осада 9

Глава 9
 Толстому конунгу надоело нюхать оттаявшее дерьмо, и он приказал своим людям перебраться на левый берег к аббатству Сен-Жермен де Пре, где после набега на Эрвё остановился Сигурд. Два дня возводили укрепления. Люди разленились. Пришлось паре самых дерзких вправить мозги через заднее место.
 Однажды утром Хрольф случайно заметил драккар Сигурда. Лодка ткнулась в илистый берег. На сушу вышло четверо дружинников вместе с дерзким конунгом. Двое тащили тяжёлые седельные сумы из крепкой кожи.
 Хрольф бы ничего не заподозрил, если бы Сигурд не смешался, завидев его на берегу. Притворщик приветствовал толстого конунга излишне громко и радушно, бросился первым обниматься, что обычно никогда не делал. Слишком горд. Пока Сигурд тискал в объятиях Хрольфа, дружинники с грузом скрылись.
 На прямой вопрос: «Что в мешках?» Сигурд отшутился, сказал что это его грехи тяжкие, перевёл разговор на еду и выпивку. Сказал, что видел у франка такую огромную лошадь, которая любого здоровяка увезёт. Интересно, где он нашёл такую лошадь, и что было в седельных сумках?
 
 Небо из чёрного стало серым. От воды поднялся молочный туман, крохотными шариками осел на стеблях сухой травы, ветках деревьев, изгородях. Одежда отсырела. Рассмус закутался в пахучую овчину и прижался к христианскому епископу. Старик перестал дрожать. В стальном шлеме и толстой стёганной куртке, поддетой под кольчугу, удобно лежать на досках настила, каково приходится старому епископу, увязанному путами, как кусок кровяной колбасы? Он поди не привык к такому обращению. Не двинул бы старый прямо к своему распятому богу. Эй, погоди маленько. У нас с тобой ещё много дел!
 За ночь река далеко отнесла лодку от города. Здесь можно спокойно переодеть важного старика в платье поплоше и обмозговать дальнейшие планы. Чем больше Заноза размышлял о будущем, тем яснее понимал, что трудности только начались. Как удержать добычу в руках? Где прятать епископа, как подать весть франкам? Весь мир объединился против маленького датчанина и его простой мечты.
 Ветер с берега принёс дым очага. Заливисто забрехала собака, учуяв чужаков. Рассмус жадно втянул носом запах человеческого жилья и решительно направил лодку к чёрным зарослям ракитника на другом берегу. Сейчас нужно укрыться, согреться, отдохнуть. Думать будем потом.
 Долго не мог причалить. Мешали ветки. Пока возился, стало совсем светло. Наконец, протолкнул лодку к глинистому берегу, удовлетворённо вздохнул, такое глухое и тайное место ему и было нужно, выпрямил спину и оглянулся на пленника.
 От увиденного у Занозы зазвенело в ушах, пришла смертельная усталость и отчаяние. Ревнивые Боги его опять обманули. Из-под глубокого капюшона на Рассмуса озадачено глядел подозрительный монах с которого всё началось.

 Разговаривают граф и аббат.
 -Зигфрид взял деньги. Поклялся своими Богами, что попробует увести воинов. Но норманны не верны клятвам, ты знаешь. На обратном пути на нас напали. Я прорвался, а твой человек нет. Очень жаль! Боюсь, деньги потрачены впустую.
-Странное нападение! Тебя было проще задержать во время встречи. Зачем им понадобился мой монах?
-Может монах предатель?
-Не думаю. Отец Михаил - верный сын церкви. Много лет сеял слово божье среди северных язычников. Да и зачем это ему было надо?
 Аббат замолкает, колеблется, но всё же спрашивает: «Много было нападавших?»
-Темно было. Считать некогда. Думаю человек десять. Днём на месте засады мои люди нашли два трупа,- отвечает Балдуин поспешно, не глядя в глаза аббату.
-Как ты думаешь, почему нападавшие не забрали своих погибших?
-Не знаю. Может опасались нашего нападения. Торопились скорее убраться восвояси.
-А монаха взяли. Зачем им мой монах?

 Рассмус выдернул кляп. Священник прочитал свою участь в глазах маленького норманна и торопливо заговорил. Говорил на настоящем человеческом языке, как говорят в Дании. Это Занозу подкупило и он решил выслушать пленника, может не зря таскал его на собственном горбу в ночи. Убить всегда успеется. Было до слёз жаль Весельчака Хаббарда и Длинного Вака, так нелепо погибших, но более всего было жалко себя. Досадно.

 В окна врывается яркий, праздничный свет. Золотые пылинки вспыхивают в толстых, солнечных лучах. Его Светлость высокородный и могущественный владетель граф Балдуин сидит за столом с куском пергамента, потея от старания, собственноручно карябает на нём буквы гусиным пером.
 Выходит неплохо. Когда-то давно маленький Балдуин был ловок в книжных науках, но с тех пор прошло много лет и руки regni maximus defensor, что с благородной латыни на плебейский язык переводится как «величайший защитник королевства», более привыкли к мечу и булаве, нежели тонкому перу. Грамота, утверждающая новый лестный титул для парижского графа, со многими льготами и привилегиями пришла от императора Карла III почти одновременно с весточкой от жены. Тут явно прослеживалась связь, и Балдуин встревожился не на шутку. С чего бы такие милости, как дарованная возможность собственноручно надевать туфлю на правую королевскую ногу и не снимать шляпы в присутствии царственной особы? Обе милости более походят на утончённое издевательство со стороны императорской власти.
 Если бы письмо от жены пришло до его связи с Алейной, граф без сомнений, запретил Элинор покидать замок. Теперь же его подлое в собственных глазах поведение лишило права распоряжаться судьбой жены.
 В ответном письме Балдуин сообщил, что он, слава богу, жив и здоров, коротко отписал о трагической смерти молодого Жобера; пажом и оруженосцем у него теперь мальчишка, которого в прошлом году подобрал на турнире, о том что еды в городе достаточно, он не забывает ходить в церковь и менять платье. В конце приписал: «Принимать или не принимать приглашение императора решай сама».
 Отправил письмо с тем же надёжным гонцом, в тайне надеясь, что жена останется дома.


 С утра небо было ясным. Только на западе со стороны Пролива намазало белым, словно небесная телица Аудумлу разлила молоко. К полудню белое расползлось по всему небу, стало тяжелеть, наливаться, как синяк под глазом. Ночью пошёл нудный дождь, растворил в себе берега, леса и рощи, дома и крестьянские лачуги, замки и монастыри. От частых, мелких капель вода в реке будто закипела.
 Рассмус высадил монаха задолго до лагеря. За последние сутки Заноза потерял двух друзей и стал богаче на шесть золотых монет, которые дал ему монах. По три монеты за каждого убитого. Не густо. Этот монах - мутная личность. Да и монах ли он? Пообещал ещё денег, если его отпустят. За попа много денег не выручишь. Раб из него никакой. Лучше взять золотом. С деньгами хлопот меньше, чем со скотом или людьми. Скотину, как и раба, в суму не спрячешь.
 В лагере про ночное происшествие не говорили. Не стал болтать и Заноза. В заветной сумке золота прибавилось.
 
 Ночью неожиданно вернулся лазутчик Эбля отважный брат Михаил. Монах был грязный и усталый. Поведал, не вдаваясь в детали, что его захватила шайка норманнов. Невежи во тьме приняли его за парижского епископа. Где были их глаза? Как можно спутать простого монаха с епископом?
 На прямой вопрос аббата: «Сколько было нападавших?» с жаром ответил, что в шайке было не менее двадцати человек. Его Светлость побил кучу народу прежде чем с честью покинул поле боя. Участь брата Михаила была печальна, но ему удалось Божьим именем договориться с кровожадными язычниками. Теперь брат Михаил должен десять фунтов за своё освобождение. Если деньги не отдать, ход во вражеский лагерь для него навсегда заказан.
 Услышав назначенную сумму, Эбль даже крякнул от досады, но граф Балдуин сразу согласился платить, сказал что нужные люди в стане врага того стоят и отвалил серебро из своих личных запасов, добавив сверху десять золотых монет лично смелому монаху за героизм и «правильное понимание долга».
 Аббату показалось, что брат Михаил чуть усмехнулся, когда граф с готовностью вывалил свои деньги. Но были и хорошие вести. Перед возвращением в Париж отважный монах проник в лагерь норманнов. Ему удалось переброситься парой фраз с Зигфридом и узнать, что сделка остаётся в силе.


 «Вставай, конунг, свободные ярлы вызывают тебя на совет!» Сигурд щурится от яркого света, свободно падающего в открытое окно просторного покоя, где когда-то жил настоятель монастыря, а сейчас живёт он, человек родившийся далеко на севере.
 Душно Сигурду в тесных стенах, но франкская баба сказала, что устала от кочевой жизни, хочет спать на кровати, что все великие конунги и повелители должны жить в величественных, каменных покоях, а не в полотняных будках. Почему не попробовать?
 Конунг сердито смотрит на ярла Свидура Синеусого. Давно стали белыми иссиня-чёрные усы старого ярла. Если бы не был ярл другом отца, учителем и верным соратником Сигурда в бурной молодости, отправил бы конунг за дерзкие слова старика в Вальхаллу, где его давно заждались. Очень хочет спать могучий конунг. Ночь потратил на встречу с парижским графом Балдуином. Потом баба благодарила за кровать так пылко, что чуть эту кровать не сломали.
 «Что хотят от меня услышать свободные бонды и могучие ярлы?»- Сигурд притворно улыбается бывшему покровителю, скрывая раздражение. Выжившие из ума старики всё пытаются вернуть отжившие порядки, когда всем правил совет. Молодёжь давно живёт по другому. «Поторапливайся, конунг! Там узнаешь. Тинг ждёт тебя!»- бросает высокомерный старец и выходит из покоя на прямых от осознания собственной важности ногах.
 Сигурд с тоскою смотрит на спящую, по-кошачьи уютно свернувшуюся калачиком, рыжую, франкскую женщину. Больше всего ему сейчас хочется нырнуть в блаженное тепло, но приходится сделать усилие и вылезти из постели.
 «Не торопись, мой повелитель,- женщина отбрасывает лёгкое одеяло из мягких и скользких лисьих шкурок. В дерзких глазах ни капельки сна,- пусть ждут своего вождя. Запомни — ты их владыка, они твои слуги!»
 Высокие, торчащие врозь груди мягко колышутся, манят большими, розовыми сосками. Конунг чувствует внезапное желание. Женщина довольно смеётся, тянет его к себе. «Кошка, ненасытная кошка богини Фреи,- думает Сигурд, когда женщина оказывается сверху,- только богиня ездит на своих кошках, а эта оседлала меня».
 Конунг переворачивает женщину, ставит её на четвереньки на край кровати. Фастрада с готовностью выгибает спину. Оглядывается назад. Рыжие волосы цветом краснее чем лисий мех падают на лицо. Сигурд убирает непослушные пряди, чтобы видеть её глаза, кладёт руки на бёдра, тянет рывком на себя, мощно входит.
 Рот женщины округляется, будто губами поймала букву «О». Мокро блестят белые зубы. Женщина с каждым шумным выдохом пытается вытолкнуть застрявшую букву изо рта и никак не может. Лицо становится страдальческим. Рыжие веснушки ярче выделяются на розовой коже.
 В дверь заглядывает юная служанка с одеждой для госпожи, но тут же выскакивает, как ошпаренная, и стоит под дверью, с замиранием слушая, как женщина кричит: «Да, мой господин! Да! О, божечки, божечки!»

 Тинг собрали во франкской церкви. У южан глупая страсть к большим помещениям и высоким потолкам. «Будь здесь хоть в половину так холодно как на нашей родине,- думает Свидур,- люди зимой бы околели. Ни каких дров не напасёшься такое протопить».
 От местной гнилой сырости старика часто знобит и болят колени. Иногда боль бывает такой мучительной, что он не спит всю ночь. Едкая муравьиная настойка, которой его лечит знахарь, совсем перестала помогать. Только маленькая и весёлая рабыня Уна утешение в старости. Сыновья смеются над ярлом, говорят что отец стал как младенец - без мягкой титьки молодой наложницы спать боится, но Свидуру всё равно. Давно умерла жена, выросли дети. Холодно одному на свете, и девчонка к нему прикипела. Нашёл своё счастье на земле старый ярл. Не торопится больше на встречу к Одину. Страшно оставить Синеусому маленькую рабыню с большой реки на востоке. Худо придётся молодой женщине, если уйдёт старик в Вальхаллу. Плачет добрая Уна, клянётся, что последует за своим вождём и хозяином.
 «Конунг Сигурд Отважный,- с раздражением думает мудрый ярл,- неблагодарный щенок, из которого он сделал человека и любил больше чем родных детей, возгордился и стал главным противником старинных обычаев воинского равенства. Его самоуправное решение оставить Париж и уйти грабить восточные франкские земли едва не привело к катастрофе. За Сигурдом последовали ярлы Ганглен и Трада со своими дружинами. Армия оказалась разделённой. Какая осада города половиной армии, когда целой взять не могли?
 Пришлось, спасаясь от конницы Генриха, трусливо отсиживаться в лагере. Ганглена и Траду франки жестоко разбили под Шартром и Ле-Маном. Несчастным ярлам едва удалось сохранить жалкие остатки дружин. Без кораблей нас всегда будут бить. Правда, удачливый мальчишка вернулся с большой добычей и вовремя, но хитрый Генрих ушёл и избежал поражения.
 Без Сигурда совет ничего не решил. Когда гордец в сопровождении своих дружинников вошёл в залу, всем присутствующим стало понятно, что этот человек поставил себя выше их. Сигурд не стал оправдываться за опоздание, по-хозяйски прошёл в середину собравшихся, оглядел разгорячённых спором вождей, насмешливо спросил: «Ну, что решил высокий тинг?» В ответ возникло длинное молчание, прерываемое только сопением могучего конунга Хрольфа. Наконец вперёд выступил мудрый ярл Свидур.
-Совет своё решение до тебя доведёт! Что ты, конунг Сигурд, нам скажешь, что посоветуешь? -жёстко спросил гордеца Синеусый,- Ведь ты у нас теперь самый умный. Решения тинга для тебя не указ. Ты увёл дружины, своевольно разделил наши силы. Если бы мы были вместе, конница Генриха из-под Парижа не вернулась бы домой, тела его воинов гнили бы в полях, и вся восточная Франкия оказалась бы в наших руках. Твоя жадность - причина многих напрасных смертей!
 В голосе старика слышится обида и горечь. По залу прошло движение. Сигурд сделал успокаивающий жест своим дружинникам.
-Ты сам назвал меня самым умным, так выслушай меня, старик. Не тебе меня обвинять в жадности. Вы все получили свою долю из моей добычи. Что случилось, то случилось по воле богов. Вот мой совет. Этот город нам не по зубам. Нечего без толку терять людей! Перед нами вся страна лежит как баба, ножки раздвинула — иди бери. Сядем на коней, пройдём по западным и восточным землям. Возьмём столько золота и серебра сколько сможем унести, будем есть с серебра золотыми ложками!- Сигурд закончил речь и победно оглядел собравшихся.
 Обычно его пылкие слова действовали, но не в этот раз. Против выступили даже ярлы Трада и Ганглен, которые раньше всегда поддерживали конунга.
-По франкским бабам ты у нас главный знаток,- сказал с насмешкой в голосе густобородый, рыжий ярл Трада Сигурду,- тут тебе равных нет! Конунг дёрнул головой как от пощёчины.
-Довольно шуток! Им не место на тинге,- перебил рыжебородого ярл Ганглен,- наслушались мы твоих сладких речей, Сигурд. Где наши воины, пошедшие за тобой? Ты им обещал богатства, а дал смерть,
-Это вы вели в бой своих людей. Не я. Вы так пожелали. При успехе Шартр и Ле-Ман были бы вашей добычей. Почему в поражении вы вините меня?- изумился Сигурд.
-Хватит препираться!- вмешался в спор мудрый ярл Свидур. -В поражении виновны все. Вы распылили силы, и франки вас побили. Конунг Сигурд вновь предлагает безумный план, который уже однажды привёл нас к беде. Зачем рыскать по всей земле в поисках добычи, когда франкские богатства лежат здесь за каменной стеной. Протяни только руку!
-Уже полгода тянем руки. Как бы ноги не протянуть! Возможно, скоро мы пожалеем, что не убрались отсюда вовремя. Если франки восстановят мост в нижнем течении Сены и запрут выход в море, наши корабли окажутся в ловушке, -Сигурд не может скрыть раздражения.
-Так и случится, если мы будем напрасно терять время. Ты обещал договориться с епископом. Мы поверили тебе и пошли за тобой. А теперь ты предлагаешь надеяться каждый на себя! - закричал в ярости ярл Трада, брызжа слюной на бороду. Рожа рыжего ярла раскраснелась, того и гляди удар хватит.
-Франкские синьоры, как крысы по норкам, трусливо сидят каждый за своей стеной. Пока они действуют порознь, мы сильнее их. Пойдём к ним сами! Чего вы упёрлись в этот город? Во Франкии множество мест, где смелые воины могут взять добычу! Оставим флот и кормщиков под Парижем, пусть стерегут епископа. Если мы разожжём войну по всей франкской земле, каждая крыса будет тушить пожар в собственном доме! Клянусь могучим Тором, никто к Карлу не придёт. Император армию не соберёт,- попытался включить всё своё красноречие Сигурд.
- Не клянись понапрасну! Как всегда, сладки твои речи, конунг. Но мы не можем отступить, не покрыв себя позором. Во что бы то ни стало, возьмём этот город на меч, франки умоются кровью, старый епископ горько пожалеет о своём упрямстве! - перебил Сигурда великан Хрольф.
-Берите! Я разве против? Чего откладывать? Завтра и начинайте. А я посмотрю со стороны. Всё что возьмёте в городе - ваше! Или вы только горазды языком трепать, как бабы, - сказал Сигурд собравшимся на совет ярлам с насмешкой, - я своим воинам поклялся, что не стану посылать их на верную смерть, но если кто желает поучаствовать — пожалуйста! А про себя подумал: «Я своё серебро уже взял. Попробуйте вы взять своё!»

 Целый день в лагере на правом берегу были видны приготовления, а вечером лазутчик сообщил, что у норманнов состоялся совет, на завтра назначен общий приступ. Корабли высадят десант выше Сите. Конунг Зигфрид со своими людьми поклялся богами в штурме не участвовать. Настало время преподать самоуверенным данам хороший урок.