В этом, прошедшем, времени... Часть 3. Глава 1

 Часть 3.
 Глава 1.

    ЗНАЧИТ, ПОМНЯТ…

                Ну а тем, кому выпало жить,
                Надо помнить о них и дружить...
               
                Евгений Долматовский

    За столом, в небольшом кабинете квартиры Иосифа Сталина в Сенатском дворце Московского Кремля сидели трое. На столе стояла та самая глиняная бутыль Хванчкары, начатая головка сыра и фотография в рамке.

    С фотографии на нас смотрел бравый грузин в офицерской форме старшего лейтенанта, который держал в руках  автомат ППШ. На груди - ордена  Красной звезды и Красного знамени, две медали.

    - Его звали Григоли. Он был младше меня на десять лет. Мы жили с ним на одной улице в горном селе, и он был мне как младший брат, - сказал Лаврентий Павлович. - Надежный и верный друг. Мы почти сорок лет были вместе. Особенно в последние годы…
     Лаврентий замолчал, глубоко вздохнул, низко опустив голову.- Как мне сказать об этом его матери?

    - Я  знал его всего минут десять и, поверь мне Лаврентий, я бы тоже очень хотел, что бы и у меня был такой друг.

    - … Сорок лет и десять минут… - тихо произнес Серго.-  Отец, а ты помнишь, как Григоли готовил хачапури…
   
    - О-о-о…  И жареных поросят на праздники лучше всех готовил только он.
   
    - Помнишь, перед праздниками люди из села за неделю приходили договариваться с ним, а потом громко спорили на улице, кто раньше приходил.

    - Да... помню, - ответил Лаврентий, - давайте, помянем домашним. Серго, нарежь сулугуни…

     Мы встали, и, не чокаясь, выпили. А Григоли смотрел на нас с фотографии и улыбался…
    - Это он зимой сорок третьего, после госпиталя. Тогда погоны в военную форму вернули, вот все и фотографировались. Офицерами стали. Почти дворяне. Фотографии и офицерское жалование домой родным высылали с гордостью.

    - А где он служил?

    - Да на Кавказе и служил. До войны пограничником был на границе с Турцией, а война началась, всё на фронт рвался. А как немцы к Каспию начали подходить, так мы там дивизии формировать начали. В горах Кавказа он участвовал в боях с дивизией «Эдельвейс». С профессиональными егерями, спортсменами с альпинисткой подготовкой.

    … Помолчали…

    И тут я негромко начал читать текст песни:   

      Где снега тропинки заметают,
      Где вершины грозные стоят,
         Эту песнь сложил и распевает
         Альпинистов боевой отряд.

      Нам в боях родными стали горы,
      Не страшны бураны и пурга.
         Дан приказ, не долги были сборы,
         На разведку, в логово врага...

    Эту песню - о тех, кто сражался на Кавказе с фашистами, очень любят альпинисты, горники, спелеологи.  Мы даже гимн нашего омского клуба сочинили на этот мотив.

    - Значит, помнят,- сказал Лаврентий негромко,- семьдесят лет прошло после войны, а война в памяти у людей осталась. Ту, твою песню, видимо, романтики сочинили. Только на войне романтики мало. У меня, когда я слышу стихи о войне, в памяти возникают только вот эти строки.
    Лаврентий достал из стола потёртую тетрадь в кожаном переплёте:
      
       Мой товарищ, в смертельной агонии.
       Не зови понапрасну друзей.
       Дай-ка лучше согрею ладони я
       Над дымящейся кровью твоей.
       Ты не плачь, не стони, ты не маленький,
       Ты не ранен, ты просто убит.
       Дай на память сниму с тебя валенки.
       Нам еще наступать предстоит.

       - Это тетрадь и стихи солдата Иона Дигена, погибшего в самом конце войны... И все его стихи - голая, обнаженная правда о войне. Может даже слишком обнаженная, что - бы показывать её всем...  Нет Влад, нет в войне никакой романтики... Там грязь, голод, вонь, злоба. И страх. Животный страх каждого за свою жизнь. И желание у каждого - выжить... А на фоне всего этого - героизм, мужество и отвага победителей этого страха... Война, Влад - это самое плохое, что может быть на земле...
   
    Помолчали и я ответил...
    - Не знаю как красиво сказать, я не оратор, но считаю что не нужно скрывать от людей настоящую правду. И о войне, и о репрессиях. Людям требуется правда. А для нас, в целях начинающейся информационной войны, будет лучше, если она будет голая и обнаженная.
    Например, американский писатель Эрнест Хемингуэй стал популярным и читаемым во всём мире только потому, что  вот так - же, как этот солдат Ион писал правдиво. Так-же детально описывал ужасы войны, хотя в настоящих военных действиях, как этот наш солдат - не участвовал.
    Нужно искать подобные литературные сборники и смело издавать их. Мало того - включать их в учебные программы школьников. Переводить их на все языки мира. От лица государства снимать по таким произведениям правдивые качественные кинофильмы и участвовать во всех международных конкурсах.

   - Интересно,- задумчиво сказал Лаврентий. - А не будет это слишком сильным ударом по психике читателей и кинозрителей?

   - Знаешь, мой отец попал на фронт в сорок четвёртом. Ему было всего восемнадцать. Дважды был ранен и контужен. Но уже в мирное время, когда у него уже была семья, он всегда с ухмылкой смотрел какой нибудь наш бодрый фильм о военных  сражениях, о наших военных героях. "Как в сказке"- ухмылялся он, давая понять что на войне было всё намного сложнее. Помню мальчишкой я однажды попросил его рассказать о войне. Я ждал от отца рассказ о его военных подвигах, подобных как в фильмах. Но на мою просьбу он ответил: "Нет в этой войне ничего хорошего". До сих пор помню его побледневшее и сосредоточенное от воспоминаний лицо.
    И так молчат все фронтовики. 
    Поэтому, если среди солдат и офицеров, прошедших войну, нашлись талантливые писатели - их произведения обязательно нужно издавать. Людям требуется правда. Цензура таким произведениям нужна, но только для проверки правдивости информации, без излишних страшилок. Поэтому цензорами должны быть именно фронтовики и те, кто прошел горнило сталинских лагерей.
    И ещё,ответь мне на вопрос: - Что знают о нашей войне жители Америки, Австралии и других стран, которых война практически не коснулась? А если мы распространим по миру эти произведения, кинофильмы, и эти страшные, но правдивые произведения, хотя - бы раз в жизни, прочитает или увидит человек в другой стране. Тогда у него навсегда отложатся в памяти предупреждение - "Война - это плохо!", что означает - "Нужно всеми силами сохранять мир". А для нас эта голая, обнаженная правда о тех ужасах - это и есть наше оружие, наш элемент информационной войны. А оружие должно бить. В нашем случае по психике людей во всех странах. И пусть этот удар будет сильным, тогда он и будет запоминающимся. А мы должны победить в войне за мир во всём мире.
    Ну, а если кому - то станет не по себе - это означает - до него этот посыл что "война это плохо" - дошел. Дальше он может не смотреть или не читать. Как например мой тесть. Он родом из Сумской области и ему в войну было десять лет. Во время оккупации немецкий офицер прямо у него на глазах, из пистолета застрелил его мать, которая на руках держала его маленькую сестрёнку. Одним выстрелом убил обеих.  Сейчас ему уже под восемьдесят, а он не может смотреть по телевизору хронику о войне. Особенно фильмы о войне на Украине. Уходит в другую комнату. Таких как он за мир агитировать не надо.

     - Почти убедил,- ответил Лаврентий,  - а что ты имел в виду сказав о репрессиях? А?

    - Очень тяжелый вопрос,- ответил я.- Исторически, в памяти людей сталинские репрессии это несмываемое чёрное пятно на всю историю его правления.  Эти репрессии перечёркивают всё то положительное, что было сделано в нашем государстве за эти страшно тяжёлые годы. В наше время, когда вспоминают о правлении Сталина, то первое - это - сотни тысяч невинных человеческих жизней брошенных под каток красной машины террора. Практически во всех произведениях о сталинском времени, в произведениях о войне сотрудник НКВД - это отрицательный герой, кровожадный убийца, который только и делает, что пользуется неограниченной властью над всеми вокруг, и даже вышестоящими воинскими офицерами, и по настоящему вредит любому делу лишь бы выслужиться перед начальством. Запомните, в наше время простые люди в России и во всём мире с именем Сталина, в первую очередь, вспоминают только репрессии против своего народа, а уже потом победу над фашистами и индустриализацию! А цифры уничтоженных в годы репрессий историки и разные политические деятели приводят самые разные, от трех - четырёх миллионов человек до ста пятидесяти миллионов, с учётом членов семей! После развала СССР народ ждал от уже безвластной коммунистической партии покаяния. Ждал что новое руководство государства обяжет их извиниться перед народом за невинно загубленные жизни и за то страшное состояние всеобщего страха в обществе, которое было создано в годы правления Сталина. Но. Этого не случилось. И теперь перед тобой, Лаврентий, стоит эта очень тяжёлая задача.
   
    - Какая задача?

    - Покаяться перед народом за совершенные зверства сталинских органов НКВД начиная с начала тридцатых годов по настоящее время и, наконец-то, прекратить это позорное явление. Хрущев, когда пришел к власти такого покаяния не сделал. Наоборот, на  22 съезде партии, он объявил о культе личности Сталина и его приспешниках, и в первую очередь - Лаврентии Берии. Все  грехи о репрессиях он взвалил на тебя, как на исполнителя.

    - Вот как!  Так у него у самого руки..., - начал Лаврентий и замолчал задумавшись.- ... Значит люди ждут покаяния? А как быть со всеми этими гитлеровскими пособниками, членами РОА, УПА, полицаями, не говоря уже об обычных уголовниках?

    - Вопрос не о преступниках, а о средствах получения доказательств этих преступлений. Если эти доказательства добываются мордобоем, физическими лишениями от которых подозреваемому грозит смерть, если подозреваемый от смертельных побоев вынужден оговаривать себя или своих товарищей, то этот следователь - преступник и вся эта организация, добывающая таким образом признания от обвиняемых - преступна.

    - М-да. Покаяние,- тихо произнёс Лаврентий и потирая нос.

    - То-есть, и через семьдесят лет люди не могут забыть и войну и репрессии? - спросил Серго.   

    - Конечно не могут забыть и всё помнят. Вы дали нам семьдесят лет мира. - ответил я. - Вся моя жизнь прошла в мирное время. Даже не знаю как выразить благодарность вам и всему вашему поколению за это. И спасибо за атомный проект, который создал паритет сил в противостоянии ведущих стран...

     ... А стрелять - то мне приходилось только в спортивной секции в институте,- продолжил я, сменив тему, - да изредка, на военных сборах. У нас военная кафедра в институте была, а потом, почти через каждые два года – военные сборы. Я старший лейтенант запаса, и последняя должность довольно высокая – начальник штаба артиллерийского дивизиона.

    - Не плохо вас на военных сборах готовили,- ответил Лаврентий,- судя по результатам этих двух боёв, в которых ты участвовал. Не каждый оперативник, со спец подготовкой, сможет таким результатом похвастать.

   - Может, у оперативников возможности не было себя проявить,- ответил я,- а мне, в последнее время, что – то  очень везёт на приключения.

    - Везёт, не то слово,- сказал Лаврентий,- это же надо, весь сводный отряд бандеровцев и лесных братьев перестрелял, да с ещё таким ранением. А ведь эти наёмники последние годы с оружием спать ложились. Да ещё и американского гангстера подстрелил. Просто чудеса для офицера запаса.

    - Не весь отряд,- ответил я,- один снайпер ушел. Что о нём известно?

    - Действительно ушел,- сказал Серго,- пока тебя, без сознания, из оврага эвакуировали, все люди были задействованы. Этого времени ему хватило для того, что бы скрыться. На машине уехал. Пока не нашли, как в воду канул.

    - Я видел его взгляд,- сказал я,- это фанатик. Такие - работу доводят до конца, и он обязательно ещё появится. И знаете, я такой взгляд уже видел примерно месяц назад, когда мы сплавлялись по таёжной реке, и по нашему плоту из автоматической винтовки стрелял какой-то наёмник. Представляете, сзади на него нападает раненая медведица, а он, зная об этом, поворачивается в нашу сторону, смотрит на нас вот таким - же взглядом, и выпускает в нас всю обойму. Все пятьдесят патронов за несколько секунд, и в этот момент медведица хватает его своими когтистыми лапами, снимает с его лица скальп и ломает ему все кости!

    - И кто это был?- спросил Серго.

    - Если бы знать!- ответил я,- они нас на речном перекате вдвоём поджидали, с бельгийскими автоматами, а потом за ними американский вертолёт прилетел. Но, нашли они только одного. Этот, что в нас стрелял, в камнях под медведицей лежал. Мы его потом из воды достали. А вертолёт свой они сами взорвали в воздухе над тайгой, когда поняли, что им не уйти от погони нашего военного вертолёта.

    - И часто у вас там такие походы?- спросил Лаврентий.

    - В походы часто ходим, но такое - первый раз в жизни. Но, это ещё не всё. Представляете, ночевали мы на острове посреди таёжной реки, где пробитый пулями плот ремонтировали, но, почувствовали неладное и отчалили рано утром в сильный туман. Так вот, со стороны полуострова Таймыр, на наш островок на реке, прилетела американская крылатая ракета. А оттуда лететь почти две тысячи километров! Хорошо, что к тому времени мы уже отплыли километров на пять. Бомба на ракете, скорее всего, была вакуумная, это когда при взрыве создаётся гиперзвук самой низкой частоты, и у людей вокруг происходит сбой сердечной деятельности или давление резко повышается, от чего все погибают, а техника и сооружения остаются целыми. У всех у нас поднялось кровяное давление. Хорошо, что с нами был врач с чемоданом медикаментов. Быстро поставил всем уколы.

    - Да,- задумчиво сказал Лаврентий,- информации у тебя в голове… Крылатые ракеты, вакуумные бомбы, бельгийские автоматы. Надо к тебе специалистов на собеседование…  По графику… Наверняка, ещё что ни будь вспомнишь.

    - Я уже об этом думал,- сказал я,- хоть я и не специалист, но знаю, из памяти человека можно вытащить нужную информацию, которую он когда – то и где - то слышал или видел. Вспоминать конкретные детали можно погружаясь в гипнотический сон, при этом отвечая на вопросы профессионалов. В ваше время живет Вольф Мессинг. Я много слышал. О нём, в наше время, даже фильм сняли. Думаю, что он поможет мне вспоминать. Информации много. По самым разным ведомствам. На эту работу уйдёт много времени. Думаю – несколько месяцев.

    - Хорошо,- сказал Лаврентий Павлович, зажимая нос ладонью, как будто хотел чихнуть,- с Вольфом Григорьевичем мы знакомы, его проверять не нужно, но у нас для этого и свои специалисты есть.
 
    И тут,  из носа Лаврентия, через пальцы, начала сочиться кровь. Кровь капала на его белую рубашку, так - же как у моего отца, в моём детстве…

    …- И давно это у него?- спросил я у Серго, когда подоспевшие врачи уложили Лаврентия на диван.

    -  С полгода уже. Врачи говорят – белокровие.

    - Или – лейкемия,- добавил я.- По сути это - рак крови. Это или наследственное, или последствия облучения радиацией. Если наследственное, то это начинается в раннем возрасте, у детей. У вас, в семье, у кого-нибудь, было белокровие? 

    - Не помню такого,- пожал плечами Серго.

    - Значит, это - от радиации. Получил избыточную дозу где-нибудь на испытаниях и сейчас - это первые признаки. Дальше может быть хуже, и это не лечится даже в наше время. Можно только замедлить процесс. Жена первого президента СССР Михаила Горбачёва от лейкемии умерла. Во всём мире не нашлось технологии что - бы её вылечить.

    - Президента, СССР!?...  И…, что делать?- Серго смотрел на меня с надеждой.
    Немного подумав, я высказал ему свой вариант возможного спасения. По описанию, этот вариант больше подходил на авантюру, но ночью, в санатории мы, с Лаврентием уже начали это обсуждать. Эта авантюра, могла решить как мою проблему нахождения в этом времени, так и проблему полного оздоровления Лаврентия. Но, это была только теория, осуществить которую технически было очень сложно…

                * * *

   … Эта встреча в кабинете квартиры бывшего руководителя государства состоялась на третий день после утреннего боя в санатории.

    Прошедшие два дня меня интенсивно лечили, и так – же дотошно опрашивали в присутствии Серго двое в штатском. Я лежал в той – же  больнице и в той – же палате, где мне раньше делали операции на голове.

    Главный врач, Борис Яковлевич, увидевший меня пришедшего в сознание, воскликнул с одесским акцентом:
    - Вижу, в вашей жизни, много забот, молодой человек.

    - Когда много забот, некогда болеть,- ответил я,- а за «молодого человека», доктор – отдельное спасибо.

    «Ничего особенно серьёзного» врачи не обнаружили.
    Пробитую снайперской пулей руку продезинфицировали, зашили и забинтовали. А с головы, наоборот, бинты сняли, оставив две широких белых полосы лейкопластыря на затылке. Потеря сознания была связана с потерей крови, и мне её, видимо, во время добавили, но я этого не видел.

    Со следователями мы составили полный хронометраж событий, наши догадки о случившемся подтвердили и те бумаги, которые я взял из кармана Якова. Всё это помогло выяснить, кто были те люди с оружием и какие у них были планы.
    Оказывается, в овраге, в районе учебной полосы препятствий из бетона и брёвен была замаскирована дверь в подземный ход, ведущий в здание санатория. Но им не удалось по нему пройти. Где - то в середине пути был обвал, прогнило крепление в своде. Это нарушило их план.
     А то, что Кузьмич  и Яков были на стороне нападавших – для следователей было настоящим открытием.

    На другой день приезжал ещё один, в гражданском, лет сорока пяти, с цепким и внимательным взглядом, и, судя по тому, что перед ним все стояли по стойке «смирно» -  в высоком звании. Мне пришлось повторить ему свои показания по поводу Якова и Кузьмича…

    … А вчера, впервые «в этой жизни», я смог рассмотреть своё лицо в уже известном мне зеркале больничного туалета.
 
    Это был я. Но, не шестидесятилетний. Значительно моложе. Я дал бы себе лет тридцать - тридцать пять. Правда, от затылка до правой брови спускался заметный шрам, ещё красный. Второй крупный шрам шел вниз перед левым ухом, почти до щеки. Но, волосы…  В тридцатилетнем возрасте у меня была густая копна русых волос, а сейчас - на голове и на лице был только редкий, лёгкий пушок - как у младенца.
    - Ну, может ещё отрастут,- подумал я,- хотя...

                * * *

    … А на следующий день, утром, меня ждал настоящий сюрприз.

     После завтрака у меня в палате появился Серго, и, улыбаясь, спросил: " Не боюсь ли я привидений?".
    Я сразу вспомнил своё пионерское детство и летние лагеря, где по ночам наряжались в белые простыни пугать и мазать зубной пастой пацанов из соседнего отряда, и ответил, что пионеры привидений не боятся…
 
    … Борис Яковлевич, вышел меня проводить. Прощаясь, я пожелал ему всего хорошего, на что доктор ответил:

    - Не хочу Вас расстраивать, но у меня все хорошо. И у Вас пока всё идет хорошо... Пока мимо...

    Мы сели в представительский автомобиль и всего через несколько минут проезда по московским улицам мы оказались рядом с... Историческим музеем на Красной площади, и не останавливаясь, въехали в ворота... Никольской башни Кремля.

    … С самого раннего детства я занимался фотографией, а в институте увлекся съёмками кинофильмов. В школе был фотокорреспондентом стенной газеты и, в седьмом классе, в зимние каникулы, нас, корреспондентов школьных стенных газет наградили туристической поездкой «По Ленинским местам» на поезде: Казань, Ульяновск, Москва, Ленинград. Завтракали, ужинали и ночевали в купейных вагонах своего поезда, а днём  - экскурсии…
     … Сегодня утром, в одной пижаме, с рукой на перевязи,  я шел по коридору первого этажа Сенатского дворца в Кремле и ощущал себя тринадцатилетним мальчиком, которого привезли на экскурсию посмотреть квартиру и кабинет бывшего вождя государства. 

    - Вот здесь и будешь жить,- сказал Серго, переходя на «ты» - внешне мы выглядели ровесниками.

    - Но, ведь это…  квартира…

    - Да, да,- улыбался Серго,- это квартира товарища Сталина. Но не волнуйся, он умер на даче, и последние месяцы здесь бывал редко. Бельё и матрасы сменили. А жилплощадь эта оборудована пуленепробиваемыми окнами и имеет секретную систему эвакуации. Что ей пустовать? Твой кабинет – этажом выше. В него  можно попасть по потайной лестнице, но это – в крайнем случае. Сегодня, после обеда, часа в три, отец освободится и хотел - бы продолжить ваш ночной разговор. А сейчас, придет портной что - бы снять мерки для твоей одежды. Не солидно по царским хоромам в пижаме ходить,- улыбнулся он,- а после я тебя здесь со всем ознакомлю.

    Он подошел к письменному столу и нажал на кнопку. Справа от окна открылась дверь, и вошел невысокий, лысоватый мужчина в сером костюме с матерчатым «метром» на шее.

    - Здравствуйте.  Николай Михайлович. Портной,- представился он с лёгким поклоном.

    - Здравствуйте,- ответил я, и вопросительно посмотрел на Серго. Я не знал, представляться мне или нет.

   Портной понял моё замешательство и сказал, что ему совсем не нужно знать моё имя, ему нужно снять мерки с моей фигуры для того, что – бы сшить костюм, подобрать обувь, нижнее бельё, рубашки.

   Когда обсуждали покрой костюма, я решил похулиганить, и заказал костюм так, как шьют в наше время. Мне вовсе не нравились широченные штаны – паруса, такие как у Серго.

    - Вам нравится мода начала нашего века?- спросил Николай Михайлович.- Одобряю. Она элегантна и мужественна. Не волнуйтесь, всё сделаю в лучшем виде.

    - А спортивный костюм?- спросил я, - и тапочки. Спортивные и домашние. И шапочку маленькую. Пластырь на голове прикрыть.

    - Тюбетейку?- портной посмотрел на Серго, и тот, улыбнувшись, кивнул головой.

     Я представил себя в костюме тройке и в цветастой восточной тюбетейке.

    – А можно тюбетейку сшить из того – же материала, что и костюм? И без всяких украшений?

    - Понимаю,- сказал портной, измеряя лентой мою голову,- аксессуар временный. Сделаем. Не прощаюсь, примерка часа через два,- сказал он, и удалился.

    Когда Серго знакомил меня с квартирой вождя народов, у меня возникло чувство, что я попал на сцену театра.

    Помещение не казалось гостиницей, но и жилым оно не чувствовалось. Конечно, здесь не хватало хорошего ремонта, и я даже представил, как было - бы: выровнять стены гипсокартоном, потрескавшийся паркет заменить на ламинат, вставить стеклопакеты… Не проходило чувство того, что вся эта мебель и предметы вокруг – казённый театральный реквизит, которым и пользоваться-то по прямому назначению не рекомендуется. Сядешь на кровать, а она развалится – окажется бумажной. И запах… Наверное, здесь часто проводили различные дезинфекции.

    - А окна открываются?- спросил я,- проветрить – бы.

    - Нет, конечно,- улыбнулся Серго,- даже если авиабомба у стены взорвётся – окна не выбить!

    - А чем дышать? Я от этой химии, как таракан загнусь.

    - А вентиляция для чего?- и он нажал на включатель у двери, и под потолком, в вентиляционном отверстии, загудело.

    - Ладно. Пусть гудит,- сказал я, пробуя кресло на прочность пытаясь расшатать его,- с бытом всё ясно. Давай о деле,- и мой взгляд остановился на телефонных аппаратах на рабочем столе. Подав Серго знак рукой на дверь, мы вышли из квартиры в длинный дворцовый коридор.

    - У меня есть все основания считать, что охрана у Лаврентия Павловича насквозь в кротовых норах. Ты представь: только в маленьком санатории – два агента ЦРУ! А что можно ожидать здесь? Пойдем на улицу. Есть здесь какой-нибудь дворик, где можно поговорить, не опасаясь прослушки?

    - Да я сам-то здесь - без году неделя,- ответил Серго и повел меня по коридору, по пути рассказывая о себе:
    - Неделю назад отец рассказал мне о твоём появлении в его кабинете. Я, конечно, не поверил. Я инженер по профессии, учёный, радиоэлектронщик, занимаюсь секретным проектом противовоздушной обороны Москвы.

    - А сейчас, веришь?- спросил я его, когда мы выходили во внутренний двор.

    - Пока не знаю. Просто - верю отцу, и помогаю.

    - И то – хорошо,- мы подошли к скамейке на красивых чугунных ножках, остановились. - Давай проверим. Поднимай за край, а я посмотрю.

    Серго приподнял один край скамьи, а я наклонился вниз:
    - Ничего нет. Давай второй.

    От второй опоры к земле тянулся провод.

    - Вот он, голубчик,- я схватил его здоровой рукой и рванул. Провод не порвался, а потянулся из земли к зданию, поднимая дёрн над ним. 

    - Ну, что думаешь, радиоэлектронщик?

    - Слушают... Вопрос – кто?

    - Когда я был в твоём возрасте – всегда с ножиком ходил.

    Серго улыбнулся, достал красивый многофункциональный перочинный нож и перерезал провод. Мы сели на скамейку. Серго показал нож:

    - Отец подарил в прошлом году, когда я докторскую защитил. Из Германии привёз.

    - Ты уже докторскую защитил? А сколько тебе?

    - Двадцать девять,- ответил Серго. А тебе?

     - Ну… Вот скажу я тебе, и ты опять ко мне на «Вы» будешь обращаться. Как-нибудь потом. А сейчас посмотрим, кто здесь за прослушку отвечает, по логике, сейчас должен появиться капитан или майор, чтобы нас отчитать. А пока… Где-то здесь должны быть микрофоны. Передающее устройство может быть с автономным радиопередатчиком, а провод – лишь для подзарядки аккумулятора,- и мы начали внимательно изучать детали конструкции скамейки.

     - Ну, как? Нашли?- услышали мы голос сзади и обернулись. Перед нами стоял тот самый мужчина «с цепким взглядом», с которым я вчера беседовал в больнице.

     - Хулиганите, молодые люди,- сказал он, с лёгкой улыбкой - казённое имущество портите.

     - Вынужденная мера безопасности,- сказал я,- доверять никому нельзя. А Вы кто?

     Мужчина задумчиво улыбнулся.
    - Обычно, вопросы задаю я,- ответил он,- а что, вчера Сергей Лаврентьевич Вам меня не представил?

    - Я и не спрашивал. Мне, для того, что - бы на Ваши вопросы отвечать, достаточно было присутствия Серго. Да и вопросы Ваши касались только проведения конкретной операции.

    - Да - да,- мужчина внимательно меня рассматривал и вздохнув, представился: – Судоплатов Павел Анатольевич.

    - Присаживайтесь, пожалуйста, Павел Анатольевич,- предложил я ему, лихорадочно пытаясь вспомнить, кто он такой. Из памяти всплывало, что-то связано с внешней разведкой, а затем его арест при Хрущёве, репрессия.

    -  А сейчас - нас слушают?- спросил я.

    Пауза в его ответе слишком затянулась.

    - В таком случае, предлагаю прогуляться по этому дворику,- и я встал, приглашая взглядом Серго.

    - Да не волнуйтесь Вы. Здесь Вы можете считать себя в полной безопасности,- сказал Судоплатов, присоединяясь к нам.

    - В полной безопасности как и в санатории?- спросил я его.- Сутки, Павел Анатольевич. Всего одни сутки понадобились американской разведке для организации боевого нападения на охраняемый вами объект. В чужом государстве. А у меня вопрос к Вам: Вы сможете так - же оперативно провести операцию, например в США? Где-нибудь под Вашингтоном?  А?... Молчите?

    - А я должен Вам отвечать?- спокойно ответил Судоплатов.

    - Можете не отвечать, Павел Анатольевич, но мою руку пробила вторая пуля снайпера, а вторая она потому, что первая его пуля попала в голову человеку, случайно оказавшегося на линии огня. И человека этого направили в санаторий, не Вы, Павел Анатольевич, а сам Берия, потому - что даже он что – то заподозрил…  И там, кроме Григория, погибли ещё шестеро наших парней, и поэтому Ваши ухмылки считаю неуместными,- я передохнул, глядя на него в упор.

    Судоплатов молчал, его лицо было спокойно.

    - Судя по всему, это Вы занимались нашей безопасностью в санатории?- продолжил я.- Так?

    - Нет. Вашей безопасностью занималось другое ведомство. Мне это поручили со вчерашнего дня.

    - Хорошо. Вы, в каком звании?

    - Генерал – лейтенант.

    - Секретность наших разговоров – наивысшая. А если Вы уже генерал, то должны прекрасно знать, что любой информационный ресурс, любая запись, может копироваться, а потом… передаваться, продаваться… Поэтому, у нас, в нашей компании, вводится закон: ни каких электронных записей. Ни каких подслушивающих устройств. Все помещения перед работой должны тщательно проверяться и устанавливаться глушилки.

    - У нас все люди - проверенные,- сказал Судоплатов.

    - И Кузьмич был проверен. А Яков – так – тот, вообще - в самом ближайшем окружении Берии... А в результате - запись почти двух часов секретного разговора с руководителем нашего государства - лежит на столе директора ЦРУ.  Уверен, та операция со стрельбой - не инициатива  резидента в московском посольстве США. Скорее всего, это было согласовано с их высшим руководством, и команда пришла из Ленгли,- сказал я и подумал, что с этим Ленгли я, наверное, погорячился, в пятьдесят третьем штаб-квартира там, наверное, ещё не была построена, но продолжил,-  и на основании этой информации мгновенно организована и проведена операция по моей ликвидации. Я не о себе пекусь, а о том, что у меня в голове. Вы что, и дальше хотите делиться с ними информацией?!

    - Я понял,- сказал Судоплатов, как то особенно внимательно посмотрев на меня,- сейчас я дам команду на отключение всей аппаратуры в вашей квартире и в кабинете.

    - Павел Анатольевич,- сказал я,- да не отключить, а вырвать с корнем. Ликвидировать - как сорняк на поле.

    - Разрешите выполнять,- спросил Судоплатов.

    - Не обижайтесь на мой тон, Павел Анатольевич,- сказал я,- дело очень серьёзное. Сделайте, пожалуйста.

    - Я всё понимаю, и вины своей не снимаю... Те наёмники из УОН – это по моему ведомству,- сказал Судоплатов и ушел.

    - Боже мой! Мог ли я представить ещё месяц назад,- сказал я,- что буду разговаривать в Кремле с генералом в таком тоне.

    - Это не просто генерал,- сказал Серго, улыбаясь,- Судоплатов - начальник разведывательно-диверсионного отдела МВД. Видел фильм про разведчика Кузнецова?

    - Видел,- ответил я и улыбнулся, вспомнив, что всего три дня назад сам задавал этот вопрос милиционеру и ещё, вспомнил рядового Серёгу.

    - Николай Кузнецов – это настоящее имя разведчика, одного из агентов Судоплатова, это мне отец по секрету сказал. У этого генерала таких операций за войну – десятки. Недавно он лично участвовал в операции по ликвидации остатков банды Шухевича на Украине.

    - Неудобно, получилось,- сказал я,- заслуженный человек, а я напал на него - как на школьника. Извинюсь при встрече. Но, доверять мы можем только сами себе. Скажи, Серго, у тебя в твоей конторе, могут быстро собрать глушилку для создания электро - магнитных помех, как для радио так и для проводных линий?

    - Давно, такие, созданы.

    - Серго, мы не можем разговаривать сегодня с Лаврентием Павловичем, без такой защиты, и нам нельзя на кого – то рассчитывать.

    - Но…, мы останемся без телефонов и радио?... Понял. Хорошо, сейчас позвоню на работу директору, попрошу привести, небольшую.

    - Да. Не нужно мощную, что бы помехи дальше кабинета не расходились,- сказал я,- и нужно успеть проверить её работу до трёх часов. И ещё. У тебя есть связь с тем командиром, что руководил операцией в санатории?

    - Есть, но с командиром того командира. Тебе зачем?

    - Вспомнил, что обещал рядовому награду. Ему в отпуск надо, отец в госпитале в плохом состоянии. Сергеем зовут, тот самый, что тебе от меня из оврага информацию доставил.

    - А. Никонов? Так его уже наградили. Едет уже, в поезде на Урал. Он первым делом мне про обещанную тобой награду выложил, а уже после – про тебя.

    - Значит, это для него сейчас - самое важное в жизни.


    Продолжение романа: Часть 3. Глава 2. http://proza.ru/2023/02/27/1174


    Начало романа: Часть 1. Глава 1. http://proza.ru/2023/03/07/609