осада 10

Глава 10
 Чуть свет оруженосец помог облачиться хозяину в боевой доспех: подать порыжевший от частого употребления подкольчужный кафтан, прикрепить к поясу поножи, искусно сплетённые из мелких стальных колец, натянуть тяжёлый хауберт, кожаный подшлемник, застегнуть закрывающий подбородок кольчужный капюшон.
- Слушай меня внимательно,- сказал суровый граф юному оруженосцу,- пойдёшь на стену. Геройствовать не лезь, под стрелы не подставляйся. Это не твоё дело. Пусть Эберульф со своими ребятами геройствуют. Да не делай такую кислую рожу. Навоеваться успеешь. У тебя будет важнейшее задание. Подашь сигнал для атаки. Когда норманны высадятся на берег и полезут на стену, дунешь сюда. Труби покуда не увидишь нашей конницы.
 Его Светлость протянул оруженосцу потрёпанный сигнальный рог, который достался ему от отца.
 - Береги его,- добавил граф,- вещица для меня памятная! Если что… Знаю, знаю, Ваше Сиятельство, голову снимете!

 Кони вынесли дружинников Сигурда на берег Сены и встали. От воды подымается белый туман. Каменные, зубчатые башни и высокие крыши соборов острова Сите торчат из комковатой, мятой мути, закрывшей реку и правый берег. Под лучами подымающегося солнца, туман выглядит таким плотным, что кажется, будь на то воля всадников, их кони легко проскакали по его белой поверхности, как по снежному полю, прямо к крышам и башням на острове.
 Из-под кручи левого берега отваливают одна за одной пузатые барки и длинные узкие драккары, исчезают в белой мгле. Под горячими лучами солнца лента тумана пухнет, надувается, становится прозрачной. Струящийся воздух ломает строгие очертания стен и башен. Туман подымается от быстрой воды, без следа растворяется в апрельском, голубом небе. Блестит солнце, блестит река, блестит оружие нападающих. Корабли ткнулись в песчаные отмели острова и замерли, найдя твёрдую опору посредине ненадёжной воды.

 Рослый, франкский жеребец с длиной спиной и лоснящимся крупом покосился недоверчиво на Сигурда и потянулся мягкими губами к первой траве. Скорее по привычке утверждать всюду свою волю, чем по необходимости, конунг потянул поводья: «Но, побалуй у меня!»
 Вся долина реки с островом посредине, его круглыми башнями и мостами, зубчатыми стенами, крутыми черепичными крышами, Монмартским холмом, предместьями и монастырями, рощами и виноградниками, похожими издали на сухие изгороди, открылась взору конунга и его дружинников.
 Из кораблей высыпали храбрые соотечественники и побежали к стенам. В руках длинные и тонкие, как из прутиков, штурмовые лестницы. На стене всё больше и больше франкских воинов. Отсюда с далёкого берега, кажущиеся безобидными и нестрашными соломинками, полетели в нападавших острые стрелы. Но всё больше встаёт лестниц, всё больше людей лезут вверх - цепкие, многочисленные и упрямые, как лесные муравьи. Подошли ещё корабли. Скоро вся отмель покрылась копошащимся, живым, людским пятном.
 Внезапно в башне за поворотом крепостной стены открылись ворота. Из ворот по четверо в ряд пошла тяжёлая франкская конница, невидимая нападавшим из-за выпуклого бока башни.
 Сигурд насчитал сотню всадников и сбился. Конунг в возбуждении и досаде подымается на стременах, трогает коня шпорами. Жеребец послушно идёт с кручи к воде. Поздно. Соратникам ни чем не поможешь.
 Всадники обогнули башню, построились. Нападавшие увидели опасность, заметались. Несколько воинов попытались построить заслон из щитов. «Поздно! Растяпы, почему никто не сообразил сделать это раньше?»- с досадой думает Сигурд.
 Вереница франкских рыцарей тронулась, вытянулась смертоносной, сверкающей на солнце стальной рекой, постепенно набрала скорость, как снежная лавина с горы, снесла жалкий заслон и врезалась во фланг штурмующих стену норманнов.
 Соотечественники опрокинулись, смешались, побежали. Упали паутинки лестниц с хищными, железнобокими мурашами на них. Вздрогнули корабли, как живые, и стали отходить от берега. Сигурд грязно выругался и почувствовал себя обманутым. Он сильно продешевил.
 В тот же вечер посадил конунг свою дружину на лёгкие драккары и ушёл вниз по реке. Про богатый, беззащитный город Байё, лежащий ближе к морю, шепнул Сигурду при последней встрече франкский монах Михаил. Свободные ярлы и бонды выбрали свою участь, он избрал свою. Тор покажет на чьей стороне воинское счастье и правда!

 Священный гнев разжёг неистовый Один в крови ярла Свидура Синеусого, влил молодую, яростную силу в тело, вернул остроту мысли и ясность взора старым глазам. Словно и не было многих лет. Вновь сильны руки и спина. По воле одноглазого бога прозревает мудрый ярл будущее, видит развалины ненавистного, франкского города, вереницы жалких рабов-твэллов с верёвками на шеях, бредущие послушно, как рабочий скот, на невольничьи рынки к далёкому ромейскому морю, корабли полные золота, идущие на север. Верит Свидур — всё так и будет. Исполнилось ещё одно обещание, что было предсказано ярлу. Родится от него великий воин, способный собрать под рукой все земли подлунного мира. Выполнил Один своё обещание. Накануне маленькая наложница сказала, что носит под сердцем ребёнка от старого ярла.
 Спрыгнул Свидур Синеусый в воду и побрёл к берегу, грозно потрясая оружием. Пять храбрых сынов и их воины пошли за ним следом. Могучие ярлы Трада и Хаббард уже на стенах. Корабли великана Хрольфа с сотнями воинов спешат присоединиться к битве.
 Не дадут никому пощады яростные сыны севера. Уже помыли чаши для небесного пира прекрасные дочери одноглазого бога - ждут героев, но город будет покорён. Богатые дары унесёт жаркое пламя к престолу могучего Одина. Камня на камне не останется от ненавистного города. Пусть видит неистовый бог, как служат ему его дети. Пусть стыдится и завидует трус и предатель Сигурд. Более всего жалеет сейчас старый ярл, что много лет тому назад поддержал Сигурда, а не законного наследника — твёрдого сердцем Клайва.
 За поворотом стены возник шум, словно вешняя вода продирается сквозь твёрдые камни, вначале едва слышно, потом всё громче, увереннее и смелее. Из-за круглого бока пузатой башни на берег повалила франкская конница, заблестела на солнце броня.
 «Щиты, щиты вперёд!» - страшно закричали храбрые люди с Вест-фольда и Хордаланда, смелые воины из каменистой Норвегии и благословленной Дании, гордые готландцы и исландцы. Раненым медведем заревел храбрый ярл и бросился навстречу опасности. Если сейчас ударить по не успевшей выстроиться для атаки коннице, сомнут храбрые сыны севера трусливых франков, закидают меткими дротами, побьют из смертоносных луков незащищённых коней, подрубят острыми секирами тонкие, лошадиные ноги, перережут глотки упавшим рыцарям.

 Цветные фигурки за круглыми щитами оказались неожиданно близко. Прилетела стрела и беспомощно ткнулась в стальную пластину хауберта. Балдуин дал шпоры Ворону. Конь понёс, всхрапывая широкими горячими ноздрями и скаля длинные белые зубы. Земля испуганно загудела, затряслась в узкой прорези шлема.
 Норманны кинули лёгкие дротики, огородились щитами, двинулись было навстречу, но остановились, смешались, отступили к кораблям. Лишь какой-то сумасшедший, тяжело увязая ногами в песок, продолжал бежать, размахивая жалким мечом.
 Когда Ворон, вскидывая крупом, проносил мимо бегущего дана, граф поднялся на стременах и ударил в шлем тяжелой палицей. Затылочная пластина дорогого шлема с лицевой, богато украшенной маской и кольчужной брамицей, проломилась. От сильного удара глаза бегущего человека выпали из орбит, череп внутри шлема лопнул, как гнилой орех, горлом хлынула кровь. Мёртвое тело упало ничком под ноги коней.

 Скоро всё было кончено. Вдавленная конскими копытами в кровавый песок норманнская пехота покрыла телами отмель. Вода в реке покраснела от крови. Самые проворные отступили на корабли. Уцелевшие в атаке даны сбились в кучки, ощетинились копьями и мечами под прикрытием круглых щитов.
 Балдуину показалась знакомой кольчуга высокого, сухопарого норманна. Безбородый юнец скалил зубы из-за синего с красным щита с блестящей, круглой металлической чашкой посредине и потрясал копьём. На пощаду норманны не рассчитывали и сдаваться не собирались. Граф вытащил меч, разгорячил коня, хищно и страшно гикнул, бросил его на «черепаху» из щитов.
 Ворон присел на задние ноги, прыгнул, проломил грудью и копытами строй. Стальные подковы ударили по дереву щита. Балдуин разрубил наискось безусое лицо под стальным шлемом. Отвернул. Безбородый упал.
 Даны закричали, сомкнули строй. Конники из Чёрного отряда закружились вокруг «черепахи». Хищное, радостное возбуждение, как у молодых волков, почуявших кровь, овладело франкскими рыцарями. Они громко смеялись, разевая усатые рты под стальными шлемами, подзадоривали и подбадривали друг друга. То один, то другой молодец направлял коня на щиты и выхватывал из рядов норманнов очередную жертву.
 Граф больше в игре участия не принимал, стряхнул пернатую стрелу, застрявшую в чёрном сукне широкой накидки, собрал часть отряда, чтобы быть готовым отразить норманнов, укрывшихся на кораблях, но трусы предпочли осыпать стрелами франков издали.
 Из-за стен прибежали жадные горожане, принялись добивать раненых врагов и грабить тела. Скоро на отмели не осталось ни одного живого северянина. Нет больше железнобоких. Всюду в лужах крови лежат белесыми, давленными мокрицами жалкие голые тела.
 Балдуин спешился и нашёл в груде трупов норманна в знакомой кольчуге. Граф не ошибся - это броня несчастного Жобера. Когда выпрямлялся, увидел на шее убитого серебряный образок девы Марии и языческий амулет — молот Тора. Не спас грозовой бог молодого воина. Граф сорвал образок и плюнул в разрубленное лицо. Кольчугу и языческий амулет с трупа поспешно содрали жадные руки, едва Его Светлость сел на коня и отвернулся.