осада 4

Глава 4
 Оскальзываясь на мокрой земле, чёрной, зловонной рекой на восток тянется орда одетых в железо, кожу и меха норманнских всадников. Словно щупальца морского спрута тянутся вглубь страны конные колонны. От непролазной грязи и прилипчивого мокрого снега всадники выглядят одинаково жалко. Остались удобные и безопасные корабли у проклятого острова на Сене, где наткнулась сила людей с севера на упрямство и волю франкского епископа.
 Низкое небо швыряется мокрой, снежной кашей, так что скоро поля и леса, деревья, фигуры лошадей и всадников становятся белыми, только там где прошли щупальца уродливого спрута, остаются дороги, чёрные от следов сотен лошадей, дымные пятна пожарищ и воющие от горя франкские женщины. Хмур предводитель жестоких норманнов. Не по-доброму они расстались с Хрольфом Пешеходом. Толстый конунг договорился до того, что обвинил Сигурда в предательстве общих интересов и неверности своему слову, сказал, что лучше иметь дело с франкским императором, чем с таким союзником как Сигурд.
 Тревожные думы гложут усталый мозг вождя, словно голодный пёс пустую кость. Слишком легко воины с севера отказываются от веры и обычаев предков, что сделали их сильными. Ради красивых подарков принимают крещение в воде, привыкают пить сладкое вино вместо пенного эля, спать в тёплой постели, а не на меховой подстилке в снегу; молодёжь капризная, ленивая и изнеженная. «Что станет с ними, когда мы уйдём в страну вечных воинских игр и пиров?»- думает печальный конунг. От большого конского тела идёт приятное, живое тепло. «А может хорошо, что так всё случилось? Хорошо, что обиженный конунг Хрольф Пешеход, крещённый христианским священником в Роберта, будет сидеть под Парижем, как проклятый, и надёжно сторожить единоверца епископа Гозлена? Может правы были боги, не давшие разрушить франкский город? Неведомы смертным замыслы богов!
 Снег тает на шапке из редких, чёрных соболей, холодит плечи и колени отважного Сигурда. Да когда же это кончится?


 Мокрый снег падает на острые крыши романских соборов, деревянные навесы поверх городской стены, лепится к голым кронам деревьев, дырявым ковром ложится на дороги и сразу тает, превращаясь в грязную жижу под ногами. Земля напиталась водой, раскисла. Нет пути ни конному, ни пешему. Сена поднялась, набрала силу, грызёт берега частыми зубьями волн, вода крутит тугие водовороты у стен башни Пти-Пона.
 Если ты часовой и долго смотришь на чёрную воду, чего там только не увидишь: белые глаза водяного, вон корчит тебе рожи, дразнится, шевелит сомовьими усами; зеленоволосые русалки бесстыдно выставляют круглые груди, манят: «К нам, к нам, славный юноша! Ступай скорее к нам. У нас вечный праздник и веселье. Закружим тебя в хороводе, заласкаем, зацелуем! Сделай только шаг. Быстрая вода унесёт твои горести к далёкому океану. Пусть плачет жестокосердная гордячка, пусть старится в одиночестве. Ветра времени осыпят белым пеплом волосы, согнут гордую спину, иссушат высокие груди, железный плуг времени прорежет скорбные морщины на прекрасном челе её, а ты будешь всё такой же юный, как в тот день когда она прогнала тебя!»
 Бедняга Жобер целый день не мог сказать Мариз о смерти кавалера де Каружжа. Не смог сказать об этом вечером и утром другого дня не смог. И никто не смог.
 Девушка ждала отца. Была спокойна и даже весела. Молодой оруженосец не мог украсть улыбку с любимого лица, тянул время в глупой надежде, что всё как-нибудь само собой решиться, но всё становилось только хуже.
 Тогда он отчаялся и выпалил ей прямо в глаза всё, что видел, не выбирая щадящих слов, не оставляя надежды на чудо: «Я был рядом. Помог снять ему шлем. Убит камнем в висок. Тело упало в воду. Больше ты отца не увидишь. Его душа сейчас в раю. Крепись. Я с тобой».
 Она не услышала или не захотела слышать главное: «Я с тобой». Изо всей силы больно толкнула Жобера маленькими кулачками в грудь и убежала в свою комнату. Эльфус приказал ему идти следом.
 Юноша до утра простоял перед запертой дверью. Он бы по своей воле никогда не покинул свой пост. Но суровая война забирает жизнь не только  убитых. Оруженосец должен сопровождать господина во время вылазки за стены.
 Жобер в том предприятии убил своего первого датчанина. Может и не первого. До того он много раз стрелял из лука. Скорее всего, попадал, а может и нет. Он не видел. Но не на этот раз.
 Датчанин был высокий, худой, плохо одетый, без кольчуги и шлема. Только круглый щит из досок и маленький топор из плохого железа. Норманны гнали стадо с востока, когда на них напал отряд франкских рыцарей. Северяне попытались уйти, но их кони устали от долгого перехода и не смогли скакать по раскисшей земле.
 Жобер нагнал худого всадника на пегом коне и ударил его по голове мечом. Удивился, как легко убить человека… Когда вернулся в город, в комнатах Мариз и её отца жили незнакомые люди.
 Жобер вымолил у графа разрешение нести службу на самом дальнем пункте обороны в башне Малого моста, подальше от тягостных воспоминаний, от города и жестокой девушки.

 Опасно связывать свою судьбу с высокими покровителями. «Вожди приходят и уходят, а нужда остаётся. Опасно сидеть на высоких стульях. Чем больше башня, тем громче падает. Подальше от начальства, поближе к кухне»,- это истины проверенны временем, и не нам с Вами с ними спорить.
 Семь рыцарей, что так рьяно блюли на турнире интересы короны остались ни с чем. Мало того, что ни с чем, так ещё верный слуга короля, пфальцграф императора, первое копьё королевства, распорядитель судебных поединков Филипп де Бульон на глазах изумлённой публики в одночасье превратился в изменника; ты в его коварного пособника, а бывший государственный преступник в героя и графа парижского.
 Честно сказать, когда тебе чуть за двадцать, всё равно кто наверху - красный грифон или чёрный леопард. Спесивые вельможи такие же слуги императора, как и ты. Но когда вместо монаршей милости задвигают тебя со товарищами в дальнюю башню на левый берег, коей даже норманны брезгуют, охранять грязных, мужицких коров, честное слово, обидно!
 Остаётся только утешать себя солдатской мудростью: «Подальше от начальства, ближе к кухне. Опасно сидеть на высоких стульях. Высокие башни громче...», но это я, кажется, уже говорил.
 Оказавшись на задворках истории, можно неплохо провести время. Пока другие геройствуют, погоняем соколов в полях. И удовольствие, и прибавка к скудному столу. Заодно, святое дело - побить мародёров. Не важно кто они — доморощенные мерзавцы или пришлые с севера. Опять же прибавка к столу. Так что неизвестно кому больше повезло — новому графу парижскому или нам, попавшим в его немилость.
 К семерым подручным графа де Бульона нынешний граф парижский прислал четырёх своих воинов. Самый заметный из них старый Ардр - матерщинник и знаток воинских обычаев. Нам то что? Делить нечего. Одно дело делаем - бережём свою землю от лютого ворога. Это начальство всё власть делит.
 Вчера прислали ещё одного - лизоблюда от графского стола малыша Жобера, смазливого малого с румяным личиком и золотистыми волосами. Знаем за что любят графья золотоволосых пажей, или куда. Отправили его в караул. Пусть глазки на воду пучит. Тянуть солдатскую службу, не подливку с графских тарелок облизывать. Так что нас теперь в башне двенадцать — семеро наших и пять графских. Хоть что нам делить… Но я опять повторяюсь.


 «Ибо если сочетающиеся с миром оставляют отца и матерь, соединяясь с тленными людьми, то тем более дева, подвизающаяся в воздержании, должна оставить все земное и прилепиться к одному Господу. Свидетельствует моему слову и сам Апостол, говоря: «незамужняя заботится как угодить Господу, чтобы быть святою и телом, и духом; а замужняя заботится о мирском, как угодить мужу, и разделилась». Говорю это потому, что всякая воздерживающаяся дева или вдова, если она имеет заботу в этом мире, то эта забота является мужем ее; если владеет она имуществом или имеет состояние, то попечение о них оскверняет мысль ее. Ведь как через мужа оскверняется тело жены, так и мирские привязанности пачкают душу и тело воздерживающейся, и она не является чистой духом и телом. Заботящаяся о деле Божием имеет Женихом своим Христа. Обручившаяся же с тленным мужем творит волю его, ибо сказано, что «жена не властна над своим телом, но муж»,- слова епископа из-под сводов божией церкви, растекаются благоуханным елеем по ушам. Горючие слёзы бегут из прекрасных глаз несчастной, одинокой и испуганной девушки.
 Страшно одной на белом свете. Только отец небесный - наш надёжный приют, тихая гавань в жестоком, штормовом море течения жизни, только святая наша католическая церковь не оставит сироту в одиночестве, примет под тихий монастырский кров вместе с твоими бедами, страхами, одиночеством, за одно, с движимым и недвижимым имуществом, что завещал тебе отец; избавит от скверны мирского, чтобы не иметь заботы в этом мире и прилепиться душою к одному Господу.
 Сердце прекрасной Мариз окаменело от горя.
 «Тот»,- она теперь только так думает о Жобере, больше никогда не называя его по имени, даже невольно думая о нём, даже про себя, не вслух, тот снял шлем с головы отца, сам сознался: «Если бы он был в шлеме...» Был рядом и не уберёг, не удержал даже тела… Видеть его не хочу!


 -Намерение посвятить жизнь служению Господу богу похвально, дочь моя, но твой отец, упокой Господь его душу, просил тебя не торопиться в своём выборе! Труден путь Христовой невесты…
- Отец мой, я страдаю!
- Что ты знаешь о страдании, дитя моё? Ступай за мной! Епископ встаёт и широким шагом следует по полутёмным, переходам своего дворца. Поступь старца тверда, несмотря на приступы кашля, временами сотрясающие его плечи. Редкие служители, попадающиеся навстречу, почтительно останавливаются, застывая в низком поклоне, или подходят под благословение. Святой отец им привычно суёт руку для поцелуя.
 В переходах холодно. Епископ и девушка выходят на немощёный внутренний двор. Несколько тощих коров щиплют короткую траву. С низкого неба валится холодная морось, скорее дождь, чем снег.
 Старец и девушка пересекают двор, входят под арочные своды обширного помещения. Ещё не войдя внутрь, Мариз слышит ужасный запах гниющей человеческой плоти, грязного тела и мочи. После света дня в помещении темно. Прямо на полу на охапках соломы лежат люди. Одни стонут и умоляют о помощи, взывают к Богу, потрясая своими ранами, другие лежат неподвижно, равнодушно уставившись в потолок, словно видят там нечто недоступное взору других людей. От ужасного смрада и созерцания людских мучений хочется бежать вон.
 Между страждущих, пытаясь облегчить страдания души и тела несчастных, ходят служители церкви. «Отец мой, где я? Что это за место?» «Это Божий дом, дочь моя! Послужи Богу здесь,- говорит епископ,- после поговорим с тобой о страдании».
 «Сестра Марта!- зовёт святой старец высокую женщину с крупными чертами большого, белого лица под монашеской накидкой. -Я привёл тебе помощницу!» Неслышно ступая по каменному полу, подходит монахиня. На Мариз внимательно глядят усталые, добрые глаза.

 Далеко, далеко, куда уходит ночевать наше солнце, в мелких, прибрежных водах неведомого западного материка живут морские коровы. День-деньской коровы пасутся на тихих подводных пастбищах. На передних лапах у них твёрдые копыта, как у слона, а вместо задних — круглый хвост лопатой. Морские коровы настолько ленивы, что зелёные водоросли растут на их толстой коже, и настолько большие, что нет у них врагов.
 Палящее южное солнце и тёплые бока морских коров нагревают солёную воду. Горячим как кровь, обильным потоком вода устремляется на север, где вечные льды и снега слушают вой зимних метелей, где жирный палтус лежит в мягком иле и ждёт свою добычу, где плоская камбала с глазами на одном боку таращится с песчаного дна, где худосочная, вечно голодная треска таится во тьме, где пёстрые единороги ныряют в тёмную глубину и жадно шарят в вечной черноте дна длинным, чувствительным бивнем в поисках добычи.
 От столкновения тёплых вод, омывших замшелые бока морских коров, и холодных вод Ледовитого океана родились тёплые туманы. Потоки сырого тепла поднялись в небо и влекомые ветрами с Атлантики устремились вглубь материка. Напитанные водой тучи, роняя капли небесной влаги, протащились по долине Сены от устья до истока, где пролились холодным дождём, до краёв наполнив канавы, реки и ручьи. Сена приняла в себя многочисленные воды Марны, Анделя, Йонны и Эра, напиталась силой и яростью.
 В ночь 6 февраля своенравная река затопила берега и снесла третью опору Малого моста. Высокая опора рухнула в Сену, унеся с собой два пролёта, вместе с торговыми лавками и крышей, крытой красной черепицей.

 «Мост. Мост!!!»- кто-то громко кричит в темноте. Только бы заткнулся! Как хочется спать. Жобер простоял ночь в карауле. Река тревожно шумела, несла деревья. Толстые стволы с торчащими вверх ветками в темноте походили на длинные, норманнские лодки. Юный оруженосец несколько раз был готов поднять тревогу, но каждый раз убеждался - это просто деревья.
 Юношу сменили под утро. Жобер вернулся в караулку, не раздеваясь рухнул на твёрдый топчан, закутался с головой в пахнущий тёплой овечьей шерстью плащ и провалился в глубокий сон без сновидений, словно умер.
 Сознание с трудом возвращается в усталое, озябшее от неподвижности тело. Ещё темно. Живой свет факелов в руках караульных. Чёрные тени огромными, ночными мотыльками мечутся по стенам.
 Поджигают дрова в клетках из кованого железа. Сухие поленья разгораются, наполняя высокое помещение светом. Ещё не проснувшись, юноша хватает оружие, поддаётся общему настроению срочно действовать, бежать, стрелять, натыкается на будничный взгляд Ардра.
 Старый солдат спокойно смотрит на поднявшуюся суматоху. «Отдыхай, малыш, -говорит он,- Сена смыла мост. С природой воевать бесполезно. Сегодня будет трудный день». Лицо старика выглядит усталым и печальным.

 Нога опухла и почернела. Два дня пролежал, снедаемый жаром. Лицо Рассмуса осунулось, глаза ввалились, но из сознания не уходил. Лежал под пологом на твёрдом ложе, укрытый тяжёлыми шкурами, вцепившись потными руками в драгоценный крест внутри сумки, единственную свою добычу.
 Маленький датчанин не может себе позволить вернуться домой с пустой сумой. Викинг на франкскую землю - единственный шанс выбиться из нужды, купить клочок земли, построить дом, привести в него хозяйку и зажить спокойной сытой жизнью. Хорошо бы пригнать рабов. Пусть делают всю грязную работу! Расмусс будет делать сыновей и дочек жене и ходить на охоту, скорее для удовольствия чем от нужды.
 Датчанину удалось сколотить вольную ватагу, чтобы поработать не на чужого дядю, пусть его зовут хоть Сигурд, хоть Хрольф, а на себя, но проклятая нога всё испортила. Ничего, он живучий, выздоровеет. Ох, держитесь тогда девчонки! Рассмус любой докажет, что Занозой его прозвали за характер, а не за величину того, что у него в штанах.
 Проснулся рано. Жара не было. Тело воняло потом и чесалось. Шкуры на ложе засалились. Дома бы выбросил их на мороз и выбил грязь палкой. Здесь на юге от грязи и вшей не отделаться, просто беда!
 Рассмус слышал, как в лагере поднялась суматоха. Маленький воин вооружился ножом и выполз наружу. Солнце уже встало. Проклятый дождь кончился. Сена вздулась, затопив низкий берег, так что почти добралась до рогатин и палисадов. Горят костры. Едкий запах дыма смешивается с вонью лагеря, который полгода простоял на одном месте. Невозможно шагу ступить, чтобы не вляпаться в чьё-нибудь дерьмо. Хрольф приказал вырыть ямы и ходить только туда, но попробуй, уследи за каждым засранцем!
 От многочисленных костров к кораблям, дожёвывая на ходу, спешат вооружённые люди. Со стороны реки рогатки сняты. Разношёрстное воинство, радостно переговариваясь, лезет на борт. Отходит один корабль. За ним сразу ещё два. Заноза с трудом ковыляет к людям.
 «Что случилось?»- встревоженно спрашивает у радостно-возбуждённых, спешащих, как на деревенский праздник, припоздавших соотечественников. «Заноза, пойдём с нами!- отвечает ему знакомый воин,- Малый мост смыло!»
 Воины торопятся. Рассмус смущённо показывает на больную ногу. Ему равнодушно сочувствуют и убегают дальше. Корабли отваливают. Берег пустеет.

 
 «Не мотайтесь против бойниц,- ругается старый Ардр,- отстрелялся — уходи!»
 Под прикрытием черепахи из щитов враги пытаются приблизиться к воротам.
 «Дай твой лук, малыш»,- просит старый солдат. Жобер терпеть не может когда его называет малышом, однако фамильярность от Ардра терпит и лук передаёт. «Раньше нас учили стрелять так!»- говорит старик и быстро пускает пять стрел одну за другой круто вверх.
 Стрелы жаворонками взмывают в небо, зависают на короткий миг в верхней точке своего полёта и падают оттуда за стену из круглых щитов стремительными соколами.
 Черепаха дрогнула, откатилась, оставив у стен три недвижных тела. «Хороший результат, старина»,- хвалит Ардра шевалье де Госсуэн, весёлый любитель соколиной охоты.
 Де Госсуэн, шевалье де Сёй и шевалье де Эрве неизменная троица, готовая многое отдать за счастье гонять любимых соколов в полях и перелесках. Но, похоже, их привольная жизнь кончилась.
 Эрлан, Ги и Эрменфруад таскают камни по крутым лестницам на верх башни. «Эй, лентяи, помогайте!»- зовут они. «Староват я для этого дела,- ворчит Ардр,- да и лучнику беречь дыхание для стрельбы надобно!» Старый солдат и ещё четверо лучших стрелков остаются у бойниц. Остальные идут таскать камни.

 Когда это кончится? Время тащится немощной старухой. Приступ следует за приступом. Жобер едва держит лук. Руки налились свинцовой тяжестью. Вот бы сюда такие снаряды, что разметали вражеские корабли по воле старого колдуна! Почему он не сделал их больше?
 Жобер с Эльфусом догадались, что снаряды как-то связаны с перегонным кубом и мерзким гнильём, с которым они возились столько дней. Попытались выйти на разговор, добиться правды от старика, но тот включил дурака и отмолчался. Теперь пришла расплата. Уже ранены стрелами молодой Эрви и храбрый рыцарь Арно. Разбито лицо шевалье де Аймара. Камень из пращи попал несчастному в левую скулу и выбил верхние зубы, сломав челюсть. Красавчик Аймар сидит в углу, обхватив голову. В попытке заглушить боль, раскачивается и тянет тоскливое: «О-о-о». Но когда даны идут на очередной приступ, встаёт и яростно кидает во врагов камни. Многих сам убил и покалечил.
 Щедро платят франки норманнам за свои раны.

 В проём бойницы влетает случайная стрела и впивается в ногу Жобера. Юноша с удивлением смотрит на грубое древко, словно выросшее из его колена. Ощущение, как палкой ударили. Хватается за ногу. Боль приходит не сразу, но когда приходит, становится нестерпимой.
 Ардр грязно матерится, вспоминая разных богов и чёрта. «Я же говорил — не мотайтесь против бойниц. Садись, раззява!»- приказывает старый солдат.
 Жобер валится на грязный пол, в глазах испуг. Каждое движение причиняет невыносимую боль. «Убери руки»,- орёт на него Ардр, ножом взрезает штанину. Крови почти нет. Стрела попала в сустав меж костей и там застряла. Солдат прокаливает нож в пламени факела. «Ори если хочешь,- говорит Ардр Жоберу, садится юноше на грудь, кивком подзывает дюжего Аймара, командует,- держи его за ногу!»
 Оруженосец из-за спины Ардра не видит, что с ним делают. «Не дёргайся! Орать можешь сколько угодно»,- говорит Ардр Жоберу.
 Горячая сталь рассекает кожу под коленом с обратной стороны раны.
 Юноша дёргается, Ардр уговаривает: «Потерпи, потерпи. Вот она… «Сейчас будет больно»,- предупреждает лекарь. «Куда уж больнее!»-думает Жобер, стискивает зубы. «Тяни ногу!- командует Ардр помощнику,- Сильнее!»
 За ногу тянут, сустав растягивается, старик проталкивает стрелу сквозь коленку и надрез в коже. Жобер орёт. Мышцы жалко трясутся от напряжения и боли.
 Ардр обламывает наконечник и извлекает древко из раны. Дурнота подступает к горлу юноши. Грязный, закопчённый потолок начинает удаляться, проваливаться, нет это не потолок проваливается, это он сам летит в блаженную бессознательность.

 На уцелевшей части моста беспомощно суетятся люди. Чёрная вода крутит водовороты, несёт всякую дрянь, что смогла умыкнуть с верховьев реки, где живут гордые и своенравные бургундцы. Свая моста под напором своенравной Сены рухнула, обрушив два пролёта. Обломки моста образовали завал на пути реки. Рядом с проломом хищным буревестником кружит норманнский драккар. К нему подходят ещё два, надёжно отрезая водный путь к южной башне, но выше моста врагам не пройти.
 Его Преподобие епископ парижский Гозлен наблюдает за происходящим с высоких стен Сите. За последний месяц франкский вождь ещё больше осунулся, постарел, только глаза из-под кустистых, седых бровей горят прежней неистовой волей.
 «Ну, сделай же что-нибудь!»- говорит Гозлен Эберульфу. Епископ уже не грозится, не приказывает — умоляет. «Ваше Преподобие, мы делаем всё что можем,- беспомощно разводит руками старый мастер,- там у меня лучшие люди!» Но твёрдо знает — мост не восстановить. Чудеса случались во времена Христа. Теперь время иное - жестокое и рациональное.

 Норманнам надоело терять людей. Откатились. Постреливают, изображают бурную деятельность перед лицом начальства. Каждому безусому юнцу будет приятно потом рассказывать: «Когда мы брали Париж...»
 «Ага, брали они Париж. Выпустили по десятку стрел и отсиживаются за щитами. Во взятии городов ничего хитрого нет. Всё что сделал один человек, другой сломать способен. На всякий щит есть свой меч. Твёрдый камень рушит крепкое железо, дерево — огонь, огонь побеждает вода»,- так примерно думает Рассмус, посиживая на мелкой лошадёнке. Датчанину удалось переправиться на левый берег. Помогли свои ребята.
 Их драккар только ткнулся в берег, как приятели с бодрыми криками ломанулись под стены. «Куда спешите,- сказал им Заноза,- поберегите шкуры. У Одина без вас сегодня гостей полно будет. Не хрен лезть дурным медведем на рожон. Послушайте лучше меня…»
 Ребята, преисполненные энтузиазма, умчались по заданию Рассмуса, добыв ему перед расставанием смирную лошадку редкой пегой масти.
 Против камня есть железо. Против дерева - огонь, против огня - вода, но до воды из башни попробуй доберись!
 По грязной дороге, погромыхивая на ухабах, поскрипывая на камнях, бодро катится телега до верху гружённая соломой, створками дверей, ставнями, хворостом, всем, что можно найти в нищей сельской местности, и что ещё не сожгли в очагах за длинную зиму уцелевшие крестьяне. Телегу толкают его ребята. Втащили на небольшой взлобок не далее как в сорока шагах от ворот мостовой башни и сели отдохнуть. Нет не отдохнуть, а покрасоваться перед тупыми соотечественниками, пытающимися из луков и пращей разрушить толстые стены, — смотрите, какие мы умные!
 Промедлить — значит дать врагу время подготовиться. «Я им сейчас покрасуюсь!»- ярится Заноза, пинает в бок невинную лошадку здоровой ногой. Не знавшая за свою длинную жизнь такого обращения, кроткая, деревенская скотинка взбрыкивает, и нелепо подбрасывая круп несётся к телеге.
 По свирепому лицу Занозы ребята поняли, что поступают неправильно. Раскатили телегу и направили её в арку ворот злосчастной башни, поспешно сунув на ходу в солому горящий факел.
 Телега, взбрыкивая не хуже Рассмусовой лошади, раскатилась, набрала ход и влетела в темноту арки под радостные всеобщие крики и одобрение.
 Вначале ничего не было, потом поднялся удушливый столб дыма, скрывший от ненавидящих глаз норманнов башню с её бревенчатыми стенами, забралами, смертоносными бойницами и машикулями. Мечталось, чадный дым рассеется, и вместе с ним проклятая башня, забравшая столько жизней храбрых воинов. Гори, гори, ненавистная башня!
 Норманны бьют в щиты, затем кто-то запел торжественный, старинный гимн во славу могучего Тора, сына мудрого Одина. Его подхватили.