согласился бы тут жить?
- Всё в божьих руках. Места хорошие, должно быть и рыбалка хороша.
Расставаясь, поп поинтересовался, ждать ли их на завтрашнюю службу. – Как же не ждать, мы православные, будем, - ответил князь, принимая поводья своего коня от Гаврилы.

Вернувшись к своему лагерю, нашли его в готовности к обитанию. Гаврило напомнил десятнику Екиму о распоряжении князя отпустить его домой. Тот спросил Тимофея. - Пожалуй мы съездим с Гаврилой в это, как его … Стреково, - подтвердил дьяк. Князь был не против, только заметил, - Вот сейчас потрапезничаем и поезжайте.

Гаврило был готов умчаться домой хоть пешком, хоть голодный. Но, пришлось ждать дьяка Тимофея, поскольку тот изъявил желание побывать на Стрекове.

Когда гости прибыли на Стреково, уже все деревенские вернулись с дневных работ и разъездов. Солнце было близко к горизонту. Домашние забегали, засуетились, радуясь приезду гостей. Все уже знали, что в сторону Повоста проехали знатные люди, правда не знали кто и куда, но никто не мог и подумать, что их Гаврило вместе с ними.

Тимофей не стал наблюдать за оживлением среди местных жителей. Оставив коня у дома, привязав его к огороду, вынул из седельной сумки рыболовные снасти, спустился к реке. За ним последовали местные мальчишки, как же без них, близко не подходили, но и не упускали его из виду. При этом они что-то обсуждали, то и дело споря, для убедительности даже показывали пальцем в сторону гостя. Так они двигались вдоль берега вместе с дьяком, иногда прячась в кустах, пока не стали опускаться сумерки, к этому времени дошли до Сирихи. Почуяв вечернюю сырость, побежали из-за Кружала домой.

Дьяк Тимофей Собакин, обнаружив что рыбачит в одиночку, мальчишки куда-то пропали, тоже свернул свою удочку. Новое, недавно срезанное удилище не стал выбрасывать, может быть ещё завтра в Княже удастся порыбачить. Пешком пошёл к своему коню.

Вернувшись на Стреково с рыбками, наколотыми через жабры на палочку и удилищем через плечо, сказал Гавриле, что едет в лагерь, а ему самому наказал завтра быть в церкви на службе. Гаврило же, в свежей стрелецкой форме, окружённый деревенскими мужиками и бабами, был почётным гостем, отвечал на многочисленные вопросы земляков.

Утром, после завтрака, оставив караульного в лагере, свита воеводы отправилась к церкви. Десятник Еким наказал Гавриле быть рядом с воеводой, мало ли какие вопросы у того возникнут.

В Верхолалье, как и везде, где появлялся воевода, народу на службе появилось больше чем обычно. И здесь, не понятно как, но слух о приезде воеводы уже разнёсся по всем деревням. Самое главное, что все дивились: "Гаврило-то со Стрекова дружка у князя, всё время с ним, да около него, чуть что, так князь с ним советуется. Знатным человеком наш Гаврило стал". Видимо это диакон уже разнёс столь важную новость.

После утреней службы дьяк Тимофей спросил у князя, - Поедем ли дальше по Лале?
- Где заканчиваются владения нашего уезда? - тот ответил вопросом. 
- Здесь где-то должна быть речка Щучка. Гаврило, где тут Щучка? – повернулся к нему Тимофей.
- За Наволоком Щучка, это вёрст шесть-семь отсюда.
- На Щучку не поедем, сейчас готовь обед и обратно.  Места тут красивые, однако и у нас хватает дел, - подытожил воевода, - будет возможность, ещё навестим здешние места.
- По пути к лагерю Токмаков поинтересовался, - У нас по соседству изба строится, хозяин так и не появился. Где он?
- Я всё выяснил, это Володимеров сын строится, Коронат. Он робеет, глаз боится показать к нам, - проинформировал дьяк.
- Ну, напужали мы местных мужиков, а диакон утверждал, что они смелее небесного воинства. Давай одарим их чем-нибудь в знак нашего приезда, - предложил князь.
- Так чем мы их? Ничего для таких случаев не припасено. В обозе есть бочонок вина. Может его отдадим? - поразмыслил дьяк.
- Отдай. И вот ещё что, у них ведь, верно, нет купчих на землю, так живут. Напиши-ка этому Коронату дарственную на землю от воеводы князя Токмакова, назови её Княжевой поляной. Здешнее Тютяково негодное название, пусть этот в Княже живёт.

Смотри-ка Тимофей, ни на Виледи, ни на Лале не было к нам не одной челобитной жалобы. Тут что, никто мужиков не притесняет и между собой споров не имеют?

- Вот это не объясню. Может у них есть какой-то свой способ рассуживать споры. Дай-ко, спросим у Гаврилы. Гаврило, чем вы тут ссоры и дрязги промеж себя разрешаете?
- Как разрешаем?  Бьёмся. Как ещё. Вот, скажем, у Романова с Гребеневом стала межа спорной. Выходят мужики в Прокопьев день и дерутся. Если кто прав, может позвать помощников из другой деревни. К правому помощники на кулаки найдутся, к неправому не пойдут.
- Да, суровый суд. Наверное, справедливый. Ладно, пусть дерутся, лишь бы не убили кого, - согласился воевода.
- Это обязательно в Прокопьев день надо учинять? – уточняет дьяк.
- Так, смотря где. Это в праздники всё. У них Прокопьев день праздник. Если нагоряне спорят – Иванов день. Лисьеськие в Ильин день. И у других тоже есть пора для споров.
- Видишь какие законы. Видать с  древних времён повелось, - подивился князь.



Прошло почти два года. Служба у Гаврилы шла своим чередом. Сопровождение воеводы было главной обязанностью стрельцов дружины. Бывало, возмутительные бунты успокаивали, случалось и приговорённых пороть.

В Верхнелалье князя больше не пришлось сопровождать. А вот с дьяком Тимофеем Собакиным бывали на Стрекове неоднократно. Рыбачить было его наиглавной привычкой. Бывало, он говаривал, - "Гаврило, вот выйду в отставку, обязательно куплю на Стрекове землю, поеду туда с бабой, с ребятишками, буду там жить, да рыбачить".
- А как твоя Коломенская земля? Там, ведь, поди, остались мать с отцом.
- Теперь моя семья, то, что при мне. Отец мастеровой, при нём земли нет, корни пустить некуда. Землю можно купить только в далёком дремучем лесу, вся земля помещичья, поделена промеж их. А здесь смотри какое раздолье, выбирай где хочешь.
Писари из Приказной избы стали пошёптывать, что Государь забирает у нас князя, другой воевода приедет. Это как-то озаботило всех. Какой будет новый!!! И верно, пришёл указ от царя князю Юрию Ивановичу Токмакову быть наместником во Пскове. В 1555 году князь отбыл.

Уезжая, князь Токмаков отбладарил Тимофея Собакина за верную службу, подписав ему дарственную на землю в деревне Стройковой.
- Владей Тимошка, - помни князя Токмакова Звенигородского из рода Ноздреватых, может когда ещё и свидимся.
Выстроил Тимофей дом на Стрекове даже успел землю попахать, сыну затем перешла земля, а потом и ко внуку Сухану Евстафьевичу Собакину.
За князем Токмаковым осталась соледобывающая скважина в Сольвычегодске, деревня Токмаково с округой в Ильинско-Подомской волости на Виледи, Княжеская сошка на Комарице в Красноборской волости. Этим хозяйством управлял назначенный им приказчик.

               

По прошествии пяти лет служба стрелецкая Гавриле поднадоела, хотелось вернуться домой, да и отец с матерью всё настаивают жениться. Подал челобитную воеводе отпустить крестьянствовать и рассчитать за службу. А как сказали жалованье за службу, так за голову схватился, как такие деньги правильно потратить. Надоумил Дорофей, который испытывал его пять лет назад: "Не будь дурак, купи земли себе, деревеньку какую купи, сгодится и тебе и внукам твоим" - так и сделал Гаврило.
В Приказной избе писари по просьбе Гаврилы достали с полатей дозорную книгу по Верхолали, нашли деревню Стройкову, посчитали землю за ней записанную. Оказалось, что половина земли ни за кем не закреплена. В другой половине, половина по дарственной от князя Токмакова числится за Собакиным, остальное в податном налоге у тамошних жителей. Посчитанная стоимость той ничейной половины много меньше заработанного на воеводской службе. Гаврило подал челобитную воеводе, вскоре получил от него купчую крепость.

- Вот помощник-то мне пришёл со службы, - запричитал отец Иван, как тот явился домой, - девок разобрали, парни мужиками стали да отделилися. Тут ли останешься, соков?
- Тут, батя тут. Всё, хватит ружьё волочить на плече по волостям, буду пахать, да робят растить.
- Жениться надо тебе, вон дома сколько места.
- Надо батя, саму лучшу девку надо брать, пока я баской, да богатой.
- А ты шибко ли богатой?
- А вот, от Пабереги до Буянова по обе стороны реки мои пожни. Да вон от лохматой берёзы на угоре по огороду до Плесовицы и по старому осеку к реке тоже моё.
- Вот, ведь. Это, гледи-ко, половина деревни, всё-то было казённое. Теперича твоё? И бумага имеется?
- Всё честь по чести. И в воеводской канцелярской книге прописано.
- Надо бумагу-то в лоскуток завернуть да на божничу за иконы положить. Как бы не потерялась, тако-то богатство в нёй.
- Не бойся батя, у писцов всегда можно новую выписать, только пошлину заплати. Вот, правда, подпись там будет не воеводская, а писаря Филимона. Нет, надо прятать на божничу, верно батя.
- Дивно ли деньгами заробив?
- На деньги те половину деревни-то и купил. Ещё осталось лошадь купить, корову свою буду брать, может не одну.
- Ой, штё-ты, штё-ты. Ты бы хоть матере бёрда  купив для ткацкова стана.
- Куплю батя, - вальяжно отвечает сын, привычно натягивая стрелецкую одёжку, покудова, ещё не привык ко крестьянскому зипуну.

За женитьбой дело не стало, все праздники деревенские в Верхолалье отплясал, с мужиками задружился, выбрал себе по душе девку, да не только баску, а и покладисту Ирину с Лисьи. Отпировав, отгуляв, вчерашний стрелец включился в крестьянскую работу.

Долго ещё верхолальские мужики поминали: "Гаврило-то со Стрекова дружка у князя Токмакова, всё время с ним, да около него, чуть что, так князь с ним советуется". Приключись что у мужиков: "Надо идти к стрекоському Гавриле, с ним сам воевода Токмаков совет держал".

Заспорили мужики княжеськие с сиринськими: "А как там Токмак думает, надо у него спросить". Не поделили мужики Вяткиной горы лес в Коровьем логу. Надо или драться или токмачить. В драче ещё неизвестно чья возьмёт, а токмаков советчик Гаврило на совесть рассудит – растокмачит по справедливости. Токмачить стало самым надёжным делом в разрешении споров. Бывало и бабы к Токмаку обращались с жалобой на мужа: "Лупит ни за штё, ни проштё".

За время воеводской службы навострился Гавроло бойко писать. Надо какую челобитну: "Не откажи Гаврилушко, напиши". Писал не хуже диакона церковного. Не отказывал, а плату брал в половину.
 
Прошло не много лет, ещё робята у Гаврилы не велики были, приехал и Собакин Тимофей с семьёй на Стреково. Старший сын, обученный грамоте, остался в Сольвычегодске, подружился с внуками солепромышленника Строганова и уехал с ними на Каму. Тимофей расположился в своём, загодя построенном на городской манер доме на ровнеди около реки. Но, одно дело рыбу порыбачить в охотку, другое дело жить и пахать, дрова рубить, печь топить, хозяйством скотским заниматься. Года три промучался, согласился с уговорами жены вернуться в Сольвычегодск. Сдал свою часть деревни в половничество  местным мужикам и сьехал в город.
Сын Василий, старший из сыновей в семье у Гаврилы, слава Богу, выжил один из всех, младшие умирали во младенчестве, пошёл весь в отца – рассудительный, не торопливый, настоящий Токмак, как отец Гаврило.

Было Василию лет двадцать с небольшим, на Ильинской ярмарке в волости Ильинско Подомской наслушался речей от служилых из Сольвычегодска, будто бы атаман Токмак набирает казацкое войско для покорения Сибири, с тем он вернулся к отцу: "Батя, надумал я податься в службу к строгановскому атаману Ермоле Токмаку. Вишь, и прозвище у него как у нас, надо помочь ему, видать, нужное дело он затеял."

- Отговаривать не стану. Силы у меня пока есть пахать да сенокосить. Девок вон сколько, есть кому помогать. Если худо будет, чего доспеется со мной, в половничество сдам землю, - поразмыслив с неделю, дал ответ отец Гаврило.
- Вот и хорошо, дай Бог, денег заработаю, хозяйство подновим, девкам приданое хорошее справим.
- Ты, Васька, знай, чтобы в Сибирь сходить по делу, года два надобно. Ты с войском пойдёшь, тут двумя годами не отделаться. Сам смотри. Молодого коня Сокола тебе отдам, чтобы ты был конным, а не пешим, всё же куда легче будет, по себе знаю, когда в стрельцах служил. Если хочешь, вон возьми всё моё стрелецкое, ещё куда хошь, по праздникам ношу, и размер твой.
- Стрелецое не возьму. Строгановы богатые, сами выдадут какое надо, а от Сокола не откажусь. Я там ещё помытарю, если коня будут выдавать, так Сокола обратно пригоню. Или вон, Сидорка попрошу со мной сьездить, если что, приведет его обратно. Он как раз собирается за рыбой ехать.
С Сидорком договорились, поехали вместе, тот всю дорогу потешался: "Ево, наш Токмак поехал другому Токмаку помогать, поди, тот не справится Сибирь-ту завоевать. Наш Васька ково хошь победит, только допусти ево."
- Не кривляйся, ещё гордиться будешь как вернусь, что ты друг мне.
- Чево это гордиться? Боярином ли чо, хошь вернуться, али атаманом казацким? Хоть бы живым вернулся.
- Не говори худое, переплюнь через плечо, накаркашь ведь.
- Ладно, ладно, это я не со зла, пошутил. Тьфу, тьфу нечисть.
Собравшихся на строгановскую службу продержали в Сольвычегодске с месяц, пока набралось добровольцев. Жили в той воеводской казарме, которую строил отец Гаврило. После долгого сидения отправились в Орёл-городок, где и собиралось всё войско. Всех переписали, предупредили, жалованье будет выдаваться по возвращении из похода. Новоявленным казакам объявили, что атаман Токмак поведет их возвращать под русское подданство Сибирь, где хан Кучум совершил переворот и отделился от царства Московского, уже года два как не платит дани, да ещё повадился нападать на русские земли, грабить.

Атамана Ермолая Тимофеевича между собой звали кто как хотел, то Ермаком, то Токмаком. Сам он отзывался только на Атаман.

Отряд в пять сотен сабель отправился на Чусовую, два месяца ждали, когда появятся людишки хана Кучума, тотарами называемые местными мужиками. Те регулярно сюда наведывались. Здесь к войску присоединилось ещё три сотни ратных людей от Строгановых. Встретив разбойников, большинство их переловили, кто сопротивлялся постреляли да порубили. Не большая шайка вырвалась, отряд выступил их преследовать. Этим начался поход в Кучумово ханство.

Василий Гаврилов сын провёл в Сибири три года, до самой гибели своего предводителя атамана Токмака-Ермака в 1585 году.

Вернулся домой Васька исхудавший, уставший от бродяжничества по Сибири. А Строгановы не обманули, жалова-ние выдали, как было обещано, всё привёз до последнего алтына.

- Много сибирских лесов пришлось повидать, много пришлось по рекам плавать, с десяток крепостей построили. Не только саблей рубили, больше топором, - бывало рассказывал мужикам Василий.
- Где-ка крепости строили? Такие же как наш Городок, - любопытствовал Семён Шихирин.
- Како же наш Городок, там по сравнению с ним городище. Как вернётся из похода отряд, а там сотни две и боле казаков, разве их расположишь в нашем Городке. А лошадей сколько, а снаряжения всякого. Быват пленников приведут, им и тюрьмы надо сладить. Вот мы и строили большущие избы-дома рядами один за другим. Такие ряды улицами называются, - растолковывал Василий мужикам, - а строили где, говоришь, вот како место не обойдёшь, не объедешь, там и строили.
- Много ли приросло царство русское вашим походом?
- Не дивись, поди, раза в два. До самого Иртыша мы загнали тотаринов-мусульманцев. Только вот беда, почти все убиты оказались наши атаманы и сам Ермак утонул в реке. Пришлось и нам, оставшимся в живых уходить. До самого Урал-камня оне гналися за нами. Считай зазря мы там столько старались, - печалился Василий, ещё не зная, что через год русское войско без заметных усилий вернёт всё завоеванное двумя Токмаками, разбив остатки Кучумовой армии.

Писцы, приехавшие из уезда в правление Бориса Годунова на правку Дозорной книги, записали: половина деревни Стройковой по купчей родителя за Васильем Гавриловым Токмаком, четвертью владеет по наградной дарственной от воеводы Токмакова Евстафий Собакин, оставшейся от отца Тимофея. Ещё четвертью владеет Михайло Кривошеин из деревни Тютяково тож Княжо.

Василий Гаврилов сын, прожив жизнь, наследника имел всего одного - Ермолу, остальные дочери. К полусотне своих лет девок всех выдал замуж, сила в руках уже стала не та, передал всё хозяйство сыну Ермоле. Вместе с хозяйством за ним закрепилось и дедово прозвище Токмак. Всякий раз, как писари приедут с каким делом, в книге записывали "в доме Ермолай Васильев сын Гаврилов Токмак".

В деревне так и стоял пустовавший дом Собакина, только внук его Сухан иногда наезживал из Сольвычегодска. Земли за ним записанные за многие годы половничества обеднели, из-за плохого содержания, троеполье не соблюдалось. Хороший дом деда, предоставляемый половникам тоже обветшал.

- Сухан, продал бы ты мне свою четверть деревни, только одно беспокойство через неё у тебя, - предложил Ермолай в очередной его приезд, позвав его к себе повечерничать
- Ой, и не говори, поди лучше отдать её, чем вот так тратить время на езду, у меня там лавка скобяная в городе, да в деревнях тоже, кусок хлеба даёт, - поддержал предложение сосед, - ещё мастерю рамы для окошков, когда время выдаётся свободное. 
- Вот ты подумай-ко ладом. Дам тебе хорошую цену. Вот, к примеру, цену за пять лет твоего урожая, который дают тебе половники. А я бы восстановил землю. Вишь, у меня одне мужики рожаются, не то что у деда Гаврилы, да у бати было. Они и помощники мне будут и потом будет куда им отселяться, семьи кормить.
- Подумаю, если надумаю, тебе и продам. Твой дед да мой дед друзьями были. Не тревожься, никому другому не отдам, если надумаю. 
- Хорошую мысль ты мне подал, а то думаю, чего я тут за такие вёрсты  каждый год тащусь. Как приходит весна, надо ехать с половниками сверяться, все ли живы, не сошли ли куда на заработки. Как осень, опять ехать забирать урожай, да и не один раз бывает приедешь, если они не успели сжать да обмолотить.
Через два года Сухан Евстафьев сын Собакин отписал Ермоле свою четверть. Получив деньги за семь годовых урожаев, уехал к себе, пообещав принимать Ермолая к себе в гости как дорогого гостя.

В правление царя Романова Михайла, в 1625 году внук Гаврилы Ермола Васильев сын Гаврилов (Токмаков) полностью выкупил оставшиеся  угодия деревни Стройковой у михаила Кривошеина.

"А межа той деревне Стройковы з деревнею Княжи от реки от Лалы по речке Плесовице до росох, а с росох направо по той же речке до черного лесу, а возле черной лес на ручей на Воденик, а с Воденика ручья по закраю до Василькова логу до глубоково, а по логу во вниз да через сохру да на речку Меженку (Чёрная ричка) до реки Лалы да за реку Лалу пониже Дремеда- ловских наволоков да на речку Мостовую да вниз по речке до поженки Бродовичок да за поженку же вниз до реки Лалы."