осада 2

глава 2

 Невидимые в черноте ночи вёсла бесшумно проталкивают узкий корпус корабля сквозь невидимую воду. Тёмная громада стены более тёмная чем окружающая ночь вырастает из воды и надвигается на встречу, как гигантский утёс. Маленький датчанин с кожаным мешком за плечами стоит на носу у резной головы дракона, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь.
 Отец назвал его при рождении Рассмус, что значит любимый. Но уже три десятка лет за вздорный нрав и быстрый нож его зовут Заноза. Пешеход отправил двадцать три драккара на остров, который франки называют Сите. Заноза старший на самом маленьком из них, всего на двадцать гребцов. Приставная лестница привязана к правому борту и изрядно торчит за корму.
 К берегу подошли затемно, но тут же нарвались на конный разъезд. Франки, не ввязываясь в бой, ускакали во тьму. Заноза грязно выругался. Внезапно напасть не получилось.
 Берег оказался песчаным, у кромки воды вязким. Дальше от воды, куда речное тепло не дотянулось, песок смёрзся.
 Корабли подходят слева и справа. Норманны высаживаются на берег. На стене заплясали, заметались огни факелов, поднялась суматоха. Заноза бежит к стене. Мешок хлопает по ягодицам. В мешке большой, золотой крест христианского священника и хлеб. Крест — самое дорогое из его добычи. Хлеб про запас, мало ли как день сложится. Золото есть не станешь. За кусок хлеба голодный всё отдаст. Как обрадовались жалкие рабы, когда он им швырнул ковригу хлеба. Ну, не швырнул. Скажем дал. Один напомнил чем-то покойного отца, такие же серые и недоверчивые глаза. Когда вечером резал ему горло, рука дрогнула. Было досадно. Испортил кровью одежду.
 Ночью плохо спал. Во сне вновь убивал сероглазого франка, жалкого и растерянного, старающегося заглянуть ему в лицо, толкал обмякшее тело в ров. Мёртвый падал на спину и смотрел с укором на Рассмуса глазами отца.

 Погасли звёзды. Сена вспухла серым туманом. Туман упёрся в стены и башни города. На востоке утреннее солнце густо намазало красным. Красное быстро ширилось, разлилось на полнеба, вытащило из безопасной темноты стены, башни, крыши домов и церквей, мосты. Скоро пробудившееся светило всплыло из-за горизонта, вернуло в мир цвет и телесность, погасило небо, ставшее из красного обыкновенным. Туман расширился, поредел, расслоился, смешался с дымом из очагов, растаял. Даны разом пошли на приступ.

 Видимо франкские камни выбили им все мозги, или изначально в пустых головах ничего не было. Надо же догадаться запрячь таран четвёркой коней и отправиться на такой повозке к воротам! Франки, не будь дураки, дождались пока повозка заткнёт узкое горлышко дороги, идущей через ров, и перестреляли коней, а теперь спокойно отстреливают этих дурней, что пытаются сдвинуть таран с места.
 Нет, так нельзя поступать! Надо делать всё, что противно ожиданию врага. Он протащит свой таран через ров. Не зря вчера лазил под острыми стрелами врага, показывал куда сыпать землю, как укладывать стволы и ветки. Прогонял всех, кто пытался как попало набросать на тропу дохлятины или другой дряни. Конунг обещал достойное вознаграждение тому, кто первым подведёт таран под стену. И это будет он.
 Скрипят колёса. Раскачивается рама из лёгких сосновых брёвен. Тяжёлое, дубовое бревно тарана раскорячилось на толстых канатах, чтобы не мешало движению. Мерзко воняет от сырых шкур, обмазанных для огнестойкости навозом, от трупов, которые все дни осады сбрасывали в ров. «Хорошо, что подморозило,- думает хитроумный ярл Хакан — сын мудрого Свидура Синеусого,- хоть какие тут на юге морозы? Слякоть одна».
 Непролазная грязь и вечно хмурое, тоскливое небо действовали ярлу на нервы. Лечился хитроумный ярл вином. Надо честно признать, что вина на юге, хоть красное, хоть белое, лучше пива, что варят в родных селениях. А ещё тут много еды и женщин. Жаль позволил увязаться в парижский викинг жене, но кто же знал? С другой стороны, своя баба под боком столько сил экономит.
 Осадная машина в серой мути из света раннего утра и речного тумана продвигается медленно, плывёт, раскачиваясь на кочках, как корабль на крутых волнах. Три десятка разномастно одетых и снаряжённых северных воинов тянут и толкают тяжёлое орудие.

 «Это кто там такой хитрожопый?»- простой вопрос от епископа озадачил Его Светлость графа, дотоле слишком редко общавшегося с учёными людьми. Оказалось, больших хулителей на свете трудненько сыскать. Многообразные бранные слова так и сыплются из них, как из рога изобилия. Особенно в этом деле преуспел толстый аббат в коем не больше святости чем в старом Ардре, известном на всю армию матерщиннике. Горелый Мудрец тоже иной раз в сердцах загнёт такое коленце, но чтоб известный набожностью и суровым нравом благородный старец Гозлен?
 Уместней всего было не заметить вульгарного выражения от святого человека, граф так и сделал. Балдуин выглянул из бойницы. В сером свете утра видит плохо мощеную дорогу, таран под крышей, похожий на длинный стог сена, застрявший в узком месте, трупы коней. Одна лошадь ещё жива, бьётся в постромках. Чёрная кровь течёт на грязный снег. Трупы норманнов. Живых норманнов, пытающихся толкать таран вперёд.
 Хлёстко хлещут тетивы луков. Норманны стараются держаться внутри своего сооружения или за ним. «Так, здесь всё в порядке,- думает Его Светлость,- где же хитрожопые? Тьфу ты пропасть, прости меня, Господи!»
 Граф не любит и не одобряет бранных слов. Вернее не одобряет Элионор. У них растут дочери.
 Балдуин крутит головой. Под самой стеной видит ещё один «стог». Людей снаружи нет. Кажется, что таран едет сам собой или по воле волшебника. «Вот значит как,- думает граф,- тропа через ров. Никогда не надо недооценивать противника».
 Вчера они с Эблем решили, что по завалам, которые сами себе устроили во рву даны, тяжёлое не протащить. Они недооценили противника. «Готовь «ворона»!- командует граф и смотрит, как солдаты перетаскивают треногу, прикрепляют блок, подтягивают на канате деревянную птицу с крепким железным клювом.

 Из чёрного провала бойницы дует. Мудрец плотнее кутается в плащ, натягивает глубже войлочную шапку, надвигает капюшон на самые глаза. Тело под хламидой стынет, становится зябко. Старик с завистью смотрит на молодого оруженосца. Жобер беззаботно спит, прислонившись спиной к стене. Мешок с драгоценным грузом лежит у ног. «Если бы ты знал какая сила в твоих руках, не спал, как беззаботный младенец,- думает старик.
 Кроме старика и оруженосца наверху четверо часовых. Горят факелы, рисуют на бревенчатых стенах живые, жёлтые пятна. Старик прислушивается. Тихо. Мерные звуки шагов. Шаги приближаются, удаляются, на краткий миг затихают. Один из часовых частит. «Наверное, ростом не вышел»,- думает Мудрец.
 Внизу в сердце башни возник и не стихает неясный шум, слышатся обрывки речи. Сквозь бойницы в полу проникает свет многих факелов, звякает оружие. Командиры подымают людей. Предстоит трудный день.
 От темноты, раннего подъёма, долгой неподвижности, мысли в старой голове путаются, цепляются одна за другую надоедливыми репьями, оборачиваются сонными видениями.
 Вот он будто бесплотный дух летит над землёй. Под ним леса, поля, цветущие города и сёла; многоводные реки несут величаво свои воды к синему, синему морю, но вдруг слышится - нарастает лавиной железный шум; стальные чудища, наполняя сердце ужасом нечеловеческой мощи, с лязгом и грохотом ползут по земле, плывут по морю, огромные, как города, стремительно проносятся по воздуху, извергая шары беспощадного огня. Рушатся храмы, простоявшие тысячи лет, гибнут монастыри и города в беспощадном огне, горят библиотеки, слабые людские тела разрывает на куски. Над всем стоит плотный, сизый дым. Дым плавает, клубится, изменяется, собирается безглазым, человеческим лицом, смотрит на Мудреца жуткими, глубокими, как бездна, чёрными дырами. Растворяется безгубый рот: звук, словно затрубили десятки сигнальных рогов, разом закричали сотни людей.
 Старик вздрагивает всем телом и открывает глаза. Кричат и мечутся люди, занимая места у бойниц, гремит железо оружия, ревёт сипло сигнальный рог.
 Подбежал высокий лучник в чёрных доспехах, перебросил колчан на бедро и начал удивительно быстро выпускать одну стрелу за другой в бледный прямоугольник бойницы. Только сейчас старик заметил, что уже рассвело, и он весь трясётся от холода. В башне рядом Его Преосвященство епископ Гозлен в светлой рясе поверх доспеха, аббат Эбль, граф Балдуин. Мудрец старается лишний раз не попадаться на глаза высокого начальства.
 Шум возник в городе, зазвонили колокола, потом прибежал человек, взволнованно стал что-то докладывать командирам. Посыльный торопится, жестикулирует. Мудрец стоит далеко. Перед ним толпятся воины. Слышит обрывки предложений: «Корабли!.. Неисчислимые силы!.. Стена... Лестницы… Лезут!!»
 Старик пытается пробиться к парижскому графу. Не успеть! Начальство коротко совещается. Звучат громкие слова военной команды. Стрелки в чёрных доспехах бегут вниз, строятся. На их место становятся лучники из городской стражи. Начинают сноровисто стрелять.
 Граф уводит свой отряд. Старик спешит следом. На мосту суматоха. Топот многих ног. Лязг железа. Толкотня. Часть вооружённых людей бегут в башню, часть не менее быстро и решительно им навстречу.
 Отряд уходит. Толпа смыкается. Опоздал!
 Старик волнуется, кричит, толкается. Его не слышат. Кругом невидящие глаза, в которых только одна мысль: «Я должен туда попасть! Я должен выполнить приказ, исполнить свой долг!» «Куда попасть» у всех разное, у одних на одной стороне реки, у других на другой, но вот сейчас в этот момент важнее этого для каждого из них ничего нет.
 Старика охватило чувство неясного томления и тоски, как у маленького мальчика, которого легкомысленные взрослые бросили без присмотра. Мысли беспокойно мечутся в голове. «Куда я бегу?- останавливает себя Мудрец,- приступ идёт повсюду. Я везде не поспею. У меня всего пять зарядов. Их надо применить в самом крайнем случае. Если даны возьмут башню, я разрушу её, я могу обрушить мост, или утопить любой их корабль. Нужно выбрать место откуда всё близко!»
 Мудрец останавливается среди людского потока и лихорадочно соображает, где он может нанести самый большой урон врагам. Его совсем бы затолкали, если бы не рослый оруженосец с таинственным и тяжёлым мешком…
 Внезапно людской поток редеет, иссякает, и они остаются на пустом мосту. Беги куда угодно! До Мудреца вдруг доходит, что Бог или провидение само уже поставило его на нужное место. Бежать больше никуда не надо. Он уже здесь. Там откуда всё близко.

 Рассмус-Заноза изо всех сил бежит к стене. Левая рука вцепилась в еловые жерди штурмовой лестницы. Шестнадцать человек несут лестницу, по восемь с каждой стороны. Чуть выше середины привязаны верёвки, за которые держатся часть воинов. Заноза бежит первым справа. «Пора!- решает он, командует,- Ставь!» Острые концы жердей впиваются в мёрзлую землю. Заноза с напарником удерживают основание. Воины с верёвками пробегают под самую стену, тянут. Оставшиеся толкают снизу, подымают.
 Лёгкий конец лестницы взлетает к небу, железным крюком цепляется за камни стены. Самые отчаянные уже бегут вверх, лезут, раскачивая упругое дерево. Их шанс в быстроте.
 Двадцать три драккара поставили двадцать три лестницы одновременно. Стена длинная, не могут франки стоять за каждым крепостным зубцом. Кому-то сегодня повезёт.

 Граф Балдуин во главе Чёрного отряда спешит. Лестница внутри крепостной башни кажется бесконечной. Его Светлость взмок. Шум и крики на стене ему не нравятся. Такой шум бывает, когда часть стены захвачена.
 Влезть на стену не значит проникнуть в город, вначале придётся пробиться в одну из башен и захватить лестницы, но всё же… Горожане стойки в обороне, когда между ними и врагом лежит расстояние равное высоте стены. Им не устоять в схватке лицом к лицу с неистовыми северянами.
 Вот и верхняя площадка, узкая дверь, ведущая на стену. Проход охраняет совсем юный горожанин.
 Граф выводит отряд на стену. Впереди спины франкских ополченцев, за ними норманны. Норманнов на стене с каждым мгновением больше, франков меньше. «Лучше бы горожан вообще сейчас не было,- сердито думает Его Светлость,- если побегут, сметут моих к чёрту. Прости, Господи!»
 Балдуин строит отряд в плотную колонну по четыре, кричит горожанам на стене: «Отступаем!» Балдуин видит как франки оглядываются. Он им машет рукой и кричит, натужно краснея лицом: «Отходи в башню. Вас всех перережут!» Горожане попятились, потом побежали.
 Балдуин швыряет отступающих горожан в проход между щитами своих воинов. «Сомкнуть щиты! Копья вперед! За мной ребята!»- командует Его Светлость, но сам остаётся на месте, пропуская своих копейщиков вперёд.
 Даны не выдержали удара Чёрного отряда и посыпались со стены на свои лестницы.

 Эберульф спешил изо всех сил, но всё равно опоздал. Что поделаешь, если одна нога за другой не поспевает.
 Ногу повредил в далёкой молодости. Дело грешное, но дело житейское: пришлось спешно выскакивать из окна некоего дома, куда ревнивый муж вернулся раньше срока. И хоть в те годы Эберульф был ловок и проворен, в левом колене что-то хряснуло. С тех пор нога больше не гнулась. Хорошо, война такое дело, что на неё всегда поспеешь, можешь даже из дома не выходить, она сама к тебе пожалует.
 Старый мастер остановился, чтобы перевести дух. Не дело стариков бегать на перегонки с молодыми, но когда рука по-прежнему сильна, не стоит прятаться от беды под юбками у своей старухи. Надо смело выйти навстречу, и горе любому ворогу, что по глупости попадёт под удар его тяжёлой секиры.

 Тусклый рассвет сменялся серым светом дня, когда Эберульф выбрался на стену. Увидел реку, расписные корабли с резными носами. Лестницы, лестницы, лестницы, словно худые пальцы хищной лапы тянутся к городу. И люди. Люди на стене, люди на лестницах, кораблях, на земле. Толкаются, торопятся, лезут вперёд, чтобы убить или быть убитыми. Из башен стреляют. Со стен кидают камни и льют смолу. Смертоносные стрелы жалят врага, но он уже на стене, теснит защитников. Даны работают словно его лучшие молотобойцы, только под их молотами не крепкое железо, а мягкая плоть людская. Франки отступают к башням, теряя воинов.
 «Где мои мальчики?- думает Эберульф.- Вот они».
 Небольшой отряд франков оказался заперт в середине стены между норманнами и не может пробиться ни к одной из башен. «Ко мне, мои кузнецы и ткачи! Строиться! Сбросим этих нелюдей в преисподнюю, откуда они явились!»- призывает Эберульф. Разношёрстное воинство строится. «Слава Богу, мне не придётся больше бегать,- думает старый мастер,- да я бы и не смог!»

 Балдуин уже считал, что атака его отряда приведёт к окончательной победе, особенно, когда на норманнов ударили и с другой башни, но скоро его солдаты увязли. Противники застыли в самом высоком напряжении сил, как два мужичка, что решили побороться на руках, кто кого передавит. Пока франкам удавалось сдерживать напор врага, но слишком большой ценой. Данов гибнет больше, но они могут это себе позволить. Граф парижский не может. Его Светлость вооружает щитами и копьями городской сброд, который перед тем вывел из-под удара, ставит в две первых шеренги самых крепких и боевитых. «Свободные франки!-обращается он,- Родина в опасности! Здесь на этой стене решается судьба нашего славного Отечества, наша судьба. Не посрамим памяти предков. Вперёд!»
 Свободные рвутся в бой. Или не рвутся, но кто их спрашивает? «Труби отступление»,- тихонько говорит граф Эльфусу. Мальчишка трубит, старательно выводя ноты. Чёрный отряд умело маневрирует и отходит в башню. Горожане на его место. «Вперёд!»- ещё раз командует Его Светлость и наглухо запирает проход в башню. Когда бежать некуда, люди становятся отважней. А куда денешься?

 От бескормицы лошади ослабли. Парижанам с трудом удалось собрать три десятка тяжёлой конницы. Балдуин вывел отряд через скрытые ворота в восточной стене.
 Над Сеной плавает туман. Солнце на тусклом небе кажется красным кругом.
 «Осторожнее, милорд,- говорит начальник стражи,- тут топко». Кони вязнут по бабки в мелком иле похожем на грязь. Даже последние морозные ночи не смогли сковать противную жижу.
 «Наверное, рядом подземные воды»,- замечает Балдуин. Всё его внимание направленно на шум битвы. Вот гулко бухают камни по брёвнам многострадальной башни, крики со стены. Колонны норманнов штурмуют город с разных сторон.
 «Если я их не опрокину, городу не устоять, -думает граф, -резерва у меня нет. Осталось выгнать на стены стариков, женщин и детей».
 Отряд трогается. «Милорд, ваш шлем!»- Эльфус протягивает графу памятный трофей. «Держись сзади!- говорит Балдуин оруженосцу,- будь внимателен. Труби что есть мочи, когда дам сигнал». Граф надевает шлем, и весь Божий мир сужается до узкой щёлки перед глазами.

 «Дядюшка, призывайте народ на стены,- говорит аббат епископу,- если норманны поставят ещё лестниц, город не удержать!» Епископ во главе своей воинственной свиты торопливо уходит. Избавившись от надоедливой опеки, Эбль облегчённо вздыхает и прикладывается к фляге, висящей у него на поясе.
 Даны всё же освободили дорогу от погибших лошадей и подвели к башне тараны, но долго своевольничать под своими стенами аббат им не позволил. Окованные тяжким железом «вороны» полетели вниз.

 Весь смысл его хитрого плана был в одновременном нападении на стены и башню. На взятие стены ярл не рассчитывал. Стена — отвлекающий манёвр. Ему нужен проход по реке. Пешком путь в сердце франкского королевства для Хрольфа, за тучность и гигантский рост прозванного Пешеходом, закрыт. Он должен взять башню на берегу и разрушить мост. Сигурд сказал, что это его последняя попытка в этом деле. Если приступ не удастся, он посадит дружину на коней и уйдёт в восточную часть империи франков, где ещё есть чем поживиться. А ты, Хрольф, как хочешь. Хочешь, сиди под городом, держи осаду. Хочешь, иди следом пешком.
 Пешеход с ненавистью смотрит на своё ненавистное брюхо. Уже пятнадцать лет его не может выдержать ни один конь и ни одна женщина. Если бабу можно уломать поскакать сверху, то конь не баба. Его ни посулами, ни уговорами не уломаешь. В случае успешного набега конунгом севера станет удачливый соперник, а Хрольф останется со своим брюхом.
 Наконец удалось оттащить кошками трупы лошадей и освободить дорогу для осадных орудий. По примеру хитроумного пьяницы Хакана Хрольф загнал людей внутрь тарана под защиту из досок, шкур, навоза и двинул их под стены. Ярла Хакана пришлось придержать, чтобы франки не разбили его машину раньше времени. «Нападаем одновременно, сукины дети! Слышите меня! Одновременно!»- орёт конунг Хрольф.
 Тараны к франкской башне подошли, как он и планировал, разом с трёх сторон. Первый против ворот, второй с западной, третий с восточной стороны. Содрогнулись старые стены. В башню полетели стрелы и камни. Огромная осадная башня, покачиваясь на кочках, как сухопутный корабль, двинулась по узкой дороге. Ой, что сейчас будет!

 Почти разом франки пустили на осадные орудия свои тяжёлые брёвна с острыми клювами на переднем торце. Первый же удар по его тарану убил трёх человек и сломал переднюю ось повозки. Хакан возблагодарил мудрого Одина, что по примеру косоротого сына ярла Харальдсона, поставил повозку на четыре оси. Только его таран ушёл из-под стены. Два других были разбиты и брошены. Осадная башня опрокинулась в ров.

 Весь мир сузился до щелки перед глазами. Лошади идут стремя к стремени неспешной рысью. Лёгкий ветер с реки играет цветными значками на копьях. Дорога временами сужается так, что крайним всадникам приходится ехать по воде, благо, что берег везде пологий. Вот и угол башни. За поворотом враг.
 «Давай!»- делает знак граф юному трубачу. Звонко разносится чистый звук сигнального рога. Кони выходят из-за стены на бросок атаки, разгоняются, словно камни катятся под гору. Вновь поёт рожок. Опускаются копья, лёгкие значки колышутся в такт лошадиного бега.
 Его Светлость шпорит коня. Ворон птицей стелется над землёй. Вся лавина всадников скачет плотной, единой массой. Тускло блестит чёрная сталь. Мёрзлый песок летит из-под копыт. Гудит земля.


 На правом берегу Сены выше франкского моста стоит Сигурд. Рядом сигнальщик с рогом и два знаменосца. Ветер стих. Тяжёлая, красная ткань стяга недвижно повисла на высоком древке. Недалеко, костью в горле, торчит проклятая башня, перекрывая норманнам путь в империю. Под франкской башней работают тараны, слышны тяжкие удары окованных крепкой сталью брёвен по камню, шум далёкого приступа от городской стены. Что там творится, Сигурду не видно. Солнце уже высоко. Время ударить на мост пришло!
 Конунг делает знак рукой. Грозно ревёт турий рог. Вздуваются вены на висках трубача. Звук подхватывают сигнальщики ниже по течению. «Словно бабы и детишки перекликаются в густом лесу»,- неожиданно вспоминает детство Сигурд. Закрывает глаза.
 Матушка. Белые стволы берёз. Он ребёнок с полным спелой ягодой тяжёлым лукошком. Ладошки липнут от сладкого сока. Запах болотного багульника. Красная брусника. Открывает глаза. Шум боя, пахнет дымом и смертью. Корабли идут на штурм.

 Ветер к полудню стих. Проскакал по мосту, хлопая по воздуху белой рясой, его святейшество епископ парижский Гозлен. За ним бегом его свита. В городе ударили в набат. Стаи жирных ворон взвились над колокольнями чёрным дымом. Голубей, которыми когда-то был славен Париж не осталось, всех изловили и съели.
 Юный оруженосец почти физически чувствует напряжение боя. Вот окованным сталью деревом бьют тараны в ворота правобережной башни, свистят стрелы, шмелями гудят снаряды пращников, кричат люди. Далёкий шум боя у городской стены.
 Выше моста у берега стоят три купеческих барки, до верху набитые сухими дровами. Рядом большая группа данов: стройный, высокий воин в блестящих доспехах и дорогих мехах, с ним два знаменосца, трубач, телохранители. Блестит полированная сталь, нарядно и весело горят краски на расписных щитах и пышных одеждах людей с севера. Предводитель стоит неподвижно чуть поодаль от основной группы. Сразу видно, что не он с ними, а они при нём. Чего-то ждёт или раздумывает. Потом важный дикарь делает знак рукой. Трубач подымает высоко огромный турий рог. Низкий протяжный звук повисает над водой. Его подхватывают.
 Жобер слышит и видит, как звук от одного сигналиста до другого быстрой волной прокатывается от человека под знаменем мимо моста к цветным кораблям-драконам. Драконы словно ожили, дрогнули, зашевелились людьми в железной одежде, как колючими чешуйками, вспенили тёмную воду лапами-вёслами и ринулись против течения вверх по реке на мост.