Д. Часть четвёртая. Глава четвёртая. 2

     Когда Джон сказал, что состояние его супруги было “крайне нестабильно”, он был весьма далёк от истины. Диана сама удивлялась, с каким спокойствием она приняла новость об убийстве Вари. Возможно, одно просто наложилось на другое, и, не успев ещё отойти от гибели Дарины, всё ещё находясь в состоянии шока, она просто не могла отреагировать так, как следовало. А может быть, все эти события и не наложили того тяжёлого отпечатка, который могли бы наложить. “Что я на самом деле чувствую?” – спрашивала себя Диана и не могла найти ясного ответа. Пустота – вот что было наиболее точным определением её состояния. Пустота мыслей, пустота ощущений, пустота желаний. Странный туман в голове, сквозь который с трудом пробивались сигналы внешнего мира. Вполне ли она осознавала всё произошедшее в последнее время? Нет, и в этом Диана не была уверена. Мысль о гибели Вари казалась какой-то отвлечённой, условной. Этого не могло произойти на самом деле, это была абстракция, чья-то убедительная выдумка, которая в скором времени будет разоблачена. “Так нельзя, так нельзя думать, - пыталась убедить себя Диана. – Так можно сойти с ума”. Затем она попыталась воздействовать на себе рациональными доводами. “Почему ты должна испытывать боль? Эта девочка… кто она тебе? Не дочь, не сестра, даже не родственница. Просто одинокая душа, которая временно нашла у тебя поддержку. Да и можно ли назвать это достойной поддержкой? Чем ты на самом деле сумела ей помочь? У тебя не было и не могло быть тех аргументов, которые могли вернуть её к жизни. Вы всё равно оставались чужими друг другу. Да, её смерть ужасна и трагична, но почему ты должна по этому поводу страдать? Твоя реакция вполне нормальна. Ты же не страдаешь по поводу тысяч людей, каждый день гибнущих по всему миру?”
     Однако эти доводы не слишком работали. Потому что одно дело – Дарина, отношения с которой давным-давно перестали быть по-настоящему дружескими, бывшая, откровенно говоря, куда более чужой, чем Варя. И совсем другое – девушка, в которой Диана приняла самое непосредственное участие, девушка, доверившаяся ей и – пусть ненадолго – рассчитывавшая на её поддержку. “Неужели я стала настолько бесчувственной? – с удивлением размышляла Драгунова. – Или это последствия шока? Раньше я не сталкивалась ни с чем подобным, возможно, тут просто естественная реакция организма, который блокирует… что он блокирует? Чёрт, ещё и голова плохо работает…”
     Но среди всех этих отрывочных беспорядочных мыслей была одна стойкая, неприятная, к которой очень не хотелось обращаться. Диана хмурилась, вертелась на постели, с которой не вставала весь день, пыталась отвлечься посторонними соображениями. Однако мысль возвращалась, становилась всё больше, беспокоила. Она требовала обдумывания, какого-то вывода, решения.
     “Когда убили Дарину, я ощутила пустоту, - приступила всё-таки к нелёгким размышлениям Диана. – Пустоту… без всякой причины. Она возникла там, где не должна была быть… Почему? Дарина в последнее время занимала так мало места в моей жизни. Чисто условные отношения, которые мы поддерживали из вежливости. Нет, не только из вежливости… Из необходимости создавать впечатление. Да, именно так. Старые университетские подруги… То же самое, что у Дарины с её Дашей. Странно, почему я раньше об этом не думала? Она играла сразу две роли, и обе ей наверняка опротивели. Но все мы делали вид, что так и должно быть… Впрочем, я отвлеклась. Итак, почему же смерть Дарины оставила такую пустоту? Не потому ли, что… что эта пустота – не внешняя? Может быть, она – внутри меня? А последние события просто обнажили это? Теперь ещё Варя… Но её гибель просто упала в возникшую лакуну и потому… потому не показалась мне ужасной. Я не способна почувствовать боль. Разучилась за это время. И, не чувствуя её, я погружаюсь в прострацию, в… смерть. Да, в смерть. Почему нужно бояться этого слова? Мы избегаем этой темы, не любим о ней говорить, заменяем “смерть” “кончиной”, “уходом в мир иной” – и за этим как-то теряется смысл. Но вот Дарины и Вари больше нет, они умерли, умерли. А я застряла здесь, в мире, который мне не нравится, но который так много требует от меня. Пустота, пустота… я не знаю, чем мне заполнить день – впервые за много лет я этого не знаю. Порядок нарушился, и теперь… как всё глупо, бессмысленно, безвкусно. Жизнь, которую даже смерть не может всколыхнуть. Боже, до чего же я дошла! Какие… какие страшные глупости мне лезут в голову!”
     Что особенно удивило Диану, так что реакция Джона. Вместо того, чтобы поддержать её, успокоить, остаться рядом, он, как ни в чём ни бывало, поехал в «Сибирскую корону» обедать. Привычка была для него превыше всего. Конечно, он умело объяснил своё решение: ей нужно побыть одной, чтобы прийти в себя, осмыслить все свалившиеся на неё испытания, и т.д., и т.п. И он, в известном смысле, был прав. Диана не любила, когда её утешали и пытались оказать “моральную поддержку”. То, что она с удовольствием делала для Вари, мало подходило для неё самой. Но тем не менее… Разве эта ситуация не считалась исключительной в том расчерченном, разлинованном мире, в котором жил Джон? Разве не должен он был проявить больше… сочувствия, эмпатии (красивое модное слово, которое Диана недавно вычитала в одном блоге)? Или подобные движения души действительно недоступны для него? Она попыталась вспомнить, когда в последний раз они с мужем говорили о чём-то личном, касающемся только их двоих, и не смогла. Они давным-давно стали партнёрами, а партнёры не должны заниматься внутренним миром друг друга. В случае кризиса взаимовыручка сводится к минимуму, и каждый должен быть сам за себя. Что ж, в каком-то смысле это справедливо, думала Диана. Ведь она сама согласилась на подобные отношения, согласилась молча, потому что так и полагалось, так было заведено, большие деньги диктовали свои правила игры. Теперь уже поздно жаловаться, нужно справляться собственными силами, не надеясь на чью-то помощь.
     “Пустота, пустота, пустота, - снова и снова повторяла Диана, проигрывая три слога этого слова как незамысловатую мелодию. – Да была ли когда-нибудь моя жизнь наполнена смыслом? Не знаю… не помню. Всё как-то было не до того. Нужно было учиться, потом искать себе подходящую партию, потом заботиться об имидже… Куча мелких надоедливых дел… Суета, которая создавала впечатление, будто я живу, будто у моей жизни есть цель, много целей. А на деле всеми этими телодвижениями прикрывалась пустота, провал, в который не хотелось заглядывать. Теперь же, когда вся шелуха спала, бездна открылась, и я… я не могу ничем её заполнить. Во мне, кажется, уже не осталось никаких человеческих чувств… Даже гнев, даже боль – ничто я не могу у себя вызвать. Вызвать! Да разве нужно их вызывать! Ведь это  процесс, который… который нельзя контролировать. А у меня внутри всё как будто умерло, высохло, выгорело… Ни намёка на чувство, настоящее, моё собственное чувство. Разве с этим можно дальше жить?”
     Эти мысли выматывали, лишали тех немногих сил, которые у Дианы ещё остались после прошедших дней. Но она продолжала мучить себя ими, словно стараясь наказать свою бесчувственную мёртвую душу, а может быть – пытаясь расшевелить, растолкать то, что ещё не окончательно окаменело. И в конце концов, кое-что у неё получилось – Диану накрыл приступ истерики. Она хохотала, колотила ногами по кровати, слёзы летели у неё из глаз, грудь сводило от боли. Это продолжалось минут пять-семь, пока Диана совершенно не выбилась из сил. Тогда он распласталась на одеяле, откинула голову назад и тихонько застонала. Что-то новое, странное рождалось у неё в груди. Как будто та омертвелая ткань, которая сковывала её тело и душу начинала потихоньку размягчаться, теплеть, становиться податливой. “Ещё не всё кончено, ещё не всё кончено, - повторяла про себя Диана. – Ещё есть возможность… надежда… Но что мне делать? Как себя вести? Как изменить то, что не в моих силах?.. Ведь Джон всегда будет таким, какой он есть. Ничто не в силах его изменить… Только почему я всё время думаю о нём? Джон, Джон, вечный Джон. Я слишком долго была замужем, за мужем. Он уступал мне место под софитами, а на самом деле управлял всем. Дёргал за веревочки, и я послушно двигалась в нужном ему направлении. И мне даже казалось, что я счастлива, довольна жизнью. Теперь же, когда всё так вдруг закрутилось… теперь не знаю, была ли я когда-нибудь счастлива. Всё шло так ровно, так по накатанной. Неужели два человека должны были лишиться жизни, чтобы во мне что-то пробудилось? Бред, бред, какой иногда бред лезет в голову… Так, о чём я? Джон… Почему я обязательно возвращаюсь к нему? Разве он – часть меня самой? Нет, вовсе нет. Он – совсем другой человек, он – не я, и никогда не будет мной. Я завишу от него… а разве, по большому счёту, я от него завишу? Что мешает мне, например, сегодня же собрать вещи и уйти? То есть я не собираюсь этого делать… наверное. Но разве меня что-нибудь тут держит? Холодный дом и холодные чувства… И если завтра ничего этого в моей жизни не будет, разве станет она более пустой?”
     На этой последней мысли у неё так сильно разболелась голова, что перед глазами поплыли жёлтые круги. Застонав, Диана спрятала лицо в подушку и через некоторое время забылась тяжёлым беспокойным сном.